III. Что означают прошлое и будущее, начало и конец?

В действительности история существует как то или иное настоящее. Но настоящее появляется не само собой, а проистекает из прошлого. Осознавая себя исторически, человек вспоминает прошлое. Но и прошлое, со своей стороны, можно понять как его настоящее. Мы перемещаемся в прошлое, словно бы присутствуем в нем. Прошлое постепенно удаляется от нас, погружаясь в глубины времени, и наш взгляд стремится проникнуть все дальше назад, в самую суть, в поисках ответа на вопрос, откуда мы происходим, ведь этот ответ должен открыть нам то, что мы суть. Но мы не происходим из какого-либо начала. Наше историческое сознание вместе с нашей историей представляет собой явление во времени, свободно парящее без какой-либо доступной знанию почвы и исходной точки, коренящейся в конечном счете лишь в том истоке, который непременно и всегда присутствует при нас самих. Так историческое сознание, которое не находит своего начала и основания в припоминающем и исследующем знании, становится метафизическим сознанием бытия (Sein), которое, постоянно присутствуя, должно стать очевидным в подлинном бытии (Dasein), словно в вечном настоящем.

Исходя из этого сознания, я ищу историю как некое целое, как массив событий, внутри которого я занимаю свое место.

Перед лицом этого необъятного целого я могу потерять сознание реальности. Я могу утонуть в этом целом. Vita brevis* единичного подобна ничто, любое настоящее есть только переход, ничто само по себе, постоянное ничтожество и кажимость, то, что истекает и сходит на нет. Но так целое также становится все более бледным, все более пустым, оно — только бесконечное в себе событие, непрекращающееся становление и упадок без почвы и смысла.

Или же, находясь в том или ином настоящем, я могу быть уверен в этом настоящем как в некоем решающем центральном пункте. Только настоящее действительно, все прошлое и будущее действительно лишь в качестве настоящего, как то, в качестве чего оно присутствует в настоящем. Настоящее всегда представляет собой ось, вокруг которой вращается вся история. Но тогда целое истории предстанет как картина, структуру и композицию которой я должен был бы знать, прежде чем стать полностью уверенным в себе самом, в своем месте и в своем времени. Ведь настоящее, которое не состоит из себя самого, лишь тогда является полностью настоящим, содержательным, действительным, несомненным, когда история как целое включает его в себя, выделяет в нем то, что позволяет только настоящему стать вечным настоящим. Тут начинается диалектика.

Единое, единственное, огромное целое я никогда не смогу окинуть взглядом как целое. Я не увижу ни его начала, ни его конца. Но дело в том, что, несмотря на это, я, кажется, могу осознать это целое. Я уверен в себе только в той мере, в какой я уверен в этом целом. Конструирование событий, происходивших начиная от акта. Творения и протекающих через кризисы человеческого бытия, вплоть до конца дней, до Страшного Суда, картины которого возникают в мгновения религиозного откровения, вселяет такую же уверенность, какую дает укрытие во время опасности, или знание пути, или спокойствие посреди всеобщего упадка и разорения. Но это только конструкция, чья стройность, в какой бы форме та ни выступала, тотчас опрокидывается эмпирическим исследованием. Но так как конструкция не в силах подтвердить свою правомочность конкретными историческими примерами, она становится пустой абстракцией и обладает своим глубоким смыслом и выразительной силой только в качестве шифра для исторического времени, не выходя, однако, из закостеневших рамок мнимого тотального знания.

Решающим образом против этой конструкции выступает осознание незавершенности истории и ее доступности нашему знанию. Мы проникаем в прошлое, но все же не достигаем подлинного основания. Мы в принципе не можем подвергнуть исследованию какое-либо подлинное начало. Любое начало — жизни, человеческого бытия, религии, языка и так далее — непостижимо и никогда не может быть доступно взгляду исследователя в качестве наблюдаемого факта. Будущего же еще нет. Мы проникаем в него при помощи прогнозов и предсказаний. Они постоянно обманывают нас и дают весьма смутную и приблизительную картину реального будущего, ибо не выходят за рамки образной наглядности настоящего и прошлого.

Благодаря тому что при осознании целого истории, а тем самым в ходе познания бытия, я, кроме всего прочего, занят и поиском внутреннего покоя и уверенности, я вынужден зачастую проходить мимо него, ошибочно предаваясь различным иллюзорным желаниям. Например, я хотел бы производить археологические раскопки, которые снимают покров очередной тайны с доисторического времени. Или увидеть, каков будет результат тех или иных политико-социологических событий. Сутью таких желаний являются попытки познакомиться с истоком человека, узнать то, как протекает история в целом, и, далее, откуда все происходит и куда движется, где берет начало человеческая история.

Однако несомненно, что каждое историческое открытие вновь поднимает тот же самый вопрос, откуда и почему происходит то или иное событие и что было до него? Также несомненно, что в качестве будущего отсутствует то, что еще только должно произойти, а лишь затем быть познанным, для того чтобы дать ответ на вопрос, что такое человек и чем он может быть. И если вдруг Земля погибнет в результате какой-нибудь космической катастрофы и все человеческое бытие прекратится, это в любом случае будет преждевременным концом, а не логичным завершением целого истории, словно она полностью исчерпала самое себя. Нетотальный характер истории — как реальный факт или как факт познания — несомненен. Из этого следует актуальность подхода, суть которого можно выразить в следующих пунктах.

1. Основной разрыв внутри философствования. Существует одна всепроникающая оппозиция, которая имеет место также и в подходе к истории и применительно к ней может быть выражена так могу ли я обрести внутренний покой в бытии как в чем-то познанном, то есть может ли бытие до конца стать моим знанием, или же оно открыто и разомкнуто, а мой внутренний покой достигается поверх всякого знания путем приближения к существу трансценденции.

В первом случае бытие есть нечто познаваемое и познанное, в котором все, что со мной происходит, имеет свое место, а мое знание бытия представляет собой своего рода орган восприятия, при помощи которого я понимаю все, что мне встречается. В таком случае знание дает мне надежную опору. Мой внутренний покой достигается тем, что в знании я, словно в руках, держу все существенное. Но этот покой можно сравнить с покоем сумасшедшего, навязчивая идея которого из полного тревоги беспокойства, выражающегося в подавленном настроении, становится системой осознанных иллюзорных содержаний, в которых неприятное принимает облик какого-то определенного врага.

Или же бытие открыто и распахнуто во все стороны. Я не могу в полном смысле слова его знать, не могу овладеть им как твердым наличием, а познаю его в риске поисков и попыток. Достоверность основания дается мне не в определенном облике познаваемого, а в непрерывном движении таких обликов. Основание есть то, что выступает навстречу мне, когда во время крушений и неудач разрушается бытийное постоянство. Я должен отвергнуть все мысли о твердых границах бытия, понять их, хотя и специфическую, относительность, но я должен жить внутри них, для того чтобы постоянно пытаться из них вырватьс

Этот разрыв проходит фактически через всю историю философии от самого ее начала, пусть и не осознаваясь в ежеминутной саморефлексии. Истинная свобода, а с ней и глубина содержания, объективируется в образах созерцания и мысли. Затем она сужается, твердеет, коснеет, становясь неспособной более трансцендировать, или же разрушает эту узость и косность, для того чтобы схватить вечное в его настоящем, изначальном облике.

Применительно к истории это означает непрерывное проникновение в прошлое, не замыкающееся и завершенное в некоем знании, а, напротив, связанное в конечном счете с трансцендированием за пределы истории.

2. Проникновение в прошлое и будущее. Не будучи в силах понять историю в целом, мы можем лишь окинуть взглядом ее истоки, становление, разворачивание и преобразования, имевшие место в прошлом. Это — бесконечный путь исследования и воспоминания, усвоения и преобразующего воспроизводства. Будущее же мы рассматриваем как пространство возможностей. То, что было — действительно и доступно исследованию. То, что будет, можно лишь спекулятивно набросать, но не предупредить фактически, действительно.

Мы собираем воспоминания так тщательно и в таком количестве, для того чтобы обосновать будущее как можно глубже.

На пути от прошлого к будущему мы спрашиваем о постоянном, длительном. На протяжении тысячелетий мы имеем дело с одним и тем же по своей сущности человеческим бытием. Однако его едва ли можно постичь, прямо указав на него.

Оно нашло язык, для того чтобы быть высказанным в редких кульминационных точках истории, в которых увековечивается историческое мгновение. Но эти кульминационные точки столь различны, что подчас людям кажется, что они окликаемы бытием, хотя в этот момент поблизости нет ни истины, ни сущего.

Человеческое бытие всегда становится абстрактнее и тоньше, когда его пытаются высказать в общих чертах. Оно тонет в наиболее общих понятиях или в круге неясных возможностей, или в монотонности примитивного чувства, которое еще не понимает себя. Ведь в каждом конкретном понимании, в каждом содержании оно уже специфически структурировано.

Оно никогда не осознается, а интуитивно чувствуется как глубокое основание, на котором зиждется человеческое. Оно вообще не схватывается в сознании, а представляет собой «соучастие в творении», материалом для которого служит все объемлющее, которое суть мы сами.

Поэтому универсальная история философии становится для нас воспоминанием, в котором мы видим, как человек из темных глубин приходит к самому себе, но таким образом, что в каждый момент времени он бодрствует и обнаруживает себя в целом истории.

3. История и экзистенция. История — это путь понимания сущего Склонность находить в предках нашу собственную субстанцию коренится в сознании глубоко сокрытого основания, которое проявляет себя в истории как не исторически длительное.

Целостность истории существует как одно единственное откровение. История философии представляет собой объективность, посредством которой, сквозь которую тот, кто ее мыслит, чувствует бытие истины. Это чувство возможно благодаря встрече его истока с истоком всего и всех.

В каждый момент времени человек вопрошает о себе самом всю историю целиком. Ведь обнаруживаемое исторически показывает, что такое человек и чем он может быть. В истории становится очевидным бесконечное количество возможностей. Когда в этом зеркале возможностей человек осознает свою собственную возможность, то это подобно тому, как если бы живой человек хотел взвесить на весах всей истории в целом, что он есть, что он может, куда он идет. Ведь история никогда не говорит ему о том, что он представляет собой теперь, или о том, что возможно только теперь. Она всякий раз учит тому, что такое человек, но только в тех условиях, которые были когда-то, а теперь не являются таковыми. Она – великий провокатор, который вовсе не утверждает, что все обречено на то, чтобы лишь повторяться, но она воодушевляет на то, чтобы рискнуть всем настоящим.

Поэтому история есть единственный великий авторитет, обосновывающий все то, что мы суть. Но при этом она всегда остается и тем, в глубину чего еще только предстоит проникнуть. Ведь она не является чем-то ясным и понятным и ни о чем не говорит однозначно, она еще только должна быть понята из действительности того или иного настоящего.

Мы суть только то, что мы суть, только вместе со всем своим прошлым Мы не можем оттолкнуть его, не потеряв самих себя Мы должны как можно глубже понять и усвоить его, для того чтобы стать самими собой Мы не должны заключать себя в очерченные им контуры. Но мы должны прорываться сквозь него к истоку, из которого вырастает и все будущее.

IV. ВЗАИМОПРИНАДЛЕЖНОСТЬ ИСТОРИИ И ЗНАНИЯ ОБ ИСТОРИИ

Мы рассматриваем историю как некое событие, которое имело место и которое в качестве объективно существующего доступно исследованию и, по общему мнению, познаваемо. Хотя это верно в отношении материалов исторического понимания, характеризуемое таким образом рассмотрение все же не затрагивает существ а исторического знания.

1. Круг человеческого бытия и его размыкание на противоположность субъекта и объекта. В непосредственном сознании человек и природа образуют единство. Для примитивного человека несомненно магическое тождество действия и бытия человека и события природы. Его церемонии способствуют правильной смене времен года, вызывают дождь, помогают хорошему урожаю. В Китае нравственное поведение императора являлось основанием для хорошего или плохого течения природных явлений.

В противовес этому развивается идея природы как события, происходящего согласно собственным законам, которое само по себе полностью независимо от человека, но которое человек, если он его правильно понимает, может в определенных границах использовать. Здесь также еще можно предполагать некую взаимопринадлежность существа человека и того, как он, исследуя, понимает природу. Каков человек, таково и то, как он видит мир, таков и мир для него. Но здесь он касается или, наоборот, не достигает природы, которая существует сама по себе, объективно и независимо от него.

Таким же образом он рассматривает и историю. То, что происходит с человеком и благодаря человеку, является фактическим материалом, который, как и природа, существует независимо от него в качестве того, что объективно доступно познанию. Хотя прежде всего человек связан с историческим пониманием, которое соответствует желаниям и интересам, обуревающим его в то или иное время. Но он разрывает этот круг, для того чтобы непосредственно испытать, как, собственно, обстояло дело, для того чтобы независимо от своих желаний и ценностей познать, что и посредством чего произошло. Таким образом, его собственная история, как и природа, отрывается от человека. В качестве вполне заменимого другим только истолковывающего субъекта он противостоит объекту, как находящемуся в наличии бытию. В отношении, устанавливающем дистанцию между субъектом и объектом, размыкается круг взаимопринадлежности человека и его мира.

2. Действительность и движение круга. Действительным является то, что объемлет нас (das Umgreifende) или, происходя из него, в нем проявляется. Объемлющее проявляет себя в круге. В разрыве и размыкании круга, если таковое произошло, действительность и объемлющее одновременно теряются.

То, что действительно в круге объемлющего, обнаруживается, становится очевидным, а это обнаружение в свою очередь преобразует действительность. В человеческом бытии действительность существует только вместе с ее истолкованием. Истолкование есть знание о мире и о самом себе, одновременно оно есть историческое знание о себе. Истолкование есть движущий момент в корне человеческого бытия. Человеческое бытие обладает историей только потому, что оно истолковывает себя, посредством истолкования воздействует на себя и на мир. Действительной истории вообще не может существовать без некоего способа знания о себе. Фактическая история и рассмотрение истории в корне неразрывны.

Историческое сознание находится в некоем постоянно расширяющемся круге. Окончательно замкнутый круг представлял бы собой закостенение и смерть. Подвижный круг являет собой саморасширяющееся обнаружение действительности и становление действительного в таком обнаружении. Узость моего существа и узость исторической картины взаимопринадлежны. Задача человеческого бытия заключается в том, чтобы двигаться в глубину историчности, проникая в ее основание настолько, насколько это возможно, и тем самым ускорять находящийся в расширяющемся движении круг до тех пор, пока это так или иначе удается, не теряя, однако, почвы и используя любую точку опоры, не позволяющую скатиться к пустому вращению в ничто.

Круг объемлющего, расколотый на субъект и объект, производит их смысл из себя самого. Объемлющее наличествует в качестве того, что решает вопрос о смысле всего определенно предметного, всего частного и конечного. Без этого объемлющего круга взрастает лишь пустая бесконечность, возникает движение в беспочвенности и бесцельности, неистовое впадение в безграничность ничто.

3. Историческое усвоение есть то или иное становление действительности человеческого бытия. История представляет собой так или иначе истолкованную настоящую действительность. История является элементом осуществления не в качестве чего-то существующего в себе, отдаленного, чуждого, а в бытии понятого. Понимание и действительность противостоят друг другу, но они и взаимопринадлежны, ибо понимание в то же время есть действенная действительность. Историческое усвоение происходит при искреннейшем участии понимания, однако оно преобразует понятое. Его не было бы без встречи с действительностью, а этой действительности — без того, чтобы она могла быть схвачена в понимании. Оно целиком находится в данном, но оно и порождает его для настоящего.

Историческое усвоение состоит из различных уровней. Предметный материал объективной традиции бесконечен. Погружаясь в него, человек узнает движение в противоречии, диалектику в полярности, бытие в становлении, круги в движении. Образуются постоянно кружащиеся вокруг него целостности, постоянно требующие того, чтобы они были пробиты насквозь. В высших точках того или иного завершенного понимания проявляется вечное настоящее, пребывающее в лишенном времени простирании, подчиненном упразднению времени.

Сквозь осознанное прошлое истории (Historic) человек касается фактического прошлого исторической экзистенции. Он так или иначе существует в целом того, что его объемлет, но он никогда не есть все. Он находится в связи с тем, чем он не является, в царстве духа и экзистенции. Традиция делает возможным усвоение, в котором он, в коммуникации с другими, становится тем, что он есть. Каждый незаменимый, единственный находится в отношении с другими, столь же незаменимыми.

4. Двойной круг. История существует только вместе со знанием о себе. Над этим первым кругом надстраивается второй знание о себе знает себя само как историческое. История существует одновременно с историей истории. История исторического понимания сама является элементом истории История философии с самого начала была одновременно и историей истории философии.

Историческое понимание происходит из некоего основания, которое само в свою очередь пребывает в историческом движении. Человек, который, зная, осознанно творит историю, не находится в какой-либо точке, расположенной за пределами истории. Он должен переместить самого себя в то историческое движение, которое он постигает. Его историческое знание объемлет его вместе с его знанием. В то или иное мгновение мы, пожалуй, отрываем фактическую историю от знания о ней, знание истории от знания истории истории. Но в круге они растворяются в ясном целом обнаружения действительности человеческого быти

5. Организующее действие исторического знания (постоянно возобновляющееся замыкание круга).

а. Историческое знание освобождает от узости определенного и замкнутого круга. Универсальность этого знания сравнима с овладением астрономической Вселенной. Подобно тому, как в Космосе человек посредством своего знания из определенного центра попадает в безграничность, так применительно к истории он оказывается в сознании собственной конечности и особенности.

В то время как универсальность исторического знания может уничтожить собственную действительность, беря ее под сомнение, она, однако, благодаря прозрачности тотального пространства может способствовать схватыванию в знании собственной историчности, усиливать максимальную близость к абсолютно настоящему, увеличивать наполнение узости до уровня бытия, учить воспринимать. Вселенную в конкретно индивидуальном. Я именно потому могу измерить даль, простор, что я уверен в тождестве себя самого и своей исторической почвы. Историчность как нечто не объективируемое ясно осознается мной в безусловной связи с дарованной мне конечностью.

Подлинная историчность всегда представляет собой границу, которая не может быть достигнута путем исторического исследования. Но в пространстве универсальной истории она становится побуждением к исследованию, результаты которого позволяют ей самой стать конкретнее, осознаннее, прозрачнее. На краю знания в непредметном созерцании присутствует нечто, побуждающее к тому, чтобы погружаться в каждую деталь, культивировать «благоговение к малому», постоянно искать определенное созерцание вместо лишь приблизительного. Но эта историчность, удостоверенная знанием, сама, однако, остается бытием, которое, пребывая превыше всякой познаваемости, релятивизирует любую познаваемость, удерживает от абсолютизации, держит открытым смысл.

b. Все, что в истории испытывалось, переживалось, осуществлялось людьми, что люди думали и творили, что затем переплеталось в необозримых преобразованиях, опошлениях, искажениях — все это по большей части забыто и кажется прошедшим навсегда.

Но никто не знает и того, что вновь откроется, вырвется из забвения, какие новые силы оно еще сможет развернуть, если будет перенесено памятью в новую современность и сделает возможным новое осуществление. Историческое знание может надстраиваться посредством того, что способствует обновлению (Ренессансу) и требует возвращения к истоку.

Универсальная история есть воспоминание, в котором нечто понимается, и возможность, из которой произрастает новая жизнь. В любом случае она есть знание о возможном, она создает широкое пространство испытания, производит внутреннюю проверку и очищение, дает примеры и контрпримеры.

6. Разрушающее действие исторического знания (размыкание круга). Историческое знание действует разрушающе, когда оно, дистанцируясь от своего предмета, упорно обращается лишь к тому, что живет только в круговращении, исходящем из объемлющего. Круг разрывается или благодаря тому, что его напрасно делают предметом в качестве целого, или благодаря тому, что историческое содержание становится достаточным в качестве того, что уже осознанно.

а. Если я понимаю исторически объемлющее и поступаю так, что делаю его в качестве чего-то целого предметом моего познания, который затем я устанавливаю в качестве цели для нового воспроизведения того, что уже полностью свершилось, то именно благодаря этому я делаю его невозможным. Существует радикальное различие между тем, чего можно целенаправленно, в качестве чего-то конечного желать, и тем, что в качестве объемлющего никогда не может быть предметом желания и из чего, напротив, происходят те или иные конечные цели. Объемлющее включает их в себя и дает им смысл. Без объемлющего они распадаются в бесконечности и рассеиваются Объемлющее есть то, что постоянно собирает в целое и в то же время разрушает любую предметную целостность, оно есть исток целенаправленного планирования, которое оно в себя включает. Но само оно не может быть предметом желания. Рационализация — локомотив планирующего производства — может развертывать, создавать пространство, творить условия, прояснять, но она также способствует окаменению, умиранию, закостенению в конечности и неподвижности. Историческое знание, форма рационального, полезно лишь настолько, насколько оно включено в круг объемлющего, который оно само не может в достаточной мере постигнуть как круг.

b. То, что познается как исторически удаленное, предстает так, словно бы оно законченно. Однажды нечто было таким, теперь все обстоит иначе, оно прошло и не может быть воспроизведено. То, что исторично, преодолевается именно таким образом Историческое знание — могила жизни. Сама жизнь не наличествует более в самом историческом знании. Оно — лишь точка сознания, которое вспоминает, но само не есть нечто. В нем гаснет интерес к тому, чтобы желать чего-либо самому, верить во что-нибудь, считать что-либо истинным.

Далее, установка, затрагивающая саму суть цела и исходящая из того, что свойственно бытию вещей, не является более естественной. Характерной является дурная манера исключать из разговора по существу само существо, исторически классифицируя то, что говорит другой. Тем самым у разговора отнимается существенное значение, он переходит на совершенно другой уровень, нежели понимание существа дела, дискуссия мгновенно оканчивается, ведь от прямого ответа отказываются, а косвенно он выглядит так то, что ты сказал, наличествует в истории и там происходило, когда-то существовало некое мнение — теперь оно исчерпало себя. Подведение под рубрику прошлого и того, чем можно пренебречь, гасит жизнь вопроса, который может быть вечно истинным.

7. Двусмысленное действие исторического сознания. Поскольку историческое знание связано с историческим бытием и поскольку оно в облике самого существенного подкрепления для уничтожения круга может разрушать само историческое бытие, оно — двусмысленно. Это наиболее решающим образом чувствуется там, где одновременно я хочу исторически знать собственное бытие.

Я никогда не знаю окончательно, что я есмь, потому что это никогда еще не было решено, и этого нельзя увидеть, ведь только будущее это покажет.

Поэтому невозможно объективно поступать так, как будто можно было бы знать, что такое свой собственный вид, свое собственное существо, и в этом знании можно было бы отмерить, что чему принадлежит, чего можно и должно желать. Далее проходят по истории своего народа и берут из нее то, что признают, и отвергают то, что называют чуждым. Выбор осуществляется при помощи некоего действия рассудка, который там имеет эмпирическую действительность, а здесь — масштаб для нее.

Однако я не имею себя в своем распоряжении как некое имущество. Лишь в действительности моей жизни и в философской работе посредством новых и новых изначальный шагов, которые согласно счастливому случаю настраиваются друг на друга в течение жизни, я узнаю, что я, собственно, есмь и чем могу быть, что важно для меня в испытании действительности и что оставляет меня равнодушным.

Все масштабы, осознанные акты выбора, образы собственной сущности суть только те или иные акты, направленные в ту или иную сторону, но не знание целого. То, что я мыслю — руководящие образы, побуждения, выражение идей, а не знание постоянного и целого. Они уничтожают живой дух, если затвердевают и становятся аппаратом избирающего рассудка. Тогда теряется круг и остается предмет. Они остаются истинными, только вновь и вновь сходя на нет. Таково историческое знание о себе в двусмысленном колебании между замыканием и размыканием круга живого объемлющего

V. САМОСОЗНАНИЕ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ

1. Философствование фактически происходит, только во взаимосвязи со своей историей. Ни один человек, мысля, не может начать с самого начала, хотя каждая настоящая мысль, мыслимая заново, в то же время является изначальной. Мысль, переданная традицией, незаметно будит собственную мысль, мышление решительным образом удается только в отношении к другой мысли, которую оно усваивает или отвергает.

Все философы читали и изучали тексты, унаследованные ими от других поколений. Большинство основательно знало их. Радикальнейшие новаторы, которые отвергали историю как историю лжи, целиком погружаясь в суть дела, для того чтобы в первый раз открыть подлинную истину, все же теснейшим образом связаны с традицией, исходя из которой они сами должны быть поняты теми, кто живет после них. Декарт, заходивший столь далеко, что советов ал в овсе не изучать старую философию, однако, вплоть до каждого ответвления своей мысли находился под ее обаянием. Спиноза знал старые тексты, хотя он и представлял свою собственную мысль как неподвластную времени истину. Лейбниц осознанно усваивал и почитал историческую традицию философии.

2. Осознание философией самое себя и своей истории. В той же мере, в какой философия осознает самое себя, она осознает и свою историю, то есть мышление, которое к ней вело, с которого она начиналась и которое идентично ей по цели, методу, содержанию. Философия — это мышление, которое не хочет оставаться в зависимости от чего-либо непонятого, принимаемого без сомнений и вопросов. Это мышление, которое устанавливает себя само в мире и в человеческой экзистенции, объясняет их, вопрошая их без каких-либо границ. Поэтому философия не может вывести себя ни из чего другого. Она определяет себя сама образом своих действий. Она есть исток и начало.

Постигая себя самое, проясняя и высказывая свою сущность, философия равным образом познает то, что до сих пор уже было философией Решимость ее самосознания — источник истории философии, осуществляющей решительный выбор.

3. Изменение философии и картины истории философии. Способ, каким философия постигает самое себя, не остается одним и тем же в течение времени Философия преобразуется, а вместе с ней изменяется и картина ее истории.

Существенное и важное в конце концов походя определяется для нее школьными мнениями и социологическими сообществами. Может возникнуть гротескная картина, в особенности в отношении современности и самого недавнего прошлого, как например картина послегегелевской философии XIX века, как она сложилась в неокантиантстве. Картины, относящиеся к признанным великими вершинам и силам, живут в течение тысячелетий, борются ли с ними как с противником или усваивают как образец. Однако в понимании этих великих философов существует пространство свободы действий, которое так велико, что возникает впечатление, что в различных интерпретациях едва ли речь идет об одном и том же.

Поэтому осознанное философствование, которое направляет свой взгляд на способы мышления, не присущие самому философствующему, и которые даже совершенно иначе понимают существо философии, неизбежно должно одновременно с историей философии иметь в виду и историю истории философии. Собственная картина истории философии того или иного философствующего находится в потоке развития, в котором кажущееся в себе неизменным прошлое демонстрирует новые, иные, более глубокие аспекты и приводит в движение свой облик, казавшийся столь законченным и твердым. То, что мы сами понимаем в нашем историко-философском понимании, следует одновременно осознавать в истории этого понимания. То, что мы сами изображаем, следует рассматривать в истории этого изображения. Образ действий в понимании истории сам осознается исторически. Он сам должен восприниматься в изображении истории.

Поэтому в исторической памяти можно наблюдать чрезвычайные перемещения того, что представляется важным. То, что для современников было почти неизвестным или незаметным, позднее проявляет себя как свет этой эпохи. А то, что господствует в то или иное время и занимает общественное мнение, может совершенно исчезнуть. То, что субстанциально в цельном феномене универсальной, единой истории философии, в результате самого исторического процесса становится лишь очевидным, но никогда не окончательно ясным. Властвующая сила современного, господствующего в настоящее время, исключающего своим присутствием все иное, безжалостна. Однако в ней не только заключается стесняющее принуждение, но она выполняет специфическую задачу историческое настоящее несет на себе философию, позволяет ее содержанию пробиться к самосознанию, философия — это прозрачность эпохи, за пределы которой, согласно Гегелю, она никогда не может выйти. Но ее глубочайшим побуждением как раз является выход за пределы собственной эпохи к истинной историчности благодаря прозрачности, вследствие которой в историческом присутствует вечное.