§ 2.4. Эксперимент и поэтическая практика в лирике л. Мартынова: интонационно-ритмическая организация стиха

Ритм – основополагающий элемент поэтического мира Л. Мартынова, без которого он просто не мог бы существовать и держаться. Этой стороной своего творчества поэт в особенности близок А. Блоку, полагавшему, что гармония возникает посредством ритма из бесформенного хаоса, что мир – как осмысленное целое – несет в себе музыкальное начало: «Вначале была музыка. Музыка есть сущность мира. Мир растет в упругих ритмах. Ритм задерживается, чтобы потом ˮхлынутьˮ»²³.

Доминантной приметой ритмического строя произведений поэта являются повторы разных типов. Это прежде всего лексические и синтаксические повторы. Часто в границах одного стиха дважды, а то и трижды повторяется одно слово (иногда в слегка измененной форме), одно предложение (ст. «Ива», «Удача»).

Поэт часто использует повторы однородных грамматических конструкций, благодаря которым нивелируются семантические различия слов, например, словесные ряды «дремлет – внемлет», «боронила – хвалила – бранила», «свищет – блещет», «победитель – грабитель – очарователь» воспринимаются почти как ряды синонимов. Нередко прибегает он и к анафорическому связыванию смежных строчек и к синтаксическому параллелизму (ст. «Вологда», «Карпаты», «Алтай»).

Благодаря повторам Л. Мартынов обеспечивает смысловое художественное насыщение своих стихотворений. Ведь помимо обычных языковых и синтаксических связей, его произведения пронизаны комплексом «вертикальных» и «перекрестных» связей, явившихся результатом повторения целых строк, частей строк и слов.

Поэт удачно экспериментирует и с такими ритмическими элементами стиха, как членение на строки и строфы, постоянно нарушая изохронность строк: в его стихах шестистопная и даже восьмистопная строки могут соседствовать с двустопной или трехстопной. Довольно часто и строфы в стихах Л. Мартынова неоднородны: рядом с двустишием могут находиться трехстишие и четырехстишие, следующая строка может быть шестистишием, завершать или начинать стихотворение может одна строка, стоящая особняком (ст. «Из года в год негодная погода», «Любовь»).

«Текучая форма» в стихах Л. Мартынова связана главным образом с балансированием на границе дольников и трехсложников, дольников и акцентного стиха. По мнению Л.А. Жовтиса, заслуга Л. Мартынова-стихотворца в том, что он «наметил новые пути обогащения ритмической выразительности самых косных метрических форм – хореев и ямбов»²⁴. Полиметрия достигает пика своего развития в творчестве В. Маяковского. Мы встречаем ее во многих его хрестоматийных произведениях 20-х гг., в том числе в стихотворениях «Париж (Разговорчики с Эйфелевой башней)», «Сергею Есенину», «Письмо к товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и в поэмах «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо!», «Во весь голос».

Чувство формы было в высшей степени присуще и последователю В. Маяковского Л. Мартынову. Поэт свободно компонует двусложные и трехсложные размеры, причем речь идет не о произвольном коллажном соединении, а о динамическом равновесии ритма, что способствует созданию разговорной интонации.

Так, в стихотворении «Вологда» (1933  г.) поэт удачно использует сменоударный стих (в пределах одной стихотворной строки соединяются хореическая и дактилическая стопы) с цезурами: «То-то, Вологда! / Смейся, как смолода! / Тело колокола не расколото» (1, 77).

Помимо размера стиха и строфики, важным фактором ритма является рифма, – созвучие слов, занимающих фиксированную позицию, как правило, на конце стихотворных строк. «А созвучие, систематически повторяющееся в одной и той же позиции, – пишет Ю.И. Минералов, – неизбежно порождает в словесном тексте определенную ритмичность…»²⁵.

Рифмотворчество становится главной областью, в которой поэт проявляет себя в 40-е гг. Он стремится обходиться минимальным количеством созвучий. Так, например,стихотворение «Листья» (1951 г.) целиком построено на одной сквозной рифме: на панели – осатанели – зашелестели – не захотели – улетели (1, 276).

Безусловно, рифма Л. Мартынова генетически связана с экспериментами поэзии Серебряного века, в частности, с экспериментами русских футуристов 10 – 20-х гг. Поэт мастерски использует диссонансную рифму: ветер – свитер (1, 265), плавень – ливень (1, 169), очи – речи, ярче – зорче (1, 255) и др. Футуристы рекламировали диссонансную рифму в качестве «новой», но объективно она выглядит как парафраз соответствующей рифмы русского барокко ХVII в. (встречалась в произведениях З. Морштына, Г. Сковороды, С. Полоцкого, И. Величковского и др.). Л. Мартынов последовательно и сознательно использует составную рифму, включающую полнозначные слова: ладан – от лампад он (1, 88), красоты в ней – ливней (1, 161), угрожаем – дорожа им (1, 522) и др. Часто встречается в стихотворениях поэта и неточные рифмы, генетически связанные с поэзией Г.Р. Державина: тучи – лучше (2, 255), не нужно – в окружность (2, 437), отверглась – смерклось, премудро – утро(2, 421). Л. Мартынов мастерски вводит в свою поэзию монорим и рубаи, свойственные восточной поэзии (ст. «Пленный швед», «Из смиренья не пишутся стихотворенья…», «И вскользь мне бросила змея…»). Можно найти в лирике поэта и примеры использования редифной рифмы: «Ведь все-таки жизнь моя – праздник! / Хоть грозный, а все-таки – праздник! / Я буден не узник, не им я союзник, / А жизнь моя – праздник!» (1, 192).

Если суммировать сделанные наблюдения над ритмико-звуковой организацией стихотворений Л. Мартынова, можно отметить: смысл идет за мелодикой стиха, ассоциирование явлений – за подбором рифм, причем границы рифмы и звуковой инструментовки в стихотворениях поэта зачастую размыты, доминирует установка на звуковые отношения, в которых рифма то выкристаллизовывается, то исчезает. При этом звуковые повторы составляют некое звуковое поле вокруг слова, организующего систему повторов.

В заключении обобщаются основные результаты исследования и делаются следующие выводы:

1. Леонид Мартынов, будучи признанным мастером в поэзии, воспринимавшимся как самобытное явление в русской литературе ХХ в., вполне выразил культурную эпоху, к которой всецело принадлежал. Поэзия Л.  Мартынова является посредующим началом, способным связать пространственное искусство живописи с временным – музыкой, обеспечив их искомый синтез. Пришедший в русскую литературу в эпоху, когда художественный синтез был приметой культурной и литературной жизни, находящийся в творческом диалоге с поэтами и художниками первой трети ХХ в., Л. Мартынов удачно соединяет в своей портретной и пейзажной живописи поэзию и прозу, романтическое видение мира с реалистическим.

2. Л. Мартынов подобен живописцу умением выделить конкретную деталь и поднять ее до уровня глубокого обобщения, метафоричностью лирики, активным использованием символики цвета. Ему свойственна импрессионистская манера описания, акцентирование внимания на фиксирующих впечатление штрихах, с помощью которых достигается достоверность изображаемого.

Ведущий творческий метод поэта – сложно-ассоциативное преображение действительности, проявляющееся в постоянном использовании паронимической аттракции и ассоциативных метафор. Следуя футуристическому принципу лексического обновления, Л. Мартынов нашел свою неповторимую интонацию, обнаруживая смысл в корневом подобии слов.

Поэтические портреты Л. Мартынова соединяют в себе черты реализма, импрессионизма и экспрессионизма, пропагандирующего перенесение смысловой доминанты на ассоциацию, на образ-символ.

3. Создавая свои поэтические пейзажи, Л. Мартынов одухотворяет природу, с одной стороны, наделяя ее разумом человека, а с другой, – говоря о наличии высшей гармонии космоса, неподвластной ему. Поэт полагает, что природа – достойный объект художественного осмысления как величайшая ценность и тайна, при этом он особо акцентирует свое внимание на единстве макрокосма и микрокосма и на сопричастности человеческого разума всему происходящему вокруг.

Поэтические пейзажи Л. Мартынова отличаются глубокой философичностью и сложной метафоричностью. В зрелой лирике поэта широко представлены семантические оппозиции движения и покоя, неустойчивости и равновесия, для воплощения которых он обращается к природным образам стихийно-катастрофического плана, а также к моментам смены времен года.

Будучи поэтом, хорошо разбирающимся в важнейших достижениях науки и техники и увлекающимся космологией и космической физикой, Л. Мартынов создает множество импрессионистических ночных пейзажей, а также реалистический развернутый образ столицы. С другой стороны, являясь эпиком, стремящимся к философским обобщениям, поэт рисует былинный, во многом фантастический образ Лукоморья, земли счастья и высокой человечности.

4. Подлинное новаторство Л. Мартынова проявилось в его поэтических натюрмортах. Каждый предмет, каждая бытовая деталь в его стихотворениях наполняются аллегорическим смыслом, становятся психологически выразительными, пропитываются человеческой эмоцией, приобретают способность чувствовать, переживать и сопереживать лирическому герою. Поэт расширяет границы натюрморта, тесно связывает его с человеком, с окружающим миром, поэтому достаточно органично слияние этого жанра с портретом, пейзажем, интерьером и бытовой живописью.

Проанализированный нами поэтический материал показывает, что метафорическое восприятие мира, аллегоричность, совмещение реального плана с фантастическим и, наконец, ассоциативность, проявляющаяся в постоянном использовании паронимической аттракции и ассоциативных метафор, – основные стилевые доминанты поэта.

5. В творчестве Л. Мартынова проявляется богатство индивидуально-стилевых приемов поэта, который, с одной стороны, сам был смелым новатором, а с другой, творчески своеобразно переосмысливал приемы своих предшественников. Музыкальная образность занимает важное место среди творческого инструментария поэта. Поэтическую практику Л. Мартынова в этом плане характеризует чрезвычайная смелость и яркое своеобразие. Так, следуя традиции символистов, поэт использовал технику музыкального письма как эстетическое средство звучания на разных уровнях текста: лексико-семантическом, звуковом, ритмическом.

6. Рассмотрение лирики Л. Мартынова на фоносемантическом уровне, приводит нас к выводу, что в звуке поэт видел источник смыслопорождения, в котором заключается механизм инструментовки и комбинаторики как основных принципов организованности художественного целого. Основной принцип словесно-музыкального «симфонизма» Л. Мартынова – единение звука и смысла, чему способствует широкое употребление фонемных повторов, ассонансов и аллитераций. Исследование дает основание утверждать, что излюбленный поэтом и его современниками (В. Маяковским, С. Кирсановым, Н. Заболоцким и П. Васильевым) способ ассоциативного сцепления, при котором фонетическое созвучие рождает ассоциацию чисто смыслового плана, позволяет прихотливо соединять разнородные явления, обнажая тем самым новизну и странность мира. Показано, что звуковая организация стиха функциональна в создании внутренней формы художественного целого. Таким образом, Л. Мартынов создает новый конструктивный принцип смысловой организации, поэтому анализ звуковой образности и методов её создания становится необходимым условием для объективной и адекватной трактовки его произведений.

7. Проведенный в диссертации анализ поэтического наследия Л. Мартынова подтверждает, что доминантной чертой ритмико-интонационного плана его лирики являются повторы разных типов: лексические, синтаксические, фоносемантические, за счет которых произведение пронизывается комплексом «вертикальных» и «перекрестных» связей, явившихся результатом повторения целых строк, частей строк и слов; анафорическое связывание смежных строчек, синтаксический параллелизм и повтор однородных грамматических конструкций, создающий эффект грамматической однородности, благодаря которой нивелируются семантические различия слов.

8. В экспериментах в области ритмической организации поэтических произведений, как показывает исследование, Л. Мартынов следует традициям футуризма. Поэт часто нарушает изохронность строк и использует метрически разнородные фрагменты в рамках одного стихотворного произведения, вступая в своеобразную творческую перекличку с В. Маяковским и С. Кирсановым. Таким образом, вместо строгой ритмической строфики поэт выдвигает на первое место различные формы образно-ассоциативного и ритмико-синтаксического параллелизма, которые свойственны народной поэтике.

9. В ходе анализа рифмотворческой деятельности Л. Мартынова выявлено, что рифма поэта была генетически связана с экспериментами поэзии Серебряного века, в частности, с экспериментами русских футуристов 10 – 20-х гг. Л. Мартынов мастерски использует различные виды рифм: внутреннюю, сквозную, диссонансную, составную, неточную, генетически связанную с поэзией Г.Р. Державина. Л. Мартынов вводит в свою поэзию монорим, рубаи, редифную рифму, свойственные восточной поэзии.

Границы рифмы и звуковой инструментовки в стихотворениях Л. Мартынова зачастую размыты, доминирует установка на звуковые отношения, в которых рифма то выкристаллизовывается, то исчезает. При этом звуковые повторы составляют некое звуковое поле вокруг слова, организующего систему повторов. Поэтический синтаксис Л. Мартынова помогает передать художественную идею непосредственно, не ограничиваясь условными рамками грамматики. Творчество поэта показывает, что взаимообусловленность звуковых и образно-семантических образов является эффективным инструментом создания внутренней формы художественного образа.

Подводя итоги предпринятого исследования, можно заключить, что Л. Мартынов, будучи поэтом-новатором, выработал свой уникальный стиль, сохранив связь с традицией и при этом сделав решительный шаг к новым горизонтам реформирования русской поэтической речи.

В целом можно сказать, что постижение поэтического мира эпохи через призму футуризма и западноевропейского символизма с их тягой к броским живописным образам и к изысканной музыкальности совпало с собственными художественными исканиями Л. Мартынова. Влияние футуризма отчетливо просматривается в создании зримо конкретного, рассчитанного на «зрительные» ассоциации метафоризма, сверхзадачей которого будет экспрессионистичность, превалирование выражения над изображением и впечатлительностью как таковыми. Влияние же символизма мы видим в использовании всех средств музыкального воздействия: ритма, аллитераций и ассонансов, приемов музыкальной композиции, звуковых повторов, звукоподражаний, в использовании индивидуально-авторских способов интонирования стихотворной речи, а также в формировании интонационного рисунка индивидуального поэтического голоса.

Таким образом, совершенно очевидно, что индивидуальное в стиле Л. Мартынова во многом соответствует стилю эпохи. Л. Мартынов остается одним из крупнейших русских поэтов ХХ в., которому, по мнению Е.  Евтушенко, «удалось создать больше, чем хорошие стихи, – он создал интонацию. А своя интонация – это уже чудо»²⁶.

Основные положения диссертации отражены в публикациях:

1. Павлова Н.Д. Синтез живописного и поэтического начал в урбанистической лирике Л. Мартынова. //Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия филологические науки. 2011. № 2(56). С. 124-128. (0,2 п.л.).