33. «Остров Борнгольм» Карамзина - предромантические мотивы в русской литературе конца 18 века.

Написанная и опубликованная в 1794 г. повесть «Остров Борнгольм» тематически соотнесена с «Письмами русского путешественника», представляя собой своеобразный эпилог книги. В ней повествуется о возвращении путешественника из Англии в Россию морем и о посещении датского острова Борнгольма, где его ожидала еще одна дорожная встреча и сопряженное с нею переживание. Несмотря на то, что повесть складывается из ряда последовательных фрагментов, повествующих об отплытии из Англии, плавании по бурному северному морю, ночной стоянке у берегов острова Борнгольм и ночевке путешественника в готическом замке одного из обитателей острова, истинный сюжет повести сосредоточен не в этом обьективном пласте его содержания, а в неуклонном нагнетении эмоционального аффекта, усиливающегося от эпизода к эпизоду с той же последовательностью, с какой картины внешнего мира сменяют одна другую.

Смысловым центром повести становится таинственная встреча двух незнакомцев, встреченых повествователем на его возвратном пути на родину: юноши, который привлек внимание своим болезненным видом и странной меланхолической песней в английском городе Гревзенде, и девушки, которую он обнаружил заточенной в подвале замка. Заканчивается повесть в тот самый момент, когда путешественник узнает страшную тайну молодых людей, но – не сообщает ее читателю. Центр тяжести сюжета сдвинут с раскрытия тайны на ее эмоциональное переживание. По скупым намекам, рассеянным в тексте повести, можно предположить, что «страшная тайна» повести заключена в инцесте. Повествователь намеренно не уточняет обстоятельств их судьбы, предлагая читательскому воображению самостоятельно дорисовать картину.

Вся поэтика повести, восходящая к традиции европейского готического романа, подчинена одной цели: сгустить атмосферу страшной тайны до предела эмоциональной переносимости. Действие начинается в разомкнутом пространстве морского побережья и открытого моря, потом остров, обнесенный грядой скал, своды готического замка и своды подвала. Это постепенное стеснение постранственных рамок прямо отражается на эмоциональном состоянии души путешественника.

По тому же принципу организовано и пейзажное окружение сюжета: ясный солнечный пейзаж сменяется картиной бури на море; светлой картине заката приходит на смену описание дикой природы скалистого острова. История таинственной ужасной страсти отождествляется с буйством политических страстей большого мира, зрителем которых путешественник был во Франции.

Повесть «Остров Борнгольм» стала закономерным этапом на пути эволюции карамзинской прозы от психолого-аналитического к историко-философскому типу мировидения, который найдет свое окончательное воплощение в исторической повести «Марфа-посадница» и «Истории государства Российского».

28. Споры о композиции «Путешествия» Радищева

С точки зрения своего тематического состава книга Радищева тяготеет к полифонии микротем и микросюжетов, замкнутых в пределах одной композиционной единицы: каждая глава имеет свою собственную изолированную сюжетную основу. В "Любанях" это пашущий крестьянин, в "Чудове" - "систербекская повесть", в "Зайцове" - рассказ крестьянина о бунте крепостных, в "Крестьцах" - воспитательный трактат. Иногда в пределах одной главы совмещаются по два, редко - по три самостоятельных микросюжета. В чисто сюжетном плане они лишены единства последовательного развертывания общего сюжетно-тематического мотива. Композиционный фон, при помощи которого соединены эти разностильные в тематическом аспекте фрагменты, тоже выглядит чисто формальным. Перемещение в физическом пространстве дороги от Петербурга до Москвы, от одной почтовой станции к другой представляет собой такой же удобный условный композиционный стержень для обьединения разнородных сюжетов, что и переписка стихийных духов с арабским волшебником.

Как правило местонахождение путешественника в географическом пункте никак не обуславливает местными реалиями микросюжет. Пашущего крестьянина путешественник мог встретить где угодно, как и встретиться с дворянином, преподающим уроки нравственности своим детям. Но есть свои исключения. "Новгород", где знакомство с купцом новой формации более вероятно, чем в других местах, и где путешественника естественно посещают мысли о древней русской республике. Встреча с автором оды "Вольность" приурочена к Твери не случайно. На пути от новой столицы самодержавно-деспотической Р. к старой столице с.-д. Московского княжества - столицы двух не реализовавшихся, альтернативных самодержавию государственных структур. Новгородская торговая республика и Тверская конституционная монархия. Обе эти системы уважали "вольность частную".

Сюжет "Путешествия" не может быть выделен из тематического материала книги: все разнообразные впечатления путешественника не самоценны, а подчинены высшей цели. Единым сюжетом "Путешествия" Радищев сделал историю человека, познавшего свои политические заблуждения, открывшего правду жизни, историю идейного и морального обновления путешественника. Сюжетом не является путешествие как таковое, только как духовный путь, путь познания истины, ведущий к свободе, вмещенный в географические координаты.

Главы отчетливо группируются в проблемно-тематические циклы, содержание каждого из которых - одна из стадий процесса познания. Первый цикл глав, обьединяющий впечатления путешественника на участке пути от "Выезда" до "Спасской полести", можно обозначить словами " Я взглянул окрест меня" - и увидел, что реальная действительность не соответствует представлениям о том, какой она должна быть. Почтовый комиссар, который обязан снабжать проезжающих лошадьми, предпочитает спать ("София"), дорога, почитаемая наилучшею всеми теми, кто ездил по ней вслед государя, оказывается непроходимою ("Тосна"), пашущий в праздник крестьянин заставляет путешественника устыдиться самого себя и усомниться в справедливости закона ("Любани"), а встреча со случайным попутчиком, бегущим от судебного преследования ("Спасская полесть"), убеждает его в том, что в Р. можно лишиться "имения, чести и жизни" в точности по букве закона, но не совершив никакого преступления. Сквозным идейным стержнем этого цикла глав становится проблема соотношения общего порядка и прав частного человека. "Насилие над отдельным человеком - свидетельство порочности всей общественной системы в целом и лостаточное право для того, чтобы суверен-народ отрешил от власти администрацию" (Лотман). "Возможно ли, говорил я сам себе, чтобы в толь мягкосердное правление, каково ныне у нас, толикие производились жестокости?"

Сквозным символическим образом, скрепляющим этот цикл глав, является образ-мотив сна, аллегорически выражающий идею умственного и нравственного бездействия человека. Путешествие начинается для героя своеобразным сном-вопросом: "Неужели веселости, тобою виденные, были сон и мечта?" В главе "Спасская полесть" к путешественнику приходит сон-ответ: " Мне приснилось, что я царь, шах, король, султан, нечто, седящее во власти на престоле". Перечисление разных названий абсолютных монархов свидетельствует о том, что речь здесь идет не столько о конкретном самодержце, сколько о принципе самодержавия, хотя в дальнейшей картине мнимого процветания страны содержатся косвенные отсылки к фактам и релиям правления Екатерины II. Странница по имени "Прямовзора" (Истина) снимает бельма с глаз самодержца, и он видит истинный катастрофический облик своей страны и несчастье своего народа. Это - аллегория прозрения, переход к следующей стадии духовного пути путешественника: "душа моя страданиями человечества уязвленна стала", побуждающей его " обратить взоры мои во внутренность мою" и пересмотреть свои убеждения.

Это происходит в главах "Подберезье", "Новгород" и "Бронницы", где последовательной ревизии подвергаются распространенные просветительские упования на просвещение и закон как основу социальных преобразований. В идеале эти понятия остаются для путешественника истинны, но в реальности встреча с семинаристом в "Подберезье" и противозаконные махинации купцы, обогащающегося с использование закона вексельного права, убеждают путешественника в том, что практическое состояние русской законности и русского образования неспособны изменить состояние антигуманной структуры общества.

Центральный цикл открывается главой "Зайцево", где Крестьянкин рассказывает путешественнику об убийстве крепостными своего жестокого помещика, поводом для которого послужило преступление против семьи и нравственности, а завершается главой "Медное", где путешественник становится свидетелем продажи крепостных с аукциона - крайнего проявления беззакония государства, основанного на институте крепостного права, по отношению к своим гражданам. Эти крайние пункты цикла определяют определяют двойное параллельное развитие взаимосвязанных морально-семейной и социально-политической тем. Главы "Крестьцы", "Яжелбицы" - рассмотрение института брака и проблемы воспитания, главы "Хотилов", "Вышний Волчок", "Выдроспуск" - рассмотрение политических основ русской государственности: крепостного права, экономики, сословных привелегий дворянства и государственного регулирования духовной жизни общества (свобода совести). Оба эти микроцикла организованы по одному принципу: реальные картины бесправия и беззакония обрамлены картинами идеально-должного состояния нравственности и семьи, государства и общества. Семейный цикл открывается образами идеального воспитателя - крестицкого дворянина, идеальных граждан - его детей и текстом его воспитательного трактата, а завершается образом идеально нравственной крестьянки Анюты и ее здоровых, естественных преставлений о семье и браке. В центре же микроцикла дана картина похорон юноши, умершего от венерической болезни и описание государственно узаконенной системы разврата.

Социальный цикл начинается "Проектом в будущем", доказывающим экономическую невыгоду крепостного землепользования и намечающим перспективу бунта рабов, не могущего принести ничего, кроме ужаса и крови. Единственный акт насилия над вольностью частной уничтожает всякую разницу между единодержавной и коллективной деспотией. Рабство духовное и рабство социальное могут породить только рабов и деспотов, от перемены позиций которых в социальной структуре общества путем революционного насилия рабство как таковое не уничтожится. Реальный путь преобразования социальной структуры общества - либерализация всех уровней этой структуры: обеспечение политических прав угнетенным за счет сокращения привилегий угнетателям и обеспечение равных шансов на образование. Такой путь открывается сознанию путешественника перед тем, как он прибывает на станцию "Тверь", чтобы встретиться там с автором оды "Вольность".

Глава "Тверь" занимает кульминационное положение в композиции книги. В тот момент, когда путешественник встречается с "новомодным стихотворцем", он уже проделал путь познания, поднявший его практически до идеологического уровня автора "Путешествия", тогда как Радищев, автор оды "вольность" в главе "Тверь" - это Радищев 1783-го года, года создания оды. Сталкивая своего героя-единомышленника с самим собой почти десятилетней давности, он 1) Производит эффект мгновенного превращения героя в революционера под влиянием революционера-поэта. (Макогоненко) 2) Встреча имеет обратный смысл: достигнув высшей точки своего духовного и умственного освобождения, путешественник встречается с человеком, находящимся в самом начале того пути, который он уже совершил, отсюда и скептическоевосприятие оды путешественником.

Глава «Городня» открывает заключительный цикл, разворачивающийся под девизом «возможно всякому соучастником быть во благодействии себе подобных». Путешественник все время совершает поступки, свидетельствующие о новизне его жизненной позиции. В «Городне» он предотвращает беззаконную отдачу в рекруты вольных крестьян и тем способствует увеличению количества свободных людей в Росси на несколько человеческих единиц. В «Завидове» пресекает неумеренные претензии проезжего вельможи. Сюжетные ситуации заключительных глав «Путешествия» отчетливо спроецированы на аналогичные ситуации глав начальных: один и тот же человек, попадающий в одно и то же положение в начале и в конце пути, ведет себя совершенно по-разному. Если в «Софии» путешественник беспомощен перед грубостью не желающего прерывать свой сон комиссара и бесполезно вспыльчив, то в «Завидове» он спокойно и решительно «воспрещает» слуге знатного вельможи «выпрягая из повозки моей лошадей, меня заставить ночевать в почтовой избе». К концу своего путешествия, В «Пешках» герой «обозрел в первый раз внимательно» внутренность крестьянской избы, ни разу не остановившей его взора на протяжении всего предшествующего пути, и увиденное заставило его произнести самый патетический внутренний монолог за все время его путешествия: «Звери алчные, пиявицы ненасытные! что крестьянину мы оставляем? то, чего отнять не можем, воздух. Закон запрещает отьяти у него жизнь. Сколько способов отьяти ее у него постепенно! С одной стороны почти всесилие, с другой немощь беззащитная».

Последний композиционный элемент «Путешествия» «Слово о Ломоносове», введенное в повествование как авторский текст Радищева. В образной структуре похвальной речи развивается тот же тезис, который в предельно обобщенной форме высказан в посвящении: «Се мысль, побудившая меня начертать, что читать будешь». Изложение той роли, которую писатель предназначил книге в русской духовной культуре. «Не достойны разве признательности мужественные писатели, которые восстали на губительство и всесилие для того, что не могли избавить человечества от оков и пленения». Пройдя путь духовного освобождения сам, проведя по этому пути своего героя-путешественника и тем доказав его безусловную результативность, Радищев предлагает пройти его и читателю, и в этом, а не в социальном насилии, он видит залог демократизации общественной жизни.

Композиция «Путешествия» отмечена цикличностью, обеспеченной перекличкой сюжетов, тем, образов и идей начальных и финальных глав, носит логический характер, который выявляется в четкой проекции основных тезисов посвящения на крупные композиционные элементы книги. Обладает всеми признаками риторической композиции, исключительно продуктивной в старших жанрах русской литературы 18 века: проповеди. Сатире и торжественной оде, традиции которых очевидно актуальны для всех уровней поэтики «Путешествия» - от типологии бытовой и идеологической художественной образности до двойной этической установки книги в целом и включения жанровых образцов оды и проповеди в сам ее текст.

№35 Языковая программа Карамзина и стиль его произведений.

Успех прозаических произведений Карамзина в значительной мере зависел от стилистической реформы писателя. Стремясь создать новый русский литературный язык взамен принятых классицизмом трех «штилей», Карамзин ставил своей задачей приблизить литературный язык к языку разговорному. Он считал, что любые иде и «даже обыкновенные мысли» можно выражать ясно и «приятно».

Карамзин выдвинул требование – писать «как говорят», но он ориентировался на разговорную речь образованного дворянского сословия, очищая язык не только от архаизмов, но и от простонародных слов. Он считал правомерным обогащать русский язык за счет усвоения отдельных иностранных слов, новых форм выражения. Карамзин внес много новых слов: влюбленность, человечный, общественность, промышленность и другие, которые остались и обогатили словарный состав русского языка. Онако недостатком был отход от сближения русского литературного языка с языком простого народа. Хрестоматийным стал пример очищения «грубого» языка в письме к поэту И. И. Дмитриеву: «Один мужик говорит пичужечка и парень: первое приятно, второе отвратительно. При первом слове воображаю красный летний день, зеленое дерево на цветущем лугу, птичье гнездо и покойного селянина, который с тихим удовольствием смотрит на природу и говорит: вот гнездо, вот пичужечка. При втором слове является моим мыслям дебелый мужик, который чешется неблагопристойным образом или утирает рукавом мокрые усы свои, говоря: Ай парень, что за квас. Надобно признаться, что тут ничего интересного для души нашей.» Это было отходом от языковой практики Державина, Фонвизина, Крылова, «очищенный» язык прозы Карамзина, его «французская утонченность» не могли уже, по словам Пушкина, удовлетворить писателей начала 19 века. Вместе с тем заслугой Карамзина явилось стремление, осуществленное им в своей литературной практике, к расширению границ литературного языка, освобождению его от архаизмов, сближению литературного языка с живой разговорной речью образованного общества.

№32 Центральное произведение Карамзина 1970-х г. – «Письма русского путешественника», которые частями печатались в 1791 – 1792 гг. в «Московском журнале». В основу писем легло реальное путешествие, совершенное карамзиным по странам Западной Европы с мая 1789 по сентябрь 1790 г. «Письма» - это оригинальная модификация популярного в сентиментализме всех европейских литератур жанра записок о путешествии, комбинирующая одновременно два типа повествования и две жанровых разновидности путешествия. Одним из образцов путешествия для Карамзина было «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» Л. Стерна, о чем свидетельствуют многочисленные упоминания имени Стерна, прямые и скрытые цитаты из его романа, своеобразное паломничество по следам литературных героев, совершенное путешественником во французском городе Кале. Интроспективный аспект повествования: путешествие совершается не столько по дорогам в реальном географическом пространстве, сколько по «ландшафту моих воображений», по тайным закоулкам чувствительной души. С другой стороны, «Письма» писались не без влияния образцового географического путешествия 18 в. – «Писем об Италии» Шарля Дюпати, которые также неоднократно упомянуты на их страницах.

Вследствие синтеза различных традиций европейской литературы путешествий в произведении Карамзина отчетливо наметился универсализм жанровой структуры его варианта записок о путешествии. Скрещивание традиций чувствительной, географической и философско-публицистической разновидностей жанра путешествия способствовало органичности синтеза эмоционального, описательного и рационально-аналитического аспектов повествования. Наложение же двух форм повествования от первого лица – записок о путешествии и эпистолярия как бы удвоило подчеркнуто личностный характер повествования.

Личность героя подчиняет себе весь эмпирический материал путешествия, становясь центральной эстетической категорией текста и определяя его сюжетосложение и композицию. Два своеобразных нервных узла, принципиально важных для эстетики и поэтики этого произведения. Структура повествования, складывающаяся из обьективно-очеркового, эмоционально-выразительного и аналитико – публицистического пластов мировосприятия, воссоздающих в своей взаимосвязанности сенсуалистскую модель процесса познания. Особенности чисто художественной структуры текста, выстроенного совершенно новаторским способом субьективно-личностной централизации повествования на новом уровне соотношения автора-писателя с героем-повествователем.

Очерковый пласт повествования «Писем» настолько разнообразен и сообщает такое количество фактологических сведений, что в литературоведении сложилась традиция интерпретации основного замысла и задачи «Писем» как информационного.

Будучи энциклопедически образованным человеком, Карамзин с большой тонкостью передает все увиденное за границей, изберательно относясь к огромному потоку нахлынувших впечатлений. Карамзин познакомился практически со всеми знаменитыми европейскими современниками-писателями, философами, учеными, посетил множество достопримечательных мест, овеянных воспоминаниями о живших там великих людях (фернейский замок Вольтера), видел множество европейских городов. «Письма» стали для русского читателя 18-19 веков энциклопедической картиной жизни европейских стран на рубеже столетий.

Фактические сведения не являются самоценным фактором повествования. На протяжении всей книги обнаруживается закономерная интонационная связь очерковых зарисовок с эмоциональным состоянием души, причем последнее имеет характер причины, мотивирующей интонации очеркового описания. Второй повествовательный пласт «Писем»: фиксация эмоционально-психологических движений и состояний чувствительной души, релизация основополагающего эстетического постулата сентиментализма.

Категория чувствительности, «внутренний человек» - это столь же постоянный повествовательный обьект «Писем», как и внешний мир, и этот «внутренний человек» столь же подвижен и изменчив, как подыижна панорама обьективной реальности, меняющаяся перед глазами движущегося в пространстве героя. Категория чувствительности меняется в своем эстетическом содержании и повествовательных функциях. Первый уровень ее проявления можно определить как уровень сентиментальной экзальтации, сосредоточенности путешественника на эмоциональном состоянии чувствительной души. Вырванной из контекста привычных связей и образа жизни. Постепенно это состояние внутренней самоуглубленности уступает место живому интересу к разнообразию бесконечнопеременчивых подвижных картин обьективного мира, окружающего путешественника.

Причинно-следственная связь жизни души с пластическим реальным мирообразом особенно наглядно проявлена в парижских письмах – потому, что Франция и Париж изначально были основной целью и страстью русского путешественника.

Прихотливое чередование разностильных, разножанровых, разнотемных писем отражает сложную жизнь души в ее непознаваемых законах немотивированной смены психологических состояний. Подчеркнуто бессвязные переходы от одного аспекта мировосприятия к другому – универсальный композиционный прием «Писем».

Четыре европейские страны, посещенные Карамзиным и описанные в «Письмах», предлагали мыслителю социологу два типа монархического устройства: монархический (Германия, Франция) и республиканский (Швейцария, Англия), причем в одном случае Карамзин, проведший в париже три месяца, стал свидетелем, наблюдателем и очевидцем самого процесса революционного перехода от монархии к республике, который в Англии осуществился в прошлом, а Германии предстоял в будущем. И писатель Карамзин, и путешественник-повествователь «Писем» оказались в Западной Европе на перекрестке исторических эпох, когда историческое прошлое становится современностью, а современность чревата историческим будущим. В публицистико-философском аспекте повествования «Писем» центр его тяжести лежит на парижских письмах. Поразительна концептуальная близость социологической теории прогресса двух авторов – Карамзина и Радищева.

Имя Радищева упомянуто в «Письмах» вместе с именем А. М. Кутузова – человека, которому посвящены два радищевских произведения и с которым сам Карамзин находился в тесных дружеских отношениях. Косвенное упоминание имени становится своеобразной прелюдией к развитию социологической концепции, отвергающей социальное насилие как путь преобразования пусть даже несправедливого социального устройства. Поразительно единогласие радищева с Карамзиным в вопросе о природе и характере коллективной и индивидуальной деспотии, в ответе на который оба писателя не делают никакого принципиального различия между единодержавным тираном-монархом и коллективным тираном – революционным народом. Единственная разница заключается в формах выражения этой мысли и ее обьеме в масштабах всего произведения в целом. Радищев, который писал заведомо бесцензурную книгу, мог позволить себе прямое декларативное высказывание, Карамзин, связанный цензурными условиями, не мог поступить иначе, как выразить ее в иносказательно-бытовой аллегории., в которой средством разрешения бытового несогласия становится орудие убийства, а наказанием за нарушение общественного порядка – немедленная казнь без суда и следствия.

Лирические отступления, поэтическое описание природы, тонкий юмор, эмоциональная насыщенность стиля, особый интонационный строй делали «Письма» глубоко художественным произведением, отразившим воззрения и эстетические принципы Карамзина, утверждавшего на практике торжество нового литературного стиля.

№36 Журнальная сатира конца 18 века. «Почта духов».

Литературный дебют Крылова состоялся в1789 г., когда он начал издавать сатирический журнал одного автора «Почта духов». Как тип периодического издания журнал Крылова заметно отличается от сатирических журналов 1769-1774 гг. прежде всего тем, что по изначальному замыслу он является целостным произведением, которое издается периодическими ежемесячными выпусками. В этом Крылов довел до формального логического предела тенденции к редакторской циклизацииразнородных и разножанровых публикаций, которые наметились в сатирических журналах новикова, компоновавшего в единое смысловое целое публицистические материалы разных авторов. Крылов же фактически был единственным автором «Почты духов». Хотя примерно половина писем переведены Крыловым с французского, из романов маркиза Д’аржана.

От обычного повременного издания журнал одного автора отличается еще и тем, что в нем обязательно присутствуетнекий сюжетно-композиционный стержень, позволяющий нанизывать на него и обьединять между собой разнородные публикации. В «Почте духов» - мотив переписки:журнал имеет подзаголовок «Ученая, нравственная и критическая переписка арабского философа Маликульмулька с водяными, воздушными и подземными духами», а издатель и автор журнала представлен как своеобразный посредник: будучи секретарем арабского волшебника, он публикует го переписку со стихийными духами.

В качестве сюжетной схемы периодического издания Крылов воспользовался характерным приемом русской бурлескной литературы, развивающей сюжет в двух планах повествования – фантастическом и реальном. Фантастический сюжет – история своеобразного «повреждения нравов» в Аиде, царстве мертвых в античности. По мифу жена Плутона прозерпина должна проводить половину года на земле, со своей матерью Церерой, а половину – в Аиде, со своим супругом. И в первом письме гнома Зора повествуется о том, как прозерпиеа вернулась из очередной отлучки на землю совершенной парижской модницей и, пожелав завести в Аиде модные порядки, послала Зора на землю покупать модные наряды и украшения, а также разыскивать и доставлять в Аид портных, парикмахеров и ювелиров. Новые порядки до такой степени насмешили судей загробного царства, что от смеха они сошли с ума, и Плутону потребовались новые судьи, желательно честные, на поиски которых отправился гном Буристон. Приключения, встречи и наблюдения Зора и буристона над человеческой жизнью образуют канву, по которой развивается второй, реальный сюжет журнала, типичный жанрообразующий романный мотив путешествия.Именно он позволяет органично соединять разнородный материал наблюдений гномов над жизнью и нравами людей ы целостную энциклопедическую картину русских нравов конца 18 века.

Наряду с гномами – духами земли, арабскому волшебнику пишут письма сильфы – духи воздуха Дальновид, Световид и Выспрепар, парящие над землей и наблюдающие людские нравы. Переписка воздушных духов с арабским волшебником не имеет внешней ярко выраженной связи с общим сюжетом журнала, но тематика и литературная форма писем сильфов имеет в общей композиции «Почты духов» самостоятельную смысловую нагрузку.

Соответственно разной природе стихийных духов – грубой материальности духов земли гномов и воздушной бесплотности сильфов, крылов распределяет между ихкорреспонденцией уровни отражения реальности. Привелегией гномов является знание всего, что происходитв земной материальной человеческой жизни. Гномы пишут об успехе в покупке модных нарядов и знакомстве с молодым щеголем Припрыжкиным, истории женитьбы которого будет посвящен целый ряд писем Зора, и тому подобных вещах, в которых легко различимы все характерные тематические признаки русского сатирического бытописания.

Темы писем сильфов – это высокие идеологические абстракции: рассуждения ократкости человеческой жизни, о свойствах мизантропов, о «некоторых государях и министрах,кои поступками сврими причиняли великий вред людям», о честности, меланхолии, глупости и учености переводят материал бытовых зарисовок в план философской рефлексии на уровне абстрактных понятий. В ряде случаев этот перепад уровней нравоописания от бытового к бытийному подчеркнут последовательным расположением тематически близких корреспонденций.

В общей композиции «Почты духов» и двуплановой картине мира, которая создается в журнале Крылова, вновь оживают типологически устойчивые мирообразы русской литературы: сатирико-комедийный бытовой и одо-трагедийный идеологический, воспринятые через призму сатирической публицистики 1769-1774 гг., как разные аспекты реализации общей сатирической этико-этической установки. Теоретическое рассуждение о сатире и сатирике отливается у Крылова в формах речи, предельно приближенных к панегирическому стилю «похвального слова» и тождественных по своей утвердительной установке жанру торжественной оды. Еще более наглядно картину восприятия старших традиций русской литературы яыляет собой письмо VIII от сильфа Световида, в котором приводится «Суждение о науках дворянина, живущего в деревне и поверженного в роскошь и негу богача». Здесь воскресает не только аналогичный мотив «Трутня», но и его непосредственный источник: Сатира I Кантемира «К уму своему. На хулящих учение».

Подхватывая эстетико-идеологический аспект полемики «Трутня» и «Всякой всячины», включаясь в спор подданного с императрицей о характере и допустимых рамках сатиры как средства прямого социального воздействия, Крылов не мог избежать его глубокой политической подоплеки – проблемы власти. Проблема власти возникает непосредственно в контексте рассуждений сильфа Дальновида об общественной пользе мизантропов. Есть и своеобразная сюжетная реализация этого тезиса – письмо XLV от сильфа Выспрепара «о бытии его в столице Великого Могола» в тот день, когда юный наследник Великого Могола вступил на престол. В письме сильфа изображен молодой повелитель, окруженный льстецами, которые не хотят пропустить к нему писателя, «скитающегося по земле под предлогом искания истины» писатель прорывается к трону, произносит панегирик истине. Эта оечь выслушана молодым монархом вполне благосклонно, однако сразу после нее он удаляется смотреть «забавное зрелище» с той же благосклонностью кего устроителю. Проблема власти распадается Крылова на два уровня: в письме сильфа Выспрепара отчетливо проведена грань между идеальным монархом, образ которого существует только как абстрактное понятие, выраженное в слове писателя, и монархом реальным, образ которого от идеала весьма далек. Рассуждение о монархе и истине Крылов облек в традиционный условный колорит «восточной повести» - устойчивой литературной формы просветительской политической утопии.

В бытоописательных письмах гномов мы можем наблюдать картину усвоения национальной сатирической традиции на всем протяжении ее развития от кантемира до фонвизина. В «Почте духов» постоянно идет игра литературных ассоциаций и скрытых отсыдок к творчеству предшественников. Сюжет первой части – история женитьбы петиметра Припрыжкина – выстроен на узнаваемых мотивах и приемах национальной сатирической традиции, особенно очевидной в рассказе Припрыжкина гному Зору об исполнении трех заветных желаний (письмоXVII).

На страницах «Почты духов» зоологизация человеческих образов, уподобляющая человека бездушной плоти,получает не только практическое воплощение как художественный прием сатиры,но и теоретическое осмысление в письме X от Световида, трактующем «о удивительном сходстве чувств,склонностей и поступок петиметра и обезьяны».

Крылов спона унаследовал традицию национальной сатиры во всех ее вариантах: от чистой жанровой структуры сатиры Кантемира до сложных комбинированных форм одо-сатирического мирообраза в редакторской деятельности Новикова и творчестве фрныизина. Именно по этой линии намечается своеобразие индивидуальной манеры крыловской сатиры. Отсюда – перспектива оригинальных сатирических жанров Крылова.