8. Воля и волеизъявление в юридической сделке

Как всякое действие, так и юридическая сделка имеют свой субъективный и объективный момент: первый называют волей, второй - изъявлением воли. Различие этих моментов получает особое значение в случаях противоречия между подлинным содержанием данной воли и его внешним выражением, или так наз. волеизъявлением. В основании этого противоречия лежит то, что субъективное представление о данном волеизъявлении его автора может уклониться от объективного факта понимания этого волеизъявления в том смысле, какой придается ему не только другими участниками сделки, но и вообще всеми или, точнее, гражданским оборотом. Однако это противоречие не имеет общего значения для всех сделок, или, по крайней мере, для большинства сделок оно не сопровождается теми последствиями, которые наступают лишь для известных и сравнительно небольших групп сделок. Объяснить это относительное безразличие противоречия между субъективным и объективным моментами сделки при значительной массе юридических сделок можно следующими соображениями.

Воля как психический феномен внутренней жизни человека не имеет для права никакого значения. Она вступает в его область как действие, обнаруживающееся вовне и распознаваемое в форме волеизъявления. Поэтому воля и волеизъявление в юридическом смысле нераздельны. Где есть воля, там есть и волеизъявление, где нет воли, там нет и волеизъявления. Как сделка в сфере юридических отношений есть почти то же, что закон в сфере юридических норм (lex contractus - по римской терминологии), так и волеизъявление для сделки - то же, что публикация для закона. Как до публикации нет закона, так и до волеизъявления нет сделки, и как публикация решает вопрос о наличности закона, если порядок его возникновения не возбуждает сомнений, так и волеизъявление, если оно не оспаривается сторонами, устанавливает наличность воли и не допускает, в виде общего правила, изыскания предшествующих ему волевых процессов. Поэтому волеизъявление и есть не простое свидетельство или доказательство того или другого содержания воли, а такой же конститутивный или установительный элемент для сделки, каким публикация служит для закона. И судья, имея дело с тем или другим волеизъявлением, не входит от себя (ex officio) в поверку его соответствия с подлинным содержанием воли, а обсуждает это волеизъявлением как объективный факт, принятый гражданским оборотом и адекватный самому содержанию воли. Дювернуа в своих "Чтениях по гражданскому праву" удачно называет это явление "внутренним формализмом воли", в отличие от "внешнего формализма", в смысле юридической обрядности, и справедливо указывает на особое развитие этого формализма в сделках современного оборотного права, вся сила которых основана на соображении одного результата предшествующих им волевых процессов. Этот результат и выражается в волеизъявлении, которое делает ненужным в сделках оборотного права изыскание о соответствии их внутреннего момента с внешним и вполне отвечает миру делового обмена, привычному к "беспроверочному и бесповоротному решению сложных проблем направления сделок к ясно сознанной и определенно намеченной цели" *(581).

Таким образом, теория, опирающаяся на этот "внутренний формализм воли", придает юридическое значение не той "действительной воле" авторов сделки, которая есть их только субъективное достояние, а той действительной воле, которая воспринимается лицами, подвергающимися ее воздействию, и гражданским оборотом. Другими словами, эта теория видит решающий момент юридической сделки в волеизъявлении и носит поэтому название "теории волеизъявления" (Erklдrungstheorie). Ее разделяют лучшие юристы Нового времени: Иеринг, Бер, Лотмар, Леонгард, Ленель, Hцlder и др. *(582).

Другая господствовавшая до последнего времени теория, окрещенная названием "теории воли" (Willenstheorie), исходит из того положения, что волеизъявление есть тело, а воля - дух, и что волеизъявление без воли имеет так же мало значения, как и воля без волеизъявления. Волеизъявление и воля должны покрываться, иначе первое не имеет никакой силы, так как каждый в области сделок автономен и сам определяет свою юридическую судьбу: его воля решает все, и то, что противоречит ей, само собой недействительно. Эта теория, развитая Савиньи *(583), считает в своих рядах многих и ближе стоящих к нам юристов, напр., Виндшейда, Вехтера, Цительмана, Энекцеруса и др. *(584). Она опирается на позднейшее развитие римского права, которое, начав, как это нам уже известно, со строгого формализма и неограниченной веры в объективную силу слов ("uti lingua nuncapassit, ita jus esto"), кончило оценкой внутренних моментов права и признанием в более или менее скрытых формах таких институтов, которые сначала оно же совсем отрицало, напр., представительства, передачи обязательств, договоров в пользу третьих лиц и т. д. Но римские юристы были слишком практичны, чтобы упускать из виду, при разрешении отдельных случаев противоречия между волей и ее изъявлением, интересы обеспеченности права и доброй совести в отношениях гражданского оборота. Они были далеки от всякого догматизма при разрешении этих случаев, которые не подгонялись ими под один и тот же принцип, а регулировались в зависимости от различия как сделок, так и совокупности сопровождающих их обстоятельств *(585).

Новая юриспруденция, исповедующая "теорию воли", пошла в этом отношении следом за римской только отчасти, так как, приняв, в общем, толкование всех волеизъявлений по совокупности обстоятельств и установив решающее значение внутреннего момента этих волеизъявлений более всего для сделок на случай смерти, она впала в догматизм и подчинила тому же принципу решающей роли воли если не все, то значительное большинство и прижизненных сделок. В отношении к сделкам на случай смерти "теория воли" принимается с достаточным основанием и некоторыми из ее противников *(586), но в отношении к сделкам "между живыми", составляющим главный нерв гражданского оборота, она ограничивается во многих направлениях и своими сторонниками, напр., Дернбургом *(587). В этой области "теория воли" должна быть решительно отвергнута, так как мы уже видели, что волеизъявление есть не только обнаружение воли, но и конститутивный элемент сделки, и это обстоятельство особенно важно для прижизненных сделок, где волеизъявление делается только для того, чтобы воздействовать на другое лицо, вызвать у него представление о наличности данного волеизъявления и этим самым побудить его во многих случаях и к встречным действиям. Это же воздействие на другое лицо, это возбуждение надежды на сделку и этот вызов на встречные действия не имели бы никакой санкции и оставляли бы без защиты всех затронутых данным волеизъявлением лиц, если бы это волеизъявление толковалось исключительно с точки зрения сделавшего его лица. За прикрытой под этим волеизъявлением волей была бы обеспечена полная безответственность ввиду оставленной ей возможности ссылаться на то, что ее не поняли. Поэтому уже переставлять решающий момент прижизненных сделок от волеизъявления на волю значило бы уничтожать гражданский оборот, который требует, прежде всего, обеспеченности прав и уверенности как участников сделки, так и третьих лиц в том, что соответствие между изъявленной и подлинной волей составляет - по крайней мере, до доказательства противного - общее правило.

Таково основное положение теории "изъявления воли", и оно находит ежедневно подтверждение в практике жизни. Изъявленная воля принимается здесь, по общему правилу, за подлинную, и от того, кто утверждает недостатки этой воли, требуется доказательство его утверждения. Эта практика должна быть, очевидно, усвоена и, действительно, усваивается как объективным правом, так и судами. Если мы присоединим сюда и приведенное выше наблюдение, что люди заключают постоянно сделки и подвергают себя их действию, часто не сознавая и не желая тех юридических последствий, которые этими сделками вызываются, то сделается понятным, почему большинство современных юристов относится так скептически к воле, которая производит не то, чего она хочет, и почему центр тяжести всего учения о сделке переносится теперь от субъективного на объективный момент, от воли на как бы независимое от нее волеизъявление.

Но и такая объективная теория, отвлеченная от воли, ведет к столь же несправедливым и непригодным на практике последствиям, как и односторонне проведенная "теория воли". Прежде всего применение этой теории не только к сделкам на случай смерти, но и ко всем вообще сделкам, не имеющим отношения к меновому обороту, не может быть оправдано теми соображениями, которые приводились выше в пользу ее действия в отношении к прижизненным и оборотным сделкам. При браке, разводе, эмансипации, прощении долга, вступлении в наследство, дарении и т. д. обязательность каждого волеизъявления обусловлена соответствием его воле того, от кого это волеизъявление исходит, куда при договорной форме присоединяется еще требование согласия всех лиц, участвующих в договоре. В свою очередь, и в отношении к оборотным сделкам необходимо различать их виды и, особенно - сделки абстрактные, формальные, материальные и бесформенные. "Внутренний формализм воли" проявляется с несравненно большей силой при сделках абстрактных и формальных, чем при сделках материальных и бесформенных: эти последние допускают в большей степени приспособление к обстоятельствам каждого данного случая, к различиям лиц, отношений и целей. Затем, насколько "теория воли" преувеличивает защиту того, кому принадлежит данное волеизъявление, настолько противная ей теория преувеличенно покровительствует тому, кто воспринимает это волеизъявление. Там упускаются из виду интересы гражданского оборота, здесь - интересы высшей культуры, которые не могут стоять в соответствии с тем, чтобы люди ловились на слове, когда все говорит за противоречие этого слова подлинной воле. Во всяком обществе существуют целые категории лиц, которым не по плечу "внутренний формализм воли", бесповоротно решающий судьбу их интересов. Число случаев, в которых необходимо идти на помощь слабой, заблуждающейся или совсем отсутствующей воле, растет в каждом развивающемся обществе и "теория волеизъявления", отвлеченная от воли, оставляет все эти случаи во имя обеспечения "доброй совести" в отношениях гражданского оборота, без защиты и этим самым ведет скорее к разрушению, чем обеспечению начала доброй совести в договорных отношениях. Вот почему и следует признать, что не абстрактная воля, а конкретное содержание воли в каждой отдельной сделке, со всеми субъективными и объективными условиями его действия, составляет существенный, хотя и не единственно принимаемый в расчет элемент юридической сделки. Иначе нельзя было бы обосновать и общее требование дееспособности, предъявляемое к участникам всех сделок. Но, с другой стороны, мы не можем не допустить подчинения и такого содержания воли принципу "теория волеизъявления" - по крайней мере, в области значительного числа оборотных сделок, которые в иных условиях были бы стеснены в свободном развитии и едва ли могли бы исполнить свое назначение.

В результате мы получаем опять синтез обеих теорий, к которому подходит, отчасти, и защищаемая Hermann'ом, Беккером и др. "теория доверия" (Vertrauenstheorie). Она находит в необходимом для гражданского оборота принципе доверия к сделкам и масштаб, которым должно измеряться соответствие или несоответствие каждого выступающего нормально волеизъявления с предполагаемой им волей. Но Регельсбергер ставит справедливо в упрек этой теории ее неопределенность и упущение при конфликте различных интересов всех других точек зрения, кроме точки зрения "доброй совести". Поэтому Регельсбергер и отказывается от объединения всех относящихся сюда случаев в один принцип и отдает предпочтение римской точке зрения приспособления права к жизни как единственно способной удовлетворить всем запросам гражданского оборота *(588).

Указанные элементы юридического строения сделки можно найти и в нашем законодательстве. Сюда принадлежат, главным образом, цитированные выше ст. 699 и 700 т. Х ч. I. Последняя из этих статей говорит: "Все способы приобретения прав (мы уже знаем, что под этим названием наш закон разумеет юридические сделки) тогда только признаются действительными, когда они утверждаются на непринужденном произволе и согласии". Это же требование "непринужденного произвола" выражено и по отношению к браку (ст. 12, там же), и по отношению к договорам (ст. 1528), дарению (ст. 967) и завещанию (ст. 1010). Непринужденность воли гарантируется, кроме того, обрядностями, указанными в Положении о нотариальной части (ст. 89, 96, 107 и др.), равно как и многочисленными нормами уголовного закона, угрожающими тяжкими наказаниями за покушение на свободу волеизъявления при совершении сделок. Но что непринужденный произвол и согласие (при договорах) не возводятся нашими гражданскими законами на степень единственного и исключительного основания юридической силы сделок, это можно видеть из ст. 699 того же т. Х, по силе которой "права на имущества приобретаются не иначе, как способами, в законах определенными". Таким образом, наш закон сочетает субъективный и объективный моменты сделки. В статьях, следующих за ст. 700 т. Х, указывается и на обстоятельства, исключающие "непринужденный произвол" и вызывающие недействительность сделок, заключенных при этих обстоятельствах. Но прежде, чем разбирать эти постановления нашего законодательства, мы остановимся некоторое время еще на следующих вопросах: что следует понимать под содержанием юридической сделки и что такое ее недействительность?