Выводы:

1. Рост рационального сознания, на основе которого первоначально и возникает управление, позволяет общественным отношениям в дальнейшем положить начало преодоления исторической фазы своего инобытия в форме суггестивного и других видов насилия, ибо самой генетической природой управления изначально была положена задача обеспечения максимальной свободы и инициативы индивидуальных действий и всего поведения человека, сорганизованного с другими людьми для их общих, совместных действий и решения совместных задач.

2. Управление, являясь в наибольшей степени информационной сферой регулирования отношений, как информационное воздействие способно как сокращать, так и расширять степень свободы индивида, индивидуальных и общественных отношений. Восприятие истинной информации не ограничивает действия, наоборот, оно делает человека более эффективным, так как, лучше сознавая факты, человек не совершает ошибок. Истинное знание не создает ограничений, а лишь обнаруживает те, которые объективно существуют в самой действительности. Принятие же ложной информации, дезинформации является существенным ограничением свободы человеческих действий и потому является насилием, поскольку блокирует его адекватный доступ к реальности.

3. Информационный обман — это разрушение познания, и потому он принадлежит к насильственным действиям. В этом смысле реклама как распространенный способ подачи информации может выступать насилием в определенных формах и обстоятельствах. То же следует сказать и о так называемом PR — public relations (паблик рилейшнз) как в определенных обстоятельствах, так и при известных средствах дезинформационно-насильственных способах «связей с общественностью». Все это требует от социального управления контроля добросовестности подаваемой информации, ограничений и блокирующих воздействий, даже запрещения определенных видов и способов подачи рекламной и PR-информации, скрытым насилием переходящих в дезинформацию.

4. При этом информационное ограничение, которое не уменьшает свободы человека (как, например, правовым порядком определенное блокирование ложной информации, лжи), не может быть отнесено к насильственным действиям. И если главный вопрос управления состоит в том, что подлежит изменению деятельностью человека в мире,

[181]

то ответ в аспекте рассматриваемых нами вопросов состоит в том, что насилие не соответствует природе и сущности человека в мире. Оптимальное сочетание толерантности, принципов ненасилия и также силы, способной быть примененной в виде «насилия над насильниками», является наиболее действенным сочетанием управленческих средств для выгодного всем объединившимся в данном обществе и организации регулирования социальных и межличностных отношений. И величины этого сочетания сил разной направленности обретает свое управленческое воплощение в этике ответственности.

Примечания

[1] Синк Д.С. Управление производительностью. М., 1989. С. 121. Назад

[2] См.: Михайлов Ф.Т. Образование и власть // Вопросы философии, 2003, №4. С. 18-30. Назад

[3] См.: Стрельченко В.И. Трансцендентализм и образовательная метафизика XX века // Философия детства и социокультурное творчество: Материалы X международной конференции «Ребенок в современном мире. Культура и детство». СПб., Изд-во СПбГПУ, 2003. С. 31-38. Назад

[4] См.: Пигров К.С. Некоторые принципы образования и проблемы управления им // Управление: цели и ценности: Материалы междисциплинарного научного семинара. СПб., 2004. С. 208-238. Назад

[5] См.: Будущее европейского образования. Болонский процесс (Сорбонна — Болонья — Саламанка — Прага). СПб., СПбГУ, 2002. Назад

[6] См., напр.: Кондрашов П.Е. Модернизация образования как задача социального управления // Высшее образование сегодня, 2002, №3. С. 12-16. Назад

[7] См.: Госс Ж. Ключевые понятия гуманистической и христианской концепции ненасилия // Ненасилие: философия, этика, политика. М., 1993. С. 22. Назад

[8] И «та же сила называется властью (Gewalt), — говорит Кант, — если она может преодолеть сопротивление того, что само обладает силой». (Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Собр. соч. в 6-ти т. Т. 5. М., 1974. С. 268). Назад

[9] См.: Давыдов Ю.П. Норма против силы. Проблема мирорегулирования. М., 2002. С. 47. Назад

[10] Харпер Л. Убить пересмешника. М., 1964. С. 173. Назад

[11] См.: Гусейнов А.А. Понятия насилия и ненасилия // Вопросы философии, 1994, №6. С. 35. Назад

[12] См.: Рикёр П. Торжество языка над насилием. Герменевтический подход к философии права // Вопросы философии, 1996, №4. С. 27. Назад

[13] Берлин И. Два понимания свободы // Берлин И. Философия свободы. М., Новое литературное обозрение, 2001. С. 176. Назад

[14] Гельвеций К.А. О человеке // Гельвеций К.А. Сочинения. В 2-х т. М., 1974. Т. 2. С. 458. (Гл. XII. О свободе печати). Назад

[15] Платон. Государство // Платон. Сочинения: В 4-х т. Т. 3. М., 1994. С. 204-205, 152, 183. Назад

[16] Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1996. С. 390. Назад

[17] См.: Тульчинский Г.Л. Самозванство. Феномен зла и метафизика свободы. СПб., 1996. С. 16. Назад

[18] Винер Н. Человеческое использование человеческих существ: Кибернетика и общество // Винер Н. Человек управляющий. СПб., 2001. С. 24. Назад

[19] Першиков В.И., Савинов В.М. Толковый словарь по информатике. М., 1991. С. 79, 129. Назад

[20] Закон Российской Федерации «Об информации, информатизации и защите информации». М., Известия, 1995. Закон дает в ст. 2 еще несколько базовых определений, в т. ч. информатизация, информационные процессы, информационные ресурсы, информационная система. В частности информатизация понимается как «организационный социально-экономический и научно-технический процесс создания оптимальных условий для удовлетворения информационных потребностей и реализации прав граждан, органов государственной власти, органов местного самоуправления, организаций, общественных объединений на основе формирования и использования информационных ресурсов». Назад

[21] Если не считать ст. 14, где говорится, о том, что «граждане и организации имеют право на доступ к документированной информации о них, на уточнение этой информации в целях обеспечения ее полноты и достоверности, имеют право знать, кто и в каких целях использует или использовал эту информацию». (курсив мой. — О.Г.) Назад

[22] Бранский В.П. Теоретические основания социальной синергетики // Вопросы философии, 2000, №4. С. 115. Назад

[23] Краткая философская энциклопедия. М., 1994. С. 186-187. Назад

[24] См.: Мелитан К. Психология лжи. СПб., 1903. С. 36. Назад

[25] См.: Коммерсант-daily. 1997. 23 апреля. Назад

[26] Гжегорчик А. Духовная коммуникация в свете идеала ненасилия // Вопросы философии, 1992, №3. С. 56. (курсив мой. — О.Г.) Назад

КУЛЬТУРНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ НАСИЛИЯ

И ВЛАСТЬ ДИСКРИМИНАЦИЙ

Дискурс насилия

Несмотря на некоторые природные и антропологические предпосылки насилия, оно по сути есть феномен культуры, институциальный атрибут социальных процессов и отношений. История народов мира демонстрирует эволюцию форм и видов физического и социального насилия, геноцида, истребления, уничтожения. Многие так называемые пещерные инстинкты ярко представили себя на разных этапах эволюции и взаимодействия культур, последнее время они проявляются уже в масштабах цивилизаций. Процессы глобализации культуры дополняются усилением международного терроризма, влияния локальных культурных течений, этнизацией социальных конфликтов.

В современном обществе сложилась система государственного и частного информационного насилия. Средства массовой информации навязывают выгодные им и их реальным хозяевам оценки, мнения, электоральное поведение. Насилие входит в язык, семантику передач, повседневные коммуникации.

Сейчас мы наблюдаем активно внедряемую в массовое сознание новую порцию оптимистических мифов, коррелирующую с новой глобализационной волной и сопровождающей ее реальной логикой действий субъектов в борьбе за ограниченные ресурсы планеты. Глобальные прогнозы обладают особой значимостью, обнаруживая ответственность субъекта предсказания, связь с социальным временем и усилением конструирующего отношения субъекта к действительности, воспитанием гражданственности и гуманизма. При этом стремление международного сообщества спрогнозировать хронотоп успешного социального развития не помешало тому, что события 11 сентября 2001, 23 октября 2002 и августа - сентября 2004 года оказалось непредсказуемыми, показав возможности разрыва культурных хронотопов посредством насилия и террора. Последний получает такой огромный размах по жестокости и трагическим последствиям, что назван нашим Президентом прямой интервенцией, войной против России.

Современное общество характеризуется невиданным увеличением влияния информационной составляющей на социальные процессы, какими бы концептуальными параметрами мы его не снабжали - постиндустриальное, информационное, рыночное, гражданское, сетевое. В начале прошлого столетия произошла англо-бурская война, которую начала Великобритания, затем - русско-японская война, этих войнах широко использовались националистическая и шовинистическая пропаганда. Конфликты сотрясали на протяжении всего ХХ века и благополучные, и развивающиеся страны: этнические и конфессиональные трения в Бельгии, США, Канаде, Ирландии, постоянная напряженность в Израиле, у нас на Кавказе.

Насилие – это социальный феномен, сложный, многоаспектный по своей структуре и включенности в социальные сети. События последнего времени в России - погромы на рынках, теракты, массовые беспорядки на Манежной площади после проигрыша российской футбольной сборной на чемпионате мира 2002 г. и, наконец, убийства детей мигрантов в Волгограде и Санкт-Петербурге - позволяют говорить о вариациях этого социального явления и требуют глубокого объяснения различных форм насилия.

Есть мнение, что насилие, на словах отвергаемое многими, одновременно несет в себе черты архетипического притяжения, дикой привлекательности, ореола героики и революционности, справедливого возмездия. В таких случаях вдохновители террористов объясняют акты насилия потребностью, исходящей из глубочайших недр души. И, несмотря на известный всем корыстный и циничный расчет, сопровождающий все подготовленные определенными центрами варварские теракты, есть точка зрения, полагающая насилие антропологической константой и непреходящим феноменом культуры. Для того, чтобы избавить нашу культуру от столь ужасающего сопровождения, необходимо со всей серьезностью отнестись к тому факту, что насилие часто наделено зловещей, магической силой. Еще недавно наши школьные учебники восхищались национально-освободительными движениями, цареубийцами, народовольцами, революционерами.

Сегодня очаги насилия представляют собой результат падения социалистической системы и перехода к либеральной экономике, что сопровождалось распадом Югославии, СССР, Чехословакии. В бывшем СССР дезинтеграционные процессы породили территориальные претензии, потоки беженцев и переселенцев. При этом, имея универсальный характер, социальное насилие конкретизируется и в открытых, и закамуфлированных формах локально определенных сфер общественной жизни. Без ясного осознания присутствия насилия в умах и сердцах, например, целого класса рецидивистов, убийц и насильников, эффективное противостояние его эскалации невозможно. В определенном смысле насилие привлекает, зомбирует, попадая в русло экстремистских идей и варваров-исполнителей зловещих проектов. Иные формы насилия, не совпадающие с террором, кажутся безобидными, и тогда оказывается, что очарование, идущее от него, слишком велико, чтобы от насилия можно было избавиться лишь путем простого запрета¹, ибо оно есть постоянный атрибут исторического процесса и человеческой жизни.

Вместе с тем необходимо научиться проводить грань между насилием негативного свойства, деструктивным по своей сути и отвратительным в своих проявлениях, и насилием – допустимым и даже в определенной степени необходимым, умением постоять за себя. Скорее всего, здесь речь идет даже не о насилии, а о противодействии ему.

При определенном его толковании, объяснении можно считать, что оно появилось задолго до цивилизованного общества. В массовом сознании насилие чаще сводится к стереотипу как чисто физическому надругательству над личностью, но это узкий, односторонний подход. На самом деле насилие в любом обществе и при любом государственном строе - категория социальная, прежде всего по своим побудительным мотивам и последствиям. Имея универсальный характер, оно существует в многообразных формах во всех сферах жизни: политической, экономической, духовной и семейно-бытовой. Насилие невозможно сосчитать, измерить, даже если бы его можно было охватить чисто внешним образом, оно не сводится к своим внешним проявлениям.

Мы наблюдаем незаконное экспериментирование над людьми, терроризм, захват заложников, геноцид, апартеид, работорговлю, пытки, насилие в различных формах и проявлениях. И это еще не весь перечень дискриминационных практик, актов насилия. Сами правительства, административные и военные органы, международные корпорации, медики, родители применяют незаконные действия в отношении бедных, женщин, детей, этнических, культурных и религиозных меньшинств, диссидентов, бездомных, безработных, стариков².

Особое внимание уделяется международным сообществом защите прав человека от социального насилия и злоупотреблений властью. Насилие, его идеология, и его проявления – вне зависимости от конкретных побудительных мотивов – являются проявлением культурной или социальной патологии. Только принципы и подходы, исключающие насилие как средство решения проблем, могут изменить мир, создать в обществе условия, показы­вающие насилие в его истинном свете – как извращение и отклонение от нормы человеческих взаимоотношений.

Прежде всего, надо учесть, каким образом в эволюции культур закрепляется и передается коммуникативный образ насилия, и наоборот, как язык позволяет сохранять насилие в самом дискурсе. С другой стороны, академизм и профессионализм в сфере социальной антропологии и социологии насилия остаются разделенными и взаимодействуют недостаточно эффективно. Но в таком случае трудно говорить о создании правового гражданского общества, хотя согласимся, этот процесс требует времени и стратегических действий, но мы должна начать его, если не хотим поставить на карту все завоевания гражданства³.

В социальной, политической, экономической, духовной, семейно-бытовой сферах насилие выступает как силовое воздействие, противоречащее процессам идентификации, юридическим нормам, нравственным принципам, системе ценностей, свободе. Институциальность насилия в том, что социальные институты – государство, СМИ, образование, семья – устойчиво воспроизводят информационные и социальные практики, в том числе социальные действия, связанные с насилием и агрессией. Основными генетическими источниками экстремизма и насилия выступают, в том числе конструирующие их духовные, культурные, экономические, политические, языковые источники. Поэтому взаимосвязь научного и повседневного дискурса, семантики языка и дискриминационных практик представляет интерес для анализа⁴.

Для объяснения всплеска насилия стоит обратиться к концепции природы человеческой агрессии, восходящей к идеям Э. Фромма. Ему принадлежит разделение агрессивности на позитивную, поставленную на службу витальным интересам вида, и негативную, обязанную своим возникновением стремлению к удовлетворению влечения к жестокости самой по себе⁵. Если бы наши отношения с миром были безоблачными, то тема насилия снялась сама собой. Дополнительным стимулом к возникновению насилия служат отношения, в которых попирается человеческое достоинство, ущемляется человеческая свобода, отнимается право на жизнь.

Трудности, связанные с определением насилия, получают разрешение, если поместить его в пространство свободной воли и рассматривать как одну из разновидностей властно-волевых отношений между людьми. Вместе с тем осуществляемое в форме насилия разрушение человеческой коммуникации не является тотальным. В процессе насилия одни индивиды навязывают себя, свои цели и нормы другим, стремятся подчинить их себе. Это не просто разрыв интерсубъективной коммуникации, а такой разрыв, который осуществляется по ее собственным законам, оправдывая себя тем, что задает якобы более высокую коммуникативную основу.

Язык многих отечественных чиновников, политиков, известных ученых, преподавателей, педагогов отражает слабое знакомство с предметной областью наук, анализирующих этносоциальные процессы и отношения, социальные проблемы насилия и взаимодействие культур. Остаются мало исследованными этнические перемещения в социальных группах, семейные отношения и языковые процессы, соотношение традиционных и современных культур, социальное поведение в постиндустриальном обществе, механизмы миграции. В публикациях акценты часто смещены в сторону содержания, наполненного дискриминационной семантикой, оказывая влияние на социальные практики и националистический дискурс повседневности.

Да и сами языковые коммуникации в этнологическом контексте изобилуют неологизмами, языковыми фантомами и мистификациями. Ведь надо учитывать, что понятия этноса и этничности выступают продуктом социального конструирования, кодирования в культуре, приобретения собственной семантики за счет взаимодействия языковых и культурных дискурсов. «Национальный вопрос в той или иной стране конструируется по-разному в зависимости не только от политической ситуации, но и от того, какой смысл вкладывается в само понятие нации»⁶.

Тезаурус традиционных этнологических понятий этимологически воспроизводит дискриминационное социальное пространство. Ведь на поверку именно понятия нации, народности, национальности, этнической группы, национального меньшинства стали предпосылками неравенства субъектов СССР, предпосылками современных этнических конфликтов. Понятие этноса иногда употребляется в качестве рядоположенного понятию народ, хотя даже в примордиалистской стратегии возможна версия его интерпретации как обобщенного индивида со своим временем жизни и жизненным путем, событийным хронотопом в движении к нации как государственности.

С одной стороны, именно нация, ее этнические особенности чаще являются основой государственной мифологии, необходимой в моменты войн и катастроф. С другой стороны, в мирное время нация становится тормозом в развитии (изоляционизм средневековой Японии) и источником конфликтов по отношению к соседям или внутренним инородцам. Многофункциональное же понимание нации объединяет граждан одного государства, культурными ценностями, общей территорией.

П. Сорокин утверждал, что нет национальных проблем и национального неравенства, а есть общая проблема неравенства, выступающая в различных видах и производимая различным сочетанием общих социальных факторов, среди которых нельзя отыскать специально национального фактора, отличного от религиозных, экономических, интеллектуальных, правовых, бытовых, профессиональных, территориальных факторов⁷.

Современная наука подчеркивает новый дискурс этничности, лежащий в поле изменений ситуации, историчности, различий контекстов⁸, что еще совсем недавно можно было обнаружить как ядро научных дискуссий по этнологии. Объяснительные модели межэтнических конфликтов связаны с проблемами безопасности, депривации, статусного несоответствия, анализом роли этнических лидеров. Процессы модернизации, интеллектуализации народов привели к тому, что в престижных видах деятельности нарастает конкуренция между титульными национальностями и русскими⁹.

В отсутствие адекватной политической стратегии и рационального управления сферой социального государство становится десоциализированным, этнические формы власти и государственности фабрикуют войны и конфликты. Привычные стереотипы, проблема воспитания толерантности в структуре этнической идентификации не находят должного места и в содержании образовательных программ по многим профессиям. Поэтому в контексте исследования различных форм насилия перед нами встают как внутренние проблемы расовые и этнические дискриминации.

Понятно, что перспектива не за ними, а за плюрализмом жизненных стилей, диалогом культур, правами человека, равноправием чистых и смешанных, старых и молодых, больших и малых, богатых и бедных наций, этносов, рас, групп и индивидов. Не сбросив расистские стереотипы и установки, нация не сможет стать монолитом перед лицом террора.

Расизм как идеология насилия

Известны отечественные и зарубежные работы¹⁰, в которых идея расы представлена понятием, сконструированным в рамках идеологии, характерной для обществ, внутри которых власть тем или иным образом регулируется. Казавшееся ранее малоперспективным социально-антропологическое направление становится ареной современных научных и политических дискуссий по этническим и расовым проблемам. Расизм в первую очередь связывают с идеологией, в этом качестве он возник исторически, тесно переплетясь с идеологией национализма¹¹, а в современной Европе антииммигрантские и антибеженские настроения сочетают расистский язык с лексикой защитников нации-государства¹².

Раса кодируется в культуре¹³, семантика расы создается сложным взаимодействием дискурсов, в которых языки культуры начинают ассимилировать термины расовой и этнической принадлежности. Термин расизм имеет самое прямое отношение к нашей городской и культурной повседневности, но одновременно это - установление отношения зависимости между социальным положением группы и ее культурными характеристиками. Расизм начинается там, где утверждают, что определенная группа людей отличается не кровью и генотипом, но тем, что такой тип поведения задан их культурой. Одни должны работать, другие — торговать наркотиками, третьи — осуществлять джихад.

В России религия отделена от государства, отсутствует религиозное воспитание, хотя планируется преподавание христианства в школах, разработана программа, но отсутствуют квалифицированные кадры. Однако внедрение приказным порядком христианства в отечественных школах, открытие университетской церкви - неравенство в отношении других конфессий. Например, в курсе истории отсутствует представление о многонациональном характере нашей страны, угро-финны, тюркские и ираноязычные народы, находившиеся в теснейшем контакте со славянами, отсутствуют, восточные племена действуют как враги, хотя они присутствовали на Руси не только в качестве захватчиков и террористов¹⁴.

Обсуждая глобальные проблемы образования, вроде целесообразности единого экзамена, двенадцатилетки, мы забываем сложности, с которыми непосредственно сталкиваются далеко не все и которые мало кого интересуют. Это проблемы социальной адаптации детей с ограниченными возможностями, причем это общее обозначение всех детей, у которых нет возможности спокойно учиться в обычных школах¹⁵. При этом часто отрицательное отношение к этносам обусловлено родительским влиянием: запугивают цыганами, отмечают цвет кожи, дети смотрят документальные сцены драк фанатов, избиения «черных» в московском метро. В более интеллигентных школах таких сочинений не пишут, но волна национализма в школе захлестывает, подростки выражают эмоции сильнее и примитивнее взрослых.

К сожалению, даже в рамках вузовского образования употребляются те же самые конструкции, что и в слэнговой речи – черные, косоглазые, кавказцы, чучмеки, татарва, поналезли, повылезали. Значительная часть родителей предвзято относится к другим этническим группам, что сказывается на воспитании определенного отношения к национальному окружению. На вопрос теста о причине отсталости России старшеклассник из элитной гимназии отмечает пункт татаро-монгольское иго, в этом их убедила учительница истории.

Растет дистанцирование этносов друг от друга, но, чтобы обучать мыслить, учитель должен быть нестандартен, демонстрировать социальную ответственность. В школьном курсе истории фактически отсутствует представление о многонациональном характере нашей страны. И хотя уже нет Советского Союза, этнический и конфессиональный состав населения не изменился, русские и православные часто воспринимаются как синонимы. Угро-финны, составлявшие большую часть населения севера Восточно-европейской равнины, тюркские и ираноязычные народы находились в теснейшем контакте со славянами, но в курсе истории практически отсутствуют. Многовековое развитие сводится к беспрерывным войнам, жестоким завоеваниям, освобождениям отнятых территорий. Всюду восстания, революции, но полностью отсутствуют люди¹⁶.

Концептуальный аппарат этнологии, в том числе понятие этноса, эволюционирует в истории культуры и по сути дела является, как и другие понятия и категории, продуктом социального конструирования, научного и публицистического дискурса, а в сфере образования – дискурсивной формы обучения, культурного и образовательного уровня учителя. Нельзя отрицать откровенно дискриминационный характер понятий титульной (коренной) нации, которые маститые профессора определяют по стажу проживания в данной территории, или понимания, например, немцев, эстонцев, русских не в качестве этноса, а лишь в одной функции - государственной, интегрирующей нации.

Одно из важных методологических направлений оказывается расположенным в плоскости механизмов приобретения социальными, экономическими и политическими конфликтами этнических параметров, этнической формы. Для оценки сепаратизма в русской среде представляют интерес версии истории, которые вырабатываются в регионах, претензии на суверенитет маскируются этнической спецификой, апелляцией к историческому вкладу в развитие цивилизации. Логическим продолжением националистических принципов становится рост субэтнического национализма, - например, немало сторонников понимания казачества как самостоятельного этноса. Налицо типичная для национализма идеализация русской истории.

Взаимосвязь между моралью и насилием как социальным действием, имеет сложный характер, обозначенный прямой и косвенной взаимозависимостью. Он обу­словливается рядом факторов исторического, социально-экономического, правового, культурологического, психологического характера¹⁷. Во всем мире и в том числе современной России преступность, террор, экстремизм и насилие приобрели новые качества: вооруженность, криминальный профессионализм, организованность.

Мотивы и цели насилия играют настолько большую роль, что в определенных случаях в качестве насильственных могут выступать даже действия, направленные на поддержание жизни. Насилие представляет собой узурпацию человеческой свободы, в том числе свободы этноса, социальной группы в ее наличном бытии, внешнем выражении. Собственно говоря, механизм, технология насилия состоят в том, что люди принуждаются к определенным поступкам или чаще всего удерживаются от определенных поступков с помощью прямого или косвенного воздействия. Террор в таком случае - это, может быть, - вывернутая наизнанку философия общего дела, ведь революционный террор долгое время был овеян ореолом революционной романтики.

В таком контексте экстремизм и насилие есть узурпация свободной воли, посягательство на свободу, раскрывается как агрессивная форма конфликта, принуждения, экстремизма. Расистский дискурс начинается там, где возникают сравнения и приоритеты этнического свойства, но мы плохо анализируем неудачи, ошибки, уроки истории, не опираемся на результаты науки. В итоге расистское, технократическое мышление пронизывает наше поведение.

Этноцентристская образность въелась не только в наше повседневное сознание, но и в ткань СМИ - как обычный – националистический расизм. В определенном смысле, осуществив семантический перенос, можно сказать, что есть и технократический, есть и гендерный расизм. В национальной идее пока остаются перегибы в сторону национализма, дискриминации по этническому признаку, должно быть развитое понятие гражданственности и нации как принадлежности к государству, а не этничности. Это касается и судебной, и исполнительной власти. От того, каким дискурсом мы теоретически конструируем и организуем социальную реальность в ее параметрах неравенства и дискриминаций, непосредственно зависит стиль социальных практик. Приблизительно это имеют в виду, когда говорят о дискурсивной организации общества¹⁸. Порой официальные лица по телевидению преподносят тему миграции в терминах угрозы, претензий на блага, потенциальной преступности, разрушающей социальную сплоченность.

Нагрузка на городскую инфраструктуру, ухудшение криминогенной ситуации, рост ксенофобских настроений, активизация национал-экстремистских группировок одновременно демонстрируют нам, что специфика общественных проблем — в их дискурсивной природе, дискурсивном производстве¹⁹. Концентрация на тенденциозно истолкованных образах прошлого и будущего рассматриваются как средство для решения практических политических и экономических задач, придавая им эмоциональную привлекательность.

Национализм становится оболочкой для различных идеологических конструкций, проблема становится общественной, когда она обсуждается публично. В России нет, для сравнения, проблемы инвалидов, а на Западе есть. Люди, страдающие из-за отсутствия возможности жить полноценной социальной жизнью, отсутствия инфраструктуры, специальных приспособлений, существуют, а такой проблемы, дискурса в обществе просто нет.

Удивляет идеализм ораторов и авторов, которые полагают обсуждение положения социальной интеграции инвалидов в образование делом решенным, а затем обратим свое внимание на целый ряд вопросов, требующих хотя бы первичного обсуждения не только академической, но и публицистической когортой. Между тем по результатам Центра независимых социологических исследований (Санкт-Петербург) выходит, что сегодня возник новый дискурс о миграции, и публичный дискурс об этничности потерял свою нейтральность. При этом средства массовой информации открыто заговорили на расистском языке, а бытовой расизм (и ранее поддерживаемый академическим и образовательным дискурсом) выплеснулся на страницы газет²⁰.

Только устранив из общественной жизни причины нынешней эндемической склонности к насилию за счет установления в обществе разумных, справедливых основ, можно заставить граждан, группы, действующие на социальной сцене, уважать закон и порядок, превратить это в естественную норму человеческих взаимоотношений²¹. Чтобы дискриминации по этническому признаку был положен конец, необходим переход к толерантности, гражданскому пониманию нации и одновременному вытеснению этничности из политики в сферу культуры. Недаром отличительной чертой советского наследия считается официальная, объективированная кодификация этнического многообразия именно как национального многообразия. В течение столетий Россия развивалась как жесткое унитарное государство, но старые имперские структуры не соответствуют потребностям новой эпохи. Появилась кардинальная проблема - совместить централизацию власти и многонациональную государственную структуру с требованиями современности. Подобное наследие также не может, конечно, не порождать агрессию и стремление к насилию.

Между тем российская идентичность – не проект, но отчасти уже реальность: более половины населения идентифицируют себя как гражданина России и меньше - как представителя своего этноса. И, если классический дискурс сменяется новыми формами шовинизма, национализма, то это - лишь вариации на тему неравенства, дискриминации, нарушения прав и свобод человека. Проблемно-деловая игра по проблеме немецкой автономии в г. Марксе более десяти лет назад вскрыла расизм на бытовом и управленческом уровне²². Один из секретарей Обкома КПСС в беседах с населением по поводу возможного возвращения поволжских немцев из мест исторической депортации прямо предупреждал: приедут, огороды отымут.

Нерешенность проблемы ведет к насилию, но более спокойные немцы Поволжья стремились решить проблему на интеллектуальном уровне, на конференциях и круглых столах, а более горячие и эмоциональные народы Кавказа встали, как известно, на другой путь. В ситуациях такого рода требуется аналитическое решение, ориентированное на удовлетворение потребностей сторон посредством устранения источника проблемы. Как заметил С.Кириенко, люди прибегают к законам шариата, если не действуют остальные²³.

В воспроизводстве мифов об этнических мигрантах, о так называемых гостях с юга демократическая печать преуспела больше, чем откровенно расистские издания русских националистов, прежде всего потому, что демократические (коммерческие) СМИ рассчитаны на массовую аудиторию. Быстрое распространение этих стереотипов в массовом сознании стало поводом для постепенной трансформации политической стратегии в национальной сфере²⁴. Новый политический дискурс стал полезен в оправдании практик социальных институтов и государственных структур.

Источниками изменения сознания и массовых коммуникаций выступают дискурсивные практики, при их помощи возможно уменьшение доли расизма в современной коммуникационной культуре. Так, полагают, что одно из последствий глобализации – это отсутствие больших различий между азиатским и европейским национализмом.

Дискриминация в пространстве неравенства

Власть дискриминаций есть власть неравенства. В социальном конструировании классов огромную роль играет чувство позиции, занимаемой в социальном пространстве, того, что можно и чего нельзя себе позволить. К сожалению, межкультурные взаимодействия, этнические стереотипы, проблема воспитания толерантности зачастую не находят должного места и в содержании образовательных программ по многим социально-гуманитарным, экономическим и политологическим профессиям. Между тем основными регуляторами этносоциальных отношений выступают технологии социального контроля и диалога культур, которые зачастую требуют изменений в социальной структуре, социальных институтах и этнополитическом курсе, необходимы для удовлетворения ущемленных национальных и социальных потребностей и установления новых, самодостаточных отношений.

Поэтому методология этнокультурной политики сегодня явно отстает от темпа насилия, она не базируется на понимании социального пространства в контексте целостного антропологического и системного подходов, социальное проектирование и отслеживание тенденций в лучшем случае заменяются тривиальным обращением к статистике, которая оказывается в режиме post factum. Видимо, правы те, кто обращают внимание на ущербность конституирования отечественной национальной политики. Видимо, нужны усилия специалистов по социальной антропологии, которые анализируют не только культурные и социальные источники дискриминационных практик, различных форм насилия, но и формируют представления о социальных следствиях насилия. В самом деле, язык выступает этническим символом и основой идентификации, хотя это положение поддерживается не всеми, так как реализация, например, статуса государственных языков и реального двуязычия выступает не только фактором согласия, но и в ряде случаев сильнейшим конфликтогенным источником.

Этническая идентичность пересекается с культурной идентичностью, например, в смешанных браках, то есть реальное существование этноса неотделимо от его этносоциальной идентификации. Другая сторона открывается нам в социальной конструкции как облике самого этноса и его обусловленности содержанием понятия этноса. Недаром некоторые исследователи указывают, что внешней формой выражения этноса является этноним – самоназвание: русские, французы, грузины. В целом этнокультуры воспроизводят и конструируют национальную культуру.

Это содержание дополнительно формирует особые социокультурные конструкты в понятиях причин и следствий насилия, детализации факторов, мотивации в структурно-функциональной методологии, поведенческой концепции, концепции коллективного действия, которые, в свою очередь, связаны с проблемами безопасности, депривации, статусного несоответствия, анализом роли этнических, военных и политических лидеров. В итоге главное методологическое направление оказывается расположенным в плоскости механизмов приобретения социальными, экономическими и политическими конфликтами этнических параметров, приобретения ими этнической окраски. Все большую популярность у современных авторов приобретает многофункциональное понимание нации, которая объединяет индивидов – граждан государства с общим или близкими языками, культурными ценностями, общей территории.

Тезаурус традиционных этнологических понятий этимологически воспроизводит дискриминационное социальное пространство, поскольку понятия нации, народности, национальности, этнической группы, национального меньшинства стали предпосылками неравенства субъектов СССР, а в определенном смысле и предпосылками современных этнических конфликтов. После критики сталинского определения нации появились многочисленные попытки изменить эту дефиницию, так как наличие государственности, определенного типа общества для этого определения необязательно, хотя обязательна обусловленность социально-психологическими параметрами национального характера, культурными механизмами.

Противоречие на пути дефинитивных изменений понятия нации предлагается иногда разрешить более активным оперированием понятия народ, что представляется спорным - по крайней мере, в двух отношениях: рядоположенностью этого понятия с понятием этнос и более широкого его содержания за счет включения других социальных и этнических групп. Обыденное мышление с легкостью привлекает новояз, стала привычной неприязнь к лицам кавказской национальности, они же рассматриваются как потенциальный источник взятки.

К примеру, отсутствие регистрации служило столичным школам предлогом, чтобы отказаться принять детей беженцев, но по указу Московского правительства от сентября 2000 года дети могут учиться в школе без московской прописки. Хотя действие Конституции РФ и Конвенции о правах ребенка никто не отменял, остается множество препятствий, мешающих, например, чеченскому ребенку учиться в нормальной школе.

Широко известны основные научные подходы к пониманию этничности. Примордиалистский, объективистский, - рассматривает этнос как некую общность, имеющую общих предков и единую расово-биологическую породу (пример - теория этногенеза Л. Гумилева²⁵). Конструктивистский, - понимает этнос в субъективистском ключе – как воображаемое сообщество, созданное на основе тождественности каждого члена с созданным культурной элитой национальным мифом.

Здесь важно, как определяется взаимодействие объективных демографических параметров, с одной стороны, и политических и социальных стратегий, которые разворачиваются на фоне этих реалий, — с другой. Системе советских представлений ближе позитивистский дух, примордиалистское понимание нации как исторической общности, объединенной территорией, хозяйственным укладом, культурой, обычаями, религией, языком и самоназванием²⁶. При этом многие кровавые конфликты в мире начинались с вопроса о языке, это мощнейшее средство модернизации, интеграции. На каком языке говорит налогоплательщик, на таком языке должно говорить государство, бюрократия. Языковое многообразие - это богатство любого государства, оно должно найти ресурсы и возможность удовлетворить языковые запросы.

Одним из продуктивных направлений, обогащающих конструктивистскую парадигму и способствующих преодолению социальной необоснованности, является институциализм. В исследованиях постсоветского пространства²⁷ рассматривается роль институциальных определений нации, национальной принадлежности в обращении к социальному контексту, который конституирует поля напряжений, этнические или национальные идентификации. Исследовательское внимание направлено на институциальное конституирование — как социальных интересов, так и деятелей. Имеются в виду территориализация этничности и официальная регистрация этнической или национальной принадлежности граждан. Интерактивный подход к национальным проблемам рассматривает взаимодействие между соотносящимися полями (relational fields) этнического меньшинства, национализирующегося государства, внешнего отечества.

Фобии, как и образы врага, также конструируются, но для того чтобы эти конструкции социально состоялись, были общественно звучными, они должны быть встроены в жизненный мир обыденных реципиентов. Эти контексты позволяют говорить о потенциале политического конструирования. Советское наследство институциальных дефиниций национальности — это тот габитус, который структурирует базовые интерпретативные стратегии в актуальной этнополитической реальности. По логике П. Бурдье, нужно исследовать локальный габитус — повседневный мир людей в конкретном регионе и конкретном историческом и социальном времени²⁸.

При необходимости описать вероятностный характер и причины различий в развертывании этнонациональных ситуаций или конфликтов исследователи обращаются к реалиям интенсивности соперничества за рабочие места или демографическим, гендерным характеристикам. Обыватель является прирожденным примордиалистом — он застает реальность в готовой форме, а себя самого — в роли существа, подавленного отчужденным коллективным сознанием. Но и политик застает ситуацию с обозначенными, исторически устоявшимися групповыми границами и конкретным соотношением этнических организмов. По всему миру, особенно в Соединенных Штатах, экономическая глобализация создает разрыв между денационализированными элитами и националистическими массами. Здоровый национализм может быть привлекательным для общества и способен послужить альтернативой более узким изоляционистским подходам, которые могут получить общественную поддержку.

В социальном пространстве агенты, занимающие сходные позиции, находятся в сходных условиях, имеют шансы производить сходные практики. Социальные дистанции вписаны в отношения к телу, языку, времени²⁹. Благополучное, нравственное и толерантное по отношению к другому развертывание пространства этноса во времени его жизни от его прошлого к реальности настоящего и есть социальный хронотоп этноса. Но его антропология и оказывается неравнодушной к универсализации, противится глобализации.

Отсюда проявляется антропологически окрашенная нетерпимость, экстремистски оформленные практики, которым, если не способствуют, то и не противостоят семейные, образовательные, другие социальные и политические институции. Проблемы оказываются в структуре взаимосвязи с деятельностью власти различного уровня, социальной панорамой противостояния этносов и религий. Вместе с тем прозрачно наличие и обратного влияния этнических и конфессиональных организаций на социальные и политические процессы в регионах и муниципальных образованиях.

Между тем, для того, чтобы дискриминации по этническому признаку был положен конец, необходим переход к гражданскому пониманию нации, перемещению категории этничности из политики в сферу культуры. Для России задача всегда состояла в поддержании нужной пропорции между сознанием национальным и имперским. Пространство, в котором мы обитаем и которое мы познаем, является социально обозначенным и сконструированным. Физическое пространство есть социальная конструкция и проекция социального пространства, социальная структура в объективированном состоянии… объективация и натурализация прошлых и настоящих социальных отношений³⁰. Пространство империи полиэтнично, но перегородки между этносами, ее составляющими, не доходят до вершины, теряясь уже в среднем слое чиновничества.

Изобретались сложные механизмы сосуществования, статусы национальных областей: в Российской империи, помимо губерний, административными единицами являлись Польша, Финляндия, Хивинское ханство, Бухарский эмират - каждая со своей степенью автономии. Имперская система - бюрократическая конструкция с замешанной на религии, культуре, этничности идеологией. Здесь для понимания дискриминации становится важной категория жизненного пространства, определяемого как интенциональные отношения, реальные и потенциальные связи, перспективы развития и социальный опыт личности. Социальные перемены поставили на повестку дня решение межэтнических противоречий, доставшихся от тоталитарного прошлого, открыли возможности для свободного выбора каждым народом своего пути в общем цивилизационном процессе, индивидуальной и коллективной этнической идентичности, сохранении и развитии национальных культур. Но это динамическое пространство, очерчиваемое совокупностью векторов реальных и потенциальных возможностей социального действия.

Сложилась лексическая дихотомия глобальный – региональный, либо триада глобальный – региональный - локальный. При этом европейцы выступают против усиленной миграции, других процессов интеграции и глобализации. Иногда задаются вопросом, сводятся ли процессы глобализации и в какой мере утопичности и противоречивости навязываемого миру безальтернативного варианта глобализации, исчезновением системной биполярности мира и устремлением высвободившейся энергии противостояния в глобальное укрепление однополюсного мира. Однако взаимосвязь пространства и времени более глубока, чем предполагалось ранее, это побудило ввести новую категорию – хронотопа, важную для понимания развития насилия, конфликта.

Возможно, мир и согласие, общественный порядок и единство отвечают подлинной природе, родовой сути человека. Одновременно мы видим постоянные разрывы мирных хронотопов, единство и порядок, оказывается, невозможны без постоянных конфликтов, войн и насилия, сами опираются на силу и принуждение, господство одних и бесправие других, социальное и экономическое неравенство, неравный доступ к культурному и образовательному капиталу. Иными словами, насилие оказывается спутником социальной жизни в той же степени, что и толерантность, партнерство, единение.

Так, чеченская проблема возникла не из-за того, что чеченцы жили тейпами, и у них была вайнахская демократия, а оттого, что сегодняшние проблемы не были решены, нашлись влиятельные внешние игроки, которые использовали определенную ситуацию в частных или коллективных стратегиях, нашлись. Поэтому наше внимание обращено не только на соотношение процессов глобализации социальных и этнических хронотопов и конструирование этнического неравенства в аспекте социального неравенства, но и геополитическим процессам, идеологии власти, борьбе за сферы влияния. Даже географическая близость может быть не только предметом территориального спора, но и основой положительного взаимовлияния, успешного взаимодействия. Культурные дистанции между различными географическими группами этноса могут быть значительнее, чем между ними и группами, с кем они контактируют столетиями.

Концептуальная слабость обнаруживается в конкретных ситуациях напряженности, подчас перерастающих в открытое применение насилия. Поэтому сейчас специально рассматриваются подходы к исследованию конфликтных ситуаций³¹, возникших с формированием постсоветского пространства. Совокупность образов и эмоций, используемых в опыте самоидентификации, основана на переживаниях войны, сталинского террора, идее русской жертвенности с примесью мессианства как некоего символа надежды, которая компенсирует страдания. Важны, например, не абсолютные цифры мигрантов, а чувства этнокультурного дискомфорта, опасения криминализации в районах компактного проживания мигрантов, угроза сохранению привычной микросреды - все это питает ксенофобские, националистические настроения, генерируя насилие.

Реальное определение нации в самосознании в гораздо большей мере оказывается ситуативным даже при сравнении с такой общностью, как социальный класс. Ведь каждому изначально известна его собственная национальная принадлежность, вопрос в том, нужно ли вербализировать это знание, в какой связи, контексте. Различия теоретических подходов к пониманию этничности влекут за собой и различия в понимании насильственных конфликтов с выраженной этнической составляющей. Примордиализм исходит из неизбежности насилия как определенной формы взаимодействия этносов — объективно существующих общностей, обладающих коллективным сознанием, ментальностью, жизненным циклом, противоборствующими интересами и коллективными стратегиями. Насилие оказывается здесь неустранимым, объективным атрибутом коллективного соперничества.

Радикальный конструктивизм обнаруживает насилие лишь в качестве элитарных стратегий. Здесь социальный мир и его обыденные конструкторы лишаются автономии как чистые реципиенты моделей взаимодействия и мировосприятия, которые вносятся усилиями институциальных агентов. Однако социальные науки создают соответствующий дискриминационный дискурс, усваиваемый властными институтами и структурами, которые, в свою очередь, реконструируют социальный мир по соответствующей логике.

Дискриминационные практики лишь отчасти коррелируют с развернутостью националистических идеологий, или политикой. Нельзя игнорировать то обстоятельство, что политик в соответствующих дискриминационных решениях опирается не на академический, а повседневный примордиализм, массовое сознание. Можно обнаружить, что это —общность, культура, менталитет, цивилизационный разлом. Если не исследовать габитусы и дискриминационные практики, то этот пласт отношений остается в ведении специалистов по традиционным менталитетам.

Магистральное различие объективистских и деятельностных подходов в изучении насильственных конфликтов проявляется в направлении анализа. Одна из парадигм сфокусирована на обнаружении объективных факторов, структурных параметров, подталкивающих этнические группы к насилию. Другая обнаруживает субъективные причины того, почему эти факторы работают в политических стратегиях, принимаемых решениях. В конструктивистском дискурсе насилие развернуто на территории бывшего СССР лишь в некоторых точках, где присутствовал субъектный фактор — конкретные политические стратегии элит. Иными словами, одна парадигма стремится описать исторически жесткие, системные предпосылки, другая —оперативные, институциальные стратегии, которые увеличивают вероятность эскалации насилия.

Релятивистский подход не ограничивается констатацией различных типов перерастания конфликта в насильственную фазу: от действий толпы погромщиков до операции МВД или военизированных отрядов радикальных политических партий. Здесь анализируются ситуации, которые лежат в основе насильственных стратегий. Политическое время течет не монотонно, оно спрессовано в определенных отрезках или, наоборот, разряжено из-за отсутствия значимых событий. Важно, что эти действия осуществляются в пределах определенного социального времени³². Соперничество остается номинальным, пока не наполнится энергетикой социальной проблем жилья, работы, образования и безопасности детей.

Примордиалистский подход в данном случае ярко представлен региональными приложениями таких различных концепций, как теория этногенеза Л.Н. Гумилева³³, теория столкновения цивилизаций С. Хантингтона, формационно-модернизационная теория. Конструктивистская (модернистская) парадигма представлена тезисом о продуцировании конфликтов соответствующими стратегиями этнических элит, сконструированных во многом самим российским (советским) государством. При этом мы отдаем себе отчет в том, что территории, на которых происходила смена или отмена титульности проживающих здесь групп, представляют собой площадку для формирования насилия. Этнические группы, выступающие в конфликтной ситуации, очерчиваются вокруг оппозиции титульные—нетитульные, коренные—пришлые, большинство—меньшинство, старожилы—мигранты и, наконец, репрессированные и нерепрессированные, депортированные и недепортированные группы. В. Тишков на одной из конференций выразил сожаление по поводу когда-то им самим предложенной конструкции титульный этнос.

Распространение этнического насилия на бытовом уровне, где возможен повседневный моральный террор и отдельные эксцессы погромного типа называют неинституциальным, диффузным, спорадическим, его характеризуют рутинность и привычное знакомство с репертуаром насилия, кристаллизация неформальных групп. Решение, ведущее к эскалации насилия или его предотвращению, связано с функцией лидерства, причем учитывается возможность воспользоваться ресурсами насильственного действия в определенном месте и времени. Вместе с тем детерминация чеченского кризиса, например, выходит за пределы локально действующих факторов.

В объективистском контексте глобальная причина возникновения насилия кроется в аномии жизненного пространства для этнических групп. В традиционном обществе племя боролось за территорию, нишу, угодья, воду, солнце, теперь еще за деньги и власть, существует инстинкт владения территорией, и в борьбе за жизненное пространство погибает или зависимым от сильного слабый. Вместе с тем сегодня в основе межэтнической напряженности лежат процессы, связанные с модернизацией и интеллектуализацией народов. Без них метрополия не могла развиваться, как и регионы. Они привели к тому, что в престижных видах деятельности нарастала конкуренция между титульными национальностями и русскими³⁴. В такого рода конфликты втянуты глобальные интересы, но серьезное значение в возникновении конфликтов отводится конкурентности в сфере власти, управления³⁵.

Урбанизация, образование и широкая доступность информации порождают у групп, вовлеченных в модернизационный процесс, новые потребности и представления о способах их удовлетворения. Однако реальные возможности таких обществ, в том числе социально-экономические, растут медленнее, чем потребности людей. Несовершенство политической системы, ее несоответствие новой ситуации ведут к новым жертвам насилия, а причины острых конфликтов интерпретируются стремлением социальных групп, вовлекаемых в политический процесс, дать свою интерпретацию национальных интересов сообщества³⁶.

Исследователи подчеркивали опасность депривации в связи с ухудшением условий жизни группы, она рассматривалась как разрыв между ценностями - ожиданиями людей и возможностями³⁷. На бытовом уровне, да и среди профессионалов можно слышать, что насилие и конфликт – детище экономических проблем. Однако это утверждение достаточно легко опровергается примерами Канады, Бельгии. Часто переносят акцент именно на ожидания и ориентации, реализовать которые оказывается невозможно. В период улучшения социальной ситуации 80-х возросли потребности и ожидания, что сделало необходимым прорыв в области модернизации, вместо этого началось ухудшение экономического положения, нарастание политической нестабильности, и в целом усиление межнациональной напряженности в стране явилось не только следствием социально-экономического кризиса.

Мы фиксируем, что повседневная жизнь полна насилия. Оно выступает синонимом разрушения, деструктивного поведения и подразумевает совершение действий, идущих в разрез с волей другого человека. Психологи сходятся во мнении, что насилие, хотя и отражает иррациональное состояние души, представляет специфически человеческий феномен, поскольку очень часто выходит за пределы биологической целесообразности и включает осознанное целеполагание. Основной мотив насильственного поведения – утверждение за счет другого. По мнению большинства, насилие – безусловное зло, исторически человеческие отношения представляют собой более или менее выраженную борьбу за власть, сопровождаются насилием. По другой версии это очевидное измерение нашего бытия, человек находит выход нерастраченной энергии³⁸.

Вопросы власти, гедонистических стремлений элитных элементов к ее обладанию, о связи с материальным вознаграждением в форме обеспечения доступа к ресурсам и привилегиям является ключевым для понимания причин роста насилия, этнического национализма и конфликтов³⁹. Прочность государственной власти, социальная стабильность общества во многом зависят от представительства национальностей в руководстве органов власти. Национальный состав чиновничьей прослойки имел место на протяжении всей российской государственности, строго следили за национальным представительством и в советский период. Сегодня этот вопрос в большинстве органов власти, за исключением Северного Кавказа, остается открытым.

Переплетение религиозного и этнического может создать взрывоопасную ситуацию, так как в межэтнических конфликтах часто используется религиозный фактор. Множество национальных проблем порождено противоречивостью принципов национально-территориального и административно-территориального устройства. Политика межэтнического соглашения должна стать основой стратегии развития, этническая принадлежность не может быть поводом для привилегий или дискриминации. Этносы реально не выступают самостоятельными субъектами политического действия, ими являются элитные группы, имеющие властные притязания, они формируют конкретное содержание национальных интересов. Поэтому для понимания истинного механизма этнических конфликтов мы учитываем конкретные политические взаимодействия центральных и региональных политических элит, и тогда видно, что доминантой этнических конфликтов и насилия явилось недопущение к власти новых элитных групп.

Все более очевидным становятся расхождения между национальными и демократическими движениями, это характерно и для других стран в ХХ1 столетии. Реальные причины значительной части этнических конфликтов - борьба между этническими группами внутри элит за власть, доступ к ресурсам, в качестве которых выступают и нефть, и оружие, и наркотики, и традиционные каналы контрабанды. Иными словами, то, что часто преподносится как этнический конфликт, является столкновением интересов клановых групп криминального происхождения внутри этносов. Как только элитные группы договариваются о разделе ресурсов, власти, сфер влияния, обострение этнических конфликтов смягчается.

Вместе с тем политизация сферы этнических отношений, усугубляемая различиями в уровнях социально-экономического развития регионов, явилась одной из причин возникновения сепаратистских тенденций, вооруженных конфликтов, потенциальных зон межэтнического напряжения, проблем беженцев, вынужденных переселенцев и мигрантов. Этнический конфликт попадает в сферу не просто регионального - общефедерального, иногда международного регулирования. Дело усугубляется наличием жертв, беженцев и вынужденных мигрантов из зоны конфликта. Практически во всех регионах России, где происходит рост миграции по этническим и религиозным причинам, в странах ближнего зарубежья наблюдается приход к власти этноэлит, стремящихся к этнократическим и теократическим режимам. Наряду с этими фактами отмечается сокращение числа профессионалов-управленцев, данная тенденция имеет место и в регионах Российской Федерации⁴⁰. Называют две перспективы современных процессов: быстрое сокращение населения или постепенное изменение его этнического состава за счет мигрантов⁴¹. Но главное следствие плохо управляемых миграционных и этнополитических процессов – это ситуация, которую моментально использует международный терроризм.

Этническая идентификация и национализмы⁴²

Поиск этнической идентичности и самоидентификации погружается не только в процессы социальной идентификации, но и конструирование конфликтов, реализацию властного хабитуса и тоталитарного этоса, не предусматривающие социальную ответственность и толерантные ценности как принципы социальных изменений. Начиная с марксизма, этнонациональная идентичность, традиционные ценности, этнокультурное своеобразие народов не расценивались как важная ценность. Так разработчики первого в новой истории теоретического макропроекта глобализации относились к проблеме этничности, на первый план действительно ярко выступили в то время классы.

В обществе существует множество мифов о проблеме насилия, причем стереотипизация этой проблемы начинается с представлений о внешнем виде и социальном положении людей, подвергающихся насилию. Насилие существует во всех группах, независимо от уровня дохода, образования, положения в обществе. Именно насилие составляет главное зло, с которым человеку предстоит вести борьбу, причем насилие угнетателей, а не тех, кто восстал против угнетения. Историки сослужили весьма плохую службу, соотнося человеческую историю, главным образом, со сменой династий и войнами, а не с эволюцией человеческой мысли. Не менее пагубным был и подход тех, кто, исследуя вопросы морали, обращал свое негодование главным образом не против насилия системы, а против форм насилия, сопровождающих протест против нее. Обстоятельства нашей жизни таковы, что именно богатые и сильные первыми использовали насилие и принуждение – и вовсе не обязательно чисто физическое – для установления и поддержания своего превосходства и власти над другими, защиты своих привилегий и комфорта.

В марксизме подразумевалось снятие противоречивости интернационализации-глобализации через замену нехорошего субъекта - капитала - хорошим субъектом - пролетариатом. Проект потерпел фиаско - крах государства, на гербе которого был изображен земной шар, гимном правящей партии которого была песня с характерным названием интернационал, поэты воспевали республику советов. Другие глобальные проекты и концептуальные идеи глобального мироустройства оказались не более жизнеспособными – так, вера в степень цивилизованности европейского мира оказалась девальвирована первой мировой войной. Попытка же упорядочить мир по трафаретам В. Вильсона через самоопределяющиеся нации, полученные в наследство от развалившихся российской, оттоманской и австро-венгерской империй, и лигу наций (как институт снятия глобализационных противоречий) окончилась второй мировой войной.

Интересна также послевоенная история распада британской, французской, португальской, голландской колониальных империй, нередко через кровопролитные войны, и возникновение не только в нищей периферии, но и в цитадели благополучных многонациональных стран такого явления, как неонационализм. Этой девиации от глобализирующих и доминирующих в мире тенденций до сих пор не находится адекватного противоядия.

Известно, что ядром общества в целом как системы, как и его составляющей части - этноса, является нормативный структурируемый порядок, посредством которого организуется коллективная жизнь населения. Этот порядок выражается в менталитете этноса и задает критерии принадлежности тех или иных индивидов к обществу и отдельным стратам, в том числе этническим.

Под менталитетом этноса можно понимать совокупность формальных и неформальных норм, стереотипов сознания, поведения и общения, стиля жизни, системы ценностей, традиций, религиозных, национальных, культурных особенностей. Это регулярно воспроизводимый и внутренне непротиворечивый способ восприятия окружающей действительности, сложившийся у той или иной части населения (этноса) и принимаемый этой частью населения как истинный, правильный. Одно и то же событие может вызвать совершенно разные реакции у жителя Рязани, Саратова или Кавказа, у жителя севера и юга, у представителя казахской или курдской диаспоры.

Волна демократизации жизни российского общества породила процессы этнизации, часто называемые в научной литературе взрывом этничности и выраженные в росте национального самосознания, в стремлении к своим национальным корням, культуре, к актуализации этнической принадлежности, в идее национального возрождения и развития, что, несомненно, имело место и в нашем городе. Однако процессы этнизации внесли и ряд деструктивных моментов, в условиях модернизации российского общества, перехода к рыночной экономике, приватизации государственной собственности усилилась конкуренция в борьбе за обладание промышленными объектами и природными ресурсами. Идеи национального самосохранения и возрождения народов сменились борьбой за власть, в которой активно использовался и используется национальный фактор. Этничность, главное предназначение которой - самосохранение и саморазвитие этносов, вместо мобилизации усилий народов на адаптацию к изменившимся условиям все чаще стала использоваться для достижения политических и экономических целей, дискриминации и насилия.

Национализм участвует в разработке национальной идеологии, пригодной для массового употребления, а не для горстки интеллектуалов, а это - задача сложная, и положительный результат достигается далеко не всегда. Хотя понятие народ определяется сложнее, в Грузии объяснят, какой пропастью разделены сваны, картвелы, менгрелы, кахетинцы, имеретинцы. Но теперь многие понимают, что сначала полноценный человек, а потом - полноценный народ, в этом достоинство и человека, и нации.

Противники сближения с западной цивилизацией отмечают, что гражданского общества как явления у нас не существует по историческим причинам. Вместо этого в России возможно существование разнородной структуры евразийского общества, а гражданское общество - это социально-политический продукт развития западноевропейской романо-германской цивилизации. Сторонники подобного дискурса высказываются в духе откровенного шовинизма: дескать, со стороны государства отмечается неудовлетворительное отношение к русскому народу - нации, которая должна быть титульной и государственно-образующей.

За последние десять лет русский этнос пытался вновь идентифицировать себя в качестве несущего ядра новой российской государственности⁴³. Второе направление предполагало в качестве общеукрепляющих начал в национальной политике присутствие идей космополитизации и максимальной либерализации всевозможных прав и свобод, подчеркивался наднациональный характер российской государственности.

Кроме того, и в научном, и повседневном сознании давно отмечено, что этничность не является предметом свободного выбора. В большинстве случаев человек выбирает свою этническую принадлежность в процессе социализации. Нередки случаи, когда, отдаваясь во власть этнических чувств, люди действуют в конфликтных ситуациях вопреки здравому смыслу, элементарному расчету и не только не улучшают, но зачастую ухудшают свое положение.

Когда этносы выступают территориально организованными структурами, этнические конфликты приобретают особую остроту, если их объекты имеют территориальный характер или территориальное происхождение. Но этнические конфликты обладают способностью вовлекать в свою орбиту разные фрагменты социальной реальности, например, классовые, экономические, экологические, политические. Нередки случаи, когда конфликт, на ранних этапах которого преобладали экономические или другие противоречия, перерастает в этнический конфликт и наоборот.

В ХХ веке мир стал свидетелем двух вариантов реализации права наций на самоопределение - либерального и большевистского. Ценой неимоверных усилий и жертв большевикам удалось восстановить российскую государственность благодаря сознательной политизации этнического фактора, путем создания этноадминистративных образований, что на время умиротворило местные элиты. Большевики отказались от названия Россия, ввели нейтральное и более привлекательное для национальных элит Союз Советских Социалистических Республик, подчеркивалось равенство наций и народностей, добровольный отказ русских от политического доминирования в новом государстве. Как следствие - избирательная справедливость в отношении того или иного этноса, феномен разделенных народов. Тезаурус традиционных этнологических понятий этимологически воспроизводит дискриминационное социальное пространство, поскольку понятия нации, народности, национальности, этнической группы, национального меньшинства стали предпосылками неравенства субъектов СССР, предпосылками современных этнических конфликтов.

Российская действительность и опыт развитых стран указывают на динамичное развитие межэтнических и межконфессиональных факторов, вносящих существенные корректировки в современные социально-политические процессы, не всегда способствующие улучшению благосостояния населения. Вместе с тем функции специалистов претерпевают изменения: наравне с консультативными услугами все чаще приходится непосредственно разрешать межнациональные конфликты⁴⁴. Таким образом, несмотря на важность национальных и конфессиональных проблем, в органах государственного и муниципального управления им не уделяется должного внимания: количество специалистов ограничено, отсутствует координация и контроль.

Считается, что именно этнический конфликт предстает наиболее фундаментальным явлением в истории человечества, классовый конфликт при таком подходе становится кратковременным эпизодом истории, и то последних тысячелетий. В глубокой древности это были межплеменные войны, которые велись за обладание средой обитания, в них погибали или ассимилировались целые народы. Социальная, политическая, экономическая подоплека этих форм насилия замаскирована, закамуфлирована, подается в привычной упаковке.

Форма национализма, всесторонне рассмотренная в книге Воображаемые сообщества⁴⁵, - это официальный национализм. Данная форма сложилась исторически как реакционный ответ на народные национализмы снизу, направленные против правителей, аристократов и имперских центров. Наиболее показательный пример представляет собой Российская империя, в которой цари правили сотнями этнических групп и множеством религиозных общин, а в собственных кругах говорили по-французски, что было знаком цивилизованного отличия от подданных.

Скорость, с которой происходили социальные, культурные, экономические и политические изменения, основанные на индустриальной революции и современных системах коммуникаций, сделала нацию первой политической формой, основанной на идее прогресса. Однако в Европе, которая считала себя христианской, число мусульман растет, Россию долго рассматривали как азиатскую державу, проблемы становятся запутанными из-за массовых миграций населения. Результат миграций, новых идентичностей говорит о принципиальной историчности понятий этнос, нация, народ.

Ещё одной формой национализма является лингвистический национализм, возникший в начале девятнадцатого века в период расцвета династических империй Европы. Так, французские колониалисты были настроены на разрушение культуры китайского мандаринского стиля, романизируя вьетнамцев при помощи школ и поддержки издательств. Вьетнамские националисты признали эту революцию, создав базу для массовой грамотности вьетнамцев, но лишились связей с литературной традицией, основанной на китайском языке.

Сейчас формула православие, самодержавие, народность, пройдя коммунистическое преломление как социализм, коммунистическая власть, советский народ, модифицируется, а синкретизм религиозности, национальности и государственности изживает себя в ползучей модернизации, возрождаясь в мифологии евразийства. Это, между прочим, давно наблюдается и в понимании молодежной политики. Классический расизм сменяется различными вариациями шовинизма, национализма, по сути, это лишь вариации на тему неравенства, дискриминации, нарушения прав и свобод человека.

Радикальный русский национализм характерен сегодня лишь для маргинальных групп и партий. Вместе с тем его умеренная версия стала хорошим тоном в политике, обсуждении проблем миграции населения, реституции культурных ценностей, дискуссии по профессионализации армии, положения русских в странах ближнего и дальнего зарубежья. Откровенная националистическая идеология – в переносном смысле расизм – редко проявляется как прямое признание превосходства одной этнокультуры над другой. Однако неявно элементы национализма и шовинизма присутствуют в привычных традициях антизападничества, антиамериканизма, антисемитизма. В связи с терактами и чеченской, а теперь и грузинской проблематикой растет кавказофобия, несмотря на то, что в реальности банды террористов демонстрируют интернационализм.

В национальной идее пока остаются перегибы в сторону национализма, дискриминации по этническому признаку. Это относится и к исполнительной, и к судебной власти, и к СМИ, становится предметом популизма, симптомом поворота к национализму. Появляются шансы влиять на принятие властных решений, что является ключевым для понимания причин роста национализма. Эти пороки сознания мы называем условно расизмом, желая заострить внимание на проблеме развития социума как социального пространства согласия, в котором должно быть развитое понятие гражданственности и нации как принадлежности к государству, а не этничности.

К образу врага приводит не просто плохое материальное положение, хотя известны случаи, когда в поисках заработка для семьи чеченские мужчины убегают к боевикам. Страхи и неудовлетворенность росли, люди переживали переход от традиционного общества к современному, переносили неудовлетворенность на центр, русских, которые с ним ассоциировались. К тому же в законах о местном самоуправлении отсутствуют статьи, продиктованные концептуальными положениями или стратегическими принципами государственной этносоциальной политики.

Телевидение может мгновенно передавать образы и символы на самых различных языках даже едва грамотным и юным зрителям. Кроме того, все больше людей привыкают использовать различные языки в различных контекстах, это никак не влияет на изменение их национальной идентификации. Национализм не зависит, как это было в прежние времена, от проживания на территории родной страны. В этом случае борьба государства против одного из меньшинств может восприниматься как борьба титульного этноса, возникает ненависть и отчуждение, хотя только часть институциализированного этноса (армия, полиция) принимает участие в борьбе против другого народа.

ТЕРРОРИЗМ, ЕГО СОЦИАЛЬНЫЕ И КУЛЬТУРНЫЕ СЛЕДСТВИЯ

Террор как вид насилия

Разрушительная сторона человеческой природы, деструктивная деятельность человека особенно ярко проявились в ХХ веке: массовые убийства, революции, войны, многочисленные террористические акты. Из средств массовой информации мы ежедневно узнаем о совершающихся даже в самых благополучных странах насильственных преступлениях. Никакие моральные, религиозные, правовые нормы не в состоянии предотвратить деструкцию. Учитывая современный уровень развития техники и технологии, деструктивная деятельность в настоящее время представляет реальную угрозу не только для отдельных социальных групп, но и для всего человечества⁴⁶. Другими словами, мы можем говорить о субъекте насилия и деструкций не только в индивидуальном, но и вполне коллективном, социальном смысле и уровне. Обратим внимание и на другую сторону генезиса насилия. Заключенные, у которых диагностировались повреждения мозга, были более склонны к совершению преступлений с применением насилия, нежели те, у кого таких повреждений не было. Также имеются некоторые данные о влиянии средств массовой информации на деструктивную деятельность, однако степень воздействия СМИ на человека еще до конца не выяснена⁴⁷.

Нарушение равновесия между родовой и видовой сущностями человека, связанное с распадом механизмов социализации, приводит к освобождению антисоциальной энергии с последующими колоссальными потрясениями для всего общества в различных формах насилия. Исследователи-антропологи традиционно анализировали проблему насилия как характеристику примитивного общества, пытались определить логику возникновения и воспроизводства насилия как одной из составляющих культуры. Историческая антропология демонстрирует, что люди воюют, поскольку их интересы (являющиеся культурно обусловленными) приходят в конфликт с интересами других.

Первая мировая война породила волну воинствующего национализма, шовинизма, ксенофобии, попирания элементарных прав человека. Европа раскололась не только по государственно-территориальному, но и по национально-этническому признаку. В результате первой мировой войны распались Австро-Венгерская и Османская империи, в Европе возникло несколько независимых государств, в которых появились национальные меньшинства, и это послужило одной из причин нестабильности на континенте между мировыми войнами.

Теория, что террор порождает бедность, безысходность и необразованность, благополучно почила в бозе, освободив место пониманию того, что без доллара нет шахида, и арест счетов мусульманских фанатиков может подействовать сильнее ковровой бомбардировки. Многолетний переговорный процесс с этими лидерами национально-освободительных движений не привел к стабильности и миру. Родственные понятия – терроризм и экстремизм, альтернатива политкорректности - террор. Неуязвимость радикальных исламистских группировок заключается в их структурно-финансовой нерасчлененности с коммерческими, благотворительными, религиозно-просветительскими, образовательными и правозащитными организациями. Поэтому появляется соблазн воспользоваться ситуацией в борьбе с конкурентами по бизнесу и политическими оппонентами. Террор опасен не количеством жертв, а самой своей атмосферой, удачно обозначенной как witch-hunt (охота на ведьм). Тогда игра не по правилам становится легитимной и возводится в ранг военной хитрости.

Борьба не с симптомами терроризма, а с самим терроризмом предполагает две важнейшие предпосылки: всемерное искоренение а) бедности и б) коррупции в мире, включая сами США. Бедность и нищета создают широкую базу терроризма, коррупция - каналы его подпитки и эскалации (путем эрозии экономики, государственности и права; именно на этой почве процветают глобальные структуры мафии). Не потому ли существует терроризм, что он есть способ отреагирования в форме насилия на сферу социального? – вопрошает Ж. Бодрияр⁴⁸, анализируя события на стадионе "Эйзель" в Брюсселе в 1985 году, - телевидение придало этому насилию всемирное обращение в процессе, превратившемся в пародию на самого себя. Мы можем добавить сюда горький опыт Норд-Оста, последних событий в Московском метро.

Любая террористическая организация - это тоталитарная секта, которая не ждет конца света, а устраивает его сама. Большинство рядовых членов являются объектами манипуляции, а причины, по которым люди становятся жертвами манипуляторов, специалистам хорошо известны. Это причины - прежде всего - экзистенциальные, философские. И ответ должен бы быть философским, то есть публичный отказ от мести, может быть даже - прощение. Главная борьба (по своему характеру преимущественно информационная) идет в сфере управления обществом и государством. Любое оружие наиболее эффективно, если применяется против самых слабых мест противника. Информационное оружие нацелено на те подсистемы "организма" противника, которые содержат потенциал его самоуничтожения. Информационная война так меняет поведение противника, чтобы его подчинить и/или изощренно спровоцировать на самоубийство (как и сама война, растянутое на длительное время). Все традиционные средства и технологии войны лишь обслуживают этот процесс в качестве элементов и подсистем.

Разрыв хронотопа

Политизация сферы национальных отношений, усугубляемая различиями в уровнях социально-экономического развития регионов, явилась одной из причин обострения межнациональных противоречий, возникновения сепаратистских тенденций, межнациональных и вооруженных конфликтов, потенциальных зон межэтнического напряжения, проблем беженцев, вынужденных переселенцев и мигрантов. Этнорегиональные пространства, завязанные на этническое время, подверглись конфликтным искажениям и маргинализации, насильственному разрыву в процессах депортации, дискриминации, нарушениях прав человека. При этом достаточно отчетливо различаются локальные (региональные) и глобальные этнические конфликты. Так, на наших глазах был осуществлен насильственный политический консенсус, исказивший реальную картину культурного взаимодействия внутри советской империи.

Чудовищной трагедией человечества стала принципиальная невозможность отказаться от двойного стандарта, принципиальная (а не злоумышленная) неготовность пойти в борьбе против зла до конца, назвать зло своими именами везде, где оно било о землю своим адским копытом. И началась вторая половина страшного века - время двойных стандартов, цивилизованных масок дьявола. Наказание и возмездие - не только разные слова, но и разные действия, соответствующие неодинаковым подходам к решению проблемы терроризма.

Считают, что есть связь между ростом уровня жизни и эскалацией насилия. Например, чем лучше арабы живут, тем более экстремистски они настроены. Никакой спад в экономической сфере не приводил к увеличению террора. Последняя интифада подтвердила этот вывод, отмечают исследователи, так как уровень жизни в па на момент начала волны террора был самым высоким за всю историю существования палестинцев.

С образованием прямой связи не обнаружено. Подтверждением тому масса студентов-смертников и равноценная поддержка террористических акций в среде как палестинских уличных торговцев, так и профессоров. Люди, вступающие в ряды террористов, - это выходцы из разных социальных слоев и жизненных сфер, а серьезные изменения личности, - связанны с принадлежностью человека к какому-либо культу и принятием его нормативной системы. В террористических организациях обычно велик процент агрессивных параноидов. Их члены склонны к экстернализации, к возложению ответственности за неудачи на обстоятельства и поиску внешних факторов для объяснения собственной неадекватности. Членами террористических организаций становятся выходцы из неполных семей, люди, которые по тем или иным причинам испытывали трудности в рамках существующих общественных структур, потеряли или вообще не имели работу. Чувство отчуждения, возникающее в подобных ситуациях, заставляет человека присоединиться к группе, которая кажется ему столь же антисоциальной, как он сам, террористами становятся выходцы из групп риска, которые с детства имели проблемы с самооценкой.

Есть и другая сторона проблемы. Симулякр насилия, возникающий не столько из страстей, сколько из телевизионного экрана, - насилие, заключенное в самой природе образов. Это делает терроризм формой - намного современней, чем объективные причины терроризма, которыми мы стремимся его объяснить, - политические, социологические или психологические подходы просто не в состоянии описать события этого порядка.

Это – та самая трансполитическая реальность за спиной официальной политики: циничная склонность к устранению всего социального, прозрачная форма публичного пространства, из которой изъяты все действующие лица, - и чистая форма события, из которого изъяты все страсти. С учетом таких индивидуализированных социальных практик макроструктурные измерения социальных классов выглядят как группы, брошенные в военные действия с непонятыми и необъясненными разногласиями.

Феномен этнотерроризма

В ушедшем столетии активизация террористической деятельности получила небывалое распространение и разнообразную идеологическую мотивацию. В данном подразделе монографии речь пойдёт об этнических террористических практиках. Однако, прежде всего, следует остановиться на содержании категории «терроризм», которая до сих пор не имеет общепризнанной дефиниции.

Незначительную помощь здесь оказывают существующие определения термина «терроризм», поскольку ещё никому не удалось сформировать его общепринятое понимание. Тем не менее, в литературе имеется более ста определений данного термина⁴⁹: от расширительного, где любые насильственные действия против властей объявляются терроризмом, до узкого, где под терроризмом понимаются политические покушения на представителя власти⁵⁰. Не перечисляя множества существующих дефиниций терроризма, постараемся обобщить его наиболее существенные признаки и характеристики:

- Терроризм – это совершение одноразовых или серий подобных актов локального или глобального характера, обусловливающих возникновение спектра негативных, драматических последствий.

- Терроризм – это угроза применения или применение организованного нелегитимного вооружённого насилия. Этот важный аспект терроризма отмечается, например, в определении: «Терроризм – это заранее продуманное и подготовленное противозаконное применение насилия…»⁵¹.

- Терроризм – это форма политически мотивированного насилия. Эту важную характеристику подчёркивает несколько расширительное определение, согласно которому терроризм – это «систематическое использование крайнего насилия и угрозы насилием для достижения публичных или политических целей»⁵². Подобный признак терроризма позволяет, как уже отмечалось, отграничить его от иных форм насилия, например, уголовного преступления.

- Террористическая акция нацелена на достижение зрелищного, драматического эффекта: запугать, создать определённый социально-психологический климат, атмосферу неуверенности в безопасности своей жизни и близких. Речь идёт о двухэтапном механизме достижения цели (сначала запугать, устрашить путём применения насилия, а потом заставить выполнить свои требования), который также отличает терроризм от иных «одноходовых» проявлений насилия⁵³.

В террористической акции происходит нанесение ущерба третьим лицам – людям, не являющимся объектом воздействия (всё чаще случайные люди становятся жертвами), здесь задействованы три стороны: субъект терроризма, жертва и органы власти (или общественность), к которым апеллирует террорист или террористическая организация.

- Терроризм – это система насильственных действий, отражающих интересы достаточно узкой группировки, а не всего общества. Терроризм, как правило, обусловлен желанием небольшой группы сохранить, захватить власть, навязать большинству идеи, имеющие узкокастовый характер. Поставленный акцент, как уже отмечалось ранее, разграничивает терроризм и войну, для которой необходима массовая общественная поддержка.

Основываясь на вышеуказанных признаках, мы полагаем, что терроризм – это нелегитимное применение или угроза применения насилия против лиц или объектов по жизнеобеспечению общества, объектов повышенной опасности для людей, окружающей среды, приобретающие в современных условиях глобальный характер, направленные на то, чтобы вызвать страх, достичь социально-политических целей и влекущие за собой ряд ожидаемых и неожидаемых последствий.

Есть мнение, что «в большинстве случаев международный и внутренний терроризм в наши дни не левый и не правый, а этническо-сепаратистский по своим убеждениям» ⁵⁴. Ранее было более употребительным название национальный терроризм как насилие, применяемое национально-освободительными движениями оккупированных или колонизированных государств в ходе борьбы против страны-агрессора (например, в Индии [антибританский], Корее [антияпонский], Вьетнаме [антифранцузский]). Сейчас, когда практически не осталось стран, ведущих антиколониальную борьбу за национальное освобождение, более употребителен термин сепаратистский или этническо-сепаратистский терроризм для характеристики террористической деятельности сепаратистских группировок той или иной страны (такие группировки существуют среди албанских сепаратистов в Косово, внутри армянской общины в Турции, сикхской общины в Индии, это и чеченские незаконные формирования - боевики).

Фактически тождественна этой теории концептуальная база кавказоведческой школы А. Беннигсена, которая педалирует исламский характер кавказского барьера, однако, сведение к противоречию между конфессиями безуспешно на фоне событий вокруг Грузии.

Этнонационалистические террористические организации, выбирая для себя название, стремятся избежать употребления слова терроризм и ассоциаций, вызываемых этой категорией. При этом в наименованиях используются следующие понятия: свобода и освобождение (например, Национальный освободительный фронт, Народный фронт для освобождения Палестины, Родина и свобода, Тигры освобождения Тамил илама); армии или другие военизированные организационные структуры (Национальная военная организация, Народная освободительная армия, Пятый батальон освободительной армии, Ирландская республиканская армия); движения самозащиты (Африканское движение сопротивления, Шанхийское оборонное общество, Организация для защиты свободы народа, Еврейская лига обороны); обоснованное возмездие (Организация для угнетённых этой земли, Отряд правосудия армянского геноцида, Палестинская организация возмездия); названия, звучащие нейтрально, имеющие нейтральную окраску и не вызывающие побочных ассоциаций (Сияющая тропа, Линия фронта, al-Dawa ["Зов"], Альваро живёт – прокляните ещё раз!, Kach ["Всё-таки"], al-Gamat al-Islamiya [«Исламская организация»] ⁵⁵ .

Актуальными и значимыми в жизнедеятельности современных государств и народов остаются этнокультурные проблемы, взаимоотношения и взаимосвязи. Об этом свидетельствуют бурные этнические процессы конца ХХ – начала ХХI века: этническая напряжённость в ряде регионов, многочисленные этнические конфликты, формирование националистических, религиозных, культурных движений и объединений. Практически невозможно в настоящее время найти ни одной этнической общности, которая не испытала бы на себе воздействие культур других народов.

Тенденция культурной глобализации особенно обостряет интерес к культурной самобытности. Культурное многообразие современных народов даже увеличивается, и каждый из них стремится к сохранению и развитию своей целостности и культурного облика⁵⁶. Таким образом, в развитии этнополитических общностей, их взаимоотношений сегодня происходят неоднозначные и разнонаправленные процессы: интегративные процессы, с одной стороны, и, с другой - рост национализма, усиление борьбы против ассимиляции со стороны отдельных этнических и религиозных общностей, которые боятся утраты своей самобытности и национальной идентичности.

Под предлогом реализации права наций и народов на самоопределение (записанного в Уставе ООН), выступают сепаратистские террористические организации⁵⁷. Речь идёт о следующих организациях:

• «Ирландская Революционная армия», преследует цель отделения от Англии и создания независимой социалистической республики.

• Баскская организация «Отечество и свобода», её целью является образование независимой территории в населённых басками районе Испании.

• «Фронт национального освобождения Квебека», долгое время вел борьбу за отделение Квебека от Канады.

• «Фронт национального освобождения Корсики», требует признания «народа Корсики» (по французским законам все граждане страны считаются французами), за предоставление корсиканцам прав автономии.

• «Фронт освобождения Бретани» (во Франции), преследует цель создания независимой Бретани.

Эти организации обосновывали свою террористическую деятельность, ссылаясь на международные документы, признающие за всеми нациями и народами право на самоопределение. Подобные обоснования не учитывают того, что цели, преследуемые в национально-освободительной борьбе, не следует путать с методами её ведения.

Во время существования СССР и стран Варшавского договора, коммунистические идеологи оправдывали применение насилия, если оно совершалось в процессе революционных или освободительных движений. Представитель СССР на заседаниях специального комитета ООН неоднократно пытался добиться разграничения законных насильственных действий революционно-освободительных сил в борьбе за самоопределение от актов международного терроризма⁵⁸. Теперь российское общество испытало на себе трагическое обаяние сепаратизма⁵⁹, интерпретации права наций на самоопределение, которые были взяты на вооружение радикальными этнополитическими движениями.

На лидирующие позиции по масштабам своего проявления и общественному резонансу вышел сепаратистский терроризм, действующий под весьма удобным и благовидным камуфляжем, флагом освободительной борьбы, национализма и религиозного экстремизма (события в Будённовске, Дагестане, Норд-Ост). В России сложилась уникальная ситуация: на части Российской Федерации, в Чечне, обосновались вооружённые банды. Можно приводить немало примеров проявлений террористической активности на фоне чеченских событий. В результате нескольких терактов (взрывов домов) Россия потеряла около полутора тысяч своих граждан.

Существуют разночтения семантического характера в оценке терроризма и террористов в зависимости от регионов и субъектов государства (от террориста до национального героя). Конфликтующие стороны диаметрально противоположно интерпретируют происходящее. Речь идёт об оценке событий на Северном Кавказе участниками происходящего. Если российские силовые ведомства, задействованные в контртеррористической операции на территории 89-го субъекта РФ (Чеченской республики), одобряют военные меры против чеченских боевиков, то чеченские «полевые командиры» настаивают на том, что ведут борьбу за свободу и независимость Республики Ичкерия. В итоге, каждая из конфликтующих сторон считает, что именно она противостоит террору.

Вместе с тем, современный терроризм может выступать не только дополнением или органическим элементом этнических конфликтов, но и служить их детонатором, препятствовать мирному процессу. Речь идёт о террористических организациях «Лесные братья» и «Белый орёл» в Грузии, деятельность которых нацелена на недопущение и срыв любых инициатив по политическому урегулированию грузино-абхазского конфликта. Такие террористические организации как «Хамас» (борется за создание на месте Израиля исламского палестинского государства) и «Хесболлах» (борется за создание Исламской Республики в Ливане) выступают против мирного решения палестинской проблемы и переговоров между палестинцами и Израилем.

Не вызывает сомнения, сколь важны и необходимы сегодня национальные ценности и национальная культура. Пренебрежение принципами социальной справедливости в сфере межнациональных отношений, игнорирование национальных потребностей и интересов ведут к межнациональным конфликтам. Вместе с тем, важно не переусердствовать в культивировании разноликости и несхожести этнических культур. Как отмечается, «проповедь чуткости к иному (другому) усилиями энтузиастов и популяризаторов… превращается чуть ли не в культ инакости»⁶⁰. Политические притязания какого-либо сепаратистского движения, как правило, основываются на культивировании собственной исключительности с вытекающим из неё высокомерным отношением к потребностям других этнических групп (так называемым шовинизмом). Хотя активное стремление этнических групп к обособленному устройству своей жизни вполне естественно (если не достигает взрывоопасной агрессивности сепаратистского терроризма). Суть социальных общностей такова, что без обособления невозможно и общение, а без общения утрачивает смысл обособление. В наше время, к сожалению, террористические акты рассматриваются как одно из действенных средств достижения цели. Хотя наверняка общество, властные структуры, любая этническая группа могут достигнуть эффективных результатов в своих действиях, если будут следовать правилам, направленным на регулирование конфликтов. Данные правила возникают в результате объединения культуры социологического мышления, с одной стороны, и политической мудрости, с другой. Мудрость в том, что проблемы национальных взаимоотношений могут решаться при соблюдении баланса интересов, суверенитетов, прав взаимодействующих этносов и групп, при постоянном согласовании позиций и приоритетов, путём использования трибун парламентов, СМИ, дипломатических каналов.

Социокультурные источники терроризма

Социальное насилие в России стало неизбежным и закономерным результатом чрезмерно затянувшегося переходного периода, сопровождающегося развалом экономических связей, социальным расслоением населения, национальными конфликтами, резким падением уровня жизни, кризисом нравственности. Политическое насилие, не так уж обязательно прямое и физическое, становится не просто одним из способов достижения политических целей, которые сами по себе с насилием не имеют ничего общего, но оно превращается в главнейший механизм легитимного существования власти как таковой. Поскольку прямое политическое насилие становится в такой ситуации – с точки зрения рационально-прагматического анализа соотношения целей и механизмов их достижения – совершенно неоправданным, но, тем не менее, власть без него не может обойтись, не перестав быть властью, насилие часто переводится в искусственно-символические формы. Если же говорить об источниках влияния, его основах, то здесь необходимо вести речь о соотношении его с такими понятиями как: сила, богатство, информация, статус, харизма, воля. Знания и информация, средства их получения и распространения сегодня превратились в определяющий фактор влияния.

Особый вид влияния представляет внушение, целенаправленное неаргументированное воздействие одного человека на другого или на группу. Внушение, “суггестия”, обладает глубокой спецификой. Если сопоставлять его с другими способами влияния, то можно сказать следующее. Процесс внушения имеет одностороннюю направленность - это не спонтанная тонизация состояния группы, а персонифицированное активное воздействие одного человека на другого или на группу. Внушение, как правило, имеет вербальный характер, тогда как при заражении, кроме речевого воздействия используются и иные средства (например, те же аплодисменты, музыка). В свою очередь внушение от убеждения отличается тем, что непосредственно вызывает определенное психическое состояние, не нуждаясь в доказательствах и логике. Убеждение, напротив, построено на том, чтобы с помощью логического обоснования добиться согласия от человека принимающего информацию. При внушении достигается не согласие, а просто принятие информации, основанное на готовом выводе, в то время как в случае убеждения вывод должен быть сделан принимающим информацию самостоятельно. Поэтому убеждение представляет собой преимущественно интеллектуальное, а внушение - преимущественно эмоционально-волевое воздействие⁶¹.

Терроризм – это сложный политический феномен, по-разному проявляющийся в различных странах в зависимости от их культурных традиций, социальной структуры и господствующей формы властных отношений. Терроризму присущи свойства, не характерные для обычного криминального преступления. Он рефлексивен, обращён не к жертвам терактов, а к зрителям, ярко репрезентирует себя и «мимикрирует» под культурное действие. Терроризм игнорирует ненасильственные формы культурного диалога, влечёт за собой массовые человеческие жертвы, разрушение материальных и духовных ценностей, сеет вражду между государствами, недоверие и ненависть между социальными и национальными группами, провоцирует войны.

При исследовании культурных источников террористического насилия нас будет интересовать связь между культурой и конфликтным социальным поведением. Определим культуру как «совокупность относительно устойчивых идей и представлений о желаемой форме социального порядка и отношений людей, разделяемых большинством членов данного общества, а также символических форм коммуникации»⁶². Культура, как бы её не определяли, несомненно, оказывает влияние на поведение и средства, используемые индивидами для достижения своих целей.

Как известно, культурное поле имеет силовой характер по отношению к попавшим в него индивидам⁶³. Остановимся в связи с этим на таком понятии как социализация. Это социальный процесс, в ходе которого беспомощный младенец превращается в обладающее самосознанием разумное существо, понимающее суть культуры, в которой он родился⁶⁴. Через процесс социализации культурное поле «навязывает» индивидам свои нормы, ценности, язык. Через обычаи, нормированное поведение, привычки, тренинг активные жизненные проявления человека приобретают характер габитуса⁶⁵ - культуры, но трансформированной через личностные особенности и социальную структуру общества. Таким образом, культуру можно рассматривать как интериоризированный стержень, способствующий индивиду в выборе между различными возможными ориентациями и установками⁶⁶. Она обнаруживает себя в направленности действий индивида и в его способностях неизменно соотноситься в своих действиях с системой норм и ценностей.

Как отмечает П.А. Сорокин, «общество упорядочено, когда его система культуры и социальных отношений интегрирована и кристализирована»⁶⁷. Таким образом, если большинство членов общества разделяют господствующие в нём нормы и ценности, то социальная система устойчива. И, напротив, периоды, «когда социокультурные ценности становятся почти полностью “атоминизированными”, и конфликт между ценностями различных людей и групп становится особенно непримиримым, неизбежно порождают борьбу особой интенсивности, отмеченную широчайшей вариативностью форм»⁶⁸. Как известно, конец 60-х - 70-х годов на Западе ознаменовался ценностным кризисом. Данный период отмечен подъёмом террористической активности. А.В Дмитриев и И.Ю. Залысин отмечают, что испытывая кризис политических ценностей, некоторые субъекты не уходят в частную жизнь, не погружаются в апатию и безразличие, а пытаются решить свои проблемы с помощью политической активности определённого рода⁶⁹. Такая активность воплощается и в терроризме, апологеты которого обращаются к антисистемной политической деятельности.

Социологии известен феномен контркультур или субкультур, когда составляющие их идеи и представления разделяются меньшинством общества (социальным или демографическим). В самом общем смысле для обозначения любой системы идей и норм, служащих ориентиром для социального действия, может быть использовано понятие «идеология». Идеология, будучи частью культуры, «представляет собой набор ценностей, формирующих сознание людей и влияющих на их поведение»⁷⁰. Одним из источников террористического насилия являются идеологии радикальных контркультур.

Рассматривая мотивацию террористической деятельности, нельзя недооценивать идеологических конструкций терроризма. Всякий акт насилия, не опирающийся на крепкую духовную основу, не имеет твёрдости и полон колебаний. «Терроризм, опирающийся на личную жестокость, не идёт далеко и не длится долго»⁷¹. В истоках популистских идеологических концепций терроризма себя обнаруживают отзвуки тех направлений политической философии, которые исповедуют насилие как быстрое, коренное решение проблем, путь к совершенному обществу.

Террористические идеологии построены на пропаганде неприятия противников и способны втягивать в террористическую деятельность целые социальные группы (например, этносы). Некоторые авторы, как уже отмечалось, говорят о трансформации мотивированности современного терроризма, изменении его идеологической направленности на внешнее доминирование религиозной и этнической.

Требующие вдумчивого, корректного, деликатного обращения специфические этнические символы - это ценностные представления о культуре, языке, территории, степени развития своей государственности, представления о стереотипах поведения, допустимого внутри республики и по отношению к другим регионам. Попытки придать этническим символам качество политической силы и консолидирующего начала могут привести к деструктивным эффектам, породить почву для сепаратизма, национального изоляционизма, межнациональной конфронтации.

Исследуя культурные источники террористического насилия, отметим роль религии – социального института, оказывающего сильное влияние на структурирование земной практики людей. Сегодня известно шесть наиболее значимых систем религиозных взглядов: буддизм, иудаизм, ислам, конфуцианство, синтоизм, христианство. По меньшей мере, христианская и исламская системы взглядов сами распадаются на непримиримые подсистемы, конфликт между которыми иногда принимает даже насильственные и кровопролитные формы⁷². До сих пор не затухает конфликт между католиками и протестантами в Ирландии.

Большое количество современных социальных конфликтов (принимающих террористическую форму) коренится в столкновениях западной христианской и исламской культур ещё в далёком прошлом. Вновь в арабском мире зазвучал лозунг: «Ислам – вот решение». Мусульманский мир переживал период упадка, сопровождавшегося потерей мусульманской идентичности, утратой ориентации на ценности, содержащиеся в Коране. Возврат к праведному пути, к устоям веры – вот что проповедуют представители исламского фундаментализма. Они отвергают - как социалистические (безбожные, материалистические) идеалы, так и западную модель либерального, демократического общества, в котором религия отделена от государства.

Целью при этом ставится преодоление глобального модернизма, одним из главных элементов которого является «национальное государство». Вследствие чего, с одной стороны они борются против Запада, а с другой – с государством в своих странах. Видимо, такая реакция в форме отрицания государства как института, «фокуса» коллективной идентичности, терроризма исламских фундаменталистов, является ответом на научно-техническую революцию, на формирование постиндустриального, информационного общества.

Как отмечают исследователи, ислам, как таковой, не является верованием, которому внутренне присущи террористические интенции. В нём, как и в любой религии, можно найти постулаты, которые нетрудно интерпретировать в качестве призывов к нетерпимости, насилию, но можно подобрать и прямо противоположные положения⁷³. Противоречивое толкование религиозных текстов активно используется сторонниками терроризма в идеологическом обосновании его применения.

В Чечне и Дагестане ваххабизм стал инструментом политической борьбы, идеологией национал-радикализма. Это учение (остающееся до настоящего времени официальной идеологией Королевства Саудовская Аравия), было создано в XYIII веке аравийским религиозным реформатором Мухаммадом Ибн-Абд-аль-Ваххабом. Ваххабизм является результатом отбора и адаптации положений Корана и Сунны к ваххабитским идеям и представлениям. Неверными в ваххабитской литературе⁷⁴ объявляются: иудеи и христиане, мусульмане, совершившие отступление от единобожия, последователи всех без исключения идеологических течений.

Неверием является реализация любой формы социально-политического устройства, если оно не основано исключительно на шариате⁷⁵. И главное – мусульманин, принявший ваххабизм, должен подтверждать своё единобожие ненавистью и враждой. Главная санкция в отношении всех неверных – лишение их жизни. При этом, мусульмане в вооружённой борьбе (джихад) выходят победителями в обоих случаях: убили ли они или их убили⁷⁶. Такая мощнейшая религиозная мотивация, видимо, необходима для действий исполнителей терактов, сознательно идущих на суицид (речь идёт о так называемых «камикадзе»). Как мы видим, насилие в обществе может быть принятым образцом поведения, санкционируемым нравами и религиозной моралью. Закамуфлированный в ряде случаев в религиозную оболочку социально-политический контекст, касающийся террористических действий, гораздо легче воспринимается населением на эмоционально-психологическом уровне.

Ряд авторов связывают рост терроризма и насилия в обществе с их систематическим освещением на телевидении, в кино и прессе⁷⁷. При этом приоритетна роль редакторов СМИ и корреспондентов представляемых материалов, которые должны оценивать свою информацию о подобных происшествиях и с точки зрения возможного подражания. В освещении своих действий террористические организации возлагают особые надежды на средства массовой информации, которые, несмотря на свои антитеррористические позиции, выступают основным источником распространения их идей, популяризаторами существующих методов и средств разрушения и уничтожения, активно используемых террористами. Террористы делают ставку на то, что их акции будут ярко репрезентированы в миллионах экземпляров изданий и электронных средствах массовой информации.

Таким образом, культурные источники террористического насилия играют важнейшую самостоятельную роль. На поведение индивидов воздействуют особенности исторического развития страны, устойчивость ценностно-нормативной системы, восприятие радикальных идеологий, этно-религиозные традиции, специфика этнической психологии, влияющие на выбор насилия как типа политического поведения. Однако возникновение террористического насилия будет зависеть как от уже перечисленных источников, так и от социальных сдвигов, разрыва социального времени, нарушающих равновесия стратификационной системы, от психологических причин насилия, форм реакции индивидов и групп на структурные процессы, а также системы политических отношений в обществе.