- •Глава 1. Введение
- •Глава 3. Индивидуализм и коллективизм: прошлое, настоящее и будущее
- •Глава 4. Культура, наука и этнокультурная психология:
- •Глава 5. Эволюция кросс-культурных методов исследования
- •Глава 10. Культура и эмоции
- •Глава 11. Гендер и культура
- •Часть 111. Культура и личность
- •Глава 12. Культура и контроль
- •Глава 13. Культура и умозаключения. Три точки зрения
- •Глава 14. Патопсихология и культура
- •Глава 15. Клиническая психология и культура
- •Глава 16. Полируя нефрит: некоторые предложения по совершенствованию
- •Глава 17. Культура и социальная когнитивная деятельность: к социальной психологии культурной динамики
- •Глава 18. Кросс-культурные исследования социального воздействия
- •Глава 19. Социальная справедливость с точки зрения культуры
- •Глава 20. Азбука аккультурации
- •Глава 1
- •Часть I
- •Глава 2
- •Смысл существования кросс-культурной психологии
- •Стандартная методологическая парадигма в кросс-культурной психологии
- •Поиск психологических универсалий: стоящее ли это занятие?
- •Глава 3
- •Глава 4
- •Бог (небо)
- •Глава 5
- •Часть II
- •Глава 6
- •Глава 7
- •Глава 8
- •Глава 9
- •Глава 10
- •Глава 11
- •Часть III
- •Глава 12
- •Глава 12
- •Глава 13
- •Глава 14
- •Глава 15
- •Глава 16
- •Глава 17
- •Глава 18
- •Глава 19
- •Глава 20
Глава 4
Культура, наука и этнокультурная психология: Комплексный анализ
Уикол Ким
В то время как специалисты по кросс-культурной психологии подходили к пониманию человеческого поведения, рассматривая культуру как фактор, «воздействующий» на поведение, такой путь интерпретации мира и формирования знания может оказаться ограниченным культурой. Как указывают многие авторы этой книги, существуют различные подходы к пониманию взаимосвязи между культурой и психологией, и кросс-культурный подход — лишь один из них, поэтому если мы стремились всесторонне понимать взаимосвязь культуры и поведения, то необходимо отдать должное и другим подходам, используя их в работе.
В этой главе Ким дает превосходное описание и убедительную аргументацию в пользу подхода, связанного с понятием этнокультурной психологии. Он отмечает, что экспериментальные подходы к психологии, укоренившиеся в традиции естественных наук, возможно, связаны с европейской и американской системой убеждений, которая сформировалась на определенном историческом этапе. Как таковые они укоренились в определенных, получивших мировое распространение подходах, в рамках определенных культур и гносеологических взглядов, оказывающих влияние на наше понимание поведения. Как указывает автор, возможно, поэтому исследователи уделяют слишком большое внимание получению «правильных ответов», игнорируя при этом процесс их получения.
Ким, напротив, выступает за интеграцию подхода, который определяется термином этнокультурная психология. В рамках этой системы взглядов культура, язык, философия и наука являются продуктами коллективных человеческих усилий и взаимоотношения между индивидом и группой должны рассматриваться как динамическая интерактивная система взаимного влияния. Подход этнокультурной психологии уделяет первоочередное внимание исследованию и использованию трех ключевых аспектов: контексту, эпистемологии и феноменологии. То есть она сосредоточивается на сущности экологии, в рамках которой живут люди, ина том, как происходит процесс их культурной адаптации к данным экологическим условиям; в центре ее внимания пересечение религии, культуры и науки и то, как они формируют различные гносеологические системы в различных условиях, определяемых культурным окружением и обстановкой.
Ким полагает, что современное психологическое знание, истоки которого лежат в европейском и американском образе жизни и мышления, возможно, на деле представляет психологию самих психологов, а не психологию непрофессионалов. Регионально-психологический подход представляет собой фундаментальный сдвиг в научной парадигме, от позитивистской концепции причинной обусловленности к динамической транзакционной модели функционирования человека. Он выступает за то, чтобы прекратить навязывание извне академического разложения мира на произвольные совокупности абстрактных сущностей (например, когниции, эмоции и мотивации), и взамен этого предлагает познание феномена как внутренней составной части культуры. Ким пылко говорит о том, что в то время как наука сама является продуктом коллективных человеческих усилий, мы не должны становиться жертвами или рабами научных мифов, кругозор которых ограничен рамками одной культуры.
Практически все авторы этой книги признают важность альтернативной системы взглядов, которую предлагают этнокультурные психологи данного направления. Они считают жизненно важными не только признание, но более глубокое сближение и интеграцию этих подходов с традиционными исследованиями и теоретическими разработками, считая, что такое сближение поможет более полному пониманию взаимосвязи культуры и поведения. Таким образом, цель этой главы — представить более основательные сведения о фундаментальных основах данного подхода.
Вильгельм Вундт считается отцом современной психологии (Boring, 1921/ 1950). В период становления психологии как самостоятельной научной дисциплины, он выделил в ней тенденции двух научных традиций: Naturwissenschaften (традиция естественных наук) и Geistewissenschaften (традиция наук, связанных с культурой; van Hoorn & Vehave, 1980). Несмотря на то что он сыграл важную роль в становлении экспериментального метода в психологии, он признавал ограниченность экспериментального метода и подчеркивал важность Volkerpsychology (переведено как культурная психология; Danzier, 1979). Он заметил, что мышление в значительной мере обусловлено языком и обычаями, и считал, что Volkerpsychology является «более важным направлением психологической науки, которому предназначено затмить собой экспериментальную психологию» (Danzier, 1983, р. 307). Позднее он посвятил себя исследованию социокультурных воздействий на психологические процессы, написав 10 томов по Volkerpsychology (1910-1920) (Wundt, 1916).
Когда психология получила признание в Северной Америке, психологи стали руководствоваться нисходящим принципом в поисках абстрактных, универсальных законов человеческого поведения, подражая естественным наукам. Доминирующей парадигмой стал бихевиоризм, определявший парадигматическое направление, метод и сущность. Предмет психологии подгонялся под выкройку, которая соответствовала узкому определению науки, поддерживаемому позитивизмом и операционализмом (Koch & Leary, 1985). По мере укрепления бихевиоризма как господствующей парадигмы, традиция влияния наук, связанных с культурой, сошла на нет (Danzier, 1983; Kim, 1999).
В течение короткого периода времени все многообразие методов, концепций и теорий, которые существовали на ранних этапах формирования науки, было сведено к узкому поиску абстрактных законов поведения. В рамках такого подхода культура рассматривалась как внешний ситуативный фактор. Считалось, что она не слишком важна, поскольку предполагалось, что глубинный механизм — универсален (Shweder, 1991). В другом лагере использовали теорию Дарвина, чтобы оценить место и определить ранг культуры в соответствии с различными стадиями развития или эволюции (то есть от традиционной до современной, от примитивной до цивилизованной и от отсталой до передовой). В результате культуру как тему исследований до недавнего времени обходили стороной.
Ученые, представляющие культурный подход, отказываются от притязаний на универсальный характер современных психологических теорий. Они указывают на то, что многие теории являются этноцентрическими, несут н» себе отпечаток предубеждений и культурной ограниченности (Azuma, 1984; Berry, 1980; Shweder, 1991). Часто исследователи неявным образом используют собственную культуру как стандарт, в соответствии с которым выносится суждение о других культурах. Они доказывают, что каждую культуру следует понять, ориентируясь на ее собственную систему отсчета, включая ее собственный экологический, исторический, философский и религиозный контексты.
В унисон критике специалистов по культурной психологии, по всему свету развивается этнокультурная психология, как реакция на неоправданные притязания на универсальность (Kim & Berry, 1993; Sinha, 1997). Хотя предполагается, что существующие психологические теории и концепции объективны, не связаны ценностной ориентацией и универсальны, на деле они глубоко переплетаются с европейско-американской системой ценностей, которая является воинствующим сторонником рационального, либерального и индивидуалистического начала (Azuma, 1984; Enriquez, 1993; Kim, 1995; Kim & Berry, 1993; Koch & Leary, 1985; Shweder, 1991). Как таковые, они могут определяться как навязанные или псевдоэтические (pseudoetics), но никак не подлинно универсальные.
Подход этнокультурной психологии представляет альтернативную научную парадигму, в рамках которой субъективные человеческие качества и проявляющиеся свойства культуры признаются центральными элементами (Kim, Park & Park, 1999). Эта глава в общих чертах характеризует две научные традиции — экспериментальную психологию и этнокультурную психологию. Во второй части данной главы дается анализ культуры в соответствии с подходом этнокультурной психологии. В заключительной части очерчены в общих чертах сущность и контекст культурного развития и преобразований в ходе сопоставления культуры Запада и культур Восточной Азии.
Экспериментальная психология и традиция естественных наук
В эпоху Просвещения в Западной Европе неукоснительное следование содержанию религиозных источников в попытках понять природу и человека постепенно стало вызывать сомнения. Ученые обнаружили, что физический мир можно объяснить с точки зрения законов механики и для этого не требовалось прибегать к интуитивным, гуманистическим или метафизическим объяснениям. Вместо того чтобы полагаться на Бога и ждать откровений свыше, ученые пришли к выводу, что могут использовать собственные возможности наблюдать, анализировать, давать рационалистическое объяснение и экспериментировать, чтобы проверять, ставить под сомнение и подтверждать существующие идеи. Эти возможности стали мощным инструментом для понимания, объяснения и управления физическим миром. Таким образом, научная революция в Западной Европе лишила религию полномочий давать объяснения в пользу собственной способности анализировать, давать рационалистическое истолкование, наблюдать, экспериментировать и проложила путь к открытию научных законов, универсальных и поддающихся проверке.
Естественные науки (например, астрономия, химия, физика) начали развиваться первыми. Физика Ньютона дала простое и изящное механическое описание и объяснение физического мира. Химики открыли основные элементы и построили периодическую таблицу. Эти элементы послужили компоновочными блоками для понимания структуры и образования сложных объектов.
Затем стали развиваться биологические науки. Они начали проникать в физиологическую структуру живых организмов, как сделали это химики с неодушевленными объектами. Дарвиновская теория эволюции знаменовала основное достижение, разработку теоретической основы для организации и объяснения различных форм жизни. Кроме того, она ставила под сомнение представления о возникновении человека, которых придерживались ранее/Человек больше не может считаться хозяином природы, он — часть природы. Такой успех физических и биологических наук проложил дорогу для изучения мира человека.
С успехом естественных наук, проливших свет на устройство физического и биологического мира, ученые начали обращать внимание на мир людей. Как эмпирики, так и рационалисты доказывали, что, подобно физическому миру, в социальном и психологическом мире действуют объективные законы причинности. В 1748 году Жюльен Офре де Ламетри высказал предположение, что люди подобны машинам (Leahey, 1987). ЭтьенБоннодеКондильякв 1754 году утверждал, что все формы мышления — это лишь преобразование основных ощущений (Leahey, 1987). Томас Браун в 1820 году сформулировал законы ассоциации, которые объясняли, как в ходе базовых процессов ощущения объединяются, чтобы породить сложные идеи (Leahey, 1987). Огюст Конт доказывал, что все общества управляются законами, которые можно открыть, пользуясь научными методами (Allport, 1968). Джон Стюарт Милль настаивал на заимствовании и применении методов физических наук как радикального средства, которое поможет исправить отсталое состояние наук гуманитарных, и назвал новую науку социальной физикой (Lenzer, 1975).
Психология в начале своего формирования была гибридом философии и естественных наук. Философские споры, которые велись на Западе на протяжении нескольких тысячелетий, о том, как люди чувствуют, воспринимают, запоминают, ощущают, ведут себя и взаимодействуют между собой, превратились теперь в объект непосредственного экспериментального исследования. Первые достижения в экспериментальной психологии были связаны с процессом объяснения ментальных процессов при помощи физических терминов, их оценкой и проведением экспериментов. Наиболее заметные успехи были достигнуты в психофизике Э. Г. Вебером и Г. Фехнером, в исследовании времени реакции Ф. Дондерсом, сенсорного восприятия Г. фон Гельмгольцем и человеческой памяти Эббингаузом (Leahey, 1987). Мерц (Merz, 1904/1965) во всеуслышание заявил: «Удивительные качества высших созданий, принадлежащих к животному миру, которые выражаются в феноменах сознания или внутреннего переживания... являются принадлежностью царства естественных наук» (р. 468). Ученые были уверены, что содержимое человеческого сознания и социальный мир могут быть измерены и исследованы при помощи методов естественных наук.
Психология была импортирована в Северную Америку учениками Вундта, которые и распространили экспериментальную психологию в нескольких университетах. Тот вариант психологии, который был трансплантирован и наделен законным статусом в Северной Америке, однако, являл собой разительную противоположность той психологии, поборником которой был Вундт (Danziger, 1979). Вундт был убежден, что психологию следует рассматривать как Geistewissenschaften, а не как Naturwissenschaften (van Hoorn & Verhave, 1980). Однако традиция наук, занимающихся культурой, в Северной Америке игнорировалась (Danziger, 1979).
Следуя примеру естественных наук, особенно физике Ньютона, экспериментальная психология надеялась открыть универсальные законы человеческого поведения, которые выходят за пределы индивидуальных, социальных, культурных, временных и исторических границ (Sampson, 1978). Элементарные факты, обнаруженные эмпирическим путем, могли бы в таком случае послужить компоновочными блоками для понимания сложного человеческого поведения. Экспериментальная психология надеялась разработать «периодическую таблицу» поведения человека и открыть законы, управляющие формированием сложного поведения.
Бихевиоризм предоставил теоретическую и методологическую базу для наделения психологии законным статусом независимой экспериментальной науки (Koch & Leary, 1985). Первым делом бихевиористы устранили субъективные аспекты психологии, поддерживаемые Вундтом, такие как сознание и самоанализ. Поскольку сознание оценивалось как субъективное, основным элементом анализа они избрали поведение. Во-вторых, исключив сознание и сосредоточившись на поведении, они перестали проводить различие между человеком и животными. Заявлением о непрерывном развитии видов бихевиористы также отнесли человеческую деятельность, феноменологию и социальный контекст к общей категории исследований поведения. В-третьих, бихевиористы выдвинули предположение о существовании базовых элементов поведения, которые могут послужить основой для понимания сложного человеческого поведения. Предположение об элементарных составляющих поведения и положение о непрерывном развитии видов послужили основанием и оправданием для проведения лабораторных экспериментов на животных. В-четвертых, объяснение поведения было низведено до уровня физиологии, а анализ на психологическом, социальном и культурном уровне исключался. И, наконец, на основании результатов упомянутых лабораторных исследований делались обобщения, которые распространялись на человеческое поведение и становились основой для объяснения сложного поведения и социальных систем (Hebb, 1974).
С точки зрения объяснения причинной обусловленности, экспериментальная психология взяла на вооружение позитивистскую модель причинной связи (рис. 4.1). В соответствии с этой моделью цель психологии — выявить объективную, абстрактную и универсальную взаимосвязь между двумя поддающимися наблюдению сущностями, между независимой переменной (наблюдаемая сущность 1) и зависимой переменной (наблюдаемая сущность 2). Моменты, которые не поддаются непосредственному наблюдению (такие, как человеческое сознание, сопутствующие силы", намерения и цели), рассматриваются как «помехи» и исключаются из плана исследования. Психологические конструкты (такие, как тревога, мотивация или эмоции) обозначаются как промежуточные переменные. Культура как переменная контекста исключается из плана исследования. Классическое обусловливание, оперантное обусловливание и обработка информации, которые принимаются во внимание, подтверждают подход, свойственный позитивистской модели причинной обусловленности (например, Shepard, 1987).
Рис. 4.1. Позитивистская модель причинной обусловленности
Кросс-культурная психология
Хотя культурные различия издавна привлекали к себе интерес философов, торговцев, миссионеров и путешественников, систематического документирования культурных особенностей не велось до середины XIX века. Психологический же анализ кросс-культурных различий представляет собой относительно недавнюю попытку (Klineberg, 1980). Первоочередной целью кросс-культурных исследований была проверка универсальности существующих психологических теорий (Berry, 1980).
Придерживаясь позитивистской ориентации, кросс-культурная психология определялась в первую очередь своей сравнительной методологией, нежели содержанием (Berry, 1980; Triandis et al., 1980). Кросс-культурные исследования проводились в различных областях психологии для проверки и подтверждения универсальности психологических теорий. Это были области, связанные с восприятием, познанием, развитием, личностью, социальной и клинической психологией (Triandis et al., 1980). В рамках этого подхода предлагалось три типа объяснения наблюдаемых культурных различий. В одном лагере культурные различия рассматривались как внешние контекстуальные факторы и считались не важными, поскольку предполагался универсальный характер лежащего в их основе механизма (Sweder, 1991). Второй лагерь использовал теорию Дарвина, чтобы оценить место и определить ранг культуры в соответствии с различными стадиями развития или эволюции (то есть от традиционной до современной, от примитивной до цивилизованной и от отсталой до передовой).
В третьем лагере исследователи заинтересовались влиянием культуры на поведение (Berry, 1980; Berry, Poortinga, Segall, Dasen, 1992; Segall, Dasen, Berry & Poortinga, 1990). В соответствии с позитивистской моделью причинной обусловленности, культура определялась как квазинезависимая переменная, а поведение — как зависимая переменная (Berry, 1980). Культура рассматривалась как квазинезависимая переменная, поскольку исследователи не могли контролировать культуру как зависимые переменные в лабораторных условиях. Для кросс-культурных сравнений исследователь обычно использовал Региональную картотеку человеческих отношений (HRAF)5 или четыре культурных параметра Хофстеде (например, индивидуализм—коллективизм) и исследовал вопрос, как можно использовать культуру для объяснения различий в поведении в различных культурах.
Шведер (Shweder, 1991) отмечал, что кросс-культурная психология заняла маргинальное положение и будет продолжать занимать его, поскольку придерживается позитивистской ориентации.
Прежде всего, кросс-культурная психология не предлагает реальной альтернативы сущности сформулированного Платоном принципа общей психологии (принцип психического единства). Более того, если вы специалист по общей психологии и одновременно последователь учения Платона (и при этом с твердыми принципами), то нет никакой теоретической пользы в изучении засасывающего, как трясина, многообразия проявлений — тормозящих воздействий окружающей среды на формирование центрального обрабатывающего данные механизма, «помех», которые создает перевод или различия в понимании тестовой ситуации, или культурные отклонения в нормах, регулирующих то, что связано с содержанием задаваемых вопросов и ответов на них. Скорее, будучи специалистом по общей психологии, вы должны стремиться выйти за пределы этих проявлений и достичь воображаемых абстрактных форм и процессов, действующих за несущественными внешними отклонениями, ограничениями и искажениями, создаваемыми теми или иными разновидностями окружающей среды (pp. 85-86).
Во-вторых, выбор культур с использованием HRAF или четырех культурных параметров Хофстеде, с последующим использованием культуры как объясняющего конструкта является логической ошибкой. HRAFи четыре культурных параметра Хофстеде создавались с концептуальной опорой на поведенческие и психологические данные. Культура не оценивалась непосредственно. Но если для определения культуры используются психологические и поведенческие показатели, а затем культура используется для их объяснения, исследователи попадают в тавтологическую ловушку.
Поскольку культуры не могут наблюдаться и оцениваться непосредственно, в рамках позитивистского подхода психологам не избежать тавтологической ловушки. Основная проблема психологии и кросс-культурной психологии состоит в том, что предмет данной дисциплины оказался в зависимости от ложных представлений о науке. Мы должны признать, что предмет психологии отличен от предмета химии, физики и биологии, и мы должны создавать науку, которая приемлема для психологии. Сто лет психологических исследований не оправдали наших надежд, поскольку мы ограничивали наши исследования объективным анализом, проводимым третьими лицами (Cronbach, 1975; Gibson, 1985; Koch & Leary, 1985). Даже ученые, которые представляли другие дисциплины (Boulding, 1980; Burke, 1985), физики (d'Espagnet, 1979; Holten, 1988) и философы (Нагге, 1999; WaUner, 1999) выступали за отказ от узкой концепции естественных наук. Пропагандируемый здесь регионально-психологический подход представляет собой сдвиг в научной парадигме (Kim, 1999).
Транзакционная модель науки
Основное различие между естественными и гуманитарными науками состоит в том, что для гуманитарных наук мы являемся одновременно и объектом и субъектом исследования. Та разновидность знаний, которую можно получить с помощью естественных наук, качественно отличается от знания, которое мы можем получить в мире человека. Согласно Джамбаттиста Вико, в физическом мире мы можем приобрести лишь объективное, беспристрастное знание, получаемое третьими лицами. В естественных науках (например, физике, ботанике, энтомологии) мы можем описать плиту, дерево или муравья; систематизировать полученную информацию; провести эксперименты; но мы не можем получить феноменологическое знание (то есть каково это — быть плитой, деревом или муравьем). В мире человека мы можем приобрести знание объективного характера, как третьи лица, знание феноменологического характера из первых рук («кто я такой») и знания, которые получают в качестве второго лица («кто ты такой»). Другими словами, в отличие от физического мира, мы можем понять и почувствовать, каково это — быть человеком, поделиться этим знанием с другими и оценить других в качестве третьих лиц. Язык, невербальные сигналы, произведения искусства (такие, как литература, живопись, кино и музыка), являются средствами, с помощью которых мы вступаем в контакт с нашей внутренней феноменологией, намерениями и целями. Несмотря на то что знание в естественных науках ограничивается рамками объективного беспристрастного знания, получаемого третьими лицами, в психологии возможно получение знания от первого, второго и третьего лица (Kim, 1999).
Второе, в мире природы мы не задаемся вопросом о мотивах, стремлениях и целях неодушевленных объектов или в отношении поведения животных. Такой подход можно было бы оценить как противоречащий здравому смыслу или как пример антропоморфизма или анимизма (Berlin, 1976). В мире человека эти вопросы становятся центральными для понимания человеческой деятельности. Мы спрашиваем: почему люди поступают так, а не иначе... какие психические и умственные состояния или события (например, чувства или желания) предшествуют определенным поступкам и почему, почему люди в том или ином умственном, психическом или эмоциональном состоянии выбирают или нет определенную манеру поведения, каковы разумные, желательные или правильные действия, как и почему принимается решение о выборе определенного образа действия (Vico, в кн. Berlin, 1976, р. 22).
В случае гибели человека мы оцениваем действия преступника с точки зрения его намерений (то есть было ли действие запланировано) и с точки зрения сопутствующих факторов (то есть был ли этот человек безумен, находился ли под воздействием алкоголя и может ли он отвечать за свое поведение). Мы определяем для него наказание, которое зависит от нашей оценки его намерений. Наказание за преднамеренное убийство может быть суровым (таким, как пожизненное тюремное заключение или смертная казнь); оно может быть умеренным за непредумышленное убийство (от 5 до 10 лет лишения свободы); а если убийство совершено в порядке самозащиты, наказания может не последовать. В мире природы классификация поведения животных с использованием подобных понятий бессмысленна, но в человеческом мире они весьма существенны. Без такой информации учреждения, которые ведают охраной правосудия, нравственности и законности, просто теряют смысл.
Третье, мы можем разграничить знание эмпирическое (феноменологическое, случайного характера и процедурное знание) и аналитическое (например, семантическое и декларативное знание). Аналитическое знание представляет собой информацию, которая базируется на объективном, беспристрастном, проведенном третьими лицами анализе, часто связанном с академическим и научным осмыслением. Эмпирическое знание представляет собой субъективное знание, приобретенное «от первого лица» самим деятелем. Например, взрослый человек, чей родной язык — английский, может свободно выражать свои мысли на этом языке (процедурное знание), но может не знать синтаксиса или грамматической структуры слов, которыми он пользуется (семантическое знание). Другими словами, этот человек знает, как составить предложение, но не обладает аналитической способностью описать, как это делается. И наоборот, кореец может показать отличные результаты в тесте по английской грамматике, испытывая при этом затруднения при необходимости говорить по-английски. Это происходит потому, что описательная грамматика слов не имеет ни малейшего значения для повседневной жизни; лишь в редких случаях нам удается понять, как употребляется слово, если нам дают описание его употребления; и если даже нас обучили использовать данное слово, это не значит, что нас научили описывать это использование (Ludwig Wittgenstein, вкн. Budd, 1989, pp. 4-5).
Витгенштейн говорит: «Значение слова — это его употребление в языке», а не описание слова (в кн. Budd, 1989, pp. 4-5). В повседневной жизни человек может знать, как осуществлять определенную деятельность, однако может не обладать аналитическими навыками для того, чтобы описать, как осуществляется данная деятельность. Как отмечает Фуглзанг (Fuglesang, 1984):
знание фермера носит эмпирический характер... Он использует свое знание, как пользуется своей мотыгой. Он в некотором смысле не отдает себе отчета в нем. Он сам является своим знанием. Его знание — это его представление о самом себе и его уверенность в себе, как члене общества (р. 42).
Обучение аналитическому знанию, например грамматике, проводится в школе и составляет часть систематического образования, но оно отличается от практического знания. Например, мать может весьма успешно воспитывать своего ребенка, не обладая при этом аналитическими способностями, позволяющими описать, как это делается. И наоборот, специалист по возрастной психологии может проанализировать и представить информацию, связанную с успешными родительскими навыками, однако ему может недоставать процедурных навыков для применения этих знаний к воспитанию собственных детей. Задача психологов состоит в том, чтобы преобразовать полученное от первого лица эмпирическое знание в аналитическое. Это делается в различных сферах нашей жизни: в кино кинокритиками; в кулинарии дегустаторами; в спорте спортивными аналитиками и комментаторами. Общепризнанно, что хотя кинокритик не снимает кино, а спортивный комментатор, возможно, не может играть в данную игру, они обеспечивают нас аналитической информацией, которая помогает нам более глубоко оценить фильм или игру.
В противоположность реактивной модели функционирования человека транзакционная модель причинной обусловленности, в центре внимания которой находятся генеративные и проактивные аспекты, дает нам альтернативу (рис. 4.2). В этой модели, сторонником которой был Бандура (Bandura, 1997), не поддающиеся наблюдению человеческие качества (стимуляция, намерения, представления и цели) являются центральными понятиям, которые служат связующим звеном между ситуацией, с одной стороны, и поведением — с другой. Бандура исследовал генеративную способность, известную как самоэффективность, понимать, прогнозировать и управлять поведением. Он определяет самоэффективность как «веру в свои потенциальные возможности организовать и осуществить в своих действиях определенную линию поведения, которая требуется для достижения данной цели». (р. 3).
Рис. 4.2. Трансакционная модель причинной обусловленности
Первое, важно определить, как индивид воспринимает и интерпретирует конкретное событие или ситуацию (причинная связь 1). Данная информация может быть получена из самоотчета. Второй шаг предполагает оценку действий индивидов, опирающуюся на их собственное восприятие (причинная связь 2). При исследовании эффективности управления в группе аспирантов, специализировавшихся на бизнесе, Бандура систематически повышал или снижал их уровень самоэффективности, заранее задавая определенный вид обратной связи, свидетельствующий об уровне успешности их действий по сравнению с действиями остальных. Он обнаружил, что обратная связь позитивного характера повышала их самоэффективность, а негативная обратная связь снижала их возможности (причинная связь 1). Он выяснил, что испытуемые с более высоким уровнем самоэффективности чаще использовали соответствующие аналитические возможности, были в большей степени удовлетворены своими действиями и имели более высокий показатели работоспособности (причинная связь 2). Для испытуемых, которые получали в порядке обратной связи негативную информацию, было верно обратное. Таким образом, уровень работоспособности индивида можно систематически повышать или снижать, обеспечивая в ходе обратной связи информацию, повышающую или снижающую его самоэффективность. Подъем же или снижение самоэффективности можно напрямую связать с последующим подъемом или снижением работоспособности.
В другом исследовании, которое включало как планирование эксперимента на внутрисубъектном уровне, так и межсубъектный эксперимент, Бандура, Рис и Адаме (Bandura, Reese & Adams, 1982) могли систематически повышать самоэффективность испытуемых, страдавших фобиями змей. Он демонстрировал им пример того, как можно успешно справиться со змеей. На этом этапе вера испытуемых в самоэффективность оценивалась посредством самоотчета. Они обнаруживали, что пример успешного противостояния внушающему ужас объекту повышал самоэффективность испытуемых (причинная связь 1). Второй этап предполагал реальную для испытуемого необходимость иметь дело со змеей. Те индивиды, у которых уровень самоэффективности был выше, были более подготовленными к тому, чтобы справиться со змеей в ходе дальнейшего испытания (причинная связь 2).
Согласно Бандуре (Bandura, 1997), успешные действия при выполнении определенной задачи могут изменить заданное причинной обусловленностью. Успешные действия могут повысить самоэффективность, которая в свою очередь может дать индивиду мотивацию к изменению окружающей среды или поиску целей, требующих от него большего напряжения сил. Результаты противоположного характера обнаруживаются в случае неудачи, которая снижает самоэффективность, которая, в свою очередь, снижает уровень целей, которые испытуемые ставят перед собой.
Опыт успешного выполнения задачи может привести к значительным изменениям других сторон жизни человека. Например, способность справиться с фобией змей помогает справиться с робостью в общении, придает смелости, повышает способность к самовыражению и стимулирует желание преодолеть другие страхи, такие как страх перед публичными выступлениями у некоторых из испытуемых. Эти результаты нельзя объяснить генерализацией стимулов или линейной аддитивной моделью. Данные результаты можно объяснить с точки зрения трансформации системы личностных установок человека — внезапно проявляющимся феноменом, которое не сводится лишь к причинной обусловленности.
Другой важный аспект подхода этнокультурной психологии — разделение различных уровней анализа и осмысления: физиологического, психологического и культурного. Хотя любая деятельность имеет физиологическую или неврологическую основу, сведение объяснения поведения к физиологическому уровню дает объяснение иного рода, нежели объяснение с учетом причинной обусловленности. Например, культуру можно свести к совокупности действий отдельных индивидов. Все виды деятельности можно свести исключительно к физиологии и генетике. Генетику можно свести далее к четырем базовым химическим элементам (углероду, азоту, водороду и кислороду), которые, в свою очередь, состоят из трех видов элементарных частиц (электрон, протон, нейтрон). Различие между жизнью и смертью, к примеру, нельзя определить при помощи генетики, поскольку генетическая структура только что умершего человека точно такая же, как и при жизни. Харре и Жиллет (Harre & Gillet, 1994) отмечают: «Мозг любого человека является хранилищем представлений, что позволяет ему быть физическим посредником, в котором происходит осознание ментального содержания, позволяющего индивиду осуществлять осознанную деятельность» (р. 81). Атлетическое, художественное и научное мастерство нельзя низводить лишь к физиологическому, неврологическому или генетическому уровню.
И, наконец, характеристики коллективных образований, таких как группы, общества и культуры, являются эмерджентными свойствами, которые не могут быть сведены к простой сумме характеристик индивидов или к физиологии последних. Хотя традиционно предполагалось, что наша физиология оказывает явное, прямое и линейное воздействие на нашу психологию, Фрэнсис, Сома и Ферналд (Francis, Soma & Fernald, 1993) в своем исследовании African teleostfish приводят документальное подтверждение того, что верно и обратное: социальный статус оказывает влияние на физиологию мозга и его функционирование. Подобные результаты были обнаружены на индивидуальном и групповом уровне (Bandura, 1997) и в истории человечества (Chorover, 1980). Культура, язык, философия и наука — это продукты коллективных человеческих усилий. Взаимосвязь между индивидом и группой должна рассматриваться как динамическая интерактивная система взаимного влияния.
Анализ культуры
Культура — эмерджентное свойство индивидов и групп, взаимодействующих со своим природным и человеческим окружением. Культура определяется как категория стереотипных переменных. Можно привести следующую аналогию: художники используют различные цвета при создании произведений. Различные цвета подобны переменным, которые функционируют в рамках определенной культуры. Эти цвета могут сочетаться, формируя различные образы (лицо, яблоко, дом), Данные образы могут сочетаться, создавая определенный дух, образовывая всеобъемлющую целостную структуру и связь всеобщего характера. Особенности картины не могут быть сведены к составляющим ее частям, таким как длина световых волн.
Подобно живописи, культура является эмерджентным конструктом, обладающим значением, связями и направлением в отношении ее представителей. Подобно различным цветам, которые использует художник, люди используют доступные им природные и человеческие ресурсы для достижения своих целей (таких, как удовлетворение физиологических и прочих насущных потребностей). Таково рабочее определение культуры: Культура представляет собой коллективную утилизацию природных и человеческих ресурсов для достижения желаемого результата.
С точки зрения аутсайдера, который смотрит извне, культура воспринимается как фактор, воздействующий на образ мышления, чувствования и поведения людей (Berry et al., 1992; Segall et al., 1990). Однако изнутри культура представляется элементарной и естественной. Когда дети появляются на свет, потенциально они могут выучить любой язык, однако обычно они, в конце концов, осваивают один язык. Для большинства взрослых конкретный язык, на котором они разговаривают, — естественный и основной, а другие языки воспринимаются как непонятные, иностранные или чужие. С помощью собственного языка они организуют свои мысли, общаются и выстраивают свой социальный и психический мир. Аналогичным образом компьютеры состоят из аппаратных средств и программного обеспечения. Наша физиология подобна аппаратным средствам компьютера, а культура аналогична программному обеспечению. В зависимости от типа программного обеспечения компьютеры могут работать по-разному. Различие между компьютером и человеком состоит в том, что люди обладают генеративными и творческими возможностями, которых нет у компьютера (Bandura, 1997; Нагге, 1999; Kim, 1999).
Физиология и генетика человека не могут объяснить поведение людей и культуру. В отсутствие культуры человеческая природа сводилась бы к основным инстинктам и мы не могли бы мыслить, чувствовать и вести себя так, как мы это делаем. Культура позволяет нам определить, кто мы такие, что для нас важно, позволяет нам общаться с другими людьми и иметь дело с физическим и социальным окружением. Именно посредством культуры мы мыслим, чувствуем, ведем себя определенным образом и взаимодействуем с реальностью (Shweder, 1991). Поскольку мы мыслим посредством культуры, осознать собственную культуру достаточно сложно. Культура устанавливает рамки восприятия при определении значимого, актуального и существенного. Для того, кто рожден и воспитан в определенной культуре, собственная культура является естественной.
Различия между культурами существуют, поскольку мы обращаем внимание на различные стороны окружающей нас среды и наделяем их различным смыслом или ценностью. Например, разница между сорняком и овощем определяется не свойствами, присущими конкретному растению (например, пригодно ли оно в пищу). Эта разница связана лишь с нашим отношением к данному растению (Shweder, 1991). То, что в одной стране считается сорняком (например, морская водоросль во Франции), в другой стране (например, в Японии или Корее) рассматривается как ценное овощное растение. Животное, которое считается вредителем в Корее (улитка), во Франции — деликатес. Шведер говорит, что если в розовом саду вырастет прекрасная капуста, мы будем обращаться с ней как с сорняком, и попросту выдернем ее. Капуста в данном случае рассматривается как сорняк, поскольку в наши намерения не входило выращивание капусты в розовом саду. И напротив,
если на капустной грядке растут розы, с ними также будут обращаться, как с сорняком. Таким образом, различие между культурным растением и сорняком определяется в соответствии с представлениями о пригодности в пищу, значимости и нашими намерениями.
Регионально-психологический подход к культуре подчеркивает необходимость принятия во внимание трех ключевых аспектов: а) контекста, б) эпистемологии, в) феноменологии (рис. 4.3). Прежде всего, культура и психология должны осмысливаться в контексте, контекст культурных вариаций следует изучать. Отчасти культурные различия возникают в связи с экологическими различиями и адаптацией к ним человека (Berry, 1976; Kim, 1994). Исследователи отмечают устойчивую связь между экологией, культурой, практикой социализации и психологическим функционированием (Barry, Bacon & Child, 1959; Berry, 1976; Berry et al., 1992; Kim, Triandis, Kagitsibasi, Choi & Yoon, 1994). Например, хотя Канада и США обладают культурным и языковым сходством, Берри (Веггу, 1993) подчеркивает необходимость развития этнокультурной канадской психологии, базирующейся на экологических особенностях данной страны (проживание людей в пустынных зонах, арктический и умеренный северный климат). Подобным образом Георгас (Georgas, 1993) документально подтверждает, как экология оказывает влияние на формирование и изменение греческой культуры.
Предполагаемое
Рис. 4.3. Знание и культура
Экология и культурная адаптация
Экология представляет собой носящую всеобщий характер структуру взаимоотношений форм жизни и окружающей среды и включает природное окружение, обще( для человека и всех живых организмов. Климатические и природные условия (такие, как температура, влажность, водоснабжение, состояние почвы и особенное рельефа) оказывают совокупное влияние на существование различных типов paстительности и форм жизни (Segall et al., 1990). В ранние периоды истории человечества коллективные образования, такие как семьи, кланы и племена, вырабатывали определенную стратегию поведения, дающую возможность справиться и приспособиться к определенным экологическим условиям. Решающим моментом для выживания было наличие запасов пищи (Segall et al., 1990), которое определялось главным образом экологическими условиями. Различный образ действий коллективных формирований представлял собой реакцию на воздействие окружающей среды. Например, люди, которые проживали в горной местности, джунглях или пустынях, имели ограниченные запасы пищи. Когда они иссякали, людям приходилось перемещаться в другое место в поисках новых источников пищи. Племена, которые занимались охотой и собирательством, существовали, перемещаясь вместе или следом за источником запасов пищи.
Некоторые из этих кочевых племен обнаруживали территорию, где почва была богатой, не было недостатка в воде, а рельеф был равнинным. Эти благоприятные условия они использовали для развития земледелия и скотоводства. С повышением эффективности сельского хозяйства и накоплением запасов пищи люди могли положиться на результаты своего труда в процессе земледелия и скотоводства как на постоянный источник пищи. У них отпала потребность в миграции в поисках пищи. Развитие земледелия и скотоводства представляет собой форму коллективных человеческих усилий в стремлении справиться и приспособиться к условиям окружающей среды.
Кочевые племена, жившие в джунглях, горах или пустынях, нуждались в особом комплексе навыков и умений, чтобы выжить в условиях враждебного окружения. Барри, Бэкон и Чайлд (Barry, Bacon & Child, 1959) обнаружили, что кочевые племена в практике социализации уделяли первоочередное внимание уверенности в себе, автономии и независимости. Взрослые представители кочующих общностей были склонными к индивидуализму, смелыми и напористыми, и именно эти качества они считали необходимыми для того, чтобы приспособиться к условиям своего существования. В сельскохозяйственных общинах практика социализации делала акцент на покладистости, готовности к подчинению и чувстве ответственности. Именно добросовестность, покладистость и консервативность были характерны для взрослых представителей сельскохозяйственных общин. Берри (Berry, 1976) обнаружил, что экологический контекст оказывает существенное воздействие на тип формирующейся культуры, который в свою очередь влияет на функционирование индивида, а именно на когнитивный стиль.
Однако культуру нельзя объяснить одной лишь экологией. Люди, которые живут в одинаковых условиях пустыни, не создают идентичных культур. Например, в Европе основной сельскохозяйственной культурой стала пшеница, которая выращивается на не орошаемых почвах. В Азии основной сельскохозяйственной культурой стал рис, выращиваемый на орошаемых полях. Разные культуры вырабатывали разные эпистемологические системы (например, религию, философию и науку), используемые для понимания, прогнозирования и успешного функционирования в условиях определенной окружающей среды. Такой систематизированный корпус знаний определял систему значений, направление и внутреннюю связь. Было проведено широкое исследование закономерностей взаимосвязи между гносеологическими взглядами (буддизмом, конфуцианством, коммунизмом, индуизмом, исламом и либерализмом) и тем, как люди воспринимают самих себя,
взаимодействуют с другими людьми и обращаются с природными и человеческими ресурсами (Boski, 1993; Hwang, 1998; Kim, 1994; Sinha, 1997).
Социальные и культурные изменения
Примерно в XVIII веке началась резкая перестройка экологического контекста в Западной Европе. С этого момента люди начали оказывать значительное влияние на окружающую среду, изменяя ее и оказывая существенное воздействие на экологическое равновесие. На такие перемены повлияло множество факторов: развитие международной торговли и коммерции, формирование городов-государств, стремительное развитие науки и технологии, рост производительности сельского хозяйства и индустриализация. Эти перемены привели к переходу от экономики, которая обеспечивала основные средства существования (и, главным образом, определяясь экологическими условиями), к рыночной экономике (формировавшейся в процессе вмешательства человека в экологию).
Например, люди не должны были больше мигрировать в поисках новых источников пищи или территории, чтобы обеспечить свое существование. Они не должны были больше запасать пищу на зиму. Они не должны были шить, чтобы иметь одежду. Они не нуждались больше в своих соседях, которые могли помочь построить амбар. Теперь люди работали за деньги. Заработанные деньги можно было использовать для покупки необходимых товаров и услуг или положить в банк, чтобы использовать позже. Деньги представляли собой промежуточный товар, который обеспечивал эффективное перераспределение ресурсов.
Эти изменения резко повлияли на культуру и образ жизни в Западной Европе (Kim, 1994). С ростом эффективности сельского хозяйства множество крепостных и свободных крестьян были исторгнуты из сельскохозяйственных общин. Они собирались в недавно образовавшихся городах в поисках иных средств к существованию. На промышленных предприятиях за свой труд они получали зарплату. Новая работа требовала приобретения новых навыков. Люди больше не могли рассчитывать на знания и умения, которые передавались из поколения в поколение. Работа требовала приобретения новых навыков (таких как работа с машинами), которые могли повысить уровень производительности и распределения.
Практика социализации в городах, которые являлись промышленными центрами, резко отличалась от практики сельскохозяйственных общин (Toennies, 1887/1963). В традиционных сельскохозяйственных общинах важными аспектами были доверие, сотрудничество и консерватизм. В таком обществе высоко ценились навыки социального общения (Mundy-Castle, 1974). А в городских условиях заметную роль начали играть технологические навыки (Mundy-Castle, 1974). В экономике, которая обеспечивала лишь основные средства существования, целью социализации было выживание и пропитание. В новом урбанизированном обществе социализация делала основной акцент на развитии когнитивных и лингвистических навыков, необходимых для получения большего богатства и более высокой прибыли.
Промышленные города были полны чужих людей, не имеющих отношения друг к другу. Отношения, в которые человек вступал с нанимателем, имели договорной характер и не носили характера устойчивой связи, основанной на доверии и долге.
Рабочие оказывали определенные услуги и получали плату за свой труд. Плата, которую они получали, определялась экономическим законом спроса и предложения. Когда спрос на труд был низким, а предложение было высоким, рабочим могли недоплачивать и эксплуатировать их. В XIX веке многие промышленники эксплуатировали своих рабочих, стремясь к увеличению прибыли. В таких условиях не было никого, кто мог бы защитить права этих не имеющих никаких связей людей.
Условия труда и трудовые отношения способствовали возникновению форм коллективного протеста. В Западной Европе сформировался новый вид коллективных образований; они определялись классовой принадлежностью (например, правящий класс, торговый класс, рабочий класс) или общими интересами (например, профсоюз). Представители рабочего класса стали объединяться и пытаться воздействовать на правящие круги при помощи демонстраций и революций. Коллективная деятельность такого рода привела в XX веке к формированию новых направлений политической философии и новых институтов, таких как демократия, фашизм и коммунизм.
В Западной Европе новые коллективы появлялись в результате разъединения уже существующих коллективных образований (таких, как семья, община, клан и религия). Такие новые коллективы формировались на основе общих интересов, опыта и целей. Культуры, которые сформировались на основе перегруппировки такого типа, получили название индивидуалистических (Hofstede, 1991). Культуры, которые сохраняли связи, основанные на семейной и социальной общности, были определены как коллективистские. Это разграничение представляет анализ культурных различий, выполненный аутсайдером. Данные различия следует поместить в контекст конкретной культуры и исследовать соответствующую им гносеологию и феноменологию.
Ломов, Будилова, Кольцова и Медведев (Lomov, Budilova, Koltsova & Medvedev, 1993) отмечают, что тематика исследований в России подвержена воздействию гносеологических установок, хотя секуляризация, индивидуализм и отделение науки от религии, которые преобладают в Западной Европе, не имели места в России. В России наука и образование находились под контролем церкви. Теологи проводили исследования и читали лекции по психологии. Проводимые в XIX веке в России исследования мозга стимулировались убеждением в том, что мозг является вместилищем души. Подобным образом Боски (Boski, 1993) отмечает, что гуманистические ценности (смесь католического и марксистского гуманизма) оказывали сильное влияние на психологические исследования в Польше.
Эпистемология
В Лувре в Париже с помощью произведений искусства можно проследить формирование и трансформацию западных культур. На подавляющей части картин средневекового периода Иисус, Дева Мария и некоторые другие святые занимают центральную часть картины, а люди из толпы размещаются по периферии (рис. 4.4). Эти картины отражают иудейско-христианскую систему ценностных установок в то время. Бог и Создатель вселенной олицетворяет Истину, Свет, Красоту и Доброту
и поэтому размещается в центре. Люди, которых он создал, располагаются по периферии.
В средневековой живописи лица людей не слишком выразительны, за исключением случаев демонстрации благоговения перед Иисусом и Девой Марией. Внутреннему миру человека, его индивидуальности средневековая христианская культура не придает большого значения. Чтобы познать Истину, следует идти за Волей Бога. Истина открывается только через Него или через Его откровения, через священников, библию или природу. Даже музыка создавалась главным образом для Бога. Она была монотонной и обращена к небесам (например, Грегорианские песнопения).
Рис. 4.4. Пьеро делла Франческа. Мадонна со святыми и Федериго да Монтефельтро. Пинакотека diBrera, Милан, Италия. Courtesy of Alinari/Art Resource, NY
Ренессанс стал для Западной Европы культурной революцией, он представлял собой иной путь восприятия и понимания физического, человеческого и духовного мира. Начиная с эпохи Ренессанса, произошел сдвиг в восприятии реальности человеком. Одно из произведений искусства, представленных в Лувре, привлекает к себе самое пристальное внимание и служит примером такого переворота в восприятии. Целыми днями люди стоят в очереди перед изображением Моны Лизы (Джоконды), надеясь сфотографировать картину. Почему это художественное произведение привлекает к себе столько внимания, несмотря на свои 500 лет? Мона Лиза не святая и не обладает дворянским титулом, ее нельзя назвать ослепительно красивой (рис. 4.5). Она выглядит настоящим человеком из толпы. Однако изображение Моны Лизы поразительно непохоже на другие средневековые картины. По сравнению с традиционной средневековой живописью, отношения между фигурой и фоном изменились на прямо противоположные: она находится в центре внимания, а пейзаж лишь служит ей фоном. Обычный человек расположен в центре картины и является ее средоточием. Кроме того, выражение лица говорит о ее чувствах и индивидуальности.
Рис. 4.5. Леонардо да Винчи (1452-1519). Мона Лиза (Джоконда). Ок. 1503 г, Дерево, масло, 97-х 53 см, Лувр, Париж, Франция. Courtesy of Giradon/Art Resource, NY
В период Ренессанса люди начали открывать мир вокруг себя и, что более важно самих себя; эти открытия были неведомы им в период средневековья. Люди обнаружили, что личность обладает потенциалом, позволяющим открыть истину без помощи религиозных лидеров, библии или божественного откровения. Они открыли в себе способность получать Истину из первых рук. Кроме того, вместо того чтобы считать людей исполненными греха, а мир — забытым Богом местом, они увидели красоту человека. В средневековый период человеческое тело было символом похоти и греха, поэтому его стремились спрятать. В противовес таким взглядам, скульптура Давида, выполненная Микеланджело, — пример торжества красоты человеческого тела (рис. 4.6).
Рис. 4.6. Микеланджело Буонаротти. Давид. Академия, Флоренция, Италия.
Courtesy of Alinari/Art Resource, NY
Религия, культура и наука
Рене Декарт жил в период появления множества противоречивых идей, доктрин и верований, а также новых открытий. Новые противоречивые идеи приводили его в смятение. Он решил придерживаться метода, который все подвергал бы сомнению, отвергал все идеи, доктрины и верования, кроме очевидной истины, не требующей доказательств. Он обнаружил, что подвергать сомнению он может практически все: традиции, обычаи, верования и даже собственное восприятие. Однако осталась одна вещь, в которой он не мог сомневаться — его собственное существование. Фундаментальным вопросом для него было: «Откуда я знаю, что я существую?» Он пришел к выводу, что может с уверенностью утверждать это благодаря здравому рассудку и интеллекту. Таким образом, Декарт сделал вывод: Cogito, ergo sum (Мыслю, следовательно, существую) (рис. 4.7).
Рис. 4.7. Декартовское открытие Я и неопровержимых истин.
Опост Роден (1840-1917). Мыслитель. Galleriad'ArteModema, Венеция, Италия.
Courtesy of Alinari/Art Resource, NY
Декарт обнаружил, что благодаря интеллекту и способности рационально мыслить он может постигать не только себя самого, но законы естественных наук и математические истины. Такой тип восприятия был бы невозможен в средние века, поскольку предполагалось, что знать и открывать Истину может только Бог. Кроме того, Декарт пришел к заключению, что способность к рациональному мышлению это особый дар, данный Богом и позволяющий нам узнать о существовании Бога. Люди обладают способностью рационального мышления, благодаря которой мы можем познавать самих себя, Бога, научные и математические истины.
Рациональное мышление отличает людей от животных. Декарт разделял тело и разум. Наше тело, подобно телу животного, управляется природными инстинктами. Доказательством этого для Декарта служила рефлекторная дуга, которую он обнаружил, проводя эксперименты. Тем не менее люди отличаются от животных, поскольку обладают интеллектом и способностью к рациональному мышлению. Декарт разработал систему координат, которая позволяет нам математически описать физический мир.
Философия "и открытия Декарта повлияли на иудейско-христианское видение мира. Его идеи позволили отделить науку от религии. Наука изучала физический мир, а религия имела дело с Духовным миром. Взгляды Декарта положили начало двойственному мышлению, создали дихотомию мира, противопоставив тело и разум, добро и зло, свет и тьму, справедливость и обман, небо и землю. Жизнь стала рассматриваться как борьба истины и света, с одной стороны, со злом и тьмой — с другой (рис. 4.8).