СОЦИАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ
СОЦИАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ (агрессивность, деструктив-ность) - применение или угроза применения силы (в прямой или косвенной форме) с целью принуждения людей к определенному поведению, - господство одной воли над другой, чаще всего связанное с угрозой человеческой жизни. Насилие всегда сопровождало человеческую историю. Каких-либо однозначных оценок его истоков, причин и функции в социальном процессе не существует, поскольку всегда необходим анализ конкретной исторической ситуации с учетом того, что в любой культуре есть по крайней мере две ценностные ориентации: первая исходит из стремления подавления противоположной стороны, навязывания ей своей воли через систему власти; вторая опирается на принцип равноправия сторон, стратегию диалога, компромисса, баланса сил, отказа от репрессивных форм власти. Во взаимодействии этих ориентаций и выявляется эволюция форм насилия в истории, причем налицо две тенденции: движение от явных форм насилия к более скрытым; стремление к ограничению насилия в контексте утверждения неотъемлемых прав человека. В конечном счете основная проблема заключается в том, какую из названных ориентаций с большим правом можно считать фактором эволюции и двигателем прогресса. Ответ на этот вопрос связан с пониманием истоков насилия. Эволюция общества свидетельствует о постоянном росте потенциала насилия в социальных отношениях. В традиционных обществах насилие чаще всего выступало в формах непосредственной реакции на «чужого» вплоть до его уничтожения. Индустриальное общество продолжает эту тенденцию, но здесь на передний план выходят формы косвенного, скрытого насилия. Многие исследователи рассматривают индустриальную цивилизацию как исключительно агрессивное общество, где инструментом агрессии становится интеллект на основе рационалистического подхода к миру. Если разум установил истинность каких-либо идей, то все остальное - проблема технологии деятельности, задача которой - реализация истины посредством силового давления на объект. Если сначала такой подход распространяется на природу (в чем и заключаются истоки экологического кризиса), то со второй половины 18 в. он переносится и на общество, принимая форму идеи насильственной революции как способа ускорения социального процесса посредством сознательной организации жизни общества и насильственного облагодетельствования масс со стороны всезнающего и всевластного меньшинства. Наиболее явно эта логика индустриализма выразилась в марксистской трактовке насилия. Маркс, опираясь на реальный исторический материал своего времени, рассматривает насилие как объективный фактор социального прогресса и анализирует его на языке классовых отношений, считая, что насилие имеет только социальные причины и характерно исключительно для эксплуататорских обществ. Соответственно обосновывается идея необходимости и благотворности революционного (прогрессивного) насилия как способа утверждения общества без насилия. Практическая реализация подобных идей радикальными движениями 20 в. (особенно большевизмом) показала их ограниченность, неприемлемость логики насилия, которое, будучи развязанным и выдвигая даже гуманистические лозунги, в конечном счете выливается в нигилизм, мораль смерти и убийства, террористическую диктатуру. Гигантский всплеск насилия и жестокости в 20 в. показал ограниченность его сугубо социально-классовой трактовки и необходимость обращения к более глубинным его причинам, связанным с человеческой природой. Издавна многие мыслители (Гоббс, Гумплович, Ницше, Фрейд и др.) утверждали, что тенденция к насилию вытекает из особенностей человека, его психологии. В частности, австрийский этолог и философ Лоренц утверждает, что насилие (агрессивность) имеет инстинктивный характер, будучи защитной реакцией организма на среду. Более объемно проблему рассматривал Фромм, отвергающий как натурализм Фрейда и Лоренца, так и социологизм Маркса. Раскрывая «анатомию деструктивности», Фромм признает наличие внутренней агрессивности человека. Выявление же ее зависит от социальных условий, реализующих внутреннюю противоречивость человека, проживание его сразу в двух мирах. Нарастание насилия в историческом процессе связано с преобладанием социальных условий, способствующих агрессивности. Формы агрессивности классифицируются от доброкачественных (естественная агрессивность как защита жизненных интересов индивида) до злокачественных (специфически человеческая форма, зачастую ради получения удовольствия). Для человека, согласно Фромму, характерны две ориентации: биофилия и некрофилия. Биофилия - любовь к жизни, к добру, цельности. Некрофилия - любовь к мертвому, темному, механическому, что особенно ярко проявляется в техницизме современного общества, в стремлении к рационализации, что оборачивается страстью разрушения. Психологическая основа деструктивности - конформизм, а также состояние страха перед сложностью бытия. Исторический опыт показывает, что хотя насилие в ряде случаев оправданно (сопротивление агрессору, угнетателю и т.п.), оно в конечном счете всегда носит разрушительный характер, отбрасывает общество назад, способствует деморализации и росту проявлений негативных сторон человеческой природы. Особенно опасны широкие насильственные действия в современном обществе с его техническими системами и возможностями. Закономерно, что общество выходит к иным технологиям социальных изменений на основе равноправия сторон (естественно, признающих фундаментальные права человека), диалога, компромисса, солидарности, сотрудничества, культурно-морального блокирования деструктивных тенденций человека посредством его внутренних, духовных преобразований, принятия собственной ответственности за зло. При этом нужно видеть особую опасность косвенного, психологического насилия, выражающегося в форме навязывания мифов, искаженной информации, манипулирования человеческим сознанием. Понимание того, что насилие порождает только насилие, привело к формированию в 20 в. этики и практики ненасильственной борьбы за более справедливое общество (Толстой, М. Ганди, М.Л. Кинг).
Язык как средство управления и насилия: проблема образования
О.Я. Гелих
Образование и насилие. Сборник статей / Под ред. К.С. Пигрова. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского Государственного Университета, 2004. С.169-181
1. Образование и управление
[169]
Очевидно, что эффективность управления как мотивации и как рационального регулирования деятельности зависит во многом от образования. Качество управления детерминировано уровнем образованности людей, их интеллекта, создающего в итоге возможность поступать «по собственной инициативе» и вытекающую из этого условия «понимание ими всех взаимосвязей, причин и последствий каждой конкретной ситуации» [1].
Управление через образование в силу этого является наиболее конструктивным путем повышения управляемости общества, выгодной всем его членам. Однако соотношение социальных институтов: власти, государства, с одной стороны, и образования [2], с другой, — не исследованы в достаточной мере наукой и философией и сегодня. Между тем, образование — гигантский социальный институт, требующий философской рефлексии [3], в первую очередь в его «секторе»: управление образованием. Одним из идеалов Французской революции был идеал формирования гражданина, что во многом формировало главную цель и задачи образования [4]. Нельзя не увидеть, что целью сегодняшней системы образования является в наибольшей мере формирование,
[170]
подготовка профессионала для того или иного рода деятельности, а его ценностями — символы обладания: деньги, власть и господство. Образование с такими ценностными символами фактически подменяется манипулированием. В соотношении управления и образования, говорит К.С. Пигров, — общее асимметрично, ибо общество — это система, состоящая из организованности и самоорганизованности, спонтанности. Чему противодействует образование, так это власти, властности. Весь Болонский процесс показывает: образование как самоорганизующаяся система ведет в идеале к управлению с минимумом власти [5]. Отсюда актуальность проблем управления образованием и, одновременно, — образованности управленцев [6].
Важнейшим носителем образованности, интеллекта является язык как вторая сигнальная система человеческого общения. Однако язык может быть и средством насилия. Чтобы понять это, следует разобраться в основах.
2. Понятие насилия
Насилия как понятие связано с понятием силы. Под силой в широком смысле понимают какое-либо энергетическое действие или способность к действию (потенциальное действие) [7]. И. Кант в «Критике способности суждения» (§28) определяет силу как «способность преодолеть большие препятствия» [8]. Силу можно рассматривать также и через понятие «влияние». [9] Сила не бывает нейтральной по своей социальной направленности: как социальная величина сила проявляет себя не только и даже не столько своими «энергетическими показателями», сколько широким вектором нравственности. Управление также представляет собой силу, силу воздействия, систематическим образом устроенного регулирования. Часто силу простейшим образом ассоциируют с насилием. Однако не только сила в широком смысле, но и само насилие как один из ее векторов — многообразное и очень сложное явление. Даже юридическое определение: «насилие есть плотское познание
[171]
женщины с помощью силы и без ее согласия» [10], не раскрывает сущность данного явления.
В анализе насилия существует два подхода — абсолютистский и прагматический [11]. В первом, абсолютистском, подходе насилие прямо отождествляется со злом вообще, и это снимает из рассмотрения возможность оправдания насилия, его конструктивного использования в общественных отношениях и в управлении. Прагматический подход отождествляет насилие с физическим и экономическим ущербом, который люди наносят друг другу, и обычный довод состоит здесь в том, что насилие оправдано в сравнительно малых дозах, а именно в тех случаях, когда оно предотвращает большее насилие, которое к тому же никаким иным способом предотвратить невозможно. Уязвимость прагматического подхода заключается в том, что, во-первых, не существует единицы измерения насилия и, во-вторых, «проблема становится особенно безнадежной, когда речь идет об упреждении насилия» с помощью предполагаемого так называемого меньшего насилия. Трудности, связанные с определением понятия, получают разрешение, если соотнести насилие с понятием свободы. В этом случае насилие предстает не вообще принуждением или ущербом жизни и собственности, а таким принуждением и таким ущербом, которые осуществляются вопреки воле того или тех, против кого они направлены.
Итак, в широком смысле, насилие — это сила, проявляющаяся как посягательство на свободу человека, производимое вопреки его воле. Или, другими словами, всякое доминирование людей друг над другом в пространстве свободной воли можно называть насилием. В такой постановке вопрос об оправданности насилия остается открытым для рационального аргументированного обсуждения. Что и важно в анализе управления как силы, воздействия, регулирования, в анализе его морально-нравственной стороны.
Очевидно, что степень доминирования и интенсивности посягательства на свободу могут быть самыми разными, а их в выборе и вымеренности открывается ответ на вопрос о возможности всегда проблематичного сочетания насилия и справедливости. Потому классификация насилия, анализ его «многоликости» — задача и теоретически, и практически значимая, в первую очередь, для управления. По своим формам насилие может проявляться как прямое (или открытое), и косвенное (скрытое или «мягкое»). Между этими полюсами можно увидеть различные степени насильственной интенсивности: от предельно слабых
[172]
до ее максимально возможных видов. При этом взятое за основу определение позволяет насилие как определенную форму общественного отношения отличать, с одной стороны, от инстинктивных природных свойств человека: агрессивности, воинственности, плотоядности, а с другой, от других форм принуждения в обществе, в частности, патерналистского и правового принуждения. Так, например, педагогическое принуждение ученика, власть родителей над детьми, государственно-правовое принуждение в большинстве современных случаев выходят за рамки собственно насильственных форм отношений, но они также могут выступать и насилием в зависимости от степени интенсивности принуждения и обстоятельств его применения. И эта тонкость перехода за возможные границы «донасильственного» и ненасильственного принуждения делает анализ самого насилия делом крайне сложным.
Насилие по сфере осуществления может реализовываться как в природе, так и в человеческом обществе, и последнее принято называть социальным насилием. И интерес социального управления и анализа образования как социального института воздействия и формирования человека — в сфере моральности и справедливости возможных силовых принуждений, осуществляемых людьми в отношении друг друга.
Немаловажно подразделить насилие по его социальной направленности на прогрессивное (при всей неоднозначности понятия «прогресс»), в другом именовании — конструктивное, то есть помогающим движению социума к более совершенным формам организации и отношений; и регрессивное (в другом именовании и деструктивное), сталкивающее общество к менее оптимальным отношениям и структурам, уже отвергнутым ранее социальным временем. При этом такое основание деления в классификации насилия требует от исследователя большой аккуратности, ибо даже самое «конструктивное», или «прогрессивное» насилие, как правило, все-таки разрушает, и далеко не всегда только старое и отжившее.
Следует подразделить насилие также на первичное и ответное. Здесь кажется, что лишь в отношении второго можно говорить о его моральной оправданности. Однако и первичное, даже самое прямое, насилие нередко приводило к положительным результатам в их социальном смысле. Известно, например, что мораль как феномен начиналась с насилия и изгнания (извержения) из племени отступавшего от установленных, с современной точки зрения, как правило, жестоких и бессмысленных, норм. С другой стороны, ответное насилие способно не только защищать конструктивность и справедливость, но также и разрушать их, в случае неадекватности применения, то есть превышения «оборонной достаточности». Насилие во всех случаях — это сила,
[173]
содержащая в себе разрушающий компонент, и потому оно не может являться конструктивным в полном смысле данного слова.
Анализ насильственного многообразия говорит о том, что нравственные векторы насилия могут быть различными, порой, — противоположными. Терпеливое принуждение детей к аккуратности имеет нравственный позитивный заряд, и данное принуждение правильнее называть «нажимом», относящимся к ненасильственным формам воздействия. Реклама образовательных услуг нравственна и легитимна, если не таит в себе голой коммерческой цели, за которой — ускоренный курс псевдообразования и интеллектуальная нищета читаемых курсов; и в этом смысле реклама как таковая и даже реклама образования несет в себе обман и в результате блокирует свободу человека и потому выступает насилием. Пропаганда достоинств избираемого кандидата, скрывающая его недостатки, имеет в себе в большей степени отрицательный моральный вектор и потому также попадает в сферу насилия. Промышленная, предпринимательская эксплуатация наемного работника имеет заряд, граничащий с моральной дозволенностью, в зависимости от долготы рабочего дня, уровня оплаты и ряда иных факторов, и потому отношения «наемный труд — предпринимательский капитал» также могут быть насильственными отношениями (также и со стороны работников). Убийство, терроризм, ограбление являются в этом классификационном ряду насилия наиболее очевидными и наиболее интенсивными формами насилия, подвергаемыми безусловному осуждению.