8. Становление политики веротерпимости в Российской империи (хviii-хiх вв.)

Важным достижением петербургского периода стало формирование механизмов интеграции иноверческих этноконфессиональных сооб­ществ в Российскую империю, отношение к которым в государствен­ном законодательстве ХVIII-ХIХ вв. было строго дифференцирован­ным. В отличие от течений, выделившихся из православной Церкви, традиционные верования изначально неправославных народов рас­сматривались как законные и имеющие полное право на государствен­ное покровительство.

В статьях 44, 45 «Основных государственных законов» утверж­далось: «Все не принадлежащие к господствующей Церкви поддан­ные Российского государства, природные и в подданство принятые... пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужением по обрядам оной... Все народы, в России пребываю­щие, славят Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеда­нию праотцев своих».

Границы вероисповедных прав неправославных народов уста­навливал запрет на прозелитизм: «В пределах государства одна гос­подствующая православная Церковь имеет право убеждать последо­вателей иных христианских исповеданий и иноверцев к принятию ее учения о вере. Духовные же и светские лица прочих христианских исповеданий и иноверцы строжайше обязаны не прикасаться к убеж­дению совести не принадлежащих к их религии».

Таким образом, при условии отказа от прозелитизма, создавав­шего угрозу политической стабильности, государственная власть гарантировала иноверцам официальное признание их конфессиональ­ных структур и канонических установлений. Согласно «Законам о состоянии», духовенство признанных неправославных христианских исповеданий выделялось в особые сословные группы, а нехристианс­кие духовные лица пользовались некоторыми преимуществами «прав состояния».

До 60-х гг. XVIII в. дела неправославных исповеданий находи­лись в ведении Синода. В 1817-1824 гг. ими занимался Департамент духовных дел объединенного Министерства духовных дел и народ­ного просвещения, а с 1832 г.— аналогичный Департамент иностран­ных исповеданий Министерства внутренних дел, обладавший широ­кими прерогативами вплоть до разрешения открытия новых прихо­дов и строительства культовых зданий. Однако наиболее важные вопросы, включая утверждение в должности высших духовных лиц и состава духовных управлений, решались непосредственно импера­тором.

Из христианских неправославных исповеданий наиболее влия­тельные позиции имела лютеранская Церковь, чьи последователи пользовались свободой богослужения еще в Московской Руси. Их численность особенно возросла в царствование Петра, который в своем манифесте от 16 апреля 1702 г. о приглашении иностранных специалистов гарантировал им полную свободу вероисповедания. Десятая статья Ништадтского мирного договора 1721 г. со Швецией подтвер­ждала сохранение прежних прав лютеранской Церкви в присоединен­ных к России после Северной войны 1700-1721 гг. Эстляндии и Лифляндии: «В уступленных землях не имеет быть введено принуждение в совести, а напротив того, евангелическая вера, церкви и училища и что к тому принадлежит, на том основании, на каком при последнем Свейском правительстве были оставлены, и содержаны будут с тем, однако ж, чтобы в них и вера греческого исповедания впредь также свободно и без всякого помешательства могла быть отправлена».

Манифест Екатерины II от 22 июля 1763 г. подтвердил право для всех приглашенных ею из Германии для заселения Поволжья и юга России колонистов «иметь свободное отправление веры». В 1832 г. император Николай I утвердил устав евангелическо-лютеранской Церкви России, предусматривавший создание в Санкт-Петербурге высшего органа ее церковного управления — Генеральной консистории, возглавляемой президентом в епископском сане. На со­держание духовенства вводился особый церковный налог с лиц лю­теранского исповедания.

Римско-католические приходы для иностранцев также были узаконены в России на рубеже XVII-XVIII вв., становление же их церковных структур происходило в годы екатерининского правления. В 1773 г., после первого раздела Речи Посполитой, императрица до­билась учреждения Могилевского католического епископства, чью кафедру занял ее активный сторонник, видный церковный деятель Станислав Богуш-Сестренцевич. В 1782 г. Екатерина II сделала его ду­ховным главой всех российских католиков латинского обряда с титулом митрополита Могилевского, кафедра которого в 1801 г. была перене­сена в Санкт-Петербург с учреждением при ней Духовной коллегии. При Павле I католицизм стал модным увлечением в аристокра­тических кругах во многом благодаря эмигрантам-католикам из ре­волюционной Франции. Популярности католицизма в немалой сте­пени способствовал и живший в России посланник сардинского ко­роля французский писатель и публицист граф Жозеф де Местр. В кон. XVIII — нач. XIX в. Санкт-Петербург и другие крупные города импе­рии активно осваивали иезуиты, изгоняемые из европейских стран после запрета их ордена папой в 1773 г. Незадолго до смерти императо­ру Павлу удалось добиться от папы Пия VII (1800-1823) буллы о вос­становлении иезуитского ордена в пределах России.<…> Позже, согласно положению 1832 г. «Об управлении духовных дел хрис­тиан Римско-католического исповедания», назначение высших духов­ных лиц римско-католического вероисповедания стало производить­ся императорскими указами по предварительному соглашению с Рим­ским папой. При этом особо оговаривалось, что «никакие буллы, послания и наставления Римского Двора не могут быть приводимы в действие в империи... без Высочайшего Его Императорского Вели­чества разрешения», а «лицам Римско-католического духовенства строго запрещено в своих поучениях, проповедях в церквах касаться предметов политических...».

Последнее было особенно актуально в связи с польскими вос­станиями 1830-1831 и 1863-1864 гг., которые поддержало местное католическое духовенство. Участие римско-католического духовен­ства в восстании 1863-1864 гг. стало причиной расторжения кон­кордата Российской империи с Римским папой, заключенного Ни­колаем I в 1846 г. с папой Григорием XVI (1831-1846). В соответствии с конкордатом епископы семи римско-католических епархий назна­чались по соглашению российского императора и папы, но канони­чески утверждались папой. После расторжения конкордата в 1866 г. дальнейшие контакты с Ватиканом осуществлялись дипломатическим путем через Министерство иностранных дел.

Вместе с тем в собственно богослужебную и каноническую дея­тельность Римско-католической Церкви светская власть никогда не вмешивалась, а ее материальные интересы находились под защитой государства: в отличие от православного все католическое духовен­ство было обеспечено казенным жалованьем.

<…> С большими трудностями протекал процесс официального при­знания нехристианских исповеданий, особенно это затронуло отно­шения с исламом. Традиционная для Московского царства терпимость к его последователям с нач. XVIII в. сменилась резким неприятием, усиленным западноевропейским влиянием. Апогеем антиисламской политики, начатой при Анне Иоанновне (1730-1740) и продолжен­ной Елизаветой Петровной (1741-1761), стали деятельность Ново­крещенской конторы в Казани (1740-1764) и указ Сената от 19 но­ября 1742 г., предписывавший разрушить все мечети, которые были построены «за запретительными указами» начиная с 1593 г.

Однако вскоре выявилась полная несостоятельность подобной политики, ведущей не только к подрыву внутриполитической ста­бильности, но и к международным осложнениям. В указе от 23 августа 1756 г., допускавшем постройку мечетей в мусульманских селениях, на это обстоятельство обращалось особое внимание: «...ежели у них татар все мечети их сломать, то из того не иное что последовать мо­жет, токмо одном им татарем в их законе оскорбление, и до того б не могло разглашение дойти, в такие места, где между магометанами в других государствах живут люди веры греческого исповедания... и не произошло б какого там церкви утеснения».

Коренной перелом в отношении к исламу произошел при Ека­терине II. Своим указом Синоду «О терпимости всех вероисповеда­ний...» от 17 июня 1773 г. она разрешила строительство мечетей с до­зволения гражданских властей, указав, «что как Всевышний Бог на земли терпит все веры, языки и исповедания, то и Ея Величество, из тех же правил, сходствуя Его святой воле, и в сем поступать изволит». Мусульмане получили свободу строить мечети и духовные школы, а муллам было назначено содержание из казны.

Указом от 22 сентября 1788 г. императрица учредила Оренбур­гское магометанское духовное собрание во главе с муфтием, к веде­нию которого относились утверждение приходских имамов по резуль­татам «испытания в знании правил магометанского закона» и контроль за деятельностью местных духовных прав­лений. В результате мусульмане Российской империи получили ор­ганизацию, аналогичную церковной, исторически не свойственную исламскому миру. Впоследствии подобные органы были учреждены и для других мусульманских регионов: в 1831 г.— Таврическое маго­метанское духовное правление, а в 1872 г.— два Закавказских маго­метанских духовных правления.

<…> В XVIII в. официальный статус терпимой религии в России при­обрел буддизм. Буддийское вероисповедание забайкальских бурят было признано в 1741 г., а в 1764 г. екатерининский указ узаконил прерогативы высшего духовного лица — бандидо-хамбо ламы. В «По­ложении о ламайском духовенстве Восточной Сибири» (1853) устанав­ливалось штатное количество дацанов (ламаистских храмово-монастырских комплексов) и духовных лиц в них. В соответствии со штатами дацаны наделялись угодьями за счет родовых бурятских земель.

Возникновение другого буддийского центра связано с историей Калмыцкого ханства, просуществовавшего на территории России с сер. XVII в. до 1771 г. Оно поддерживало активные связи с Тибе­том, благодаря чему в 1690 г. правитель калмыков Аюка получил от далай-ламы VI ханский титул. К устройству духовных дел калмыков российское правительство приступило после ликвидации Калмыцкого ханства и откочевки большей части его населения в Джунгарию. Со­гласно «Положению об управлении калмыцким народом» (1834), сформировалось Ламайское духовное правление как «главное судеб­ное и правительственное место для духовных дел калмыцкого народа».

Новое Положение 1847 г. ввело единоначалие над духовными делами калмыков в лице ламы калмыцкого народа, а общий надзор за состоянием духовных дел возложило на попечителя калмыцкого народа при Министерстве государственных имуществ. Были также введены штаты на число хурулов (калмыцкое наименование дацанов) и духовных лиц — гелунгов. Однако они соблюдались далеко не все­гда, поскольку тем же Положением предписывалось не стеснять древ­них обычаев калмыцкого народа.

<…> Отношения русского правительства и иудаизма развивались непросто. В XVIII в. и после петровских реформ имперские власти, со­храняя традицию Московского царства, старались не допускать распространения иудаизма на территории государства. В 1743 г. Ели­завета Петровна наложила следующую резолюцию на рекомендацию Сената допустить в Ригу и на Украину еврейских купцов: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли». К устройству духовных дел приверженцев иудаизма российское правительство при­ступило в кон. XVIII в. после разделов Речи Посполитой, в резуль­тате которых оно получило до полумиллиона еврейских подданных.

Для гражданско-правового положения евреев до 1917 г. были характерны ограничения по вероисповедному признаку, которые от­менялись в случае перехода иудея в любое христианское вероиспове­дание. Наиболее существенным из них явилась черта оседлости, установленная в 1786 г. и подтвержденная «Положением о благо­устройстве евреев» 1804 г., ограничившим регион проживания евреев 16 губерниями запада и юга России. По особым разрешениям до­зволялось посещать внутренние губернии еврейским промышленни­кам, купцам, художникам и ремесленникам.

В то же время собственно религиозные права евреев были офи­циально признаны российским законодательством, в котором гово­рилось: «Евреи могут отправлять общественные молитвы и богомолие в местах общей их оседлости. Никто не имеет права препятствовать им в том ни словом, ни делом». В черте оседлости при­знавалась автономия еврейского общинного самоуправления в рели­гиозных делах; на евреев не распространялись крепостное право и до 1827 г. рекрутская повинность. Всеми имущественными и административными делами общины управлял совет — кагал, духовное руководство еврейским народом осуществляли раввины (от «рабби» - учитель). Устройство синагог и избрание раввинов допускались с ведома губерн­ских властей. Специальным указом кагалам запрещались наказания религиозного характера <…>

В 1844 г. кагалы были уп­разднены. После ликвидации кагальной системы автономные рели­гиозные еврейские общества продолжали существовать без определен­ного юридического статуса, а избранные ими раввины утверждались губернским начальством. Единого органа управления духовными де­лами евреев не было, хотя с 1848 г. при Департаменте духовных дел иностранных исповеданий состояла Раввинская комиссия.

Присущие вероисповедной политике Петербургской империи вероисповедные ограничения не приобретали в XVIII-XIX вв. тотального реакционного характера, и в целом развивавшееся в духе просвещенного абсолютизма российское законодательство смогло не только обеспечить межрелигиоз­ный мир, но и сохранить культурное и этническое своеобразие наро­дов Российской империи.

Источник: Логинов А.В. Власть и вера: государство и религиозные институты в истории и современности. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2005. – с.291-298.