16. Поэтика и метафизика Набокова

«Дар» - метароман, ключ к пониманию остальных его произведений. Набоковская метафизика, в отличие от символистской, не требует от читателя владения специальным кодом, она – внутри самого текста. Текст сам открывает себя.

1. Метафизика

Двоемирие. Набоков переносит проблемы

существования человека на персонажей произведений. Героям фиктивного

мира даруются все воображаемые писателем вопросы.

Тема бытия писателя, существования автора, неизбывная, потому

что вопросы творчества всегда беспокоили Набокова. Кажется, что его книги

вариации на тему творчества, объединенные одной прафабулой.

С другой стороны, любой конкретный текст Набокова – это воссоздание переживаний личности, индивидуального опыта жизни: ностальгия эмигранта, тоска по чистоте русской культуры,бедность, отчаяние, сомнение поэта.

Все произведения Набокова можно считать рациональными моделями его метафизического, иррационального склада, где персонаж по отношению к авторскому сознанию занимает такое же положение, как человек вообще по отношению к «потусторонности»

Не важно, верит герой в загробную жизнь или не верит. Важно, воспринимает он или не воспринимает «потусторонность». Не чувствующий присутствия «потустороннего» автора персонаж – отрицательный. Своим поведением он отрицает саму возможность подлинной жизни духа, одухотворенную природу творчества, способного передать вневременные смыслы. Одухотворенное творчество – вызов человека небытию, смерти.

Напротив, тот персонаж, который свободен от навязчивых идей, способен осмыслить происходящее и постичь неведомое. Годунов-Чердынцев, Найт и даже Гумберт Гумберт творят то, что будет жить долго, они приближаются к разгадкам своего романного бытия, к инобытийному творцу.

Структура романов Набокова как бы воплощает Двоемирие, весь комплекс онтологических и гносеологических проблем, но воплотить то, что меняется, в одной целостной форме, гармоничной композиции автору не удается. В композиции его текстов есть две неизменные составляющие: открытый, эксплицированный, и скрытый литературный фон. Этот литературный фон располагается ниже ватерлинии набоковского корабля-текста, но именно там, в глубине, решаются вопросы художественного бытия: определяется истинность или ложность персонажа-писателя перед лицом вечности.

Двоемирие в текстах такой природы становится доминантой формирования пространства и времени, сюжета и образа. А проверка героя на содержательность, человечность, память о вневременном осуществляется через претексты русской литературы.

2. Поэтика

Набоков всегда видел Пушкина одним из своих литературных отцов.

Стихи, драматические произведения, рассказы, романы – все набоковское

творчество пронизано темами, образами, аллюзиями на тексты Пушкина. А

переводы «Моцарта и Сальери», «Пира во время чумы»36, «Евгения Онегина»

на английский язык и обстоятельный комментарий к роману в стихах явились

не только данью великому предшественнику, но и знаком желания постигнуть

тайны творческой лаборатории гения.

В романе «Отчаяние» (1934) пушкинский интертекст имеет большой

объем и важную семантическую нагрузку.

Имя главного героя – Герман – вызывает ассоциацию с фамилией

персонажа «Пиковой дамы».

Сознание Германа очень ассоциативно, оно живет литературой и прежде

всего – русской. Также Герман совершает сделку с Феликсом вблизи

достопримечательности города Тарница, бронзового памятника герцогу: «<...> в глубине бульвара встал на дыбы бронзовый конь, опираясь на хвост, как дятел, и, если б герцог на нем энергичнее протягивал руку, то при тусклом вечернем свете памятник мог бы сойти за петербургского всадника.

Во время прогулки Герман цитирует своей жене Пушкина «Пора, мой

друг, пора! покоя сердце просит...»

«Приглашение на казнь» (1935–1936) Речь в книге идет об ограниченности человеческого рассудка и миропонимания, но этим смысл не исчерпывается. Это и духовное открытие, «гностическое» прозрение, к которому приходит Цинциннат Ц. накануне своей казни.

Цинциннат ценит жизнь и, только превозмогая страх смерти, отказывается от соблазна жить в мире «проницаемых» и уходит в «ту сторону», «где стояли существа, подобные ему». Признавая закон стремления к смерти, трудно представить и бытие «потустороннего» автора, и просто инобытие.

Претекст - «Пророк» Пушкина. Набоковский сюжет в основе своей повторяет перипетии сюжета: дар слова так же мучителен, поскольку мучительна ситуация, вызвавшая его к жизни, – ожидание казни. У Пушкина поэтический глагол даруется свыше вместе со сверхвосприятием. У Набокова между обретением пророческого дара и его реализацией – огромная дистанция, история преодоления которой и есть главный сюжет романа <…> мы наблюдаем «проникновение» образов пушкинского стихотворения на все уровни

художественного целого.

Необыкновенного развития пушкинская тема достигла в романе «Дар»,

где соединились любовь к Пушкину, совершенное знание текстов и подражание

его музе. «Дар» (1937–1938, полный вариант в 1952), по словам писателя, –

роман о русской литературе. Пушкинская тема в нем ведущая. Эстетика Федора Константиновича Годунова-Чердынцева вырастает из пушкинских представлений об искусстве. У Пушкина он учится «меткости слов и предельной чистоте их сочетания», «закаляет мускулы музы» страницами Пугачева. Федор «вдыхает Пушкина». Очевидно, что особенностями воплощения таланта он обязан Пушкину. Он, наиболее чуткий к знакам потустороннего создателя, стал любимым героем Набокова.