25. Переводы Тредиаковского

В 1730 г., сразу по возвращении из-за границы, Тредиаковский выпускает перевод галантно-аллегорического романа «Езда в остров Любви» французского писателя Поля Тальмана. Текст произведения прозаический, с многочисленными стихотворными вставками любовного и эротического характера. Переживания действующих лиц облачены в аллегорическую форму. Каждому их чувству соответствует условная топонимика «острова Любви»: «пещера Жестокости», «замок Прямые Роскоши» и т.п. Наряду с реальными представлены условные персонажи типа «Жалость», «Искренность», «Глазолюбность» (кокетство). В европейской литературе 30-х годов XVIII века роман Тальмана был анахронизмом, но в России он имел большой успех.

Секрет его популярности состоял в том, что он оказался созвучным рукописным «гисториям» начала века. Роман вызвал резкое недовольство церковников, которым претил его светский, эротический характер. Настораживало их и то, что в предисловии Тредиаковский заявил, что при переводе отказался от употребления церковнославянизмов, т.к. считает его жестким, неблагозвучным, принадлежностью церковной литературы. Примечательно, что на последних страницах «Езды» Тредиаковский поместил собственные стихотворения, написанные им как до отъезда, так и во время пребывания за границей, под названием «Стихи на разные случаи». Это – доклассицистическая лирика, в которой представлена автобиографическая тематика. Наряду со стихами на русском языке приведены произведения на французском. Характерно, что французские стихотворения удались автору лучше: сказалось несовершенство русского поэтического языка.

В 1751 г. Тредиаковский издал свой перевод романа английского писателя Джона Баркли «Аргенида». Проблематика этого нравственно-политического произведения перекликалась с политическими задачами, стоявшими перед Россией в то время. В романе прославлялся просвещенный абсолютизм и сурово осуждалась любая оппозиция верховной власти, начиная с религиозных сект и кончая политическими движениями. Эти идеи соответствовали идеологии раннего русского классицизма. В предисловии Тредиаковский указывал, что государственные «правила», изложенные в ней, полезны и для российского общества.

26. Особенности поэзии Тредиаковского

Перу Тредиаковского принадлежит первая русская ода, вышедшая в 1734 г. отдельной брошюрой, под названием «Ода торжественная о сдаче города Гданска». В ней воспевалось русское воинство и императрица Анна Иоанновна. В 1725 г., в связи с пятидесятилетием со дня основания Петербурга, было написано стихотворение «Позвала Ижерской земле и царствующему граду Санкт-Петербургу» - одно из первых произведений, воспевающих северную столицу России. Кроме победных и похвальных, Тредиаковский писал также «духовные» оды, т.е. парафразисы библейских псалмов («Парафразис вторые песни Моисеевы»). К 1735 г. относится «Эпистола от российския поэзия к Аполлину», в которой автор дает обзор европейской литературы, особое внимание уделяя античной и французской (Малерб, Корнель, Расин, Мольер, Буало, Вольтер). Торжественное приглашение «Апполина» в Россию символизировало приобщение российской поэзии к многовековому европейскому искусству.

Написал 2 оригинальных исторических сочинения: “Разговор между иностранным человеком и российским об орфографии старинной и новой и о всем что принадлежит этой материи”(1747), “Три рассуждения о трех главнейших древностях российских…” (1773), где вступил в полемику с официальной историей начала государственности, гед говорил о первенстве славян.яз.перед тевтоническим, первоначалием россов в населении Европы. Он был реформатором рус.стиха, напечатал труд в журнале “Ежемесячные сочинения”(1735). Написал работы по истории теории русской лит-ры: “Мнение о начале поэзии вообще”, ”О софических и горацианских одах”, ”Рассуждение о комедии вообще”.

Начал он свою деятельность со смелой языковой реформы: он первый отказался в художественной литературе от господствовавшего в ней церковно-славянского языка и стал писать «почти самым простым русским словом». Это свое нововведение он мотивировал в особой декларации, помещенной в предисловии к «Езде в Остров Любви».

Начав с такой крайней оппозиции «глубокословной славенщизне», Тредиаковский к концу своей деятельности постепенно вернулся в ее лоно: его стихи последних лет нередко написаны чистым церковно-славянским языком, чем он не только отличается от Сумарокова с его «простотой и естественностью» слога, но идет гораздо дальше и Ломоносова в его «высоком штиле».

Впрочем, эта эволюция в языке и слоге тесно связана у Тредиаковского с эволюцией в содержании творчества, в тематике его: с течением времени он все более и более отходил от писания «мирских» книг, от тем «сладкия любви» и все больше склонялся к темам церковного, религиозного, морально-философского характера.

Стихи Тредиаковского большею частью в высшей степени темны. Их читать еще труднее, чем Ломоносова, не говоря уже о Сумарокове. Он так строит свою речь, так располагает мысли, выбирает такие слова, что иной раз они становятся почти невразумительными.

Но не одни инверсии делают речь Тредиаковского запутанной и маловразумительной. То он вкрапляет в середину фразы восклицание «о!»

Неумение или сознательное нежелание подлинно связывать отдельные части фразы одним сложным интонационным единством, искусственное присоединение их одна к другой сказываются в любимом приеме Тредиаковского (свойственном только ему), когда он отделяет один (или несколько) из второстепенных членов предложения и присоединяет его в самом конце фразы при помощи слов к тому же, также и.