166 Элиас Канетти

Братство выстраивается перед кафедрами проповедников и продолжает петь, сопровождая песнопения неожиданным и странным действием. Каждый из братьев складывает правую ладонь наподобие раковины и с силой ритмически ударяют себя ею под левым плечом. Глухой звук от множества одновременных ударов слышен издалека и производит мощное впечатление. Удары то падают медленно и тяжело, в тягучем ритме, то ускоряются и учащаются, возбуждая присутствующих. Редко бывает, чтобы к этому не присоединилась вся аудитория. По знакам старшего братья поют, ударяют себя в грудь, подпрыгивают на месте и издают резкие короткие возгласы: "Хасан! Хуссейн!"

Иного рода братство - бичующиеся. Их выступление сопровождается музыкой: с собой у них тамбурины разной величины. Они голы до пояса, босы и простоволосы. Это мужчины, иногда старики, иногда дети от 12 до 16 лет. В руках у них цепи и острые иглы, у некоторых деревянные колодки. Процессия вступает в театр, запевая, сначала довольно медленно, псалом, состоящий лишь из двух слов: "Хасан! Хус-сейн!" Пение сопровождается все учащающимися ударами тамбуринов. Те, кто с деревянными колодками, начинают ритмически бить ими друг друга и пускаются в танец. Остальные в том же ритме бьют себя в грудь. Ритм убыстряется, они начинают хлестать себя цепями, сначала медленно и с явной осторожностью, потом все оживленнее и сильнее. Иглы втыкаются в руки и щеки, течет кровь, толпа ревет, возбуждение нарастает. Глава братства носится между рядами бичу-ющихся, подбадривая слабых, удерживая тех, кто слишком неистовствует. Когда возбуждение достигает максимума, музыка замолкает - представление закончено. Трудно отойти от впечатления, которое оно внушает: это сочувствие, боль и ужас одновременно. Иногда в заключение в тот самый момент, как танец останавливается, участники воздевают руки с цепями к небу и столь глубоким голосом, со столь верующим и преданным взором выкрикивают "Иа, Аллах! О, Бог!", что невольно охватывает восторг, - так преображается все их существо".

Бичующихся можно было бы назвать оркестром мук, они действуют как массовый кристалл. Боль, которую они причиняют себе, - это боль Хуссейна. Изображаемая ими, она

Стая и религия 167

становится болью всего сообщества верующих. Ритм ударов в грудь, которому все подчиняются, порождает ритмическую массу. На ней держится аффект плача. Хуссейн - их общая потеря, им всем вместе он принадлежит.

Но не только кристаллы братств приводят присутствующих в состоянии оплакивающей массы. Проповедники и просто верующие, выступающие по своей инициативе, делают то же самое. Стоит прислушагься к рассказу Гобино, ставшего свидетелем такого воздействия.

"Театр набит полностью. Конец июня, люди задыхаются под огромным тентом. Толпа расхватывает прохладительное. На сцену поднимается дервиш и заводит хвалебную песнь. Она сопровождается ударами в грудь. Голос у него не велик, и выглядит он усталым. Песня не звучит, впечатления никакого. Похоже, он это чувствует, перестает петь, сходит со сцены и исчезает. Снова все успокаиваются. Но тут огромный солдат, турок, громовым голосом подхватывает песню, сопровождая ее все более мощными гулкими ударами. Еще один солдат, тоже турок, но из другого полка и такой же оборванный, как и первый, принимает вызов. Удары в грудь точно отмеряют ритм. В течение 25 минут задыхающаяся толпа, целиком захваченная этими двоими, бьет себя до синяков. Монотонный тяжелый ритм песнопения завораживает. Каждый ударяет себя со всей возможной силой, все заполняет мощный глухой гул. Посреди сидящей на корточках толпы поднимается молодой негр, выглядящий как грузчик. Он швыряет оземь шапку и начинает петь в полный голос, одновременно ударяя себя обоими кулаками по стриженой голове. Он всего в десяти шагах от меня, и я вижу каждое его движение. Губы его побледнели, и чем бледнее он становится, тем яростнее возбуждает себя, крича и нанося себе удары, как бесноватый. Так продолжается примерно десять минут. Но солдаты уже выдохлись, с них градом катится пот. Хор, поскольку его уже не ведут их мощные и точные голоса, начал сбиваться и путаться. Часть голосов смолкла, а негр, как будто лишившись вдруг материальной опоры, закрыл глаза и рухнул на соседей. Казалось, каждый испытывает к нему сочувствие и уважение. Ему кладут на голову лед и смачивают водой губы. Только через некоторое время удается привести его в чувство. Придя в себя, он мягко и вежливо благодарит тех, кто оказал ему помощь,