§ 2. Правотворчество как общечеловеческий процесс. Реализация правового идеала в международном гуманитарном праве

Объединительные процессы в истории человечества, взаимодействие правовых культур, диалогичные отношения в юридической науке различных стран, создание системы международного права – все это проявления общечеловеческого характера правотворчества. В духовных перспективах, на которые оно ориентировано и в международных, и в национальных масштабах, всегда присутствует идея синтеза исторического опыта народов в их движении к правовым идеалам.

Мысль о том, что деятельное постижение принципов правого и государственного совершенства неразрывно связано объединением человечества, с возникновением системы меж-ународного права, была теоретически обоснована в классиче-~ой рефлексивной традиции философии права на рубеже VIII–XIX вв. Наиболее развернутые концепции мы находим у Канта и Гегеля⁷⁵. Фихте и Шеллинг детально разрабатывали "Дельные аспекты темы. В немецкой классической философии перспектива всеобще-единения человечества так или иначе связана с мыслью том, что заложенный в человеке «замысел природы» может гть целостно воплощен только в роде. Но пути, модели акого объединения народов строятся философами на разных нованиях. Если Кант исходил из того, что народы придут согласию через войны, устав от распрей и жертв, то Фихте мтал, что культурное взаимодействие и просвещение объединят страны: «Назначение человеческого рода – объединиться в одно тело, известное себе во всех своих частях и одинаково построенное... С начала истории и до наших дней немногие светлые очаги культуры распространялись из своих центров и захватывали одного за другим отдельных людей и целые народы, и это дальнейшее распространение образования продолжается на наших глазах. Это первая цель человечества на его бесконечном пути... Когда же эта цель будет достигнута, когда все полезное, найденное на одном конце земного шара, тотчас же сделается всем известным,– тогда поднимется человечество общими силами и одним шагом, без остановки и отступлений, на такую высоту образования, о которой мы еще не можем составить себе понятия»⁷⁶. «Раз уж возникло несколько действительно свободных государств, царство культуры и свободы постепенно и неизбежно охватит весь земной Шар»'. Духовную основу для всечеловеческого единения народов в лоне права Фихте видит в христианстве⁷⁷.

Подробному исследованию этик концепций посвящена книга Д. И Фельдмана и Ю, Я. Баск и на «Учение Канта и Гегеля о международном праве и современность» (Казань. 1977).

! * Там же. С. 179.

Конструкция Шеллинга гораздо сложнее. В ней «трансцендентальная необходимость истории» исследуется во взаимосвязи с бессознательным. По мысли Шеллинга, последнее изначально содержит в себе первое (трансцендентальную необходимость природы) и проявляется в двух формах: непосредственно, в виде неосознанных побуждений воли, и опосредованно, через соотношение свободы и необходимости (гегелевская «хитрость мирового духа» очень схожа с картиной, нарисованной Шеллингом). «История не протекает ни с абсолютной закономерностью, ни с абсолютной свободой, но есть лишь там, где с бесконечными отклонениями реализуется единый идеал, причем так, что с ним совпадают если не отдельные черты, то весь образ в целом»⁷⁸. Шеллинг гениально развивает идеи Спинозы: «Свобода должна быть необходимостью, необходимость – свободой. Но необходимость в противоположность свободе есть не что иное, как бессознательное. То, что во мне бессознательно, то непроизвольно, а то, что сознательно, вызвано во мне моим волением, следовательно, утверждение "в свободе должна быть необходимость" означает то же, что и утверждение "посредством самой свободы, когда я считаю, что действую свободно ... без моего участия возникает нечто, мною не предполагаемое"... Это и есть то отношение, в силу которого люди, действуя свободно, должны помимо своей воли становиться причиной чего-то, к чему они никогда не стремились, или, наоборот, в силу которого совершенно не удается и позорно проваливается то, к чему они в своей свободной деятельности стремились, напрягая все свои силы»⁷⁹.

Из соотношения трансцендентальной необходимости и бессознательного Шеллинг выводит закономерность возникновения права: «Для самой свободы необходима предпосылка, что человек, будучи в своем действовании свободен, в конечном результате своих действий зависит от необходимости, которая стоит над ним и сама направляет игру его свободы... Посредством моего свободного действования для меня должно возник нуть также нечто объективное, вторая природа, правовое устройство»⁸⁰. Далее Шеллинг логически выводит закономерность

объединения всех государств в лоне «всеобщего правового государства», исходя из соотношения необходимости, случайности и свободы. Необходимость возникновения «государства государств», построенного на федеративных началах, Шеллинг обосновывает дедуктивно. По его мысли, локальное, ограниченное случайными особенностями одного, пусть даже достаточно совершенного, государства правовое устройство безусловно не может гарантировать свободы на необходимых основаниях: «То, что служит защите и обеспечению права, не должно зависеть от случая... Следовательно, представить себе гарантированное существование даже отдельного государственного устройства, пусть даже совершенного по своей идее, невозможно без организации, стоящей над отдельными государствами, без федерации всех государств, гарантирующих друг другу нерушимость их строя; однако подобная взаимная гарантия в свою очередь невозможна, прежде чем, во-первых не будут повсеместно распространены принципы подлинного правового устройства ... и прежде чем, во-вторых, все эти государства не подчинятся общему закону... Тем самым отдельные государства будут входить в государство государств, и для устранения столкновений между народами будет действовать общий ареопаг народов, состоящий из представителей всех культурных наций...»⁸¹. Шеллинг, как и Кант, считает развитие национальных правовых систем во всеобщее правовое образование Сильным условием общечеловеческого прогресса⁸².

Кант видел действующими параллельно сразу несколько исторически развивающихся факторов, обусловливающих движение человечества ко всеобщему всемирно-гражданскому состоянию.

L Имманентный, заложенный в природе человека и общества фактор, который Кант называл «замыслом природы». Высшая целесообразность человеческой истории состоит в том, «чтобы через разногласие между людьми осуществить даже Против их воли согласие между ними*⁸³.

2. Философское осмысление принципов построения всеобщей всемирной истории: «Философская попытка разработать

1 Шеллинг Ф. В. Соч. Т. 1. С. 450–451.

2 Там же. С. 456.

Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. С. 405.

всеобщую всемирную историю согласно плану природы, направленному на совершенное гражданское объединение человеческого рода, должна рассматриваться как возможная и даже как содействующая этому замыслу природы»1. Мыслитель был глубоко уверен в практической значимости теоретического постижения действительного замысла природы в отношении исторических перспектив объединения рода человеческого в лоне международного права: «Я же со своей стороны имею доверие к теории, которая исходит из правового принципа, указывающего, каково должно быть отношение между людьми и государствами, и которая рекомендует земным богам максиму во всех своих спорах действовать так, чтобы их поступки приводили к подобному всеобщему государству народов, и, значит, считать, что оно возможно и что оно может существовать»2.

3. Взаимодействие в лоне права политики (т. е. «практического правоведения») и морали (т. е. «теоретического правоведения»): «Истинная политика, следовательно, не может сделать шага, заранее не воздав должного морали... Право человека должно считаться священным, каких бы жертв ни стоило это господствующей власти. Здесь нет середины и нельзя измышлять среднее прагматически обусловленного права (нечто среднее между правом и пользой); всей политике следует преклонить колени перед правом...»3.

4. Возрастание меры взаимовлияния государств, степени взаимообусловленности их внутреннего состояния и благополучия: «Воздействие, которое потрясение каждого государства в нашей, благодаря промышленности столь тесно спаянной части света, оказывает на другие государства, так заметно, что эти государства под давлением грозящей им самим опасности, хотя и без законного основания, предлагают себя в качестве третейских судей и таким образом издалека готовятся к будущему великому государственному объединению, примера для которого мы не находим нигде в прошлом. Несмотря на то, что в настоящее время имеется еще только весьма грубый набро сок подобного государственного объединения, все же у всех его членов начинает пробуждаться чувство, что каждому удобно сохранение целого; и это вселяет надежду на то, что

осле нескольких преобразовательных революций наступит когда-нибудь, наконец, такое состояние, которое природа наметила в качестве своего высшего замысла, а именно – всеобщее всемирно-гражданское состояние как лоно, в котором разовьются все первоначальные задатки человеческого рода»1.

5. Высокая степень развитости собственной национальной культуры народов в сочетании с достаточным уровнем совер-енства правовых систем государств2. Многое из того, к чему мыслители рубежа XVIII-XJX столетий пришли умозрительным, основанным на философской рефлексии путем, стало реальностью в XX в. Действительно, была создана система международного права (во многом на предвиденных философами основаниях), действительно, центральной смыслообразующей проблемой международного права являются права человека. В правоведении постепенно сложилась традиция определения «целостного комплекса норм, не-редственно связанных с правами и свободами личности» рмином «международное гуманитарное право»3. Г. В. Игна-нко выделяет в комплексе норм международного гуманитарного права следующие аспекты и соответствующие основания: ■Имеются в виду такие аспекты, как согласованные государствами общечеловеческие стандарты прав и свобод личности, ■Обязательные для государств меры по обеспечению прав и сво-вод и охране их от посягательств, а также предоставление самой Личности юридической возможности реализовать и защищать [признаваемые права и свободы. Основу составляет принцип уважения прав человека и основных свобод, предполагающий их всеобщее значение: во-первых, полноту субъективных прав личности с точки зрения их перечня и внутреннего содержания; во-вторых, их распространение на всех людей без какой-либо дискриминации; в-третьих, вовлечение всех государств В соответствующие действия по обеспечению этих прав; в-четвертых, равно почтительное отношение к основным правам и свободам как в нормальных жизненных ситуациях, так в в условиях чрезвычайного положения либо во время вооруженных конфликтов»4.

1 Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. С. 115.

2 Там же. С. 451–453. 473.

3 Международное право / Под ред. Г. В. Игнате» к о. М., 1995. С. 239.

4 Там же. С. 238–239.

В международном гуманитарном праве общечеловеческий смысл правотворчества проявляется особенно отчетливо и прежде всего потому, что его непосредственным основанием выступают гуманистические идеалы. Нормотворческие дедукции этой отрасли права построены на признании того, что универсальным условием согласования свободных воль субъектов любого правового статуса (вплоть до государственного) является законодательно закрепленный корпус основных неотчуждаемых прав человека. Н. Б. Крылов пишет: «Международное правотворчество представляется возможным определить как процесс согласования содержания норм международного права и введение их в действие. Важнейшая особенность международного правотворчества (в отличие от правотворчества во внутригосударственном праве) заключается в том, что каждое государство правомочно признавать или не признавать в качестве юридически обязательной согласованное содержание нормы. Таким образом, процесс международного правотворчества состоит из коллективных действий государств на этапе согласования содержания нормы и в индивидуальных действиях каждого государства на этапе признания этой нормы как обязательной.

Специфической чертой международного права является создание его норм самими субъектами. Участие субъекта международного права в правотворческом процессе – проявление его правосубъектности, один из признаков правового статуса»⁸⁴.

В содержании правотворческого процесса в международном гуманитарном праве можно выделить два аспекта: субстратный и ментальный. К первому относится создание определенной структурно организованной системы институтов, организаций, субъектов правотворчества и правоприменения, совещательных, консультационных и контрольных органов, а также корпуса правовых законодательных актов, юридических документов. Ко второму – формирование нового типа правосознания, ориентация юридического мышления на правовую реализацию гуманистических принципов в масштабах всего человечества. Такое подразделение представляется нам теоретически достаточно целесообразным, поскольку позволя

ет более четко определить тот круг проблем, который может являться предметом философского анализа, с одной стороны (явления и процессы, связанные с творчеством прогрессивной Правовой культуры в мире, с утверждением высоких принципов правового гуманизма в сознании мирового сообщества, с актуализацией в нем духовного наследия гуманистов, теоретиков и философов права, с формированием интеллектуально-духовных традиций международного диалога), и предметом собственно правовой науки – с другой (нормотворчество – все виды создания источников права; формирование «институционального тела» международного гуманитарного права – органов правотворческой и правореализующей деятельности, инстанций, международных организаций, учреждений и т.д.; формирование стабильной системы правоотношений, устойчивого международного правопорядка в области защиты прав человека).

В международном праве преобладает особый тип властного опосредования, построенный на силе авторитета самих субъектов права, международного сообщества, на санкциях официального осуждения. Кроме того, здесь имеет особое значение и отчуждение от интегральных направлений правотворческого процесса. Последнее обусловлено специфической особенностью международного права, состоящей в том, что его субъекты выступают одновременно и непосредственными субъектами законодательной деятельности, в силу чего нарушение ими принципов мирового сообщества объективно снижает их правотворческий статус за счет «выпадения» из атмосферы консенсуса, нарушения контактов доверия, утраты перспективы согласия и взаимного сотрудничества. Законотворческая и законоприменительная деятельность компетентных организаций и структур международной правовой системы имеет своим результатом не только дискретно-значимые нормы, но л целостный смысловой универсум гуманитарного права, приедающий объективный смысл деятельности членов международного правового сообщества.

Благодаря юридическим взаимодействиям, в мире постепенно формируется правовая среда с определенной шкалой ценностей, с региональными градиентами гуманитарного благополучия. В связи с этим возникает потребность в таксономической (иерархически выстроенной) систематизации всего комп

лекса прав и свобод человека, в поиске точки отсчета для определения релевантности тех или иных правотворческих решений первоочередным, насущным проблемам эаконоуст-ройства. Но проблема структурирования системы прав и свобод в поиске ценностных приоритетов неоднозначно трактуется правоведами. Ряд авторов настаивают на равноценности всех составляющих законодательно манифестированного каталога прав и свобод личности: «Все гражданские права – личные, политические, социально-экономические и культурные – считаются в равной мере значимыми, в равной мере ценными»': «Новый подход к правам человека отвергает деление на первостепенные и второстепенные, главные и неглавные. Каждое право человека играет важную роль в его жизни, каждое право является необходимым, основным, ни одно из них не может быть заменено другим, тем более подчинено другому»-.

Корпус норм международного гуманитарного права был бы слишком аморфным без выделения в нем ценностных доминант. Все-таки в приемах его интерпретации должен присутствовать момент, связанный не только с извлечением конкретного нормативного смысла отдельных статей, но и с выделением некоторых генерализующих идей, заложенных в системе в целом и определяющих принципы ее саморазвития. Дело в том, что права и свободы человека, составляя внутренне связную систему, взаимодействуют друг с другом в процессе реализа ции, и мы намерены доказать, что можно выделить в этой си стеме те права, без обеспечения которых все другие действи тельны только частично, а порою только номинально. Это ключевые права, гарантирующие людям определенные социокультурные блага, которые являются необходимым условием формирования личностных качеств, обеспечивающих саму способность и готовность человека достойно располагать пре доставленными ему правами на жизнь, свободу, собствен кость и т. д.

Без этого концептуального стержня такая сложная интеллектуальная конструкция, как международный гуманитарный

1 Масопуст 3. Полная реализация политической субъектное™ гражданина социалистического государств в процессе п«рмг1|кжки // ПР«>> че-ювека в истории человечества и в современном мире. М.. 1989. С. 81.

г Чхиквадзе В. М. Международные аспекты проблемы прав человека Права человека: проблемы и перспективы. М, 1990. С. 35

правовой стандарт, подвержена смысловой энтропии, поскольку отсутствует ключ к единству ее интерпретаций. О том, что подобный ключ необходим, свидетельствуют глубинные проблемы правотворчества в области гуманитарного права. Во-первых, это проблема соотношения прав и обязанностей лич-ости в контексте «высокого права», иначе говоря, проблема легитимации норм обязывающей модальности в реестрах международного гуманитарного права. Во-вторых, это постоянно оспроизводящийся в процессе перенесения норм междуна--дного гуманитарного права в национальное право конфликт ежду принципом свободы личности и традиционными для ной культуры альтруистическими канонами достойного ществования, которыми личность может и пренебречь, реа-уя право на свободу себе во зло. В-третьих, это, как уже орилось, вопрос о приоритетных ценностях в нормотворче-их матрицах международного гуманитарного права. Мы попытаемся показать, что все три блока проблем имеют один Корень.

Как выглядят проблемы первого блока?

Статья 29 Всеобщей декларации прав человека гласит: Каждый человек имеет обязанности перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности. 2. При осуществлении своих прав и свобод каждый ^Человек должен подвергаться только таким ограничениям, какие установлены законом исключительно с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых принципов морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе».

Ясно, что обязанности, о которых идет речь в п. 1, рассматриваются ь п. 2 как ограничения, связанные с необходимостью обеспечения «должного признания и уважения прав и свобод других (курсив мой.– И. М>. Отсюда следует, что в формулировке статьи заложен ограничительный смысл юридико-правового обязывання, ориентированный на благо других. С точки прения активного смыслообразования, направленного на совершенствование правосознания, в этой норме вполне уместно было бы воспроизведение тех модусов индивидуального правосознания, в которых присутствует момент самообязывания, ориентированного на защиту общепринятых ценностей не

только в интересах других субъектов, но и во благо себе. Не так уж редки в обществе ситуации, когда человек, не покушаясь на права и свободы других, пренебрегает этими правами применительно к себе. И это серьезная проблема. Как убедительно показывает Дж. Ролз, человеку для обеспечения собственных интересов требуется правовое опосредование «в защите от самого себя», поскольку моральное самообязывание далеко не всегда способно противостоять действию собственных губительных импульсов, влечений и склонностей, а правовая регламентация способна в этих случаях дать достаточную мотивацию для избегания саморазрушительной деятельности⁸⁵.

Внутренняя логика правосознания может не только Допускать, но и требовать присутствия индивидуально-обязывающей модальности в нормах, законодательно закрепляющих права человека. В. Виндельбанд, исследовавший тончайшие нюансы феномена свободной воли человека, приходит к выводу о том, что «истинная свобода государственной жизни тоже связана с ограничением естественной свободы страстей и, следовательно, свободы выбора для отдельного человека, и при известных обстоятельствах человек чувствует это ограничение довольно сильно. Но человек с развитым, если так можно выразиться, государственным сознанием подчиняется этим законам, и для него сознание политического долга становится одним из господствующих мотивов... Человек может охотно чувствовать себя вынужденным»⁸⁶. Кант создал целостное учение о принципах самообязывания, о долге человека по отношению к себе ⁸⁷. Моральный императив Канта требует уважения к человеческому в лице других и в своем лице, т. е., с его точки зрения, все субъективные права должны быть обязанностями в отношении других людей и, наоборот, все обязанности в отношении других должны трактоваться как форма выражения субъективных индивидуальных прав.

На языке теории права рассмотрение гуманистического аспекта правовых норм обязывающей модальности переходит в другую плоскость, приобретает более объективистское звучание: «Правовое государство обеспечивает охрану прав лич

ности на основе последовательного проведения принципа взаимной ответственности государства и личности... Законность и свобода формируются в обществе только при условии взаимной ответственности государства и личности, неразрывной связи их прав и обязанностей. В этих связях субъекты правовых отношений – государство и человек – призваны выступать как равноправные партнеры, а их интересы должны гармонично сочетаться»⁸⁸. А. П. Семитко рассматривает защиту свободы личности во взаимосвязи с ее ответственностью⁸⁹. В. Д. Перевалов, исследуя проблему прав и обязанностей человека в различных ракурсах, дает логическое и историческое боснование того, что «существование и реализация прав и вобод неразрывно связаны с определенными обязанностями, которые выступают их оборотной стороной»⁹⁰.

Недостаточная выраженность, расплывчатость законодатель-Зой манифестации норм индивидуально-обязывающей модальности в своде статей международного гуманитарного права приводит в ряде случаев к неприятию или к частичному опровержению доктрины естественных прав человека. Так, Н. П. Колда-ева, полностью солидаризуясь в этом вопросе с В. Б. Исаковым, пишет: «В условиях экономических реформ роль личности повышается. Это положение фиксируется в ст. 2 Конституции (Российской Федерации: "Человек, его права и свободы является высшей ценностью"». Однако представляется, что эта Лтатья несет лишь идеологическую нагрузку и не является I правовой нормой. Поэтому абсолютизация прав человека как одна из догм, на которые опиралась перестроечная идеология, не бесспорна»⁹¹. Во многом такие оценки связаны с тем, что авторитет международного гуманитарного права велик, но он не может компенсировать социальное неблагополучие, правовой дискомфорт в тех обществах, где кардинальная перестройка или неразвитость правовой системы влекут за собой (тяжелую криминальную ситуацию. В этих условиях личность,

ЛукашеваЕ.А, Правовое государство и обеспечение прав человека /У Права человека: проблемы и перспективы. С. 57. 2 Семитко Д. П. Указ. соч. С. 21.

Теория государства и права / Под ред. В. М. Корельского, В. Д. Пере-■Илова. С. 502. ⁹²

права которой манифестированы в конституции, согласованной в свою очередь с канонами международного гуманитарного права чувствует себя тем не менее не защищенной. Права человека не обеспечены буквально на уровне повседневности, но ущерб исходит от «стихийного фактора» – преступного мира Гражданин оказывается в «ножницах»: принцип равенства всех перед законом защищает человеческие права вообще и преступника в том числе, порой ограждая его от преследования и заслуженного наказания. А введение в этой кризисной ситуации некоторых чрезвычайных мер по «наведению порядка», пресечению разгула преступности ущемляет и гражданские права законопослушных граждан.

Именно подобного рода социальные противоречия и право творческие дилеммы принимаются во внимание теми правове дами, которые считают, что в обеспечении прав и интересов граждан в защите их чести, достоинства и безопасности законо датель должен в первую очередь исходить из реальной ситуации в обществе, а не из абстрактных идеалов, не оспаривая при этом их высокую значимость и всячески способствуя их утвержде нию в правосознании. «Необходимо трезво оценить ситуацию, реально расставить акценты для того, чтобы определить конк ретные и тактические, и стратегические задачи, которые стоят на пути формирования правового государства»⁹³. Если правовой идеал далек от непосредственного воплощения и по этом причине не может быть законодательно реализован в полной мере, это еще не значит, что он должен быть отвергнут вообще Все дело как раз в умелом проведении его в жизнь – через юридическое мировоззрение законодателя путем укоренения в правовом менталитете. Ведь важно не то, что законодатель констатировал свою приверженность правовым идеалам, пря мо манифестировав их в тексте нормы, а то, что он постоянна ориентирован на них в своей правотворческой деятельности. Последнее неизбежно находит свое выражение в активном смыслообраэовании, которое в свою очередь формирует обще ственное правосознание.

Формула Канта «Право человека должно считаться священным, каких бы жертв это не стоило господствующей власти»⁹⁴ имеет

1 Лухашева Е. А, Указ. соч. С. 461.

достаточно прочное обоснование в рефлексивной традиции философии права, но она нуждается в конкретизации в пепе воде на язык теории права. Главная «жертва» со стороны власти, возможно, состоит, во-первых, в законодательно манифестированном, публичном признании своей ответственности за правовую ситуацию в обществе; во-вторых, в тех усилиях которые она (власть) должна приложить к тому, чтобы граж' дане в наиболее полной мере были готовы и способны располагать своими правами, строить свои правотребования исходя из такого осознания своих свобод, которое налагает на власть повышенные обязанности и ответственность. Этот аспект отношений между личностью и государством был всесторонне исследован Кантом, Фихте и Гегелем, нашедшими для его анализа глубокие рефлексивные основания. В более поздний период этой проблеме уделяли внимание представители разных школ философии права. Например, М. Штирнер пишет: больного государства единственный путь спасения эаклю-тся в поддержке развития человека. Если в данном случае человеком разуметь ... понятие "человека", то ... "больное" ударство, действительно, оправится, когда окрепнет "челок , ибо чем сильнее влюблены единичные в "человека", тем выгоднее для государства. Но если отнести это к единич-му лицу, ко "всем" ... то это значило бы приблизительно едующее: для больной шайки разбойников единственный ь к спасению заключается в том, чтобы среди нее появились и процветали честные граждане! Но это погубило бы разооиническую шайку как таковую, и так как она это Понимает, то она. напротив, готова расстрелять всех, кто имеет предрасположение стать "порядочным человеком"»⁹⁵. В этом пассже при всей его видимой простоте «свернуты» весьма серьезные положения высокой степени общности. Они могут быть прояснены в интерпретациях, основанных на рефлексивной традиции.

1. Для «спасения больного государства», т.е. для выхода общества из глубокого кризиса, ставку действительно надо Делать на человека, но при этом необходимо трезво сознавать Что в тяжелой социальной ситуации, как никогда, весьма распространены «типы деятелей» (П. Бергман, Т. Лукман) при-

Штирнер М. Единственный и его собственность. Харьков, 1994. С. 188.

менительно к которым лозунг о «поддержке развития человека», понятый тотально (всех и каждого в его индивидуальном качестве), оборачивается «развитием» тех негативных качеств, носителями которых они являются в обществе. Для них расширение гражданских свобод представляет не правовую ценность, а благоприятное условие для антиправовых деяний, для манипулирования своими правами и свободами с целью избежания заслуженного преследования и наказания. Именно поэтому общественная опека, пестование и защита должны быть обращены к человечному в человеке, а не к его «дурной единичности». (Как верно заметил Дж. Ролз, «справедливость – это счастье в соответствии с добродетелью»⁹⁶.) В «философии права» Гегеля дается рефлексивное обоснование этой истины. Гегель говорит о том, что правовая защита «дурной единичности» не есть защита индивидуальности как человеческой ценности, а как раз-таки наоборот – нарушение права и попутно способствование разложению общественного порядка и нравов.

2. Однажды сформировавшиеся в обществе противоправные структуры обладают способностью к укоренению, к автономи-зации и к подавлению всех нормальных общественных структур, поскольку их функционирование связано с культивированием деликтного, криминального, вообще антисоциального типа личности. В результате уничтожение этих структур или изоляция их отдельных представителей не дают ожидаемого результата, так как сам «тип деятеля» антиправовой ориентации сохраняется, культивируется и воспроизводится. Поэтому, видимо, существует некий качественный предел общественного нездоровья, перешагнув который, общество объективно не в состоянии защитить права человека только правовыми средствами прямого действия. В подобной социальной ситуации особое внимание должно уделяться правовой защите культуры, т. е. стимулированию, мобилизации всех возможных средств, имеющихся в ее распоряжении, для возвращения обществу «человеческого облика». Законодатель должен обращаться к исполнительной власти с настоятельными требованиями первоочередного обеспечения сферы образования, просвещения, культуры. Но это не значит, что все должно сводиться только к государственному попечительству этих сфер. Другая

62

сторона вопроса состоит в том. что права и свободы личности должны содержать в себе индивидуально-обязывающую модальность, ориентирующую человека на ответственное к ним отношение, на готовность их отстаивать и на развитие способности самостоятельно ими располагать во благо себе и обществу.

С учетом всех приведенных рассуждений становится понятным, почему вопрос об обязанностях человека даже по отношению к самому себе в контексте защиты и соблюдения его неотъемлемых прав выливается в конфликт между принципом свободы личности и альтруистическими канонами естественного права, выражающимися в формуле «право на достойное существование». В правотворческих ситуациях проецирования, переноса норм и принципов международного («высокого») гуманитарного права во внутреннее, национальное право в этой связи рано или поздно встает вопрос о конкретизации основных параметров «достойного существования», т. е. о юридизации данного понятия. Это подводит нас к анализу второго блока правотворческих проблем.

Проблемы второго смыслового блока могут быть сформулированы следующим образом.

1. В чем состоит собственно правовая компетенция (каковы границы права) в области обеспечения неотъемлемых прав человека, особенно если речь идет о праве на достойное существование?

2. Может ли являться предметом правового регулирования соблюдение субъектом прав человека в отношении самого себя? Имеет ли он право на саморазрушение наркотиками, на эвтаназию, если рассматривать ее как субъективное право суицидально настроенного человека предоставлять право на убийство [пусть и по личной своей просьбе) кому-либо? И как «вписываются» [Добровольное бродяжничество, проституция, наркомания ► концепцию права на достойное человека существование?

, И если в том или ином национальном праве они запрещены, то не затрагивает ли этот запрет права человека на свободу?

3. Каковы методологические и мировоззренческие принципы юридизации понятия «право на достойное человека существование»?

4. Каковы правотворчески значимые смыслы понятия «достойное существование» и есть ли для него юр ид и чес к и-операциональные эквиваленты?

Заметим, что в первые два вопроса «упираются» правотворческие проблемы, связанные с широким спектром острых смысложизненных коллизий, находящихся на грани морали и права (эвтаназия, аборты, наркомания, сексуальное насилие, проституция, сексуальные извращения). Два последних вопроса относятся преимущественно к области правоотношений, входящих в компетенцию гражданского, трудового, административного права, т. е. это комплекс не смысложизненных, а жшнеобеспечительных проблем. Конечно, проведенное разделение весьма условно, но может иметь определенное методологическое значение.

Начнем с проблемы юридизации понятия «достойное существование». В формальном смысле «достойное человека существование» достаточно просто разлагается на юридически-операциональные компоненты и юридизируется согласно общепринятым стандартам социального благополучия: это объективно-статистические параметры, во-первых, человеческой жизнедеятельности (средняя продолжительность жизни, детская смертность, заболеваемость по отдельным нозологическим единицам и т. д.), во-вторых, социальных условий жизнеобеспечения (прожиточный минимум, «черта бедности», средние показатели обеспеченности по различным категориям благ на «душу населения», экологические условия и др.). Однако проблема юридизации понятия «достойное человека существование» формально-статистическим аспектом не исчерпывается. Смысл этого термина должен содержать в себе более широкие социокультурные контексты, выражать гуманистическую концепцию человеческого бытия в обществе.

Во Всеобщей декларации прав человека указывается: «Каждый работающий имеет право на справедливое и удовлетворительное вознаграждение, обеспечивающее достойное человека существование для него самого и его семьи и дополняемое, при необходимости, другими средствами социального обеспечения» (п. 3 ст. 23); «Каждый человек имеет право на такой жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и необходимое социальное обслуживание, который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи, и право на обеспечение на случай безработицы, болезни, инвалидности, вдовства, наступления старости или иного случая утраты средств к существованию по независящим от него обстоятельствам (курсив мой.– И. М)» (п. 1 ст. 25). В по

следующих документах такого рода прослеживается тенденция к более расширительному толкованию права на достойное человека существование и усилению в нем мотивов субсидиарное™, патронирования и октроирования.

Так, в Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах говорится: «Участвующие в настоящем Пакте государства признают право каждого на достаточный жизненный уровень для него самого и его семьи, включающий достаточное питание, одежду и жилище, и на непрерывное улучшение условий жизни (курсив мой.– И. М.). Государства-участники примут надлежащие меры к обеспечению осуществления этого правила, признавая важное значение в этом отношении международного сотрудничества, основанного на свободном согласии».

Если статьи этой рубрики в Декларации содержат, как само собой разумеющееся, указание на источник достойного существования (вознаграждение за работу), то в Пакте право на труд (ст. 7) никак не связывается с правом на «достойный жизненный уровень» и «непрерывное улучшение условий жизни» (ст. И), хотя речь идет прежде всего о тех категориях населения, которые не имеют гарантированного собственнос-стью дохода. Кроме того, если в Декларации субсидиарное обеспечение «для поддержания здоровья и благосостояния» предполагается в случаях экстремально-бедственных, то Пакт этого условия не содержит. При подобном подходе человек как бы «изымается» из реальной социально-культурной среды и представляется в качестве некоего условного статистического индивидуума – объекта социальной опеки и патронирования. Но вне экстремальных ситуаций, указанных в ст. 25 Декларации (когда субсидиарная помощь оправдана, необходима), социальная опека, октроирование права на достойное существование делают человека зависимым, несамостоятельным и могут рассматриваться как формальный способ компенсации существенных изъянов системы (экономической, социальной, политической), не способной решить главную гуманитарную задачу – вовлечения человека в активную жизнь, включения в социальность.

Очевидно, что для такого, попечительски-покровительственного, подхода совершенно неорганичны мотивы индивидуально-обязывающей модальности в области прав человека. Законодатель как бы «оберегает» человека от посягательств на его свободу

выбора способа жизнеобеспечения и лишь кратко констатирует, что он имеет обязанности перед обществом. В текстах статей международного гуманитарного права эта констатация логически не связана (или связана лишь косвенно) с постановкой вопроса о праве человека на достойное существование. Казалось бы, хорошо уже то, что вообще на высоком международном уровне мировое сообщество законодательно утверждает это неотъемлемое право человека. Но в тех случаях, когда в таких нормах нет даже упоминания о том, чем со стороны самого человека должно быть обеспечено это достойное существование, человек неизбежно предстает как «объект» (опеки, патронирования и т. д.), но не как самостоятельный, деятельный, достойный субъект. Однако нельзя не учитывать, что тот угол зрения, под которым права личности представлены в контекстах «высокого» гуманитарного права, играет большую роль в формировании образа человека в правовой картине мира. Кант в свое время показал, что гарантии счастья не входят в компетенцию права, оно может только способствовать человеку стать достойным счастья, а это условие выполнимо лишь в том случае, если законодательное декларирование права человека на достойное существование включает в себя индивидуально-обязывающую модальность.

Анализ основных идей современной философской антропологии дает основания для заключения о том, что духовным ориентиром эпохи должен стать деятельный человек ■– это определяет судьбы прогресса. К. Н. Любутин анализирует этот аспект современных взглядов на человека следующим образом: «Как полагал М. Хайдегтер, антропология сегодня выражает главную тенденцию в отношении человека к самому себе... Она показывает то, что человек может и должен в качестве действующего существа (курсив мой.– И. М)»; «Аналогичные идеи развивает видный представитель "культурной" антропологии М. Ландманн. Он указывает на известную эволюцию самой философской антропологии: возникнув как концепция индивида, она превращается в концепцию культуры, ибо поднимается до истолкования человека в качестве творца и творения культуры»⁹⁷. Антроподицея XX в. разворачивается в альтернативах традиционной нравственности и имморализма, то

1 Любутин К. Н. Человек в философском измерении: от Фейербаха к Фромму. Псков. 1994. С. 66, 63.

талитарного порядка и свободного самосовершенствования пассивного потребительства и творчества. В этой, имеющей глобальный характер ситуации право способно сыграть духовно-ориентирующую роль, которую Вл.Соловьев называл «нравственной задачей права»: придавая правам человека индивидуально-обязывающую модальность, законодатель нацеливает человека на творчески-активное претворение принципов правового гуманизма и делает тем самым личность центральной фигурой правотворческого процесса.

Однако это не единственная причина, по которой, на наш взгляд, внутренняя логика такой юридической конструкции, как право на достойное существование, должна содержать индивидуально-обязывающую модальность. Вторая существенная причина лежит в другой плоскости и требует достаточно сложной аргументации совершенно иного характера. Но обойти вниманием этот аспект проблемы мы не считаем возможным. Начнем с того, что Кант одной из основных функций права в общественном прогрессе считал сохранение должной меры антагонизма между людьми как эффективного стимула к их самосовершенствованию в конкуренции между собой. Самый существенный аргумент Канта состоит в том, что реализация заложенных в человеке способностей культурного развития требует от него больших затрат сил, энергии, трудов и забот, на которые человек не пойдет без особых на то оснований и побудительных мотивов. В XX в. эта тема получила новое смысловое развитие. Действительно, вхождение в культуру, активное ее освоение, соблюдение ее правил и тем более участие в ее поддержании и развитии требуют от индивида значительных усилий, самоограничений, а следовательно, и соответствующих стимулов, побудительных мотивов, культурно-ориентированных импульсов.

К. Юнг показал всю сложность человеческого вхождения в культуру и сохранения ее ценностей в обществе и в душе современного человека, исследовав архетип «Тени». Этот архетип Юнг определяет как то присутствующее в подсознании (в бессознательном) содержание, которое человек отказывается в себе признать⁹⁸, поскольку в силу культурных условностей эту сумму влечений и импульсов, инстинктов и инсайтов

принято рассматривать как нечто неприемлемое, зазорное, «низменное» и подлежащее сокрытию, непристойное. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что в число «теневых» элементов входят природные потребности и влечения, на которых держится сама жизнь. Тем не менее они признаются неприличными в цивилизованном обществе. Открыто обнаруживать их, а тем более подчиняться и предаваться им нельзя. Сложившийся объективно, в ходе культурного генезиса архетип Тени, представляющий собой жесткую систему ограничений, призван на подсознательном уровне нейтрализовать естественные, природные влечения человека, дабы последние не вступали в конкуренцию с культурой, тем более что подчинение им не требует тех тяжелых преодолений и специальных усилий, с которыми связаны многие виды культурной деятельности. Кроме того, согласно теории сублимации 3. Фрейда подавление природных (сексуальных в широком смысле) импульсов создает сублимативный потенциал всех типов культурной деятельности.

Как метко выразился А. Франс, «к добродетели надо принуждать». То, что многие нормы национального права разных стран содержат требования соблюдать чисто внешние традиционные формы представительства (поведения в обществе), радикально настроенные субъекты склонны трактовать как некие архаизмы и, более того, как ущемление прав личности на свободное самовыражение. Однако, как видно из приведенных рассуждений, все не так просто, и на поверку может оказаться, что многие кажущиеся излишне пуританскими и устаревшими правовые нормы, регламентирующие поведение людей, глубоко связаны с фундаментальными, архетипными человеческими мотивациями и в силу этого служат охране тех основополагающих потребностей человека, на защиту которых он имеет право. Хотя, действительно, в правосознании некоторых групп населения они могут трактоваться как дань «устаревшим» традициям, официозу и тоталитарным порядкам. Но это если говорить о конкретных нормах национального права, регулирующих чисто внешние формы поведения. Что же касается проблемы формирования стандартов международного гуманитарного права, содержащих наиболее общие инварианты индивидуально-обязывающей модальности, то думается, что без последних вообще невозможен перевод понятия «до

стойное существование» в такие правотворчески значимые формулы, которые не сводились бы к объективистским, статистически звучащим, индифферентным к особенностям национальной культуры параметрам социального благополучия. Это связано прежде всего с тем, что живым носителем культуры и присущих ей специфических критериев достойного существования является человек', и только из него они могут быть «извлечены», в нем поддержаны и развиты. И нет ничего антигуманного в том, что общество обращается к человеку не только с намерением и юридически гарантированной готовностью создать необходимые условия для его достойного существования (за это отвечает государство), но и с требованием использовать эти условия (за это никто, кроме самого человека, отвечать не может). «Свобода есть духовный воздух для человека; но для недуховного человека она может стать соблазном и опасностью. Культура без свободы есть мнимая культура, праздная видимость ее; но некультурный человек обычно воспринимает ее как "право на разнуздание" или как призыв к произволу»?.

А. Бергсон рассматривал влияние внешнего правового обя-зывания на формирование внутренних мотиваций самообязы-вания и оценочных критериев человеческого поведения следующим образом: «Общество, внутренне присущее каждому, из своих членов, обладает требованиями, каждое из которых, и большое и малое, выражает целостность его жизненной силы. Человеческое общество – это совокупность свободных существ... Навязываемые обществом обязанности, позволяющие ему существовать, вводят в него упорядоченность, которая просто сходна с неуклонным порядком явлений жизни. Тем не менее все способствует тому, чтобы заставить нас

А. П. Семитка совершенно справедливо утверждает: «Развитое, классическое право –это пронизывающий все поры гражданского общества фундаментальный механизм защиты свободной, автономной личности от произвола любого другого человека, от произвола коллектива и государства...– формальная, равномерная, справедливая защита личности, причем защита не октроированная, т.е. данная "сверху" правительством, а имманентная, вырастающая из самой личности..» (Семшпхо А. П. Правовое сознание и личность: мифологические истоки и социально-экономические предпосылки прав человека в культуре //Актуальные вопросы правоведения. Екатеринбург. 1992. С. 7.

1 Ильин И. А. Путь к очевидности. Собр. соч. М. 1994. Т. 3. С. 510.

верить, что эта упорядоченность близка к упорядоченности в природе... Нарушение социального порядка приобретает, таким образом, противоестественный характер; даже если оно часто повторяется, оно производит на нас впечатление исключения, которое для общества – то же, что урод для природы»⁹⁹. Но если в обществе ослабевают традиционные устои социального порядка, а социальное уродство становится предметом хабитуализации (происходит парадоксальная адаптация граждан к отклонениям от моральных норм, к нарушению законов), то легитимация прав и свобод человека приобретает крайне противоречивый характер. Анализируя современные концепции социальной тотальности, А. В. Гайда пишет: «В основе кризиса легитимации лежит кризис мотиваций, который Хабермас понимает как "разногласие между потребностью в мотивах, с одной стороны, и предложением мотива со стороны социокультурной системы – с другой"»¹⁰⁰. Что в этой ситуации общество может предложить для удовлетворения мотивационного дефицита? Стало общим местом утверждение о том, что в стихии рынка из хаоса мотиваций индивидуальной выгоды и пользы самопроизвольно формируются устойчивые структуры социального порядка, а в сознании граждан постепенно происходит седиментация (оседание, закрепление) соответствующих мотиваций. Большие надежды возлагаются также на религию и церковь. Особая роль в решении этих социальных проблем принадлежит праву. Как было убедительно показано Кантом, Фихте, Шеллингом, Гегелем, право обладает колоссальным мотиваци-онным потенциалом, поскольку является необходимым условием самосознания, субъективности вообще, а правовые ограничения лежат в основе самого феномена свободы. Осознание правовых норм сообщает деятельностиым мотивациям человека ту определенность, которая избавляет его от бремени мучительных рефлексий о должном и запретном, помогает противостоять антисоциальным влечениям, вожделениям и страстям, делающим его похожим на «осажденную крепость».

От того, что общество предъявляет личности требования, относящиеся к соблюдению ею человеческих прав по отноше

нию к самой себе, жизнь не становится более тривиальной, ее экзистенциальный план не выхолащивается. Инициированная правовым обяэыванием хабитуализация «порядочности» в отношении себя удерживает человека от рутинизации собственных слабостей и пороков, от пренебрежительного отношения к необходимым для нормальной жизни общества нормативам цивилизованности его граждан. Кроме того, «задний план опривыченной деятельности предоставляет возможности переднему плану для рассуждения и новаций... Предусматривая стабильную основу протекания человеческой деятельности с минимумом затрат на принятие решений... хабитуализация освобождает энергию для выбора и новаций»¹⁰¹. Это высказывание полностью совпадает по смыслу с идеями Канта и Фихте о роли правовых ограничений не только в расширении границ практической свободы человека, но и в высвобождении его сил и душевных потенций для самосовершенствования и свободного творчества.

Отсутствие или слабая проявленность индивидуально-обязывающей модальности в нормах международного гуманитарного права в конечном счете снимает с государства львиную долю ответственности за обеспечение неотъемлемых прав человека, хотя бы на том основании, что число «желающих» воспользоваться ими ограничено кругом тех, кто по своим личностным параметрам способен освоить массив предоставляемых обществом (и государством) возможностей свободной самореализации. А круг этот, особенно в условиях общественного кризиса, имеет энтропийную склонность катастрофически сужаться. Но не только в дестабилизированном обществе существует проблема эффективности норм гуманитарного права, поскольку основная задача состоит в том, чтобы юридически декларированные права и свободы не превратились из гарантий личностной автономии гражданина в зону его отчуждения и, следовательно, в условие использования человеком этих правовых благ во вред себе и во зло другим (первое всегда влечет за собой последнее, потому что люди в обществе взаимосвязаны не только внешне, практически, но и внутренне, экзистенциально). Эта дилемма выглядит «вечной» для

Бергер П., Лухман Т. Указ. соч. с. 91.

цивилизованного общества, но ей присущи постоянное внутреннее движение, трансформация содержания. Если в традиционном обществе надобность в правовом регулировании тех общественно значимых моментов в поведении человека, которые требуют самообязывания, весьма мала, то в индустриальном, высоко технизированном и урбанизированном социуме с его высоким индексом отчуждения, влекущим за собой возрастание преступности, рост числа различных типов антисоциального поведения, взоры общественности неминуемо обращаются к праву. Но в праве есть свои священные принципы, к которым относится запрет «насильственного» принуждения к добродетели и установления неких обязательных параметров цивилизованности граждан.

Круг замкнулся? Однако есть основания полагать, что многие парадоксы гуманитарного права лежат в области определения понятий и возникают в результате инерции правового мышления, своего рода юридических стереотипов. Почему, например, образованность, почитавшаяся личной добродетелью в эпоху Возрождения (в силу ее относительной раритетности), продолжает считаться таковой и в XX веке, т. е. в эпоху суперразвитых систем коммуникации и информационной культуры? Уровень, которого достигла цивилизация в подавляющем большинстве стран мира, дает все основания считать эту, в прошлом редкую, добродетель социальной нормой и потому обязанностью человека. Этот ход рассуждений вполне применим ко многим «добродетелям», которые могли считаться таковыми в средние века из-за отсутствия в обществе достаточного экономического и культурного потенциала для их обеспечения и реализации.

Конечно, процесс «разжалования» добродетелей в ранг общепринятых и обязательных норм социального поведения не может быть досконально распланирован, подробно расписан и представлен в соответствующие инстанции как некоторая конкретная программа, но он должен найти свое место в современном правовом мышлении, встроиться в ментальные структуры правотворчества как методологический принцип, на который может опираться законодатель. Современное цивилизованное, находящееся на достаточно высоком уровне экономического и культурного развития общество не имеет иных

средств для преодоления той зоны отчуждения личности, которая превращает юридически гарантированные границы индивидуальной автономии в сферу саморазрушения, ухода в наркотический мир иллюзорного существования, социального иждивенчества и деликтной антисоциальности, кроме поиска необходимой меры взаимного соответствия между общепринятыми императивами человечности и имеющимися в обществе возможностями их обеспечения и реализации. В противном случае всегда будут оставаться «лишние люди», которым общество ничего не может дать, потому что ничего с них не требует. Эта постановка вопроса выводит нас к третьему смысловому блоку проблем гуманитарного права, связанных с определением приоритетных ценностей, прав и свобод.

Все «естественные» права человека коренятся в культуре, а не в его «природе». Право с этой точки зрения содержит в себе огромные потенциальные возможности, без своевременной реализации которых невозможен социальный прогресс. Г. В. Мальцев, рассматривая роль права в развитии современной цивилизации, приходит к выводу, что «у человечества есть шансы не просто сохранить себя, но переустроить всю свою жизнь таким образом, чтобы в будущем мир вышел на высочайший уровень цивилизации, ощутил в полной мере свою целостность и единство...»¹⁰². С.С.Алексеев глубоко и всесторонне разрабатывает тему правового гуманизма, гармоничного сочетания идей естественного права и концепций общественного прогресса. Он считает: «...право во все большей мере проявляет себя как эффективный общесоциальный регулятор, способный с юридической стороны обеспечивать реализацию ценностей цивилизации, гуманизма, культуры, морали»¹⁰³; «...центральным пунктом, ключевым звеном является то, что с известной долей условности может быть названо "очеловечивание", "приватизация" права... Право должно превратиться в правовую систему, где приоритет принадлежит воле и интересам человека»¹⁰⁴.

Современные правоведы, исследующие проблемы международного гуманитарного права в философском ключе, конструируют принципиально новый тип интерпретаций идеи общечеловеческого характера правотворчества, основанный на планетарной модели развития права. Например, Г. В. Мальцев, творчески развивая идеи русских философов-космистов Н. Ф. Федорова и В. И. Вернадского, считает, что «научной и философской основой универсального правосознания людей может стать учение о ноосфере, а также, вероятно, переосмысление на базе новейших естественно-научных и общественных знаний идеи естественного права и естественной справедливости... указывающих на меру и нормы, с которыми должен считаться человек, стремясь установить сбалансированные отношения между обществом и природой, обеспечить равновесие и гармонию в их взаимодействии... В свете нового мышления предстоит глубоко осмыслить само понятие прав человека, значительно обогатить нашу концепцию прав человека. Согласно этой концепции права человека – явление естественно-историческое. Это значит, что они возникают и развиваются на основе природной и социальной сущности человека с учетом исторической динамики общества, постоянно изменяющихся условий человеческого бытия»¹⁰⁵.

Н. Неновски тоже обращается к планетарному аспекту: «Права человека являются специфической глобальной проблемой. Они занимают место в расширенном каталоге глобальных проблем человечества... Объясняется это тем, что права человека сами особым образом отражают и синтезируют все глобальные проблемы. Каждая глобальная проблема или принимает форму определенного права человека, или становится его целью, его объектом воздействия»¹⁰⁶. Итальянский ученый У. Черони глубоко уверен в том, что «сейчас планетарный компонент включен в объективную структуру фундаментальных проблем человечества. Он не может не проникать в состав прав человека. Никто не будет чувствовать себя уверенным

в пользовании собственным правом на мирную жизнь, если другие члены рода человеческого не будут иметь такую же уверенность. Равенство становится компонентом свободы, а ответственность предстает и как долг, и как право»¹⁰⁷. Эти современные концепции на новой научной основе развивают с учетом актуальных исторических реалий идеи Канта и Фихте о роли права в совершенствовании общества, в воспитании человечества, в сплочении его в единое содружество народов.

В русле идей Фихте о праве человека на культуру рассматривают современные правоведы проблему ценностных приоритетов в действующей доктрине международного гуманитарного права. Так, если все едины во мнении о том, что «культурные права являются составной частью каталога основных прав граждан»¹⁰⁸, то У. Черони доказывает, что «во главе идеальной таблицы прав человека сегодня нужно поставить право на культуру»¹⁰⁹. Думается, что наиболее сильным аргументом в пользу этой точки зрения [кроме всех многочисленных и в большинстве своем достаточно очевидных доводов) является формула Хебеля, согласно которой «наиболее свойственной для культуры функцией является определение смысла жизни и поддержание мотивации к ее продолжению»¹¹⁰.

Априорно ясно, что право на жизнь – основополагающее естественное право человека, но неотъемлемым и священным его делает культура. Более того, сами мотивации поддержания жизни и ее достойного обеспечения, т. е. индивидуальные, обращенные к самому себе императивы правотребования и правопритязания на жизнь как благо, имеют своим стержнем и основанием смысложизненные ориентиры, источником которых является культура. Именно поэтому «культура есть величайшая ценность в мире и, следовательно, обладает высшим правом»¹¹¹. Священные, неотъемлемые права человека на жизнь, собственность и т. д. (перечень может быть достаточно

Черони У. Права человека. Демократия. Светская этика // Права человека в истории человечества и в современном мире. С. 56.

2 Арумева Е. Декларация прав человека и культурные права граждан

НРБ // Там же. С. 9s.

3 Черони У. Указ. соч. С. 57.

обширным – важна суть) в условиях современной технизированной цивилизации неизбежно утрачивают атрибутивное свойство «естественных» – это понятно и с точки зрения ментальных тенденций современного мировосприятия. В понятии «естественного» применительно к правам человека сохраняются архаичные интенции вожделеющего к природоподоб-ному жизненному порядку сознания. Представления о «естественных» правах имманентно содержат в себе установку на их постоянство, незыблемость и поэтому независимость от меняющихся социальных обстоятельств. Этот скрытый в предикате «естественности» смысл весьма активно работает в современном правотворческом сознании, фиксируя его на незыблемости сформировавшихся в весьма далеком прошлом критериев и внутренних пропорций дозволенного и должного, прав и обязанностей. Последнее, как уже отмечалось, препятствует переведению той или иной давно ставшей практической, экономически, технологически и культурно вполне обеспеченной, социально требуемой утилитарной нормы из разряда приватных добродетелей (которыми индивид может и пренебречь) в правовой императив, в общепринятую альтруистическую обязанность по отношению к обществу и к самому себе.

Не стоит забывать, что право «дарует» только то, что можно отнять (в том числе и у самого себя). «Свобода не просто "даруется" сверху: она должна быть принята, взята и верно осуществлена снизу. Дарованная сверху, она может стать "напрасным даром": внизу ее недооценят, неверно истолкуют и употребят во зло. Человек должен понять ее природу: ее правовую форму, ее правовые пределы, ее взаимность и совместность, ее цель и назначение; мало того, он должен созреть для того, чтобы верно осознать ее нравственные и духовные основы. Если этого не будет, то он превратит свободу в произвол, в "войну всех против всех" и в хаос. И трагедия ее утраты начнется сначала»¹¹². Обязывая, право (если его нормы соответствуют социальной необходимости, а права человека именно таковы) способствует формированию в человеке таких внутренних структур самообязывания, которые делают предоставляемые ему права действительно неотъемлемыми и гаран

тированными, поскольку наряду с внешними, властными формами их защиты складываются наиболее надежные, внутренние гаранты. Универсальная формула правового идеала «освобождение через подчинение закону» реализуема только при том условии, что внешнее, властное опосредование взаимных ограничений деятельностной свободы субъектов сочетается с готовностью субъектов прибегнуть к этому опосредованию не только во внешнем правопритязаний, но и во внутреннем правотребовании, обращенном к себе. «Интеллектуально-волевые моменты процесса правового саморегулирования обычно внешне не объективируются... Именно поэтому характерным для саморегуляции является то, что деятельность субъектов по саморегулированию в принципе специально не регулируется правом»¹¹³. Но в самой сути права заложена его способность побуждать к свободной (т. е. основанной на разуме) саморегуляции. Иначе идеал права не соответствовал бы сути последнего. Кант, исследуя феномен практической свободы, определял ее как деятельность на основании разума. Любая деятельность, построенная на иных основаниях, не есть свобода. И если речь идет о деятельностной свободе в правовом смысле, то право и свобода неразрывно связаны. Здесь действует принцип «Нет правовых ограничений – нет деятельностной свободы в общественно-гражданском смысле». Это, кстати, может послужить исчерпывающим объяснением тому, что «установленные законом возможности в одних случаях традиционно именуются правами, в других – свободами... Одну и ту же правовую возможность можно характеризовать и как право, и как свободу»¹¹⁴.

Таким образом, одной из смысловых транскрипций термина «естественные права человека» может быть понятие «культурные свободы личности». Тогда есть возможность формализовать юридический смысл прав человека с точки зрения выделения «нецивилизованных типов свободы». Последние имеют место, когда человек руководствуется в своих поступках

Княгини* А. Н. Проблемы правовой саморегуляции // Актуальные вопросы правоведения. Екатеринбург, 1992. С. 28–29.

антигуманной «логикой», навязываемой ему, например, анархистскими, уголовными, корпоративными идеологиями или тоталитарными сектами. В этом случае превратно толкуемое «право на свободу» выводится за скобки культуры, а значит, и за пределы общественной защиты. Совершенно прав В. С. Нер-сесянц, утверждая, что «дозволения и запреты права как раз и представляют собой нормативную структуру и оформлен-ность свободы, границы между свободой и несвободой на соответствующей ступени исторического прогресса (курсив мой,– И. М.)»1. Необходимость учета «ступени исторического прогресса», культурной обусловленности внутренних пропорций прав и обязанностей в комплексе неотъемлемых прав человека наиболее точно выражается в понятии культурных свобод личности. Человечество так давно идет от затерянного в толще веков «естественного состояния», определяемого мыслителями прошлого то как «золотой век» (Руссо), то как царство «нормального народа» (Фихте), то как «война всех против всех» (Гоббс), что, видимо, пришла пора в полной мере осознать «естественные права» как культурные, потому что коренятся они именно в культуре, которая и есть «вторая природа», и в которую, по поэтичному определению Гегеля, дух «отпустил» человека.

«Человек имеет право на культуру» – сложная смысловая конструкция. Она включает в себя следующие основные моменты.

1. Человек имеет право на все культурные ценности – и как творец, и как потребитель, и как их защитник и гарант.

2. Человек должен в полной мере – как этого требуют условия жизни в обществе – осваивать предоставляемые ему возможности культурного саморазвития, потому что только оно формирует в нем способность полноценной реализации всех других его прав и свобод, делает их действительно неотъемлемыми, обеспеченными его собственным личностным потенциалом.

3. Гражданин имеет право требовать от государства правовых и всякого другого рода социально-культурных мер, нацеленных на защиту его права жить в обществе цивилизованных, культурных людей.

С точки зрения активного смыслообразования, присутствие в правотворческом сознании философски выращенных установок на реализацию индивидуально-обязывающей модальности в нормах гуманитарного права является источником формирования таких культурных кодов правосознания, которые, с одной стороны, препятствуют появлению скрытоманипулятив-ных форм правовой регуляции, а с другой – создают в правовом менталитете устойчивые мотивационные структуры само-обязывания.

философия правотворчества должна способствовать не только совершенствованию правового мышления законодателя, но и формированию такой правовой картины мира, в которой человек предстает как самостоятельная, суверенная, деятельная личность, нуждающаяся не в опеке и патронировании, а в культурных, экономических, политических и правовых условиях для полноценной, активной самореализации.

1Кант И, Критика чистого разума. СПб., 1993. С.63.

2 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 381.

3 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 381.

4 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 381.

51 Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.. 1994. С. 414.

6 Там же. С. 310.

7* Там же. С. 170—171.

8^ Грельч Э. Историзм и его проблемы. М.. 1994. С. 193.

Т. гК»Аис. И4-П6 Аем°КраТИИ " тоталитаризму. Собр. соч.: В 10 т. М , 1993.

9 Манхейм К. Указ. соч. С. 436.

10* Там же. С. 292. '

11 Там же. С. 415.

12 Ермолов Ю.А. Манипуляция личностью: смысл, приемы, последствия. Екатеринбург. 1995. С. 196.

13 Мандельштам О. Слово и культура. М-, 1987. С. 109.

14 Мандельштам О. Слово и культура. М-, 1987. С. 109.

15 Цит. по: Сопер П. Основы искусства речи. М„ 1992. С. 389.

Анпшло» Г. А. а др. Ука* соч. С 17.

16 Рикер П. Указ. соч. С. 25. 7 Там же. С. 27.

17 Рикер П. Указ. соч. С. 25. 7 Там же. С. 27.

18Княгинин К. И. Юридическое технологическое знание // Юридиче екая наука в свете новых задач. Свердловск, 1990. С. 59.

19 Грязин И. Указ. соч. С. 20.

20 Хотя надо отметить, что нет жесткого водораздела между гносеологическим и деятельностиым. социально-контекстуальным подходами

21 Гадамер Г.-Х. Истина и метод. М.. 1988. С. 338.

22 Цит. по: Никифоров Б. С. Латинская юридическая фразеология. М.

23Княгинин К. И. Юридическое технологическое знание // Юридиче екая наука в свете новых задач. Свердловск, 1990. С. 59.

24 Карбонье Ж. Указ. соч. С. 312.

251 Курс теории права и государства / Под ред. И.П.Марова. Тюмень. 1994. С. 318.

26 Карбонье Ж. Указ. соч. С. 312.

27 Карбонье Ж. Указ. соч. С. 312.

28 Карбонье Ж. Указ. соч. С. 312.

29 Лившиц Р. 3. Теория права. М., 1994. С. 145.

30179 3 °бЩа" те°Рия пРма м государства / Под ред. В. В. Лазарева. С. 176—

31 Теория государства и права / Под ред. В. М. К орел ьс к о го, В. Д. Пере-валова. Екатеринбург, 1996. w е

32 Лившиц Р. 3. Теория права. М., 1994. С. 145.

33 Лившиц Р. 3. Теория права. М., 1994. С. 145.

34 Алексеев С. С. Общая теория права. Т. L С. 306.

35 Алексеев С. С. Общая теория права. Т. L С. 306.

361 Там же. С. 307.

37 Там же. С. 309.

38s Керимов Д. А. Философские проблемы права. М.. 1972. С. 134.

39 Керимов А- Л- Культура и техника законотворчества. М„ 1991. С. 16, 23.

40' Гряэин И. Указ. соч. С. 27.

41 Семилисо А. П. Правовая культура социалистического общества: сущность, противоречия, прогресс. Свердловск, 1990.

42Поляков С Б. Принципы законодательства Бентама против миража Правового государства. Пермь. 1993.

43 Курс теории права / Под ред. И. П. Марова. С. 72.

44 Леушин В. И. Правотворческая практика как форма познания социальных закономерностей // Теоретические проблемы юридической практики. Тарту. 1990. С. 9—10.

45* Там же. С. 74—75.

46 Курс теории права / Под ред. И. П. Марова. С. 72.

47 Общая теория права и государства / Под ред. В.В.Лазарева. С.93.

48 Общая теория права и государства / Под ред. В.В.Лазарева. С.93.

49 Теория права и государства / Под ред. Г. Н. Манова. С. 80.

Теория права и государства / Под ред. Г. Н. Манова. С. 37.

Общая теория права и государства / Под ред. В. В. Лазарева. С 93—9-1

50 Законодательство РФ: теоретические вопросы, проблемы и перспек-вы: круглый стол // Государство и право. 1992. № 10. С. 8—9.

51 Соловьев Э. Ю. Прошлое толкует нас Очерки по истории философии И культуры. М., 1991. С. 416.

52 Там же.

53 Теория государства и права /Под ред. В. М. Корельского. В. Д. Пере-валова. С. 226.

54 Венгеров А. Б. Теория государства и права. Ч. 2: Теория права. М., 1996. Т. 1. С. 105.

55 Раянов Ф. М. Введение в правовое государство. Уфа, 1994. С. 46.

56 Там же. С. 50.

* Поздняков Э. А. Указ. соч. С. 195.

57 Венгеров А. Б. Теория государства и права. Ч. 2: Теория права. М., 1996. Т. 1. С. 105.

58 Раянов Ф. М. Введение в правовое государство. Уфа, 1994. С. 46.

59 Там же. С. 50.

* Поздняков Э. А. Указ. соч. С. 195.

60Белых B.C. Сущность права: в поисках новых теория или «консерватизм* старого мышления? // Рос. юрид. журнал. 1993. №2. С. 58.

61 Неноески Н. Право и ценности. М, 1987. С. 20.

62Белых B.C. Сущность права: в поисках новых теория или «консерватизм* старого мышления? // Рос. юрид. журнал. 1993. №2. С. 58.

631 Там же. С. 51

64 Белых В. С. Указ. соч. С. 56.

65 Бергер П., Лухыан Т. Указ. соч. С. 17.

66 Явич Л. С. Указ. соч. С. 64.

67 Явич Л. С. Указ. соч. С. 64.

68С. 5—6.

69 Явич Л. С. Указ. соч. С. 64.

70 Шеллинг Ф. В. Соч. Т. L С. 456.

71 Там же. С. 447.

72 Шеллинг Ф. В. Соч. Т. L С. 456.

73 Там же. С. 447.

74 Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995. С. 214.

75 Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995. С. 214.

76 ФшстеИ.Г. Сон. T.2. С.175—176.

77 Там же. С. 577, 583.

78 Шеллинг Ф. В. Соч. Т. L С. 452.

791 Так ж«. С. 457.

80 Шеллинг Ф. В. Соч. Т. L С. 452.

81 Шеллинг Ф. В. Соч. Т. L С. 452.

821 Так ж«. С. 457.

83 Так же. С. 458.

Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. С. 117, Там же. С. 349. Там же. С. 459—461.

84 Крылов Н. Б. Правотворческая деятельность международных организаций. М.. 1986. С. 24.

85Колдаева И. П. К вопросу о роли идеологических факторов в право-образовании // Теория права: новые идеи. М, 1995. Вып. 4. С. 40.

86' Ролз Дж. Указ. соч. С. 222.

87 Кант И. Критика практического разума. СПб. 1995. С. 442—468.

88' Ролз Дж. Указ. соч. С. 222.

89 Виндельбанд В. О свободе воли // Виндельбанд В, Избранное: Дух и история. С. 577—578.

90 Кант И. Критика практического разума. СПб. 1995. С. 442—468.

91Колдаева И. П. К вопросу о роли идеологических факторов в право-образовании // Теория права: новые идеи. М, 1995. Вып. 4. С. 40.

92Колдаева И. П. К вопросу о роли идеологических факторов в право-образовании // Теория права: новые идеи. М, 1995. Вып. 4. С. 40.

93 Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. С. 461.

94 Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. С. 461.

95 Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. С. 461.

96 Ролз Дж. Указ. соч. С. 273.

97 Юнг К. Аналитическая психология. СПб., 1994. С. 131.

98 Юнг К. Аналитическая психология. СПб., 1994. С. 131.

99 Бергсон А. Два источника морали и религии. М., 1994. с. 7—9.

100 ГайдаА.В. «Неомарксистская» философия истории. Красноярск. 1986 с. 177.

101 Бергсон А. Два источника морали и религии. М., 1994. с. 7—9.

102Мальцев Г. В Навое мышление и современная философия прав человека //Права человека в истории человечества и в современном мире. М_ 1969. С 35.

103 Алексеев С. С. Теория права. 2-е изд 1995. С. 185.

104 Алексеев С. С. Теория права. С. 218.

105 Мальцев Г. В. Указ. соч. С. 38.

106 Неновски Н. Новые реальности в мире и права человека // Права

107 Мальцев Г. В. Указ. соч. С. 38.

108 Неновски Н. Новые реальности в мире и права человека // Права

109человека в истории человечества и в современном мире, С. 40.

110 Цит. по: Поздняков Э. А. Указ. соч. С. 253.

111s Ортега-и-Гассет X. Указ. соч. С. 196.

112 Ильин И. Д. Путь к очевидности. Собр. соч. М., 1994. Т. 3. С. 510.

113 Ильин И. Д. Путь к очевидности. Собр. соч. М., 1994. Т. 3. С. 510.

114 Златапольский А. А. Некоторые методологические вопросы взаимоотношений личности и государства // Права человека: время трудных решений. С. 17L

Теория права и государства / Под ред. Г. Н, Манова. С. 288.

Учебное издание МАЛИ НОВА Изабелла Павловна ЮРИДИЧЕСКАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА Н ПРАВОПОНИМАНИЕ

Материалы к спецкурсу

ИД № 05184 от 27.06.01. Полписано в печать 14.05.04. Формат 60x84/16. Бумага писчая. Печать офсетная. Усл. леи. л. 5,81. Уч.-изд. л. 5,92. Тираж 400 экз. Заказ № 571

Дополнительный тираж выпускается по изданию 1999 .\

Уральская государственная юридическая академия 620066 г. Екатеринбург, ул. Комсомольская, 21. Издательство УрПОА Тел. 375-58-31

ОАО «Полиграфиста. 620151 г. Екатеринбург, ул. Тургенева. 20