Что такое «мораль» и зачем она. «дедушка крылов»: образ автора в басне

Пословица, да еще поэтическая – не совсем афоризм, то есть не просто верное суждение. Часто своей выразительностью, поговорочностью «ударный» стих обязан образности: говорится не о загадке, а именно о ларчике, не о лице, а об рыльце. Поэтому «шпилька» обычно – не из «морали» (авторских пояснений к рассказанной истории), а из «рассказа»; нередко это реплика персонажа. Так, басня «Орел и Пчела»: начинается с общих рассуждений:Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой;Ему и то уж силы придает,Что подвигов его свидетель целый свет,Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый...и т. п., потом идет рассказ, в конце которого Пчела повторяет мысли «морали», но на своём, пчелином языке; и именно фраза Пчелы стала пословицей:Но утешаюсь тем, на наши смотря соты,Что в них и моего хоть капля мёду есть.Из басни «Синица» в язык вошла опять-таки не «мораль» («Примолвить к речи здесь годится, / Но ничьего не трогая лица: Что делом, не сведя конца, / Не надобно хвалиться»), а другое: Наделала Синица славы,А море не зажгла.Роль «морали» в басне Крылова вообще представляется несколько загадочной и двусмысленной, и потому требует особого разговора. Басня − один из самых древних литературных жанров − по своей природе находится на границе между искусством и не-искусством; не случайно с анализа басни начинаются многие труды по эстетике. Обычно считается, что первые басни – это конкретные случаи из жизни, которыми некогда в древности ораторы подкрепляли смысл своих речей. Согласно правилам, басня должна состоять из «морали» и «рассказа» − из поучения и изображения; басня постоянно колеблется между откровенным поучением (а прямое поучение, в сущности, лежит за пределами искусства) и искусством − попыткой создать особенный образ мира. История культуры знает два типа басни: если преобладает поучение, перед нами прозаическая басня; если изображение, рассказ – поэтическая. «Мораль» претендует на роль вывода, итога, на то, чтобы окончательно разъяснить смысл предложенной истории. И в то же время всякому читателю видно, что смысл крыловских басен явно богаче, чем смысл их морали.Доказывая это, психолог Л.С. Выготский напоминал басню «Синица»: «Басня <...>совершенно не гармонирует с моралью, которой она кончается:

Примолвить к речи здесь годится,Но ничьего не трогая лица:Что делом, не сведя конца,Не надобно хвалиться.<…> этого никак не следует из басни. Синица затеяла такое дело, в котором она не только не свела конца, но и не могла начать начала. И совершенно ясно, что смысл этого образа − синица хочет зажечь море − заключается вовсе не в том, что синица похвасталась, не доведя дело до конца, а в самой грандиозной невозможности того предприятия, которое она затеяла. <...> Самые слова «сжечь море» указывают на то внутреннее противоречие, которое заключено в этой басне. И вот эти бессмысленные слова Крылов, несмотря на их бессмыслицу, реализует и заставляет читателя переживать как реальные в ожидании этого чуда.<...> Каким-то незаметным для нас громоотводом молния нашей насмешки отводится с самой синицы и поражает − кого же? − конечно, всех тех зверей, которые шептали друг другу: «Вот закипит, вот тотчас загорится» и которые с ложками явились к берегам».В истории искусства существовал особый вид образа – аллегория. Аллегория – это такое иносказание, в котором каждая деталь не самоценна, а подчинена общей задаче. Аллегория может быть расшифрована целиком, как ребус. В литературе нового времени найти примеры аллегорий достаточно трудно, аллегорическое мышление в литературе – свойство достаточно отдаленных от нас эпох (примерно до XVII века включительно). Литература Нового времени стремится использовать не аллегорические, а символические, то есть многозначные образы, допускающие множество толкований. Примеры аллегорий, хорошо знакомых современному человеку, легче, пожалуй, найти в изобразительных искусствах: в России XVIII – начала XIX века аллегорические изображения отвлеченных понятий встречаем на картинах, на барельефах, такие скульптуры украшали наши сады (например, Летний в Петербурге). Известная нам всем аллегория – изображение правосудия в виде женщины с завязанными глазами и с весами в руках. Здесь каждая деталь может быть расшифрована, причем совершенно определенным образом: повязка на глазах означает неподкупность, весы – справедливость и точность решений.

Басни Крылова – не аллегории, потому что нельзя объяснить, что означают, например, те ложки, с которыми звери явились к берегам. Можно объяснить только, зачем в басне эти ложки – чтобы сделать картинку еще более зримой и смешной. И все-таки зачем же тогда «мораль»?В европейской литературе Нового времени создателем поэтической басни был француз Лафонтен (XVII в.) − он придал басне личностную окраску, ввел в неё образ автора. Именно Лафонтена много переводил Крылов. Вяземский выразительно сопоставлял творческую манеру Крылова с манерой И.И. Дмитриева: «Дмитриев пишет басни свои; Крылов их рассказывает». Крылов в «морали» не просто говорит, а иногда намеренно «забалтывается». «Мораль» как раз предназначена для того, чтобы создать образ рассказчика. Характерный пример − «Плотичка»:

Хоть я и не пророк,Но, видя мотылька, что он вкруг свечки вьется,Пророчество почти всегда мне удается,Что крылышки сожжет мой мотылёк.Вот, милый друг, тебе сравненье и урок:Он и для взрослого хорош и для ребенка,Ужли вся басня тут? − ты спросишь; погоди,Нет, это только побасенка,А басня будет впереди,И к ней я наперед скажу нравоученье.Вот вижу новое в глазах твоих сомненье:Сначала краткости, теперь уж тыБоишься длинноты.Что ж делать, милый друг: возьми терпенье!Я сам того ж боюсь.Но как же быть? Теперь я старе становлюсь:Погода к осени дождливей,А люди к старости болтливей.Поучающий в сатирической прозе XVIII века поучал, так сказать, наивно, не опасаясь, что может надоесть; в поэзии XIX века, у Крылова, сама склонность поучать становится предметом изображения, «дедушка Крылов» нарочно принимает учительный тон, «изображает» важного учителя.