философия хрестоматия

введению такой рациональности. Между прочим, именно таким образом разумный здравый смысл осуществляет рассуждение: он может начать с одних правил и значений терминов, а закончить совершенно иными. Неудивительно, что большая часть революционеров развивалась необычно и часто к ним относились как к дилетантам. Cтpaннo другое: философы, которые когда-то были изобретателями новых мировоззрений и учили нас критически относиться к status quo, ныне превратились в его наиболее преданных слуг -

поистине philosophia ancilla scientiae (<<философия - служанка науки»). < ... >

Было бы смешно настаивать на том, что открытия людей древнекаменного века обусловлены инстинктивным использованием правильного научного метода. Если бы это было так и если бы полученные результаты были правильны, то почему в таком случае ученые более позднего времени так часто приходят к совершенно иным выводам? И, кроме того, как мы видели, «научного метода» просто не существует. Таким образом, если науку ценят за ее достижения, то миф мы должны ценить в сотни раз выше, поскольку его достижения несравненно более значительны. Изобретатели мифа положили начало культуре, в то время как рационалисты и ученые только изменяли ее, причем не всегда в лучшую сторону.

Столь же легко можно опровергнуть допущение: б) нет ни одной важной научной идеи, которая не бьта бы откуда-нибудь заимствована. Прекрасным примером может служить коперниканская революция. Откуда взял свои идеи Коперник? Как он сам признается, у древних авторитетов. Какие же авторитеты влияли на его мышление? Среди других также и Филолай, который был бестолковым пифагорейцем. Как действовал Коперник, когда пытался ввести идеи Филолая в астрономию своего времени? Нарушая наиболее разумные методологические правила. < ... >

Задание № 12

Кант И. Критика чистого разума// Кант И. Соч. в 6 т. М.1964. Т.3. С.285,286

… Если истина состоит в согласии познания с предметом, то посредством нее этот предмет должен быть отличен от других предметов; в самом деле, знание заключает в себе ложь, если оно не согласуется с тем предметом, к которому относится, хотя бы оно и содержало в себе что-либо такое, что могло бы иметь значение для других предметов. Между тем всеобщим критерием истины мог бы быть лишь такой критерий, который имел бы значение для всех знаний, без различия их предметов. Но так как в таком случае мы отвлекаемся от содержания знания (отношения его к объекту), между тем как истина заключается именно в этом содержании, то отсюда ясно, что совершенно невозможно и нелепо требовать признака истинности этого содержания знания и что достаточный и в то же время всеобщий критерий истины не может быть дан. Так как выше мы уже назвали содержание знания материей, то мы можем выразить эту мысль следующим образом: требовать всеобщего критерия истинности знания со стороны материи нельзя, так как эти требования противоречивы. < >

Фейерабенд П. Избранные работы по методологии науки. М.,1996, С.147-152, 153- 159,160-165,166-178, 179-185,372-441

Наука представляет собой по сути анархистское предприятие: теоретический анархизм более гуманен и прогрессивен, чем его альтернативы, опирающиеся на закон и порядок. Данное сочинение написано в убеждении, что, хотя анархизм, быть может, и не самая

привлекательная политическая философия, он, безусловно, необходим как эпистемологии, так и философии науки. < ... >

Это доказывается и анализом конкретных исторических событий, и абстрактным анализом отношения между идеей и действием. Единственным принципом, не препятствующuм

го исследования. При этом выясняется, что не существует правила - сколь бы правдопо-

не.являются результатом недостаточного знания или невнимательности, которых можно было бы избежать. Напротив, мы видим, что они необходимы для прогpесса науки. Действительно, одним из наиболее замечательных достижений недавних дискуссий в области истории и философии науки является осознание того факта, что такие события и достижения, как изобретение атомизма в античности, коперниканская революция, развитие современного атомизма (кинетическая теория, теория дисперсии, стереохимия, квантовая теория), постепенное построение волновой теории света, оказались возможными лишь потому, что некоторые мыслители либо сознательно решили разорвать путы «очевидных» методологических правил, либо непроизвольно нарушали их.

Еще раз повторяю: такая либеральная практикa. есть не просто факт истории. науки - она и разумна, и абсолютно необходима для развития знания. для любого данного правила, сколь бы «фундаментальным» или «необходимым» для науки оно не было, всегда найдутся обстоятельства, при которых целесообразно не только игнорировать это правило, но даже действовать вопреки ему. < ... >

Идея жесткого метода или жесткой теории рациональности покоится на слишком наивном представлении о человеке и его социальном окружении. Если иметь в виду обширный исторический материал и не стремиться <<очистить» его в угоду своим низшим инстинктам или в силу стремления к интеллектyальной безопасности до степени ясности, точности, «объективности», «истинности», то выясняется, что существует лишь один принцип, который можно защищать при всех обстоятельствах и на всех этапах человеческого развития, - допустимо все. < ... >

Имеется еще одна догма, которую следует рассмотреть, прежде чем мы вновь обратимся к основной теме. Этo убеждение в том, что все люди и все объекты совершенно автоматически подчиняются законам логики и должны подчиняться этим законам. Если это так, то антропологическая исследовательская работа оказывается излишней. «Что истинно В логике, то истинно в психологии ... в научном методе и в истории науки», - пишет Поппер.

это догматическое утверждение не является ни ясным, ни истинным (в одной из его распространенных интерпретаций). для начала согласимся с тем, что такие выражения, как «психология», «история науки», «антропология», обозначают определенные области фактов и реryлярностей (природы, восприятия, человеческого мышления, общества). В таком случае данное утверждение не является ясным, поскольку не существует такого единственного предмета - логики, - который способен pacкpыть логическую структуру указанных областей. Существует Гегель, существует Брауэр, существуют представители формализма. Они предлагают вовсе не разные интерпретации одного и того же набора логических «фактов», а совершенно разные «факты». И данное утверждение не является истинным, поскольку существуют вполне правомерные научные высказывания, которые нарушают даже простые логические правила. < ... >

«Наука в свободном обществе» // Там же. С. 473, 498-499,516.

Некоторые весьма простые и внушающие доверие правила и стандарты, котoрые философами и учеными рассматриваются как существенные элементы рациональности, нарушались в ситуациях (коперниканская революция, триумф кинетической теории, возникновение квантовой тeории и т. п.), считающихся столь же важными. Более конкретно, я пытался показать, что: а) правила (стандарты) действительно нарушались и наиболее чуткие ученые это осознавали; б) они должны были нарушаться. Строгое соблюдение правил не улучшило бы дела, а задержало прогресс науки. < ... >

Один из способов критики стандартов заключается в исследовании того, что их нарушает

... Оценивая такое исследование, мы можем участвовать в некотoрой еще не уточненной и не выраженной практике (это было разъяснено в разделе «Разум и практика», тезис 5). Итог: интересные исследования в конкретных науках (и, вообще говоря, в любой области) часто приводят к непредсказуемому пересмотру стандартов без заранее обдуманного намерения. Следовательно, если наша оценка опирается на признанные стандарты, то единственное, что мы можем сказать относительно такого исследования, - это: «Все дозволено».

Я обращаю внимание на контекст этого утверждения. «Все дозволено» не есть некий «принцип новой методологии, предлагаемой мной. Этo единственный способ, котoрым убежденный сторонник универсальных стандартов, желающий понять историю в своих терминах, может выразить мое понимание традиций и исследовательской практики, изложенное в разделе «Разум и практика». Если это понимание верно, то все, что может сказать рационалист о науке (и любой другой интересной деятельности), выражается двумя словами: «Все дозволено».

Отсюда не следует, что в науке нет областей, в которых принимаются и никогда не нарушаются некоторые правила. В конце концов, после того как некотoрая традиция выхолощена с помощью направленного промывания мозгов, она может опираться на устойчивые принципы. Я полагаю, что выхолощенные традиции встречаются не слишком часто и что они исчезают в периоды революций. Я утверждаю также, что выхолощенные традиции принимают стандарты, не проверяя их, и любая попытка проверки сразу же приводит к ситуации «все дозволено».

Мы не отрицаем также, что защитники изменения могут обладать превосходными аргументами в пользу каждого из своих действий. Но их apгyмeнты будут носить диалектический характер, т. е. они будут опираться на изменяющуюся рациональность, а не на фиксированное множество стандартов, и часто именно эти apгументы будут первым шагом к введению такой рациональности. Между прочим, именно таким образом разумный здравый смысл осуществляет рассуждение: он может начать с одних правил и значений терминов, а закончить совершенно иными. Неудивительно, что большая часть революционеров развивалась необычно и часто к ним относились как к дилетантам. Cтpaннo другое: философы, которые когда-то были изобретателями новых мировоззрений и учили нас критически относиться к status quo, ныне превратились в его наиболее преданных слуг -

поистине philosophia ancilla scientiae (<<философия - служанка науки»). < ... >

Было бы смешно настаивать на том, что открытия людей древнекаменного века обусловлены инстинктивным использованием правильного научного метода. Если бы это было так и если бы полученные результаты были правильны, то почему в таком случае ученые более позднего времени так часто приходят к совершенно иным выводам? И, кроме того, как мы видели, «научного метода» просто не существует. Таким образом, если науку ценят за ее достижения, то миф мы должны ценить в сотни раз выше, поскольку его дос-

тижения несравненно более значительны. Изобретатели мифа положили начало культуре, в то время как рационалисты и ученые только изменяли ее, причем не всегда в лучшую сторону.

Столь же легко можно опровергнуть допущение: б) нет ни одной важной научной идеи, которая не бьта бы откуда-нибудь заимствована. Прекрасным примером может служить коперниканская революция. Откуда взял свои идеи Коперник? Как он сам признается, у древних авторитетов. Какие же авторитеты влияли на его мышление? Среди других также и Филолай, который был бестолковым пифагорейцем. Как действовал Коперник, когда пытался ввести идеи Филолая в астрономию своего времени? Нарушая наиболее разумные методологические правила. < ... >

Наука представляет собой по сути анархистское предприятие: теоретический анархизм более гуманен и прогрессивен, чем его альтернативы, опирающиеся на закон и порядок,

…Это доказывается и анализом конкретных исторических событий, и абстрактным

анализом отношения между идеей и действием. Единственным принципом, не препятствующим прогрессу, является принцип допустимо все (anything goes) (Выражение “anything goes” может быть переведено в соответствующем контексте и как “все сгодит-

ся”, “все сойдет”.

В авторизованном немецком издании книги Фейерабенда этот оборот дан как “mach, was Da wi list”, т. e. “делай, что хочешь”. — Прим. ред.)

....Не существует идеи, сколь бы устаревшей и абсурдной она ни была, которая не способна улучшить наше познание. Вся история мышления конденсируется в науке и используется для улучшения каждой отдельной теории. Нельзя отвергать даже политического влияния, ибо оно может быть использовано для того, чтобы преодолеть шовинизм науки, стремящейся сохранить status quo.

C. 179 — 185

Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основы синергетики. С-Петербург, 2002. С.255-256

… На самом деле предрассудки в науке трудно изживаемы. Это относится и к тем предрассудкам, которых говорил Ф.Бэкон, особенно если посмотреть на них современными глазами. Ученый может сознательно избавляться, отрешаться от них, а они могут проникать в него иным путем — спонтанно, через подсознание. через интуицию — и влиять на его научное исследование.

Во-первых, предрассудки в науке имеют общее гносеологическое происхождение Они проистекают из сложностей субъект-объектного отношения. Предрассудки такого рода в определенном смысле совпадают с тем, что Бэкон понимал под идолами человеческого рода, ибо человек не может не примешивать к природе вещей свою природу.

Во-вторых. с названными гносеологнческими сложностями связаны также и те предрассудки, которые Бэкон характеризует как идолы площади. Их можно было бы назвать также идолами толпы. И хотя вопрос об истине в науке действительно не решается большинством голосов, в то же время истина как когерентное, как общезначимое имеет гораздо большее значение, чем мы, окутанные известными догмами, имели возможность до сих пор предполагать. Никто не знает доподлинно, что именно является крупицами абсолютно истинного в наличном океане научного знания. Поэтому всякий раз возникает необходимость непрямой проверки совпадения нашего знания с действительностью, дополнительные аргументы в защиту когерентности истины дает сегодня эволюционная эпистемология. «Именно эволюционно-теоретически, как и нейробиологически, принима-

ется сегодня, как вполне обосновываемый, тезис о функциональной когерентности нашего познания»

В-третьих, предрассудки имеют мезокосмическое, и вообще эволюционное. происхождение, как свидетельствует об этом эволюционная эпистемология. Предрассудки — классики и доклассики — живут в современном человеке, ибо они мезокосмически запрограммированы. Согласно Ницше, они запрограммированы в самой физиологической природе человеческого существа.

Из-за своего мезокосмического происхождения они практически неизживаемы, неустранимы. Человек не может выпрыгнуть из своей мезокосмической природы, и продукты его интеллектуального труда носят печать этой его мезокосмической ограниченности. А в более широком плане — человек несет в себе следы глобальной, космической эволюции, в том числе и эволюции когнитивного аппарата человеческого рода и его продуктов.

Наука и так называемые мифы (предрассудки) всевозможного рода не разделены жестко демаркационными линиями. Живая наука, наличный менталитет научного сообщества, тысячами нитей связана с мифами. Не смотря на значительный прогресс современной науки по сравнению с гнлозоизмом, витализмом, телеологией и прочей архаической наивностью человеческого разума прошлых исторических эпох, нынешнее восхождение к постнеклассической науке неправомерно рассматривать как переход от утопии к науке, от мифа к логосу. Можно, пожалуй, заключить, что сама идея о полном освобождении от мифов в науке является мифом.

Задание №13

Ницше Ф. Воля к власти, М., 1994. С. 203, 229, 250.

<...> Утверждение что истина достигнута и что с незнанием и заблуждением покончено — это одно из величайших заблуждений, какие только могут быть.< ...>

….Истина есть тот род заблуждения, без которого некоторый определенный род живых существ не мог бы жить. Ценность для жизни является последним основанием….

<...> Мир, поскольку он имеет для нас какое-либо значение, ложен, т е. не есть нечто фактическое, но лишь толкование и округление скудной суммы наблюдений; он течет как нечто становящееся, как постоянно изменяющаяся ложь, которая никогда не приближается к истине ибо никакой «истины» нет.

Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основы синергетики. С-Петербург, 2002. С.182-183

Научная информация, некий слой общепринятого и общераспространенного в научном сообществе знания представляет собой некоторую социокультурную матрицу, своего рода «каталнтическую поверхность», позволяющую соединить усилия многих ученых по решению каждой из научных проблем. Эта социокультурная матрипа включает в себя общнй язык, «способы думать вместе», общие правила научного исследования, изложения результатов, научного общения.

Ведь, вообще говоря, каждый отдельный ученый никогда не понимает проблему полностью, .до конца Он всегда разбивает ее на части, видит лишь один или немногие ее

аспекты. Он рассматривает проблему со своей точки зрения, будучи обременен своим собственным «неразумием», «незнанием». Поэтому неправомерно говорить, что вся научная проблема проходит или, тем более, уже прошла через одну голову. Она отражается поразному разными учеными, и именно разное отражение проблемы ее движет.

Информационные сети, матрицы исследования имеют надиндивидуальный, трансперсональный, интерсубъективный характер. Они являются формой «многочастичного столкновения», многократного пересечения потоков информации в научной среде. Такое понимание феномена когерентности4 в науке резонирует с идеями Н.Н.Моисеева о возникновении надиндивидуального разума, некоего разума ноосферы, «коллективного интеллекта всего человеческого общества, рождающегося как результат мирового эволюционного процесса, в известном смысле независимо от человека».5

Когерентные эффекты в науке проявляются, видимо, преимущественно в условиях спокойного. парадигмального течения научного знания. На таких этапах царит устоявшееся, парадигмальное, общепринятое. Парадигмальное знание утверждается, распространяется, «штампуется» как истинное, до определенной степени забывается об источниках происхождения знания, о его относительно истинном характере. И хотя вопрос об истине в науке не решается большинством голосов, на такого рода этапах развития научного знания акцент падает на истину как нечто когерентное. Когерентные представления об истине оправдывают свой смысл, о чем свидетельствуют и результаты эволюционной эпнстемологии.

А в эпохи научных революций ученые вновь обращаются к источникам знания, к проверке, перепроверке и критике существующего знания, а также к экспериментальному и теоретическому обоснованию знания зарождаю Обращается внимание на то, какие корреляты в действительности имеют старое и новое, возникающее знание. На первый план выступает истина как корреспондентное, истина как соответствие.

Рорти Р. Истина без соответствия реальности //Надежда вместо познания. М., 1996. С. 48.

.... Нам следует отбросить представление о познании как о попытке репрезентации реальности. Скорее, нам следует рассматривать исследование как способ использования реальности. Поэтому связь между нашими притязаниями на истинность и остальным миром скорее каузальная, чем репрезентативная. Она заставляет нас придерживаться верований, и мы продолжаем придерживаться тех верований, которые оказываются надёжными проводниками к достижению того, что мы желаем. ...

Задание №14

Ортега и Гассет Х. Кант. //Феномен человека. Антология. М., 1993. С. 224.

… Канту важно больше чем знать, ему важно не ошибаться. Вся современная философия выросла как бы из одного семени — из страха перед ошибками, боязнью быть обманутым. Начинает ли Кант со смелого намерения найти истину или с осторожности, исключая

4 согласованности 5Моисеев Н. Н. Восхожденне к разуму: Лекции по универсальному эволюдионизму и его приложениям.

М.: ИздАТ. 1993. С. 47—48.

возможность предварительного заблуждения? Мы предчувствуем, что лучший способ плавания — стеречь одежду.

Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основы синергетики. С-Петербург, 2002. С.182-183

<..>Научная информация, некий слой общепринятого и общераспространенного в научном сообществе знания представляет собой некоторую социокультурную матрицу, своего рода «каталнтическую поверхность», позволяющую соединить усилия многих ученых по решению каждой из научных проблем. Эта социокультурная матрипа включает в себя общнй язык, «способы думать вместе», общие правила научного исследования, изложения результатов, научного общения.

Ведь, вообще говоря, каждый отдельный ученый никогда не понимает проблему полностью, .до конца Он всегда разбивает ее на части, видит лишь один или немногие ее аспекты. Он рассматривает проблему со своей точки зрения, будучи обременен своим собственным «неразумием», «незнанием». Поэтому неправомерно говорить, что вся научная проблема проходит или, тем более, уже прошла через одну голову. Она отражается поразному разными учеными, и именно разное отражение проблемы ее движет.

Информационные сети, матрицы исследования имеют надиндивидуальный, трансперсональный, интерсубъективный характер. Они являются формой «многочастичного столкновения», многократного пересечения потоков информации в научной среде. Такое понимание феномена когерентности6 в науке резонирует с идеями Н.Н.Моисеева о возникновении надиндивидуального разума, некоего разума ноосферы, «коллективного интеллекта всего человеческого общества, рождающегося как результат мирового эволюционного процесса, в известном смысле независимо от человека».7

Когерентные эффекты в науке проявляются, видимо, преимущественно в условиях спокойного. парадигмального течения научного знания. На таких этапах царит устоявшееся, парадигмальное, общепринятое. Парадигмальное знание утверждается, распространяется, «штампуется» как истинное, до определенной степени забывается об источниках происхождения знания, о его относительно истинном характере. И хотя вопрос об истине в науке не решается большинством голосов, на такого рода этапах развития научного знания акцент падает на истину как нечто когерентное. Когерентные представления об истине оправдывают свой смысл, о чем свидетельствуют и результаты эволюционной эпнстемологии.

А в эпохи научных революций ученые вновь обращаются к источникам знания, к проверке, перепроверке и критике существующего знания, а также к экспериментальному и теоретическому обоснованию знания зарождаю Обращается внимание на то, какие корреляты в действительности имеют старое и новое, возникающее знание. На первый план выступает истина как корреспондентное, истина как соответствие. <..>

Лейси. Х. Свободна ли наука от ценностей. М.,2001. С198-199

6 согласованности 7Моисеев Н. Н. Восхожденне к разуму: Лекции по универсальному эволюдионизму и его приложениям.

М.: ИздАТ. 1993. С. 47—48.

<..> «Материальный мир» — это мир, «схваченный» в понятиях фундаментальных законов процессов и структур, в понятиях не абсолютных, но релевантных для выражения. Этот мир практически эквивалентен миру, познаваемому нами, исходя из перспективы осуществления контроля над ним. Иначе говоря, мы можем представить «материальный мир» как тотальность материальных возможностей вещей. Теории, консолидированные в русле материалистических стратегий, очевидно дают более широкое и всестороннее понимание «материального мира». Но это еще не означает абсолютного когнитивного превосходства над конкурирующими формами познания, поскольку в этом «мире не оказывается места для защитников таких форм, в которых контроль подчиняется другим ценностям. Материальные возможности вещей отнюдь не выступают как превалирующие ценностные характеристики в других «мирах».

Когда говорят о «материальном мире» вообще, имеют в виду нечто само собой разумеющееся, с чем мы все взаимодействуем безотносительно от наших ценностных установок. Тогда познание его как единственно возможного оказывается необходимым для нас всех условием осуществления практической деятельности. Когда же говорят о «материальном мире», как о тотальности материальных возможностей «вещей», универсальность познавательного интереса, напротив, отступает в тень. Это происходит не потому, что отрицаются познавательные возможности теорий, консолидированных в русле материалистких стратегий, а потому, что данный тип познания связан с вполне определенными интересами и ценностными установками, исключающий другие подходы. Конкурирующие формы познания могут быть направлены на раскрытие класса возможностей, которые лишь частично пересекаются с материальными, например на возможности вещей, связанных с их экологической стабильностью и принципами социальной справедливости. <..>

Задание №15

Фуко М. Герменевтика субъекта.//Социо-логос: Социология .Антропология. Ме-

тафизика, М.,1991. Вып.1. С.291-297

…Назовем философией ту форму мысли, которая пытается не столько распознать, где истина, а где ложь, сколько постичь, что заставляет нас считать, будто истина и ложь существуют и могут существовать. Назовем философией такую форму мысли, которая задается вопросом, что позволяет субъекту постигать истину. Если это назвать философией, то, я полагаю, духовностью можно назвать тот поиск, ту практическую деятельность, тот опыт, посредством которых субъект осуществляет в самом себе преобразования, необходимые для постижения истины, Тогда духовностью можно будет назвать совокупность этих поисков практических навыков и опыта, которыми должны быть очищение, аскеза, отречение, обращение взгляда внутрь самого себя, изменение бытия, представляющие для субъекта, для его бытия ту цену, которую он должен заплатить за постижение истины. Можно выделить три характеристики духовности.

1 Обладание истиной не является неотьемлемым правом субъекта. Чтобы ее познать, он должен сам превратиться в нечто иное. <...>

2. Истина не может существовать без обращения или преобразования субъекта. Это преобразование осуществляется; а) движением любви, посредством которого субъект утрачивает свой статус; б) его работой над самим собой.

З. Результатом постижения истины является ее возвращение к субъекту. С точки зрения духовного опыта истина не является наградой субъекту за его познавательный акт и

не дается ему просто как завершение этого акта. Истина — это то, что озаряет субъект, что дает ему душевный покой. Короче говоря, в самой истине заключается нечто, что позволяет осуществиться самому субъекту, что реализует само его бытие.

…. Можно сказать, что со времен античности философский вопрос: «как постичь истину?» и практика духовности как необходимой трансформации бытия субъекта, которая позволит ему постичь истину, — суть две проблемы, принадлежащие к одной тематике и потому они не могут рассматриваться изолированно друг от друга. И, за исключением Аристотеля, основной вопрос философии, понимаемый как вопрос о духовности, заключался в следующем; что представляют собой преобразования, совершаемые в бытии субъекта, необходимые для постижения истины?...

Современная история истины ведет свой отсчет с того момента, когда познание становится единственным способом постижения истины, т. е. этот отсчет начинается с того момента, когда философ или ученый, или просто человек, пытающийся найти истину, становится способным разбираться в себе самом посредством лишь одних актов познания, когда больше от него ничего не требуется — ни модификации, ни изменения его бытия. С этого момента можно считать, что субъект способен познать истину. С той минуты, когда бытие больше не подвергается пересмотру необходимостью постижения истины, мы вступаем в новую эру взаимоотношений субъективности и истины.

В современную эпоху истина уже не в состоянии служить спасением субъекту Знание накапливается в объективном социальном процессе. Субъект воздействует на истину, однако истина не воздействует больше на субъект. Связь между доступом к истине и требованием преобразования субъекта и его бытия им самим была окончательно прервана, а истина стала представлять собой автономное развитие познания. Не следует искать следы этого разрыва в науке — они в теологии. Это конфликт не между духовностью и наукой, а между духовностью и верой (теологией).

Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Основы синергетики. С-Петербург, 2002. С.183

Научная деятельность, действительно, связана с потоками научной информации:

•с рождением новой информации (процессом, противоположным росту энтропии в замкнутой системе), т. е. с переходом от информационного беспорядка к информационному порядку (разумеется, речь идет о больших или меньших степенях хаоса и порядка);

•с передачей научной информации через многократные, «многочастичные», взаимодействия в научном сообществе;

•с ростом научной информации в режиме с обострением, с информационным взрывом.

Наконец, третий аргумент — плодотворность структуралисткого подхода к пониманию эволюции научного знания.

В соответствии с нашим пониманием синергетики, закономерности самоорганизации формулируются не столько на языке теории информации, сколько в терминах образования и эволюции структур, морфогенеза, усложнения и деградации структур, их синтеза и распада. Иными слова ми, конструктивен структуралистский анализ науки.

Идеи, родившись, начинают свою собственную жизнь, собственный путь эволюции. И эта жизнь, жизнь продуктов сознания, подчиняется закономерностям самоорганизации. Это — третий мир К. Поппера, рассматриваемый в эволюционном, синергетическом аспекте,

Развиваемые здесь синергетические представления близки к взглядам французских структуралистов (Ж. Деррида, Ж. Лакана, П. Рикера, М. Фуко) на феномены человеческой культуры. Они полагают, что поступки человека, так же как и его мысли, случившись, об-

ретают свою собственную жизнь. Великие произведения человеческого духа вырываются из первоначальных условий своего существования и обретают свои собственные судьбы в культуре. Рисунки действий, как и сюжеты книги, становятся доступными чтению нескольких читателей.

Лейси. Х. Свободна ли наука от ценностей. М.,2001. С196-197

<...> Утверждается, что материалистическое познание дает наиболее полное описание и объяснение «материального мира». Стратегии материалистического познания становятся лидирующими, когда мы отделяем их в качестве самостоятельных форм практики контроля над объектами от практики их теоретического выражения и оценки их значимости. Этот процесс выделения носит исторический характер, но когда он завершается, мы получаем наиболее полный доступ к «материальному» (или «природному») миру, который считается автономным по отношению к человеческой истории. Поскольку Тейлор явно не присоединяется ни к материалистической, ни к картезианской метафизике, мне трудно интерпретировать встречающиеся у него вышеприведенные выражения. Человеческие существа действительно являются частью природы, «ли «природного мира». Но они также и часть того мира, где важнейшее значение имеют человеческие действия, познание которых не охватывается в достаточной мере материалистическими стратегиями, т.е. всесторонность, полнота познания, о которых он говорит, не распространяются на эти явления реальности.

Понятие «материальный мир» и его синонимы предназначены обозначать объекты исследований в естественных науках, но, как представляется, их нельзя отождествлять с понятием «природный мир», к которому мы сами принадлежим по полному праву. Объект исследований, как считает Тейлор, существует независимо от человеческих восприятий, включает в себя элементы природного мира и их взаимосвязи, независимые от нашего существования и наших действий. В таком «мире» человек как субъект действия не является релевантным фактором, а его качества и свойства (в отличие от исследований, проводимых в интерпретативных социальных науках) не принимаются во внимание.

Итак, материалистические стратегии исследований с необходимостью включают следующие условия:

1.Наше понимание объектов опосредовано доступными концептуальными ресурсами

и(в научной практике) лексиконом принятой стратегии.

2.Мы являемся частью «природного мира», действующими в нем субъектами и не можем понять мир иначе, как только воздействуя на него.

З.Мы способны понять такие аспекты «природного мира», в которых человеческая активность не является релевантным причинным фактором, хотя без нее и невозможна практика (обычно экспериментальная), используемая для выделения этих сегментов.

4. Мы способны экстраполировать такое понимание на области мира, где субъективная экспериментальная активность невозможна, включая временные отрезки универсума до появления самого человека; это часто предполагает опору на материалистическую метафизику.

Тейлор утверждает, что лексикон, развертываемый в русле материалистических стратегий, используется для познания объектов, характеризующихся как независимо существующие (онтологически) от субъектов наблюдения. Он различает понятия: «субъективнонагруженные или «антропоцентрические» (Тауiог, 1985: 2; 1995) и «абсолютные» субъктивные понятия характеризуют такие качества объекта, которые зависят от самой процедуры экспериментирования, ситуационного контекста проводимого опыта, интересов экспериментатора в том или ином результате исследований. Абсолютные понятия не являют-