Vlast_i_obschestvo_Sibir_v_XVII_veke_Novosibirsk_1991

онные передвижения, в результате которых заселялись Во­ сточная Сибирь и южная, лесостепная полоса Западной Сибири. Это внутрисибирское передвижение населения су­ щественно для понимания не только самого процесса осво­ ения Сибири в целом, но и самосознания русских пересе­ ленцев, отстаивавших свои хозяйственные и социальные права.

Переселявшееся в Сибирь русское население сталкива­ лось с устанавливавшимися там социальными порядками, свойственными позднефеодальной России, прежде всего с системой рентных отношений, утверждавшихся местным воеводским аппаратом управления. Государственной власти безусловно удалось подчинить переселенцев феодальной зависимости и возложить на них повинности, даже ранее не известные им на родине. Речь идет прежде всего об ор­ ганизации в государственном порядке так называемой де­ сятинной пашни, т. е. запашки полей, урожай с которых шел в казенные закрома. По форме ренты эта повинность в принципе мало отличалась от помещичьей барщины. Си­ бирской администрации удалось этого достигнуть путем безвозмездных денежных ссуд и «подмог», выдававшихся переселенцам, и льгот, согласно которым на протяжении нескольких лет каждый подрядившийся в крестьянство ос­ вобождался от натуральной повинности, пока создавал свое хозяйство. Однако воплотить в жизнь крепостнические уст­ ремления — прикрепить нового сибирского жителя к опре­ деленному участку земли и заставить его нести точно фик­ сированную натуральную повинность — государственная власть в Сибири не смогла. Этому препятствовали целый ряд местных обстоятельств и упорная, далеко не безуспеш­ ная борьба сибирского крестьянина за оптимальные усло­ вия хозяйствования. Иначе говоря, в благоприятных усло­ виях местного хозяйствования социальное самосознание сибирского крестьянина проявилось очень четко, что в кон­ це концов и отразилось в его социальном статуте.

Благодаря непрерывному потоку переселенцев местные воеводские власти не испытывали затруднений в пополне­ нии уже существовавших и основании новых крестьянских селений. Со своей стороны крестьянство не преминуло ис­ пользовать приток новопоселенцев в своих целях. Извест­ но, насколько тяжело поднимать целину и приводить ее в культурное состояние. Поэтому получило широкое распро­ странение подселение новых поселенцев в уже обустроив­ шиеся крестьянские дворы с принятием ими на себя на до­ говорных началах части феодальных повинностей. Местные

330

власти, заинтересованные в увеличении численности кре­ стьянского населения, не препятствовали подобным сдел­ кам, благодаря которым старые поселенцы «скидывали» с себя часть повинностей, но общий их объем так или иначе возрастал. В результате объем барщинных работ, прихо­ дившихся на одно тягло, на протяжении XVII в. неуклонно падал. В Енисейском уезде за 80 лет (1623— 1703 гг.), ок­ лад десятинной пашни на один двор уменьшился вдвое, тогда как крестьянское население увеличилось в 36 раз. Точно так же к концу XVII в. вдвое уменьшился этот ок­ лад в Томском и Верхотурском уездах и почти втрое — в Туринском и Тюменском уездах. Более того, при господст­ ве экстенсивных систем землепользования (прежде всего залежно-переложной), наиболее в то время рациональных в Сибири, перед местными земледельцами постоянно сто­ яли задачи ввода в хозяйственный оборот новых пашенных угодий, что порождало потребность свободы передвижения.

Административная переписка XVII в. пестрит сообще­ ниями об уходе крестьян со старого местожительства и их переселениях из одного уезда в другой. На этой почве ра­ зыгрывались серьезные столкновения между воеводами разных уездов — одни из них требовали в административ­ ном порядке возвращения крестьян, другие вовсе не соби­ рались поступаться столь необходимым пополнением мест­ ного сельского населения. Само крестьянство рассматрива­ ло такие переселения как хозяйственную необходимость. Сплошь и рядом крестьяне соблюдали одно из условий по­ рядных записей — «никуды не сбежать», забрасывая тяг­ ло, и передавать его, опять же на договорных началах, но­ вопоселенцам. При постоянном, непрекращавшемся прито­ ке новопоселенцев сдать тягло и уже освоенную землю не представляло большой сложности, этот акт не рассматри­ вался властями как нарушение порядка общественных от­ ношений2. При забрасывании тягла переселение квалифи­ цировалось как побег со всеми вытекавшими отсюда по­ следствиями.

Повседневная стихийная борьба за право перемещения и освоения новых земель становилась одним из основных проявлений социального мировоззрения сибирского кресть­ янства. Она воплощалась в разных формах — от организа­ ций заимок в относительной близости от старого поселения до перемещения на новые, далеко отстоявшие от него зем­ ли. В последнем случае наблюдались миграционные пере­ движения, растягивавшиеся на десятки лет и приводившие к освоению новых районов. Именно таким путем происхо­

331

дил постепенный отлив сельского населения из таежной полосы Западной Сибири в лесостепную.

Внутрисибирские миграции имели не только чисто хо­ зяйственную значимость, они способствовали утверждению правового самосознания крестьянства, рассматривавшего освоенные земли на праве обычая как «свои». Сама идея перемещений приобретала социальную направленность как своеобразная форма протеста против воеводского управле­ ния, претворявшаяся в стремлении ухода из-под его эгиды. В XVIII в. идея ухода воплотилась в фантастическое пред­ ставление о существовании Беловодья — страны справед­ ливости и хозяйственного благоденствия, что вызвало дли­ тельные и настойчивые попытки российского крестьянства найти эту землю, отвечавшую его жизненным чаяниям.

Таким образом, сибирская действительность, прежде всего обстоятельства, в условиях которых происходило за­ селение, системы землепользования и внутрисибирские миграции, обусловленные непрекращавшимся процессом введения в хозяйственный оборот новых земель, не позво­ лили государственной власти осуществить личное прикреп­ ление крестьян к определенному местожительству и упро­ чить барщинно-крепостнический строй общественных отно­ шений под эгидой местной администрации. Сибирское кре­ стьянство противопоставило нормам феодальной «несвобо­ ды» основанные на обычае представления о своем праве сдавать тягло, о праве распоряжения землей, в которую был вложен труд, и, наконец, о праве перемещения. Госу­ дарственная власть вынуждена была мириться с этими кре­ стьянскими представлениями. Она никогда не отказывалась от своего верховного права поземельной собственности, официально фиксировала отвод крестьянам земли во имя обеспечения феодальной ренты, в то же время ничего не могла сделать в создавшейся правовой коллизии, при кото­ рой государственному земельному праву противостоял сло­ жившийся обычай потомственного владения и распоряже­ ния угодьями. Более того, не будучи в состоянии противо­ действовать миграционным передвижениям и сознавая к тому же их значимость в хозяйственном освоении новых районов, правительство, формально допуская сдачу тягол в первой половине XVII в., в 1660—1680-е гг. официально узаконило эту практику, что противоречило всей общерос­ сийской политике укрепления крепостнических отношений и запрета обращаемости тяглых земель.

Ни в коем случае не следует упускать из виду, что фе­ одальная власть была не в состоянии поставить под свой

332

контроль и промысловую колонизацию, увлекавшую суще­ ственную часть русских переселенцев в глухие таежные и тундровые районы, где установить над ними администра­ тивный контроль, не говоря уже о фискальном, было не­ легко, а часто и нереально^.

Примечательно, что в промысловой колонизации ак­ тивное участие принимали сибирские служилые приборные люди, все те же выходцы из северных уездов Поморья, хо­ рошо знакомые с пушным промыслом, или по роду своей службы в ясачных зимовьях получившие опыт промысло­ вого дела. По мере сужения правительством экономиче­ ских льгот служилым людям определенная их часть пере­ ставала дорожить своим положением в войске и пополняла промысловое население, особенно в далеких полярных рай­ онах.

Таким образом, в миграционных передвижениях рус­ ских переселенцев в Сибири переплетались и хозяйствен­ но-экономические, и социальные явления, свойственные всему процессу ее освоения. Учитывая основные задачи на­ стоящей книги, особое внимание обратим на движения, ос­ новная цель которых заключалась в уходе от воеводской власти. Эти уходы могли иметь характер индивидуального бегства, но когда они становились единовременно группо­ выми, а тем более массовыми, то приобретали четко выра­ женный социальный облик, в котором просматривались оп­ ределенные черты социального самосознания переселенцев.

На протяжении XVII в. отдельные группы переселен­ цев, уходя на необжитые еще места, на какой-то срок вы­ ходили из-под опеки феодальной власти. В конце концов эта власть «настигала» их, но, как бы ни наивно было стремление жить «особь», в отдельных случаях даже мас­ совые переселения достигали успеха.

Наиболее массовый характер такой уход приобрел в Ленско-Илимском крае в 1650-е гг. После похода Е. Хаба­ рова на Амур распространявшиеся слухи о богатстве тамошных земель стали достоянием и населения Прибай­ калья. После восстаний в Верхотурье и Томске в конце 1640-х гг. обстановка в Сибири оставалась напряженной и слухи об угожих амурских землях, с одной стороны, спо­ собствовали началу вооруженного выступления против вое­ воды Илимска Б. Д. Оладьина, а с другой — породили идею массового ухода из-под опеки воеводской власти. Массовое переселенческое движение на восток надолго ох­ ватило население Прибайкалья. Начало ему было положе­ но восстанием казаков Верхоленского острога во главе с

ззз

атаманом М. Сорокиным в апреле 1655 г. Соблюдая тради­ ции казачьего войска, восставшие собрали круг и под зна­ менем целовали крест на том, чтобы уйти на Амур от «насильств» Б. Д. Оладьина и служить там «особо, а у госуда­ ревых воевод под начальством не быть». Таким образом, верхоленские казаки решили возродить свое самоуправле­ ние, не выходя из-под эгиды верховной власти. К казакам тотчас примкнули илимские крестьяне, промышленники и «иные бродящие люди». После кратковременной неудачной осады Илимска «полк» Сорокина ушел в Забайкалье. Его судьба до сих пор не известна. Вторжение маньчжурских войск на Амур на время прервало миграции на его берега русских переселенцев, но после ухода неприятельских войск они возобновились.

В 1655 г. в Илимском уезде произошло очередное вос­ стание, во время которого был убит воевода Л. А. Обу­ хов — «насильник и мучитель», по словам восставших. Вслед за восстанием последовала новая волна массового переселения на Амур, положившая начало активному сель­ скохозяйственному освоению Приамурья и оставившая яр­ кий след в истории борьбы русских переселенцев за мест­ ное самоуправление. Это движение было возглавлено весь­ ма примечательной личностью — Н. Р. Черниговским. До недавнего времени не были ясны ни его происхождение, ни причина пребывания в Сибири. Сейчас из грамоты енисей­ скому воеводе П. Ф. Соковнину стало известно, что Н. Р. Черниговский был служилым человеком, по-видимо­ му шляхтичем, оказавшимся на русской службе. В 1636 г. он с группой товарищей попытался из Тулы бежать в Польшу, но был задержан и вместе со своей семьей попла­ тился ссылкой в Сибирь4. К 1660-м гг. Черниговский до­ служился до должности управляющего казенным соляным промыслом в Усть-Кутском остроге. Сохранились сообще­ ния, что восстание в Илимске он возглавил, побуждаемый нанесенным ему Л. А. Обуховым личным оскорблением. Как руководитель народного движения, он оказался очень энергичным и умелым. Преодолев тысячеверстный путь по Забайкалью, переселенцы достигли среднего течения Аму­ ра и на его берегах основали целый сельскохозяйственный район. К 1680-м гг. Амурский район оказался наиболее за­ селенным во всем Забайкалье. Большую часть его населе­ ния составляли крестьяне. Помимо них, там проживало не­ сколько сотен казаков и промышленных людей. Все насе­ ление целиком состояло из вольных переселенцев и насчи­ тывало, по ориентировочным минимальным подсчетам, до

334

800 мужчин и более 300 женщин и детей. Центром района был восстановленный переселенцами Албазинский ост­ рог — городок даурского князя. От устья Аргуни вниз по течению Амура на протяжении приблизительно 300 верст располагалось множество деревень. Об активном освоении района можно судить по площади засеваемых пашен; к 1685 г. местным населением было засеяно более тысячи де­ сятин; у него насчитывалось несколько тысяч голов скота, несколько мельниц. Продукты хлебопроизводящего хозяй­

Н. Р. Черниговского и группу его соратников к смертной казни, но в 1672 г., по предложению тобольских властей, чтобы «утишить» народное возмущение и, главное, поста­ вить под свой административный контроль амурских пере­ селенцев, оно сочло целесообразным помиловать пригово­ ренных5, отказавшись, конечно, признавать их властные функции в Албазине. Однако сместить Н. Р. Черниговского оказалось делом сложным. Амурское население вплоть до начала 1680-х гг. упорно отстаивало традиции и нормы ка­ зацкого самоуправления, при этом добросовестно выполня­ ло государственные функции, собирало ясак с местного на­ селения и отсылало его в Нерчинск. До 1675 г. Н. Р. Чер­ ниговский сохранял фактическую власть в Албазине, не­ смотря на присылку туда в 1673 г. из Нерчинска приказ­ чиков. В конце 1675 г. албазинские казаки, оберегая пре­ рогативы войскового круга, учинили «ссору» с нерчинским воеводой П. Я. Шульгиным. В 1682 г. они заявили новому нерчинскому воеводе Ф. Д. Воейкову: «нерчинских детей боярских и казаков в Албазин на приказ не примем и не хотим-де мы быть у них под началом и вели-де у них быть на приказе албазинским козакам». На этот раз «ссора» с воеводой кончилась избранием на должность приказчика албазинского казачьего десятника И. Войлочникова, кото­ рый находился во главе управления до 1684 г. Только на­ чавшийся в этот момент вооруженный конфликт с Китаем позволил правительству положить конец самоуправлению в Албазине, куда прибыл воеводой А. Л. Толбузин, уже зарекомендовавший себя на сибирской службе6. В условиях военного времени албазинское население приняло его, а казачий круг неуклонно подтверждал свое решение о са­ моотверженной защите рубежей страны.

Приблизительно с середины XVII в. четко определился процесс создания постоянного русского населения в припо­

335

лярных районах. С упрочением хозяйственных и торговых связей внутри Сибири и между отдельными ее областями население, занимавшееся промыслами, стало оседать на постоянное местожительство и промысловые зимовья пре­ вращались в поселения. В Енисейском крае такое старо­ жильческое население сформировалось по Енисею ниже Туруханска и по берегам Пясины, Хеты, Хатанги. Тот же процесс наблюдался на севере Якутии, где русское населе­ ние концентрировалось в зимовьях Столбовском, Оленском, Жиганском (по Лене и Оленеку), Устьянском, Нижнеянском, Верхоянском (на Яне), Зашиверском, Уяндинском, Олюбенском (на Индигирке), Алазейском (на Алазее), Нижне-, Средне-, Верхнеколымском (на Колыме).

В этой связи с середины XVII в. прослеживаются посто­ янные попытки служилых людей уйти из Якутска в даль­ ние приполярные зимовья и также жить там «особь» от во­ еводской власти. В подобных случаях служилых людей обычно поддерживали промышленники, а с воеводскими властями происходили конфликты, приобретавшие резко социальный характер. Так, еще в 1640-е гг. якутские каза­ ки пытались «не по одно время» уйти на новые земли, за­ мученные долговыми обязательствами перед торговыми людьми, которые ссужали их хлебными запасами, и вое­ водскими злоупотреблениями при выдаче жалованья. В 1647 г. одной группе казаков и промышленных людей удалось уйти вниз по Лене, в вооруженном столкновении отбиться от погони и добраться «морем» до Анадыря7.

Уход этой группы не ослабил напряженную обстановку в Якутске. Как доносили в Москву якутские воеводы В. Н. Пушкин и К. О. Супонев, среди оставшихся служи­ лых людей «учело быть непослушание великое, потому что те служилые люди все холостые и беззаводные и домами своими не стройные»8. По всей вероятности, обстановку в Якутске разрядила экспедиция Е. Хабарова на Амур, с ко­ торым отправилось в поход большое число якутских каза­ ков и промышленных людей. Однако при сохранявшейся розни между служилой верхушкой и рядовой массой якут­ ских казаков попытки уйти на «новые земли» в дальней­ шем повторялись.

В 1677 г. группа казаков и промышленников начала го­ товиться к восстанию с целью локализовать власть воеводы А. А. Барнешлева и, по-видимому, перебраться на Амур в район Албазина. Весьма показательно, что в данном слу­ чае казаки стремились уйти из-под воеводской власти, так как на предложение, последовавшее на одном из совеща­

336

ний от промышленников расправиться с А. А. Барнешлевым, казаки заявили: «...воеводу нам убить — и весь город погубить», имея в виду последствия государева сыска. Ка­ заки предполагали захватить воеводу и его окружение в качестве заложников и отпустить их в Якутск, только уйдя от города на значительное расстояние. В июле 1677 г. один из руководителей заговора Дехтерев попытался призвать население Якутска к восстанию, но не получил поддержки, и А. А. Барнешлеву удалось арестовать заговорщиков. Вое­ вода бил их кнутом. Но в 1678 г. новый воевода Ф. И. Би­ биков выпустил их из тюрьмы, а в Москве было, по-види­ мому, решено, чтобы не усугублять ситуации, это дело за­ крыть9.

Вскоре в Якутске воеводская власть раскрыла подобный же заговор казаков, наряженных на службу на р. Удь, ко­ торые хотели перед походом «многих лучших людей домы грабить, и их самих побивать до смерти, и у торговых лю­ дей плоты с хлебными запасами отбивать»10. В 1690 г. в Якутске служилые (а среди них даже представители слу­ жилой верхушки) и посадские люди вновь стали готовиться к восстанию, ставя перед собой цель убить воеводу П. П. Зиновьева, захватить оружие, боевую казну и раз­ личные припасы и уйти в дальние «заморские» зимовья на северо-восток, «за нос». Особую опасность для П. П. Зи­ новьева представляли предводители заговора — участники Томского восстания 1648 г., сосланные в 1654 г. в Якутск. И на этот раз заговор был раскрыт, и воевода жестоко рас­ правился с его участниками11.

Наконец, на рубеже XVIII в. в Нерчинске назревало восстание служилых промышленных и гулящих людей, ко­ торые собирались объединиться с аргунскими и удинскими казаками, освободиться от воеводского управления и уйти по Амуру на острова в Тихом океане. Сохранившиеся ма­ териалы следствия свидетельствуют об участии в этом ши­ роком, но не успевшем организационно оформиться загово­ ре представителей служилой верхушки, которая наряду с рядовыми участниками страдала от воеводских злоупотреб­ лений. Некоторые инициаторы заговора были затребованы в Москву, следствие тянулось до 1706 г. и закончилось оп­ равданием обвиненных; правительство Петра I явно не хо­ тело обострять обстановку в порубежных с Китаем остро­ гах12.

Во всех этих движениях разносторонне проявились об­ щественное самосознание и социальные устремления пере­ селенцев. Государственной феодальной администрации не

всегда удавалось удерживать их под своей властью. Пере­ селенцы не только добились сохранения за собой личной свободы, права на земельное обращение и территориальное перемещение. В борьбе за эти права проявились и устрем­ ления выйти из-под административного феодального конт­ роля с вытекавшими из него натуральными и фискальными тяготами и самовластием воеводского управления. Необъ­ ятные сибирские просторы позволяли хотя бы на время до­ стигать независимого существования, а тем самым самоут­ верждения не только в борьбе с нелегкой природой. Нема­ лую роль в отрешении от «государевой» власти имели ре­ лигиозные догматы, приносившиеся с середины XVII в. по­ борниками старообрядчества и находившие там благодат­ ную почву, почему раскол в Сибири стал массовым явле­ нием.

*

**

Во второй половине XVII в. в общественное сознание и практику вольнонародной колонизации, побега входят су­ щественно новые, важные элементы, связанные со старооб­ рядчеством.

Патриарх Никон, энергично начавший церковную ре­ форму, пришел к власти через три года после того, как нормы Соборного уложения закрепили поражение тяглых общин в острых схватках средины XVII в. и усиление на­ чал крепостничества. Во второй половине века будут нара­ стать элементы бюрократизации власти, постепенно побе­ дят непривычные для древнерусского сознания формы под­ чинения церкви государству, готовившие церковные преоб­ разования Петра I.

Продолжение и ужесточение после отстранения Никона от власти преследований за «старую веру» делало в глазах все умножавшихся сторонников этой веры царскую власть непосредственно ответственной за «антихристовы» новины. В сознании этих людей столь важная для мирского полити­ ческого мышления идея союза общин с «истинным» царем против «плохих» бояр мучительно претерпевала самое ра­ дикальное изменение. Мы наблюдаем его и в сочинениях идеологов раннего старообрядчества, и в массовом созна­ нии, отражавшемся в крупных коллективных актах проте­ ста. Таков основной путь эволюции политических пред­ ставлений Аввакума, который даже в пустозерской тюрьме долго сохранял остатки своей личной симпатии к царю

338

Алексею Михайловичу, но в конце концов не мог не прий­ ти к выводу о богопротивной сущности этого «шиша Анти­ христа». Таков же и путь эволюции политических взглядов участников Соловецкого восстания, провозгласивших тезис немоления за безбожного царя. Скоро к подобным взгля­ дам придут беглые крестьяне и служилые в Сибири.

И хотя к старообрядцам в XVII в., как и позднее, при­ надлежала лишь часть служилого и тяглого населения страны, быстро проявившаяся оппозиционность этого рели­ гиозного движения не только вероисповедальным, но и со­ циально-политическим «новинам» приводила к тому, что к талантливому проповеднику, коих всегда немало было в расколе, новообращенные сторонники стекались толпами. Да и сама грань между сторонниками и противниками ста­ рой веры была не столь уж четкой как в XVII в., так и в XVIII в. По традиции в народе было тогда широко распро­ странено, например, двуперстие («как отцы и деды крести­ лись»)— независимо от того, ходил ли крестьянин испове­ доваться к «никонианскому» священнику или в старооб­ рядческий скит. Расследования XVIII в. о крупных рас­ кольничьих самосожжениях, совершавшихся в ответ на во­ енные насилия в урало-сибирских лесных убежищах, неиз­ менно показывали, что значительная, а то и основная часть собравшихся там беглецов еще недавно являлась прихожанами официальной церкви, принимала требы от православных священников. Несмотря на строжайшее антираскольничье законодательство, православные сельские общины не раз предоставляли защиту и поддержку своим старообрядческим членам13.

Хотя старообрядчество проникло в Сибирь в первые же годы своего существования, а страстная проповедь Авваку­ ма звучала здесь уже в 1650-х гг., завоевывая ему все но­ вых сторонников1*, начало массового распространения рас­ кола на востоке страны правильнее датировать последней четвертью XVII в. С этого времени две важнейшие взаимо­ связанные группы идей возникавшей старообрядческой идеологии начинают оказывать влияние на давние процес­ сы вольнонародной колонизации и побега. Это комплексы эсхатологических и пустынножительных теорий, всегда присутствовавших в православии, но приобретших теперь исключительное значение.

Идеологов раннего раскола, при всех расхождениях между ними, объединяло прочно усвоенное положение о том, что никоновская реформа означает «последнее отступ­ ление» мира во власть Антихриста, т. е. непосредственное