Глава 2

Любовные отношения в аристократической среде эпохи Хэйан

Знакомство мужчины и женщины

Сначала следует рассмотреть, каким образом завязывались любовные отношения в аристократической среде периода Хэйан, как будущие супруги находили друг друга, как знакомились.

Обычно, когда в семье подрастала девочка, родственники посредством распускаемых ими же слухов сообщали об этом потенциальным женихам. Так поступил, например, Гэндзи, когда задумал выдать замуж свою приемную дочь. Ненароком в разговоре с кем-нибудь из знакомых упоминали, что есть девушка на выданье, умная, тонкая, красивая. За неделю этот слух облетал всю столицу, и многие юноши влюблялись в неизвестную еще в свете юную красавицу, слали ей любовные послания, пытались добиться личной встречи с ней. Часто мужчины подсматривали за домом возлюбленной, в надежде увидеть ее. Это называлось «каймами» (垣間見)- «смотря сквозь изгородь».

Западному человеку может показаться странным, что хэйанские юноши теряли головы от девушек, которых ни разу не видели. На самом деле, внешность женщины обычно роли не играла. Поскольку в домах царил полумрак, а с рассветом мужчина должен был покинуть свою даму (если только не жил в одном с ней доме), некоторые могли не знать свою любимую в лицо на протяжении долгого времени.

Девушки скрывали свои лица не оттого, что были некрасивы, а из-за стеснительности и укоренившейся традиции – показывать свое лицо женщине было непозволительно. С определенного возраста девочки поселялись в своих собственных покоях, в которые никто из мужчин, кроме отца, не имел права заходить. Если же кто-то все-таки приходил (братья, дальние родственники или просто знакомые), девушка скрывалась за ширмой или переносным экраном, а то и вовсе разговаривала с посетителем через посредницу. Так что в лучшем случае мужчина мог увидеть лишь неясный силуэт полулежащей девушки или кончик ее подола.

Если мужчина не имел возможности оценить красоту своей избранницы, то по каким параметрам оценивалась ее привлекательность? Поскольку поначалу все общение с возлюбленной проходило посредством переписки, в первую очередь обращали внимание на изящность почерка, умение слагать стихи танка и тонко отвечать на послания, то есть, ценилась чувствительность души.

«Почерк у нее был удивительно изящный. Восхищенный взгляд, которым смотрел на ее письмо Митиёри, без слов говорил о том, что любовь в его сердце обрела новые силы.»⁴²

Получив возможность посещать предмет любви, мужчина при случае мог насладиться звуками музыки, доносящейся из внутренних покоев, и оценить и мастерство игры девушки на музыкальных инструментах.

Чтобы добиться большего, мужчина или его слуга завязывал знакомство с кем-нибудь из прислужниц возлюбленной и передавал через нее письмо соответствующего содержания. Через некоторое время мужчина делал свой первый визит в дом избранницы. Несколько раз он посещал ее, беседуя через посредницу, и, наконец, получал возможность беседовать с возлюбленной напрямую. Мужчина садился на галерее, а девушка садилась поблизости за переносным занавесом. Это было прекрасной возможностью воспользоваться близостью девушки.

Хорошо известная из хэйанской литературы свобода любовных отношений была присуща, прежде всего, высшему свету и императорскому двору.

Второй этап: физическая любовь

Сексуальные отношения в куртуазной литературе Хэйан и Камакура (особенно в моногатари) часто начинались с принуждения женщины мужчиной. Стоить отметить, однако, что чаще всего насилие это не было физическим, скорее, оно больше походило на эмоциональное и психологическое давление. Мужчина долго уговаривал девушку, рассказывая ей о своей страстной любви. Однако англоязычные исследователи часто воспринимают такой род завязывания отношений как изнасилование и многие из них негодуют по этому поводу в своих работах, как, например, Энтони Брайант⁴³. Видимо, основой таких суждений является перевод «Гэндзи моногатари» на английский язык, выполненный Эдвардом Сейденстрикером в 1976 году. Как считает Маргарет Чайлдз, этот перевод «несколько сгущает краски»⁴⁴.

Однако потрясение женщины, в покои которой проникает незнакомый мужчина (до первой брачной ночи женщины крайне редко видели представителей мужского пола) и принуждает к любви, конечно же, было велико. Обычно аристократка, обладая тонкой чувствительной душой, переносила это событие тяжело, испытывая в первую очередь стыд перед родными и страх от того, что незнакомец приблизился к ней настолько близко. Однако речь идет не о физическом насилии. Со временем женщина свыкалась с мыслью о произошедшем и могла даже полюбить того, кто принудил ее к сексуальным отношениям. Немногие отношения, завязавшиеся таким образом, закончились враждебностью, однако, многие из них завершились долговременной привязанностью и, как правило, приводили к появлению на свет общего ребенка.

Энтони Брайант выделяет три основных типа таких любовных встреч, когда женщина не была изначально готова к физическим отношениям:

• отношения на одну ночь, на которые мужчину толкнуло примитивное вожделение или жажда женщины (любой женщины), и то, что объект его страсти оказался доступным;

• сексуальная инициация женщины, подчас спланированная заранее;

• период безответной, непризнанной и даже тайной любви, заканчивавшейся тем, что мужчина импульсивно проявлял свои желания по отношению к объекту страсти⁴⁵.

• Непринудительные связи относятся к четвертой категории:

• когда оба уже любят друг друга, и их первое сексуальное взаимодействие – естественный прогресс в отношениях.

Отношения на одну ночь

Описанное в «Гэндзи моногатари» событие, которое мы детально рассмотрим, – наиболее типичный образец «одноразовых» отношений, сцены принудительного (но не насильнического) общения. В восьмой главе («Хана но эн», 花 宴) влюбчивый юноша бродит после императорского «Празднования в честь цветения вишни» и расстраивается, не найдя ни одной свободной постели. В этом эпизоде он, не называя своего имени, принуждает к любви абсолютно случайную женщину. В литературе о Гэндзи ее называют Обородзукиё (из-за стихов, которые она цитировала). Идя по коридорам, в конце концов Гэндзи замечает фигуру молодой женщины.

«Сайсё-но тюдзё, возрадовавшись, хватает женщину за рукав. …

И, тихонько спустив женщину на галерею, прикрывает дверь.

Она не может прийти в себя от неожиданности, и вид у нее крайне растерянный, что, впрочем, сообщает ей особое очарование. Дрожа всем телом, она лепечет:

– Тут кто-то…

– Я волен ходить где угодно, и не стоит никого звать. Лучше не поднимать шума, – говорит Гэндзи, и, узнав его по голосу, женщина немного успокаивается.»⁴⁶

Этот отрывок, несомненно, вызовет удивление у западного читателя, не знающего об обычаях того времени. Можно удивиться, что отношения между полами были настолько свободными. Кто-то даже начнет жалеть девушку, особенно если вспомнить, что из-за Гэндзи она оказалась в центре скандала, будучи предназначенной в наложницы наследнику. То есть несдержанный поступок Гэндзи лишил ее больших перспектив.

Безответная любовь

Как уже говорилось, в обществе, где подсматривание за занавесы или экраны за ничего не подозревающей женщиной, было вознесено почти до уровня искусства, не было удивительным, что часто мужчины влюблялись в женщину, которую даже ни разу не видели. Фактически они могли даже никогда не общаться вживую, так как даже женщины, живущие в соседних помещениях, беседовали через занавес. Эпизод из главы «Удзи», в котором сын Гэндзи Каору подглядывал за дочерями Восьмого Принца и влюбился в них – классический пример этого.

В «Масу кагами» есть несколько примеров любви, когда мужчина далек (в социальном плане) от предмета своей страсти, переходящей в насилие. В течение правления императора Камэяма некий капитан Арифуса был влюблен в принцессу Ринси. Принцесса была дочерью императора в отставке, в то время как он – простым гвардейским капитаном⁴⁷. В конце концов, капитан воспользовался шансом однажды ночью во время разговора через занавеси.

Когда опустились сумерки, принцесса потянула ближайший занавес и легла спать, однако обнаружила мужчину, лежащего рядом. Пока она вглядывалась в него, он разразился страстной речью.

Принцесса начала плакать, ее близость и уязвимость заставили его окончательно утратить контроль над собой, и он принудил ее уступить, хотя и жалел ее и сокрушался о своих действиях.

После ночи, проведенной вместе, капитан продолжал слать ей письма, и, хоть принцесса нашла его неприятным и отталкивающим, она, позволяла ему посещать себя ночь за ночью, а затем подарила ему ребенка. Это еще один пример счастливого романа, начавшегося с насилия.

Интересно, что в первую ночь девушка нравилась Арифуса больше, поскольку ее борьба была неистовой, а отчаяние глубоким. Видимо, уязвимость и хрупкость были одними из наиболее привлекательных черт в женщинах в то время. Однако также ценилось и когда женщина могла оказать достойное сопротивление. Не в физическом смысле, а в эмоциональном – чем дольше девушка не поддается на уговоры соблазнителя, тем желанней она становится, и тем радостнее победа.

Бывший император Го-Фукакуса (правил 1246-1259, умер – 1304) однажды понял, что влюблен в принцессу Сайгу, девственную жрицу Исэ и свою сестру по отцу⁴⁸. Однажды ночью 1274 г. Го-Фукакуса решил, что хоть она ему и наполовину сестра, он должен обладать ею. Принцесса тогда посещала бывшего императора в столице. Первая их встреча кратко пересказана Г-жой Нидзё: (後深草院二条): в Товадзугатари. Нидзё:, указывающая на то, что лично слышала то, о чем говорит, преподносит эту историю в ином свете. Нидзё: сопроводила Го-Фукакуса в комнату принцессы и притворилась спящей, чтобы дать событиям развиваться в соответствии с ожиданиями. «…и вскоре я поняла, что Сайгу, увы, не оказав большого сопротивления, очень быстро сдалась на любовные домогательства государя. «Если бы она встретила его решительно, не уступила бы ему так легко, насколько это было бы интереснее!» — думала я..» ⁴⁹

По поводу свидания Император говорит Нидзё: на обратном пути в свои покои в первую ночь, что «Цветы у сакуры хороши,  но достать их не стоит большого труда — ветви чересчур хрупки!»⁵⁰

То есть сопротивление принцессы было не таким яростным, каким должно было быть. Маргарет Чайлдз пишет, что одним из способов снижения интереса к себе у нелюбимого мужчины была полная пассивность. Девушка, безучастно относившаяся ко всему происходящему быстро надоедала и переставала быть желанной.

Сексуальные инициации

Этот тип начала отношений шокирует западных читателей тем, что обычно первая брачная ночь у девушек происходила в довольно-таки раннем возрасте – около 12 лет, и до совершения инициации они имели весьма приблизительное представление о том, что их ждет, а иногда и не имели его вовсе.

Одна из наиболее известных сцен сексуальной инициации в японской литературе – эпизод, когда Гэндзи, обезумевший от смерти своей главной жены Аои, входит в покои своей юной воспитанницы Мурасаки. После некоторых, свадебных ритуалов, о смысле которых Мурасаки не была извещена, он принуждает ее к любви, забирав невинность. Мурасаки понятия не имеет о том, что происходит и о том, что она фактически юкари⁵¹ другой женщины из прошлого Гэндзи. Это делает эпизод наиболее ошеломляющим и запоминающимся.

В «Товадзугатари» у нас есть возможность прочесть рассказ от первого лица о том, что чувствует женщина после явно нежеланной и нежданной сексуальной инициации. Это уникальный случай для литературы такого жанра. Нигде больше не можем мы узнать, о чем думала хэйанская женщина, когда ее против воли склоняли к сексуальным отношениям. Девушка, г-жа Нидзё:, говорит, что ей было 14 лет в то время, хотя, если не принимать в счет буддийские «причуды» системы подсчета возраста, на самом деле ей было 12-13 лет. Эта встреча была организована ее собственной семьей, что наверняка шокирует чувствительного западного читателя, незнакомого с обычаями хэйанского общества

«Внезапно я открыла глаза — кругом царил полумрак, наверное, опустили занавеси, — светильник почти угас, а рядом со мной, в глубине комнаты, как ни в чем не бывало расположился какой-то человек. «Это еще что такое!»— подумала я, мигом вскочила и хотела уйти, как вдруг слышу: «Проснись же! Я давным-давно полюбил тебя, когда ты была еще малым ребенком, и долгих четырнадцать лет ждал этого часа…» И он принялся в самых изысканных выражениях говорить мне о любви, — у меня не хватило бы слов, чтобы передать все эти речи, но я слушать ничего не хотела и только плакала в три ручья, даже рукава его одежды и те вымочила слезами. …

И государь, очевидно решив, что я слишком уж по-детски наивна, так и не смог ничего от меня добиться. Вместе с тем встать и уйти ему, по-видимому, тоже было неудобно, он продолжал лежать рядом, и это было мне нестерпимо. …

Я слышала, как государь отбыл, но по-прежнему лежала, не двигаясь, натянув одежды на голову, и была невольно поражена, когда очень скоро от государя доставили утреннее послание⁵². Пришли мои мачеха и монахиня-бабушка. «Что с тобой? Отчего не встаешь?» — спрашивали они, и мне было мучительно слышать эти вопросы. «Мне нездоровится еще с вечера…» — ответила я, но, как видно, они посчитали это обычным недомоганием после первой брачной ночи, и это тоже было мне досадно до слез»⁵³. На следующую ночь император вернулся и, в конце концов, добился своего.

«В эту ночь государь был со мной очень груб, мои тонкие одежды совсем измялись, и в конце концов все свершилось по его воле. А меж тем постепенно стало светать, я смотрела с горечью даже на ясный месяц, — мне хотелось бы спрятать луну за тучи! — но, увы, это тоже было не в моей власти…»⁵⁴

Увы, против воли

пришлось распустить мне шнурки

исподнего платья -

и каким повлечет потоком

о бесчестье славу дурную⁵⁵

– так описывает свое эмоциональное состояние г-жа Нидзё: после первой встречи с императором.

Утреннее расставание

Утреннее расставание было серьезным испытанием для мужчины. Слишком длительное пребывание с женщиной или слишком поспешный уход могли быть пагубными для положения мужчины, настолько, насколько женщина была в этом заинтересована. Сэй Сё:нагон в своих «Записках у изголовья» описывает, как должен покидать мужчина свою даму:

«Покидая на рассвете возлюбленную, мужчина не должен слишком заботиться о своем наряде.

Не беда, если он небрежно завяжет шнурок от шапки, если прическа и одежда будут у него в беспорядке, пусть даже кафтан сидит на нем косо и криво, – кто в такой час увидит его и осудит?

Когда ранним утром наступает пора расставанья, мужчина должен вести себя красиво. Полный сожаленья, он медлит подняться с любовного ложа. Дама торопит его уйти:

– Уже белый день. Ах-ах, нас увидят! Мужчина тяжело вздыхает. О, как бы он был счастлив, если б утро никогда не пришло! Сидя на постели, он не спешит натянуть на себя шаровары, но склонившись к своей подруге, шепчет ей на ушко то, что не успел сказать ночью.

Как будто у него ничего другого и в мыслях нет, а смотришь, тем временем он незаметно завязал на себе пояс.

Потом он приподнимает верхнюю часть решетчатого окна и вместе со своей подругой идет к двустворчатой двери.

– Как томительно будет тянуться день! – говорит он даме и тихо выскальзывает из дома, а она провожает его долгим взглядом, но даже самый миг разлуки останется у нее в сердце как чудесное воспоминание.»⁵⁶

Также она описывает наиболее некрасивый вариант расставания:

«А ведь случается, иной любовник вскакивает утром как ужаленный. Поднимая шумную возню, суетливо стягивает поясом шаровары, закатывает рукава кафтана или "охотничьей одежды", с громким шуршанием прячет что-то за пазухой, тщательно завязывает на себе верхнюю опояску. Стоя на коленях, надежно крепит шнурок своей шапки-эбоси, шарит, ползая на четвереньках, в поисках того, что разбросал накануне:

– Вчера я будто положил возле изголовья листки бумаги и веер? В потемках ничего не найти.

– Да где же это, где же это? – лазит он по всем углам. С грохотом падают вещи. Наконец нашел! Начинает шумно обмахиваться веером, стопку бумаги сует за пазуху и бросает на прощанье только:

– Ну, я пошел!»⁵⁷

Также женщинам были неприятны чересчур влюбленные в них мужчины, таких мужчин считали слабодушными. Если чувствительные мужчины, проливавшие слезы над оброненным веером, принимаются и даже уважаются хэйанской литературой, то мужчины, выказывавшие влюбленность и выражавшие неподобающе сильную привязанность к своим женщинам, зачастую становятся предметом насмешек в первую очередь этих самых женщин. Похоже на парадокс, но это отношение могло быть вызвано социальным положением женщины в хэйанском обществе.⁵⁸ Исключением, наверное, является лишь «Отикубо-моногатари», где мы видим сразу две влюбленные и верные пары, не боящиеся открыто выражать свою привязанность (речь идет об Отикубо и Митиёри и их слугах (Акоги и меченосце).

В этом обществе женщины, часто даже жены, живут в домах своих родителей, в то время как любовники навещают их в публично тайном порядке. Чтобы поддерживать небольшую ложь, что они не провели ночь вместе, мужчина должен уйти на рассвете. Если же он не сделал этого ее репутация может быть испорчена, тогда как он приобретает репутацию слабовольного человека, не могущего следовать общественным нормам.

Могла ли женщина отказать?

Г-жа Нидзё: в свою первую брачную ночь с экс-императором Го-Фукакуса фактически отложила начало физических отношений, ведя себя испуганно и выказывая обиду, но на следующую ночь у нее не было выбора – ее отношения с императором в отставке были оговорены с ее отцом, то есть это был официальный союз. Может ли женщина, выйдя замуж, избежать брачной ночи со своим мужем? То, что г-жу Нидзё: не предупредили о предстоящем союзе и то, что ее согласия не спрашивали, не должно изумлять и приводить в негодование западного читателя; в западной литературе есть множество примеров того, как девушек насильно отдавали замуж за ненавистных им людей.

Однако если физический контакт не был результатом официальной женитьбы, у женщины появлялся выбор. Она могла позвать на помощь или убежать. Если же ночной гость был высокого ранга, и не следовало портить его репутацию, женщина вела себя расхолаживающе, плакала и сопротивлялась⁵⁹. В таком случае мужчина или понимал, что ему не рады, и уходил, или продолжал добиваться согласия. Если женщина была по своему социальному положению выше мужчины, она могла указать и на это обстоятельство. То есть у женщины был выбор и шанс избежать нежелательных отношений. Если же у нее не хватало сил сопротивляться до рассвета, пресечь дальнейшее развитие отношений можно было проигнорировав утреннее послание или ответив на него так, чтобы стало понятно, что она не желает продолжать отношения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Браки в хэйанской Японии заключались в довольно раннем возрасте – 12-13 лет. Нередко мужчина не видел свою невесту до брака, так как женщины не должны были показываться чужим. Девушки на выданье редко выходили из своих покоев, а при появлении гостей скрывались за ширмами или переносными занавесами. С малознакомыми людьми обычно разговаривали из другой комнаты через служанку-посредницу. Чтобы поговорить с возлюбленной мужчины подкупали ее служанку и ночью проникали в покои девушки, где нередко, не сдержавшись, принуждали ее к близости.

Также в ходе исследования мы выяснили, что в начале периода Хэйан в брачном институте произошли некоторые перемены: в ходе китаизации Японии на законодательном уровне (кодексы Тайхо:рё: и Ё:ро:) было установлено, что семьи должны формироваться по китайскому образцу. Вместо традиционных матрилокальных семей, где ядром семьи была мать с детьми, живущие отдельно от мужчины, появились патрилокальные семьи, в которых женщина переезжала в дом мужа и жила там в крайне зависимом положении. Однако в реальности это нововведение приняла лишь аристократия, и уже к середине эпохи Хэйан количество таких браков практически сошло на нет.

В Японии периода Хэйан практиковалось многоженство. Количество женщин, на которых мужчина был одновременно женат редко превышало 2-3. Но помимо жен у хэйанского аристократа могли быть и другие женщины, в основном, это были случайные связи с придворными дамами. Вступив в брак с несколькими женщинами, мужчина жил с одной из своих жен в их общем доме или в доме ее родителей и время от времени посещал других своих жен и возлюбленных. За редким исключением мужчина жил на содержании у семей своих жен, также на родственников жены возлагалась обязанность способствовать его продвижению по службе. Предполагалось, что добившись высоких должностей, зять, в свою очередь, окажет помощь семье жены, будь то материальная помощь или повышение по службе родственников жены включая и мужей ее сестер. Таким образом, на количество жен скорее всего, влиял материальный фактор, по этой же причине при выборе невесты в первую очередь обращали внимание на обеспеченность и влиятельность ее семьи.

Дети большую часть своей жизни жили с бабушкой по материнской линии или с матерью. Мужчины обычно не ощущали большой ответственности за своих детей и бывало, некоторые из них могли впервые увидеть своего ребенка через несколько лет после его рождения. Однако сыновья могли претендовать на отцовское наследство и часто, начав служить при дворе, получали поддержку со стороны отца. Дочери же мужчин практически не интересовали.

Наследство чаще всего передавалось по гендерному признаку: от матери к дочерям и от отца к сыновьям, однако бывали и случаи, когда мужчина делил свое имущество между детьми обоих полов и женой. Единственное, что обязательно оставляли родители именно дочерям – дом, так как чаще всего женщины после замужества оставались жить в доме семьи.

В Японии того времени практиковались разводы, но они, как и браки, не всегда совершались официально. Поэтому порой сложно понять, состоит ли пара в браке или уже развелась. Иногда даже сама женщина не знала, считает ли мужчина ее женой.

Так в своей работе я постаралась как можно более полно описать семейную жизнь японцев эпохи Хэйан, рассказать о непростых отношениях между мужчинами и женщинами, о связи детей с родителями, о том, каким образом делилось наследство. Также я выделила типы браков, заключавшихся в эпоху Хэйан и рассказала о существовании эндогамии в аристократическом обществе.