Вопросы для самоконтроля

1. На каких различных основаниях возможно выделение социокультурных типов философии?

2. Чем отличаются присущие разным философским системам космоцентризм, теоцентризм, антропоцентризм?

3. Какой из трех концепций происхождения философии — мифогенной, религиогенной, гносеогенной — Вы отдали бы предпочтение?

4. Что понимается в философии под субстанцией?

5. Чем объясняются трудности периодизации истории восточной философии?

6. Почему материализм и диалектика, присущие многим школам античной философии, обычно оцениваются как наивные и стихийные?

7. В чем заключалась критика Аристотелем платоновского “мира идей”?

8. Почему теория “двойственной истины” была для своего времени прогрессивной?

9. Каковы характерные черты европейского материализма XVII—XVIIIвеков?

10. Согласны ли Вы с мнением Б. Рассела, считающего субъективный идеализм Беркли тупиковой ветвью философии?

11. Какие основополагающие гносеологические проблемы были поставлены в философии Канта?

12. В чем Вы видите достоинства и недостатки философской системы Гегеля?

13. Как бы Вы оценили вклад марксизма в философию?

14. По каким признакам в истории европейской мысли выделяется “неклассическая философия”?

15. Неклассическая философия и постмодернизм: общие и разграничительные черты.

16. Как бы Вы определили принципы верификации и фальсификации?

17. Каковы характерные черты русской философии?

18. В какой мере философские взгляды русских марксистов (Г.В. Плеханова и В.И. Ленина) соотносятся с этими чертами?

19. Сохраняет ли свою актуальность философия всеединства Владимира Соловьева?

Раздел второй	ГНОСЕОЛОГИЯ

Слово “гносеология” в переводе с греческого означает “теория познания”. Интересно отметить, что, хотя вопросы теории познания разрабатывались основательно еще греками, сам термин был сконструирован и введен в философию шотландцем Дж. Феррером в 1854 году. Почему мы начинаем проблемную часть курса именно с гносеологии, читателю, очевидно, понятно: гносеологический вопрос, как мы старались показать во введении, является отправным в системе основных вопросов философии, и решать все остальные вопросы имеет смысл только в том случае, если мы исходим из познаваемости окружающего нас мира.

1	Глава	ПОЗНАВАЕМОСТЬ МИРА. ЧУВСТВЕННОЕ И РАЦИОНАЛЬНОЕ В ПОЗНАНИИ
		1. Проблема познаваемости мира. Истина и ее критерии

АГНОСТИЦИЗМ

И ЕГО КОРНИ

История философии представляет собой извечное противостояние двух начал — познавательного оптимизма и агностического скепсиса.Агностицизм (от греч. “агностос” — недоступный познанию) обычно трактуется как учение о непознаваемости мира. В порядке исходного определения такое понимание принять можно, но в дальнейшем мы будем его уточнять и корректировать.

Агностицизм можно обнаружить в смягченном варианте уже в античной философии, в частности у Протагора, софистов, скептиков. Наиболее же последовательно в истории философии агностицизм был проведен в системе Юма, которому во многом последовал Кант. Обнаруживаются две разновидности агностицизма: 1) учение о непознаваемости всего, что выходит за пределы чувственно воспринимаемого бытия (непознаваемы законы природы и общества, сущности вещей и т.д.); 2) учения о непознаваемости вещей даже на уровне чувств, то есть как явления, феномена. Такие учения для обозначения конечных результатов нашего познания используют понятия “видимость”, “кажимость”.

Гносеологическими корнямиагностицизма является возведение в абсолют относительности, несовершенства и изменчивости наших знаний. Эти качества знания сторонниками агностицизма схвачены верно. А из этого следует, что агностицизм — не просто чепуха, он вырастает из сложности процесса познания и исполнен тревоги перед лицом этой сложности. В этом его рациональное зерно и провоцирующая (в хорошем смысле слова) роль: он побуждает нас к наращиванию усилий по исследованию нашей собственной познавательной деятельности. Но агностицизм предает забвению то обстоятельство, что и в пределах жизни одного поколения, а тем более от поколения к поколению, происходит наращивание достоверных знаний, причем знаний не только о внешней стороне вещей, но и о их сущности.

На каждом историческом этапе агностицизм имеет и свои социальные корни. Они не в партийности или классовой принадлежности представителя агностицизма, а в том общем социальном фоне, который характерен для его времени. Тенденция к скепсису и агностицизму в философии существует всегда, но в массовое явление агностицизм превращается в эпохи нисходящего развития или временного острого кризиса той или иной страны, региона, цивилизации в целом. Не случайно именно на конец XIX—начало XX века приходится расцвет неокантианства на Западе, усиление агностического мотива в позитивизме и т.п. Характерно, что с семидесятых годов нашего века, когда капитализму удалось преодолеть свой общий системный кризис и обрести второе дыхание, эти тенденции пошли на убыль.

Сегодня благоприятный для массового агностицизма (и на уровне научного, и на уровне обыденного сознания) социальный фон сложился в России. Призывы заменить теории социального развития обыкновенным здравым смыслом — лишь один из индикаторов этой волны.

Разумеется, свои гносеологические и социальные корни имеет и оппонент агностицизма — те философские течения, которые в совокупности были названы познавательным оптимизмом. Его гносеологические корни заключены в признании суверенности нашего сознания, которое не чужеродно всему остальному миру, напротив, представляет его закономерный результат развития и органически присущую составную часть. Отсюда — известное тождество бытия и мышления и возможность получения достоверного знания. Социальным же фоном для преобладания в духовной ауре познавательного оптимизма всегда являются восходящие эпохи общественного развития.

При всей своей противоположности два оппонирующих друг другу направления в гносеологии имеют и две важные “полосы соответствия”. Во-первых, и “оптимисты”, и большинство агностиков признают познаваемость явлений (внешней стороны вещей) нашими органами чувств. Во-вторых, они дают общий отрицательный ответ на вопрос о возможности тотального познания мира во всех его непосредственных, а тем более опосредованных взаимосвязях.

В свете изложенных комментариев видно, что агностицизм, как правило, не исходит из тезиса об абсолютной непознаваемости. Тогда уточненное определение этого течения может звучать так: агностицизм есть философское учение, отрицающее возможность получения человеком достоверного знания о сущности вещей.

Генетически связан с агностицизмом скептицизм(от греч. “скептикос” — размышляющий, исследующий) — позиция сомнения в истинности положений, уже давно ставших общепризнанными постулатами, даже аксиомами. В истории философии и культуры в целом скептицизм играет двоякую роль. С одной стороны, он позитивно сказывается на преодолении кризисов, возникающих в той или иной отрасли конкретного знания или философии в периоды радикального обновления господствующих парадигм и теоретических моделей. С другой стороны, он может перерасти в то, о чем уже было сказано, в агностицизм.

Одной из разновидностей агностицизма в науке является конвенционализм (от лат. conventio — соглашение), который возник на рубеже XIX—XX веков в трудах известного французского математика и методолога науки Анри Пуанкаре. Согласно конвенционализму научные теории и понятия представляют собой не отражение объективного мира, а произвольные соглашения между учеными по поводу терминов, их связи между собой и т.д. Есть ли в этом исходном тезисе конвенционализма что-либо позитивное? Безусловно, есть, ибо соглашения между учеными, в том числе по поводу терминов, очень важны для того, чтобы дискуссии между ними носили плодотворный характер (“в споре рождается истина”). Так, в начале семидесятых годов ученым удалось договориться, в каком строго определенном смысле на период конвенции будет использоваться термин “научно-техническая революция” (были оговорены и сроки действия конвенции). Но конвенционализм не видит, отрицает объективную основу таких соглашений, их пределы, содержащиеся в самой объективной действительности.

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА?

Когда мы слышим этот вопрос, невольно вспоминается “Мастер и Маргарита” Михаила Булгакова, допрос римским прокуратором Пилатом Иисуса. Но в устах Пилата звучала ирония, отрицавшая вообще истину как таковую, мы же каждодневно и в быту, и в своей профессиональной деятельности стараемся действительно выяснить для себя этот вопрос.

Существует несколько основных концепций истины.

Классическая концепция истины(или концепция соответствия, корреспондируемости). Данная концепция истины является древнейшей, берущей свое начало от Платона и Аристотеля. Суть ее Платон выразил так: “Тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, лжет”¹. Аналогичным образом понимание истины изложено в “Метафизике” Аристотеля. В такой общей формулировке с концепцией соответствия в принципе соглашались и соглашаются большинство философов самых различных толков — материалисты и идеалисты, диалектики и метафизики.

Однако классическая концепция истины в ее первозданном виде уже вскоре обнаружила по крайней мере два уязвимых места. Во-первых, встает вопрос, что понимать под самой действительностью, которая должна соответственно отразиться в наших знаниях. Если под действительностью понимается мир, объективно существующий вне нас, то классическая концепция приобретает материалистический характер; если же такого мира нет — характер меняется на диаметрально противоположный. Во-вторых, возникает связанная с первой проблема критерия истины: как проверить соответствие наших знаний действительности? По мере развития научного познания объявилась еще одна проблема. Дело в том, что наука все больше и чаще оказывается в сложных и сверхсложных познавательных ситуациях, когда нет прямого контакта с действительностью и отображение ее осуществляется через многоступенчатое умозрительное (теоретическое) опосредование. В таких ситуациях аналогия между отображаемым и его фотографией, копией становится упрощающей истинную картину. Ведь человек в этих случаях имеет дело с миром не просто чувственно воспринимаемым, но и концептуально осмысливаемым. Усложняется и проблема критерия истины, потому что речь заходит об истинности общих суждений, являющихся логической формой выражения научных законов.

Для классической концепции в ее первозданной, “наивной” форме указанные проблемы оказались неразрешаемыми, и эта тупиковая ситуация стимулировала дальнейшее развитие теории истины по крайней мере в двух направлениях.

С одной стороны, шел процесс совершенствования и развития самой классической концепции истины, во многом связанный с диалектическим материализмом. Марксистская философия, прежде всего, уточнила, сделала ясным и конкретным само понятие реальной действительности, которой должны соответствовать наши знания. В споре с субъективным идеализмом, который конечной реальностью признает наши собственные ощущения, диалектический материализм ввел понятие объективной реальности, которая, в свою очередь, копируется, отображается нашими ощущениями. Классическое понятие истины было им сохранено и конкретизировано в понятии“объективная истина”, содержание которой не зависит ни от человека, ни от человечества.

Ни идеализм, ни домарксовский материализм не смогли правильно решить вопрос о критерии истины. Идеализм потому, что ищет критерий истины, фактически не выходя за пределы сознания, разума, а старый материализм, — не выходя за пределы чувственного созерцания. Правда, мысли о роли практики как критерии истины высказывались Ф. Бэконом, Д. Дидро, Гегелем, Н.Г. Чернышевским, но не представляли собой еще цельного учения о практике вообще и о ее роли в процессе познания. Маркс и Энгельс, опираясь на созданное ими материалистическое понимание истории и развивая мысли своих предшественников, создали концепцию, согласно которой практика выступает как единственный объективный и всеобщий критерий истины.

Критерий практики является одновременно и абсолютным и относительным. Абсолютностькритерия практики означает, что он является, во-первых,всеобщим, распространяющимся на все случаи проверки истинности знания, а во-вторых,единственнымобъективным критерием истины. Те же критерии, которые часто тоже выдвигаются, например, экономность, удобность, полезность теории, сами являются производными от истинности теории. Теория экономна, полезна, удобна тогда, когда она верно отражает действительность, а верность отражения проверяется практикой.Относительностькритерия практики выражается в его неполноте. Это означает, что созданное нами идеальное отображение реальности не всегда будет полностью накладываться на объективный мир, ибо сама практика его не полностью охватывает. Кроме того, необходимо учитывать, что сама практика тоже есть процесс, и новые знания, следовательно, надо соизмерять не только с прошлой и настоящей практикой, но и с тенденциями ее дальнейшего развития. Вспомним хотя бы историю возникновения неэвклидовых геометрий, теории относительности, когда современники удивленно пожимали плечами, ибо уровень научно-технической практики не только не подтверждал истинность этих новых теорий, но и вроде бы говорил против них. И только позднее, когда человек вторгся в микромир, а затем и в мегамир, космос, практика не только подтвердила истинность взглядов Лобачевского, Римана, Эйнштейна, но и использует их в качестве мощного орудия своего дальнейшего развития.

Но развитие и обогащение классической концепции было лишь одним из направлений развития теории истины. Другое направление представляло собой критический пересмотр и замену классической концепции другими, альтернативными по отношению к ней.

Очень характерной в этом отношении является когерентная концепция истины, у истоков которой стояли Лейбниц, Спиноза и Гегель. Данная концепция пытается ответить на вопрос о критерии истины в сложных познавательных ситуациях, когда отсутствует прямой контакт — и чувственный, и рациональный — познающего субъекта с познаваемым миром. Такие ситуации обычны для наук, занимающихся абстракциями высшего уровня (логики, математики), и здесь необходимо найти критерий истинности не для отдельного суждения, а для целой теоретической системы. Такой критерий сторонники этой концепции видят в когерентности, т.е. самосогласованности, непротиворечивости наших знаний в рамках конкретно рассматриваемой теории. Любое новое предложение истинно, говорят неопозитивисты (например, Отто Нейрат), если оно может быть введено в систему, не нарушая ее внутренней непротиворечивости. Такая непротиворечивость действительно необходима, но не является достаточным условием истинности, поскольку не всякая непротиворечивая система утверждений о реальном мире соответствует самому миру. С другой стороны, противоречивость какой-либо теории не означает автоматически ее ложности: она может быть показателем временных трудностей, переживаемых истинной теорией.

Другая попытка ликвидации классической концепции представлена прагматической концепцией истины(от греч. “прагма” — дело, действие), берущей свое начало в греческой софистике и древней китайской философии. Реальность внешнего мира, считают прагматики, недоступна для человека, ибо он непосредственно имеет дело только со своей деятельностью. Поэтому в качестве единственного критерия истины может выступать только эффективность, практическая полезность знания. Следовательно, истиной является то, что удовлетворяет субъективные интересы индивида. Небезынтересно отметить, что прагматизм в его оформившемся виде возник в стране, являющейся общепризнанным эталоном деловитости, в США (семидесятые годыXIXвека), в трудах Чарлза Пирса, а затем Уильяма Джемса и Джона Дьюи. Рассуждения прагматиков несут в себе изрядный заряд субъективизма. Во-первых, истиной часто выступает знание, не представляющееся непосредственно полезным. Ученому, добывавшему истину, далеко не всегда дано знать, отзовется ли она полезностью. Во-вторых, то, что полезно для одного, может быть бесполезным и даже вредным для другого. В-третьих, то, что полезно сегодня, завтра может оказаться вредным. И тем не менее в прагматизме рациональное зерно тоже налицо: истина (да и сам процесс ее добывания) включает в себя прагматический момент, но не сводится к нему.

Итак, мы рассмотрели три наиболее популярных сегодня в общественном сознании концепции истины. При всей приоритетности классической концепции в ее современном виде ни одна из трех не может претендовать на единственность и уникальность. Они взаимодействуют, и критерии их в известных пределах совмещены.

ИСТИНА КАК ПРОЦЕСС

Из признания того факта, что познаваема не только поверхность вещей (явление), но и их сущность, вытекает необходимость понимать истину как процесс движения от незнания к относительной, а через нее — и к абсолютной истине.

Абсолютная истинаесть совершенно точное, полное, верное отражение объекта в сознании, то есть такое знание, которое не может быть существенно изменено, а тем более опровергнуто в будущем. Подотносительной истинойимеется в виду знание в принципе верное, но не полное, частичное, приблизительное. Разграничение абсолютной и относительной истин позволяет нам эффективно бороться против догматизма в науке и практической деятельности. А борьба эта жизненно необходима, ибо догматизм любую истину принимает за абсолютную, завершенную, полную и тем самым ставит преграды на пути дальнейшего познания и практического изменения действительности.

Абсолютная и относительная истины представляют собой ступени развития объективной истины. Это значит, что и абсолютная и относительная истины объективны и отличаются друг от друга только полнотой и глубиной отражения действительности. Такое понимание истины позволяет нам дистанцироваться от релятивизма. Будучи субъективно-идеалистическим по своей сущности, релятивизм, во-первых, все истины сводит только к относительным, а во-вторых, под относительностью понимает отсутствие объективного содержания в наших знаниях. Релятивизм схватывает весьма важный момент — текучесть, подвижность наших знаний, но он метафизически отрывает движение познания от объективной реальности.

В процессе познания люди оперируют и относительными, и абсолютными истинами. Разумеется, поскольку истина есть процесс, то абсолютных истин в арсенале познанного не так уж много, причем характерно то, что абсолютные истины тяготеют к двум полюсам этого арсенала. С одной стороны, накапливаются абсолютные истины в виде наших знаний об отдельных фактах (Великая Отечественная война советского народа началась 22 июня 1941 года; периодический закон химических элементов открыт Д.И. Менделеевым). С другой стороны, абсолютные истины накапливаются в виде наиболее общих положений и законов, которыми оперирует наука. Примером такой абсолютной истины может служить формулировка в самом общем виде закона сохранения и превращения энергии: что бы мы нового о видах энергии, о формах их превращения друг в друга и т.п. ни узнали, сущность этого закона остается неизменной. В то же время не может превратиться в абсолютную истину наше знание о мире в целом, поскольку этот мир не только бесконечен в пространстве, но и непрерывно изменяется.

Абсолютная истина складывается из суммы относительных. Под суммой здесь имеется в виду не простое сложение энного количества относительных истин, а последовательное нарастание удельного веса абсолютного знания в структуре относительной истины. Схематически этот процесс выглядит примерно так (схема 1).

Схема 1

При рассмотрении этой схемы невольно возникает вопрос: в ущерб чему происходит наращивание абсолютной истины в нашем знании? Что представляет собой элемент, противостоящий абсолютному в структуре относительной истины? Таким элементом являетсязаблуждение— несоответствие знания сущности объекта.

Истина и заблуждение — диалектически противоположные стороны познания, внутренне присущие ему. Это верно по отношению к обыденному сознанию, которое всегда идет методом проб и ошибок. Это верно и по отношению к научному познанию, где теории, предназначенные для решения встающих перед учеными проблем, никогда не возникают мгновенно и в готовом виде. К ним менее всего подходит образ древнегреческой богини Афины, появившейся сразу и в полном своем облачении из головы Зевса. Заблуждения обязаны своим существованием не только неправильным выборам путей решения проблемы. Они возникают и в том случае, когда путь, избранный ученым, правилен: первые этапы в развитии теории неизбежно связаны с заблуждениями.

Поскольку заблуждение является необходимой ступенькой, опираясь на которую наука приближается к истине, оно выполняет определенную познавательную функцию. Прежде всего следует подчеркнуть роль заблуждений в создании проблемной ситуации, служащей отправным пунктом для научного открытия. Возьмем, к примеру, квантовую механику. Для ее создания принципиальное значение имела модель электрона как классического объекта, движущегося по классической орбите вокруг атомного ядра. Само по себе такое представление об электроне было заблуждением, но именно оно позволило сформулировать ряд проблем, решение которых в конечном счете привело к созданию квантовой механики. Например, почему электрон имеет устойчивую орбиту и не падает на атомное ядро? Чем объясняется дискретный характер его излучения? И т.д. В результате создания квантовой механики само представление о классических орбитах электронов было устранено из науки, но оно дало жизнь новой научной теории.

Заблуждения несут познавательную нагрузку, и при определении путей решения проблемы выбор ошибочного решения приводит к сужению поля возможных решений, что создает благоприятные условия для последующего нахождения правильного среди них. Иллюстрацией могут служить многочисленные попытки создания единой теории поля. Даже если признать, что все имеющиеся на сегодняшний день теории поля ошибочны, то и тогда невозможно отрицать их познавательную ценность: ведь эти неудачи вынудили физиков искать новые пути в решении проблемы единства мира.

От элементов заблуждения в относительных истинах (а таковыми являются все научные теории) следует отличать идеализации, которыми пользуется наука при описании мира. Идеализации, как и заблуждения, не имеют прямых референтов в реальном мире, но в то же время играют важную роль в истинной теории. Это можно проиллюстрировать на примере понятия “точка” в математике. В природе соответствующего объекта не существует, однако это понятие является исходным в геометрии, и лишь на его основе можно сформулировать строгие законы механики.

Таким образом, заблуждение, возникающее в ходе познания, находится в диалектическом взаимодействии с истиной.