Басня и народное мировоззрение

В 1790-х гг. Крылов надолго замолчал, возможно, потому, что сам его взгляд на мир тогда изменялся. Как и многие другие европейцы, Крылов был потрясен событиями, происходящими во Франции. Трагический опыт Французской революции заставил Крылова, как и многих других европейцев, усомниться в правоте рационалистической философии, которая намеревалась легко переделать мир. Теперь Крылов убежден, что попытки перестроить жизнь в соответствии с теориями ведут к кровавым последствиям; историческая реальность не есть результат воплощения каких-либо идей, она медленно и долго формируется самим ходом жизни, и улучшения жизни. Отказавшись от идеологии Просвещения, Крылов, просвещенный европеец, пытался попытаться усвоить себе простонародный взгляд на мир. Современник Крылова Баратынский хорошо сказал о разочаровании, стоявшем за таким «опрощением»:Старательно мы наблюдаем свет,Старательно людей мы наблюдаемИ чудеса постигнуть уповаем:Какой же плод науки долгих лет?Что наконец подсмотрят очи зорки?Что наконец поймет надменный умНа высоте всех опытов и дум,Что? Точный смысл народной поговорки.(1828)Обратившись к простонародному мировоззрению, Крылов, такой далекий от романтизма, неожиданно оказался похожим на писателей-романтиков, тогда же проявлявших большой интерес к народному искусству (в фольклоре, правда, они ценили не народный здравый смысл, а нечто иное). Творческий путь Крылова очень ясно доказывает, что жанр – это не пустая форма, а особая точка зрения на мир. Басня − жанр древний, в Европе восходящий к античности, жанр в высшей степени традиционный − естественным образом связывается с консервативной идеологией, с защитой традиционных ценностей. Кроме того, литературная басня во многом восходит к сказке, к звериному эпосу, к пословице − т. е. к фольклору, а потому связывается с народными представлениями о мире. Именно такова басня Крылова. Народный взгляд на мир, по Крылову, предельно прост и трезв. Крылов предлагает принимать мир таким, каков он есть, не рассчитывая на чудо и милосердие: недаром детям его басня «Стрекоза и Муравей» нередко кажется жестокой. Всякий максимализм кажется Крылову бессмысленным: недаром в его мире приносит себя в жертву только глупый Вол, и это оказывается выгодным для хищников («Мор зверей»). Разумный человек знает меру, поступать иначе – смешно, и об этом басня «Демьянова уха». Величественная фигура Наполеона, «властителя дум» (Пушкин), военного гения, вызывавшего восхищение даже у врагов (вспомним хотя бы главных героев «Войны и мира»), у Крылова вызывает только иронию: «сидит, / Прижавшись в угол задом» («Волк на псарне»). Герой басни «Пастух и Море» на опыте узнает, что сидеть на берегу лучше, чем пускаться в море, он доволен тем, что имеет: «Я буду всё твердить своё: / Что впереди − Бог весть; а что моё − моё!» Чтобы показать, до какой степени Крылов здесь не только что непохож на своих современников, но и прямо враждебен им, напомним два «культовых», как это назвали бы сейчас, стихотворения. Русские романтики очень любили «Песню Миньоны» из романа Гёте «Странствования Вильгельма Мейстера». Её переводили многие, в том числе Тютчев:Kennst du das Land?..Ты знаешь край, где мирт и лавр растет,Глубок и чист лазурный неба свод,Цветет лимон и апельсин златойКак жар горит под зеленью густой?Ты был ли там? Туда, туда с тобойХотела б я укрыться, милый мой. Ты знаешь высь с стезей по крутизнам?Лошак бредет в тумане по снегам,В ущельях гор отродье змей живет,Гремит обвал и водопад ревет…Ты был ли там? Туда, туда с тобойЛежит наш путь – уйдем, властитель мой. Ты знаешь дом на мраморных столпах?Сияет зал и купол весь в лучах;Глядят кумиры, молча и грустя:«Что, что с тобою, бедное дитя?..»Ты был ли там? Туда, туда с тобойУйдем, уйдем скорей, родитель мой.Одно из самых известных стихотворений Жуковского называется «Путешественник»:Дней моих еще весноюОтчий дом покинул я;Все забыто было мною –И семейство и друзья. В ризе странника убогой,С детской в сердце простотой,Я пошел путем-дорогой –Вера был вожатый мой. И в надежде, в увереньеПуть казался недалек,«Странник, - слышалось, - терпенье!Прямо, прямо на восток. Ты увидишь храм чудесный;Ты в святилище войдешь;Там в нетленности небеснойВсе земное обретешь.» Утро вечером сменялось; Вечер утру уступал;Неизвестное скрывалось;Я искал – не обретал. Там встречались мне пучины;Здесь высоких гор хребты;Я взбирался на стремнины;Чрез потоки стлал мосты. Вдруг река передо мною –Вод склоненье на восток;Вижу зыблемый струеюПодле берега челнок.Я в надежде, я в смятенье;Предаю себя волнам;Счастье вижу в отдаленье;Все, что мило, - мнится – там! Ах! в безвестном океанеОчутился мой челнок;Даль по-прежнему в тумане;Брег невидим и далек. И вовеки надо мноюНе сольется, как поднесь,Небо светлое с землею… Там не будет вечно здесь.Понимая безнадежность своих поисков, герой Жуковского не отказывается от них, и это принципиально важно. Законы здравого смысла для него не имеют значения.Искусственная, ложная мудрость может обернуться преступлением: в басне «Философ и Разбойник» философ оказывается грешником похуже, чем разбойник, потому что философ способен научить свой народ дурному, потому что философ несет ответственность за гражданскую смуту, как французское просветительство XVIII в. несет ответственность за кровь, пролитую во время Французской революции. Тяжелый исторический опыт заставил Крылова с недоверием отнестись и к попыткам либеральных реформ, предпринятым Александром I в начале его царствования. Именно александровские планы реформ, планы, с точки зрения Крылова, утопические, основанные на книгах, а не на знании страны, и высмеиваются, например, в том же «Ларчике». Здесь необходимо оговориться. Историкам известно (как было это известно и современникам Крылова), что оригинальные басни Крылова намекали на определенные события и лиц («Лебедь, Рак и Щука», «Квартет» и пр.). Но незнание этих конкретных фактов вовсе не мешает современному читателю (который помнит разве что про Наполеона-Волка) воспринимать крыловские басни вполне полноценно. Так бывает далеко не с каждым текстом: например, если мы не понимаем, что в пушкинской «Вольности» говорится о Наполеоне и об убийстве Павла, не понимаем исторического фона вольнолюбивой пушкинской лирики, то мы не понимаем, в сущности, почти ничего. Басня устроена по-другому: она по самой своей природе имеет отношение к массе жизненных случаев, а не только к тому, по поводу которого была написана.Боясь насильственных и резких изменений, Крылов в то же время – и это важно – вовсе не предлагает любоваться существующим положением вещей. Общество живет по жестоким звериным законам: «у сильного всегда бессильный виноват» («Волк и Ягненок»), и оно описывается Крыловым подробно и сатирически. Отличительная черта народного взгляда на вещи – «веселое лукавство ума» (Пушкин). Идеологию Крылова можно было бы назвать консервативной, если бы не одно обстоятельство: басня говорит не столько о ценностях, которые надлежит охранять, сколько о нелепостях. Призывая к трезвости, Крылов не навязывает нам некий молчалинский идеал «умеренности и аккуратности» – он только смеется над нетрезвым миром. Отсюда и берутся очень устойчивые впечатления о «лукавстве», «уклончивости» баснописца: по утверждению Погодина, Крылов и в жизни, «как и Дмитриев, никому не говорит правды». Будучи почти во всём не то что не романтиком, а прямо антиромантиком, Крылов в некоторых чертах, однако, был человеком своего − романтического − времени. Он следовал тому же принципу, что и Жуковский: живи как пишешь. от последних пятидесяти лет жизни Крылова не осталось никаких документов, содержащих его прямые суждения по каким-либо политическим, нравственным или литературным вопросам. Если в своих баснях Крылов высмеивал пустую деятельность, глупые попытки изменить мир, то в собственной жизни он довел скептическую лень до удивительных пределов. Батюшков писал о лени Крылова как о лени поэта и философа: «Крылов ничего не читает, кроме «Всемирного путешественника», а его будут читать и внуки наши. Талант нелюбопытен: ум жаден к новости; но что в уме без таланта, скажите, Бога ради! «(«Мысли о литературе»); тот же Батюшков писал Н.И. Гнедичу в 1809 г.: «Крылов родился чудаком. Но этот человек − загадка, и великая». Тургенев вспоминал о своей встрече с Крыловым где-то в конце 1830-х гг.: «Крылова я видел всего один раз − на вечере у одного чиновного, но слабого петербургского литератора. Он просидел часа три с лишком неподвижно между двумя окнами − и хоть бы слово промолвил! <...> Он опирался обеими руками на колени − и даже не поворачивал своей колоссальной, тяжёлой и величавой головы; только глаза его изредка двигались под нависшими бровями. Нельзя было понять: что он, слушает ли и на ус себе мотает, или просто так сидит и «существует»? Ни сонливости, ни внимания на этом обширном, прямо русском лице − а только ума палата, да заматерелая лень, да по временам что-то лукавое словно хочет выступить наружу и не может − или не хочет − пробиться сквозь весь этот старческий жир...» Самые драматические ситуации в мире басни выглядят как смешные. Драматические и даже трагические ситуации и герои в басне возникают достаточно часто. Еще в XVIII в. французский критик-классицист Баттё говорил, что басня может быть даже маленькой трагедией. Во многих баснях Крылова герои, в сущности, трагические − они попадают в безвыходную ситуацию («Волк и Ягненок»), причем нередко понимают безнадежность своего положения («Волк на псарне»). Но трагедия эта особая, окрашенная иронией рассказчика, от чего она, впрочем, не становится менее серьезной. Характерный пример – «Рыбья пляска», один из самых известных образцов социальной сатиры Крылова:От жалоб на судей,На сильных и на богачейЛев, вышед из терпенья,Пустился сам свои осматривать владенья.Он идет, а Мужик, расклавши огонек,Наудя рыб, изжарить их сбирался.Бедняжки прыгали от жару кто как мог;Всяк, видя близкий свой конец, метался.На Мужика, разинув зев,«Кто ты? что делаешь?» – спросил сердито Лев.«Всесильный царь! – сказал Мужик, оторопев, -Я старостою здесь над водяным народом;А это старшины, все жители воды;Мы собрались сюдыПоздравить здесь тебя с твоим приходом» −«Ну, как они живут? Богат ли здешний край?» –«Великий государь! Здесь не житье им – рай.Богам о том мы только и молились,Чтоб дни твои бесценные продлились».(А рыбы между тем на сковородке бились.) –«Да отчего же, − Лев спросил, − скажи ты мне,Они хвостами так и головами машут?» –«О, мудрый царь! – Мужик ответствовал, − онеОт радости, тебя увидя, пляшут».Тут, старосту лизнув Лев милостиво в грудь,Еще изволя раз на пляску их взглянуть,Отправился в дальнейший путь.Рассказ о гибели жертв подан как анекдот со свойственным анекдоту неожиданным концом. Так же устроены и многие другие басни: в басне «Слон на воеводстве» добрый, но глупый герой отвечает волкам, просящим позволенья взимать «легонький оброк» с овец:По шкурке, так и быть, возьмите;А больше их не троньте волоском.В басне «Крестьянин и Разбойник», отнявши у Крестьянина корову,Добро, не плачься на меня,Сказал, разжалобясь, Разбойник.И подлинно, ведь мне коровы не доить;Уж так и быть,Возьми себе назад подойник.Мир басни – мир нарочито неправдоподобный, абсурдный: зверям приписываются человеческие качества, поступки и речи. Крылов нагромождает нелепицы, причем, по наблюдению исследователей, это является отличительным свойством именно русской басни, у Лафонтена такого меньше. У Крылова современники находили такие невозможные вещи, как «взоры дуба» (в басне «Дуб и Трость»), зайца, который охотится на медведя, и т. п. Критик Н. Полевой писал о Крылове в статье «Басни Ивана Хемницера» (причем без всякого осуждения): «Верность в вымысле во многих своих баснях он не соблюдает. Щука идет у него ловить мышей с котом; медведь хочет торговать дугами − предмет, очень остроумно заимствованный из русской поговорки, но если дело коснется до верности, то вовсе неверный; лев наказывает лисицу за то, что она жарит себе рыбу; паук завидует купцу и решается торговать паутиной. Всё это, и десятки других басен, обнаруживает совершенное презрение к условиям верности вымысла». Со словами, обозначающими явления из мира зверей, соседствуют слова, обозначающие вещи и понятия из мира людей. Вот пример из басни «Лягушки, просящие Царя»: «трясинно государство». (Не отсюда ли и ехидное щедринское: «за родную трущобу стыдно!» из сказки «Медведь на воеводстве»?) Такое соединение несоединимого называется гротеском; смешное, как принято считать, − это как раз эффект, произведенный неожиданным соединением несоединимого.В баснях, которые Крылов публиковал, гротеск нерезкий, лишь слегка намеченный – в соответствии с тогдашними представлениями о необходимом чувстве меры. И только в шуточных баснях, предназначенных не для печати, а для «домашнего» развлечения узкого круга близких, Крылов полностью использовал все возможности, заложенные в условном сюжете басни, рассказывающей о животном как о человеке. ПАУК И ГРОМПеред окномБыл дом,Ударил гром,И со стены ПаукВдруг стук,Упал, лежит,Разинул рот, оскалил зубыИ шепотом сквозь губыВот что кричит:«Когда б осломЯ создан был Зевесом,Ходил бы лесом,Меня бы гром,Тряся окномИ дом,С стены не мог стряхнуть.»Нас чаще с высоты стараются сопхнуть.А вот вариация печального сюжета «у сильного всегда бессильный виноват»:КОМАР И ВОЛККомарЖил у татарИль у казар.Вдруг ВолкУ ним в двери толк,Давай кричатьИ Комара кусать.Комар испугался,На печку забрался.Тут Волк ему:«С печи тебя стяну!»А тот: «Нет, не достанешь,Устанешь,Отстанешь!»А ВолкВдруг скокК нему тут на полати,Да вот его и проглотил,Да сам таков и был.И мне пришло сказать тут кстати,Что сильный слабого недавно погубил.Историки литературы объясняют, что это пародия[5] на басни Д. Хвостова, знаменитого как раз вопиющим отсутствием чувства меры. Но, разумеется, пародия имеет не только «прикладную», так сказать, цель – поставить на место плохого писателя; у хорошей пародии всегда есть собственный художественный смысл, доведенная до предела нелепица радует, как всё в своем роде совершенное, и шуточные басни Крылова – замечательные абсурдистские стихи, к тому же кое-что проясняющие и в его «нормальных» баснях.