4. Три подходи к истории философии. В общении с заключенной в текстах философской традицией переплетаются три правомерных и связанных друг с другом способа

а. Я знаю философию как прошлое. Я понимаю мысль, которая существовала когда-то, рассматриваю ее в контексте ее времени, в ее духовной ситуации, понимаю, как она возникла, на какие исторически обусловленные вопросы она давала ответ, какому требованию блага, каким ситуациям истины, каким потребностям в оправдании и так далее она удовлетворяла. Я спрашиваю не об абсолютной истине, а об исторической действительности, не о том, что наличествует и следует на самом деле, а о том, что полагалось и желалось.

При этом подходе я понимаю то, что стало очевидным, без того, чтобы самому в него проникнуть. То, чем являюсь я сам, остается незатронутым. Я не хочу ничего иного, кроме того чтобы знать. Я остаюсь на расстоянии безответственности по отношению к тому, что я знаю. Я не являюсь им, но мне интересно знать, что было, только потому, что оно было и действовало. Это — радикальное различие между простым пониманием и знанием, которое при всяком проникающем и воспроизводящем вторжении в предмет остается как бы снаружи, и усваивающим самобытней (Selbstsein), которое принимает в себя понятое для собственного преобразования в преобразовании понятого.

b. Я философствую, находясь в мысли прошлого, о том, что касается настоящего. В знании о прошлом, которое я усваиваю, заключается новая философская современность. Фактически — это некая основная форма изначального философствования — понимать и делать очевидным во взаимосвязи с традицией, в изучении старых текстов то, что, таясь в глубине, движет настоящее. То, что возможно в том или ином настоящем, существует только в коммуникации со всем прошлым.

Отсюда возникает неправомерный упрек не существуют «исторически», а видят и судят, исходя из «собственного философствования». Собственное философствование и исторический взгляд неразрывны. То, что лишь исторично, является понятым, а тем самым становится нефилософским материалом. Этот упрек оправдан только как атака на «собственное философствование», которое является узким, неверным, искаженным и искажающим.

с. Я ищу единую философию, philosophia perennis, в универсальности истории философии. Глубочайший исторический взгляд должен был бы подобать глубочайшему философствованию Восприимчивый разум во всей истории познает изначальное. Вместе с истоками ему должны стать ясными деградация, искажение, уплощение.

Целое истории философии есть одно великое мгновение пробуждения человека. В той мере, в какой я приближаюсь в нем к единому, должна четко показывать себя конкретность единичного и особенного. То, что становится очевидным в целом как истине, обнаруживает истинное и отказ от особенного Здесь приложим не фиксированный, рациональный масштаб ценности, но в бесконечном движении истории, исходя из универсального исторического видения, в этом историческом месте осуществляется прояснение единого в бесконечных изменениях его исторического облика.

В. ЗАДАЧА НАПИСАНИЯ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ

I. Историко-философское понимание

Существует масса текстов и традиций. То, как они существуют для нас, как они связаны между собой, в каком смысле они представляют собой одно целое, произрастает из нашего понимания. Только посредством нашего понимания наследие становится современным для нас.

Так возникает трудность любого историко-философского воспроизведения, заключающаяся в том, что каждый предмет может быть получен только в результате того, что переводится в некую понятность. Не существует никакого окончательно объективного изображения, никакой действительной энциклопедии истории философии, которая показывала бы, что узнается и мыслится философски. Объективны только сами тексты в той мере, в какой они переданы или воспроизведены. Любое проникновение в тексты показывает, во-первых, что их объем в целом универсальной истории философии столь велик, что никакой отдельный человек не в состоянии узнать их все путем собственного изучения, и, во-вторых, что подлинные, изначальные тексты остаются бесконечно доступными для интерпретации.

Каждое сообщающее, упорядочивающее, обозревающее и конструирующее изложение, предстающее в виде проникающей в суть дела объективности, на деле имело свое начало в собственном способе философского мышления своего автора, а именно в не ставящемся, как правило, под вопрос и не способном рассмотреть самого себя рациональном догматизме школы и его комбинациях, синкретических смешениях. Взгляд застревает в обучающих средствах, их отношениях, последовательностях и противоречиях. Содержание такого понимания остается экзистенциально неясным.

Поэтому спрашивают о точке зрения историка философии, для того чтобы посредством этого постичь значение и границы его понимания, снять покров с субъективного фактора. Но для настоящего историка важно рассмотреть самого себя. Каждая точка зрения, которую он знает, является для него только одной из многих, которые лишь в своей совокупности дают картину истории философии, к каковой они сами принадлежат. Он не принимает прямо никакую точку зрения, а пытается, исходя из всего, что есть, понять, к истоку чего пробивается он, философствуя вместе с историей философии. Он хотел бы, даже если это и недостижимо, осуществлять свой труд посредством идеи соучастия с единым бесконечным целым философии. Его понимание не есть нечто застывшее, зафиксированное в некоей твердой точке зрения, но оно бросается в общий поток единого философствования, для того чтобы на себе самом испытать его в этом мгновении, в его ситуации, с помощью его средств и возможностей, а затем, исходя из этого, установить для себя картину, вернее, многие картины, которые ясно покажут себя и которые, с другой стороны, останутся в движении. Этот способ понимания мы должны рассмотреть поближе