82 Элиас Канетти

старается овладеть ситуацией путем удачного распределения собственных войск. Как уже отмечалось, все делается для того, чтобы благодаря легкости и подвижности боевых отрядов создать превосходство в нужном месте в нужное время. Лишь после войны будет сказано, сколько мы потеряли сами.

То, что войны могут длиться так долго, что они продолжаются, даже если давно проиграны, объясняется глубочайшей потребностью массы сохранять себя в возбужденном состоянии, не распадаться, оставаться массой. Это чувство иногда так сильно, что люди сознательно предпочитают вместе пойти на смерть, лишь бы не признавать поражения, переживая тем самым распад собственной массы.

Как, однако, происходит формирование воинственной массы? Как в одно мгновение складывается эта зловещая целостность? Что заставляет людей вдруг ставить на кон так много и все сразу? Этот процесс все еще столь загадочен, что подходить к нему надо осторожно.

Это поистине удивительное предприятие. Кто-то заключает, что ему грозит физическое уничтожение, и объявляет об этой угрозе всему миру. Так человек провозглашает: "Меня хотят убить", - а сам тихонько при этом думает: "...потому что я хочу убить этого или того". По правде, акцент должен быть поставлен иначе: "Я хочу убить этого или того, а потому меня самого хотят убить". Однако для того, чтобы начать войну, для ее прорыва, для возбуждения среди своих воинственного настроения предъявляется исключительно первая редакция. Является сторона агрессором или нет, она всегда старается создать иллюзию угрозы по отношению к себе самой.

Угроза заключается в том, что некто признал за собой право убить другого. На угрожаемой стороне она касается любого человека: она уравнивает всех, ибо обращена против всех и каждого. Начиная с определенного мгновения, которое для всех одно и то же, то есть с момента объявления войны, одно и то же может случиться с каждым. Физическое уничтожение, защитой от которого было общество, в котором живешь, теперь подступило вплотную и именно в силу твоей принадлежности к этому самому обществу. Над каждым, кто причисляет себя к определенному народу, нависла одинаковая страшная угроза. Тысячи людей, каждому из которых по отдельности в один и тот же миг сказано: "Ты должен уме-Масса 83

реть", - действуют совместно, чтобы отвратить смертельную угрозу. Они спешат скорее привлечь к себе всех, кто чувствует ту же угрозу, и соединяют свои силы для отпора врагу.

Соединение всех, кого это касается, - как физическое, так и душевное, то есть в чувствах и настроениях, - происходит необычайно быстро. Прорыв войны - это, прежде всего, прорыв двух масс. Когда они конституировались, высшей целью каждой из них становится сохранение самой себя как переживающего и действующего единства. Утратить его - все равно, что отказаться от самой жизни. Воинственная масса ведет себя так, будто все, что вне нее, - смерть, и отдельный человек, даже если ему довелось пережить много войн, на новой войне легко поддается этой иллюзии.

Смерть, которая в действительности всегда угрожает каждому, должна быть объявлена как коллективный приговор, - только тогда возможно активное выступление против нее. Есть, так сказать, времена объявленной смерти, когда она вдруг оборачивается к определенной, произвольно выбранной группе как к целому. "Смерть грозит всем французам" или "...всем немцам". Воодушевление, с каким люди выступают на войну, объясняется малодушием человека перед лицом смерти. Поодиночке они не смеют взглянуть ей в глаза. Она легче вдвоем, когда двое врагов, так сказать, приводят в исполнение приговор друг над другом, и она вовсе не та же самая смерть, когда на нее идут тысячи. Самое худшее, что может случиться с человеком на войне, - это гибель вместе с другими. Но это избавляет от смерти поодиночке, которой люди боятся больше всего на свете. Да они и не верят, что это худшее произойдет. Они считают, что можно отвести, перевести на других висящий над ними коллективный приговор. Их смертеотвод - это враг, и единственное, что от них требуется, это опередить врага. Надо только быть достаточно стремительным и убивать не колеблясь. Враг является будто по заказу: он вынес приговор, он первым сказал "Умри!". На него и падет то, что он уготовил другим. Первым всегда начинает враг. Может быть, он и не начал первым, но ведь собирался начать, а если и не собирался, то ведь думал же он об этом, а если не думал, то мог бы ведь вскоре подумать. Желание смерти другому действительно повсюду, и, чтобы его отыскать, не надо особенно долго копаться в человеческой душе.