Архив ИГИЗП / Доплитература / Афины / ТумансРождениеАфины

—считается, что высший статус в обществе доступен каждому,

взависимости от его заслуг и в этом все члены общества равны;

—в конечном счете, община, коллектив является высшей ин­ станцией.

Сразу можно заметить, что в этой модели странным образом совмещаются взаимоисключающие принципы: принцип теоретичес­ кого равенства возможностей для всех и принцип иерархического построения общества, утверждающий фактическое социальное не­ равенство. Такая ситуация вызвана наличием в эпосе двух проти­ воположных тенденций. Одна, идущая из глубины «темных веков», на первое место ставит общину и подчиняет индивида коллективу,

а другая, более поздняя, берущая начало в эпоху Гомера, т. е. в VIII в. до н. э.241, возносит сильную аристократическую личность над коллективом и даже ставит волю такой личности выше воли большинства. Последняя тенденция возникла в уже неоднородном обществе и закрепляла социальное неравенство. Она брала верх над первой тенденцией, несмотря на пассивное пока еще сопротивление со стороны той. Само наличие таких полярных идеологических ориентаций неизбежно приводило к социальной напряженности.

Таким образом, нам остается только констатировать, что гоме­ ровская социальная модель включала в себя две противоположные формы, происходящие из разных эпох. Они могут быть изучены и описаны с разных позиций: американский исследователь И. Мор­ рис, например, утверждает, что в архаическую эпоху у древних греков, уже начиная с «темных веков», существовали две противо­ борствующие концепции социальной организации общества: эгали­ тарная и элитарная242. По сути дела, он говорит о тех же самых

241В последнее время усилилась тенденция к более поздней дати­ ровке эпоса, а в гомеровском обществе уже видят не примитивное вар­ варское общество, а начальную стадию полиса. См.: Raaflaub К. 1997.

Р.6 2 4 - 6 4 8 . С этим нельзя не согласиться, т. к. вторая, более поздняя тенденция в эпосе, безусловно, показывает уже довольно развитое обще­ ство. Тем не менее данный подход страдает однобокостью, т. к. не при­ нимает в расчет более древние пласты эпоса, т. е. первую тенденцию, от­ ражающую еще весьма примитивный племенной быт. Поэтому мы сконцентрировали наше внимание именно на ней и настаиваем на слиянии в эпосе как минимум двух хронологических пластов.

242Morris I. The Strong Principle of Equality and the Archaic Origins of Greek Democracy / / Demokratia. Α Conversation on Democraties, Ancient and

Modern / Ed. by J. Ober, Ch. Hedrick. Princeton, 1996. P. 20 ff., 41.

102

тенденциях, которые мы только что описали, только мы предпочи­ таем слово «модели», а не «концепции». Две обозначенные нами тенденции в эпосе еще не являются никакими определенными кон­ цепциями, их никто специально не разрабатывал и не формировал. Это именно две стихийные, еще неоформленные и неосознанные до конца идеологические модели, или схемы. Обе они опирались на набор перечисленных выше социальных стереотипов. Мы можем говорить только о различных идеологических ориентациях разных социальных слоев, каждый из которых предпочитал ту модель, которая ему больше подходила. Аристократия опиралась, конечно же, на «героическую» элитарную модель, для которой определяю­ щим принципом было: «лучшему — лучшая доля», а рядовые об­ щинники ориентировались на эгалитарный идеал с его принципом «равных возможностей». Так в эпоху Гомера столкнулись две про­ тивоположные социальные модели. Им было суждено определять ход дальнейшего исторического развития Греции. Завязывался це­ лый узел противоречий, начинался переход к новой эпохе, которой предстояло решать поставленные проблемы.

Эпос продолжал жить и после Гомера. Вместе с ним продол­ жали жить все его эпические модели и стереотипы. Они стали общим багажом всех греков, в том числе и афинян. В дальнейшем пути отдельных греческих государств и целых регионов по нарастающей расходились: одни племена более быстро меняли образ жизни и создавали новые модели, другие дольше жили по эпическим кано­ нам и отставали в развитии, но для всех них Гомер был высшим авторитетом и его идеалы брались за образцы. Однако влияние эпических ценностей для разных общин было различно и со време­ нем оно менялось. В следующих главах нам предстоит увидеть, как это было в Аттике. Эта дальнейшая жизнь эпических ценностей в греческом мире есть наилучшее доказательство аутентичности как самого эпоса, так и отраженного в нем мира. В этом смысле самый убедительный пример представляет собой Спарта. Это было государство, в котором эпический мир жил дольше всего. Когда другие города Греции стремительно развивались и меняли свой облик, Спарта отказалась от всякого исторического развития, свер­ нула с магистрального пути развития и осталась жить по гомеров­ ским идеалам в мире эпических ценностей. Поэтому в Спарте даже в классическую эпоху сохранялись не только идеологические стан­ дарты Гомера, но и целый ряд общественных установлений и обы­ чаев, которые в других местах уже исчезли. Некоторые исследо­ ватели на этом основании иронично окрестили Спарту «музеем

103

древностей»243. Можно сказать, что древняя идея равенства общин­ ников нашла в Спарте максимальное выражение: было сделано все, чтобы формально ликвидировать социальное неравенство, даже день­ ги изъяты из обращения. Конечно, полного равенства среди спар­ танцев все равно не было, но их цари как две капли воды были похожи на гомеровских басилеев, их геронты — на гомеровских геронтов, а их народное собрание было такой же пассивной мас­ сой, как и у Гомера. Но главное, в основу организации и в Спарте был положен эпический принцип: «лучшему — лучшая доля». Так, например, в случае смерти одного из геронтов, на его место в совет старейшин в конкурсном состязании избирался новый кандидат, который, как пишет Плутарх, был не моложе шестидесяти лет (!)

идеала спартанцев, то о нем знает каждый школьник и нет нужды специально сравнивать его с гомеровским идеалом, чтобы убедить­ ся в их самоочевидной тождественности.

Итак, гомеровский эпос действительно отражает историческую реальность. Более того, эпос показывает нам столкновение двух эпох, когда старое меняется и начинается переход к новой эпохе, к архаике. Старый гомеровский мир «темных веков» вошел в стадию броже­ ния: начала меняться картина мира, его цельное восприятие стало утрачиваться, и мир погрузился в хаос человеческого бытия. Соци­ альный порядок тоже начал меняться, возникли серьезные проти­ воречия и проблемы. Человек стал искать пути преодоления хаоса и восстановления гармонии, космической и социальной. Начался «век экспериментов»244.

243 Андреев Ю. В. Спарта как тип полиса // Античная Греция. Ч. 1. М., 1983. С. 201, 203; Шишова И. А. Раннегреческое законодательство и становление рабства в античной Греции. Л., 1991. С. 54 сл.; Meyer Ε.

Bd. 3. 1954. S. 259.

244 Термин «век экспериментов» используется в научной литературе

как образное обозначение архаической эпохи (VII—VI вв. до н. э.), ха­ рактеризующейся большими изменениями и поисками во всех сферах жизни греков. Термин происходит от названия книги: Snodgrass Α. Archaic Greece. The Age of Experiment. London, 1980.

Глава II

« Г Р Е Ч Е С К И Й Р Е Н Е С С А Н С (VIII в. до н. э.)

В предыдущей главе неоднократно отмечалось, что вторая по­ ловина VIII в. до н. э. ознаменовалась новыми явлениями в куль­ турной жизни греческого мира. Речь идет не об отдельных част­ ных новшествах, но о масштабных изменениях, затронувших все сферы жизни. Это значит, что в VIII в. до н. э. встретились две эпохи; закончилась эпоха «темных веков» и началась новая, полу­ чившая название архаической эпохи. С этого момента начинается история классической древнегреческой цивилизации. В культурной области новую эру открыли такие явления, как появление и рас­ пространение письменности, строительство первых храмов богам, новые тенденции в искусстве и развитие художественного ремесла. В социальной сфере это время ознаменовалось складыванием госу­ дарственности, ростом населения, развитием торговли и ремесла, социальным и материальным расслоением. Эти явления подробно описаны в научной литературе и поскольку все они показывают оживление жизни и вторичное вхождение греческого народа в ци­ вилизацию, за этой эпохой закрепилось образное название «гре­ ческого Ренессанса»1. Название это, надо сказать, не совсем удач­ ное и его не следует понимать буквально: оно подразумевает не возрождение чего-то, а лишь новое начало греческой цивилизации. К тому же все упомянутые процессы не свалились вдруг на Гре­ цию внезапно, как снег на голову, но медленно вызревали в тече­ ние «темных веков» и по сути дела, они были лишь результатом предшествующего развития. Тем не менее мы говорим о второй по­ ловине VIII в. до н. э. как о новой эпохе, переходном периоде от «темных веков» к архаике. Несмотря на то что сам Гомер жил в это время, его творчество целиком принадлежит предыдущей эпохе,

1 Snodgrass Α. The Dark Ages of Greece. Edinburgh, 1971. P. 416; Coldstream J. N. Geometric Greece. London, 1977. P. 109; The Greek Renaissance of the Eight Century В. C: Tradition and Innovation / Ed. by

R. Hägg. Stokholm, 1983.

он обращен в легендарное прошлое, в век героев. Символом же нового времени стал младший современник Гомера — беотийский поэт Гесиод, отразивший в своей поэзии современное ему состоя­ ние общества.

1 . М И Р Г Е С И О Д А

а) Гесиод и его поэмы

Гесиод жил, предположительно, в самом конце VIII — нача­ ле VII в. до н. э. в убогой беотийской деревушке Аскре, распо­ ложенной у подножия горы Геликона2. Это та информация, кото­ рую он сам сообщает о себе, и в этом проявляется его первое существенное отличие от Гомера, который принципиально не же­ лал говорить о себе. Вот еще один и, пожалуй, самый яркий при­ мер роста индивидуалистического сознания в это время. Гесиод называет свое имя, рассказывает кое-что из своей биографии и тем самым выносит на суд публики свое «я». Поэзия перестала быть анонимной и стала авторской. Теперь поэт уже не просто инструмент в руках вдохновившего его божества, но соавтор. Другое фундаментальное отличие Гесиода от Гомера состоит в тематике его поэзии. Перу Гесиода, безусловно, принадлежат две эпичес­ кие поэмы — «Теогония» и «Труды и дни»3. Первая содержит развернутое описание происхождения всех богов, а вторая посвя­ щена человеческой жизни и труду земледельца. Обе поэмы весь­ ма невелики по объему и в художественном отношении значительно уступают произведениям Гомера. И если монументальный эпос Гомера целиком посвящен славному идеализируемому прошлому, то творчество Гесиода, напротив, целиком направлено на совре­ менность — в нем нет битв и великих героев, зато отражена тя­ желая будничная жизнь земледельца. Оба поэта представляют совершенно разные мировоззренческие позиции, но поскольку их, с некоторым приближением, можно считать современниками, ис­ следователи часто полагают, что они отражают различные перс-

2Burn А. R. The World of Hesiod. New York, 1966. P. 31 ff.

3Гесиоду приписывается еще несколько малых поэтических сочине­ ний, но их авторство нельзя считать вполне определенным, поэтому мы их

здесь не рассматриваем. См.: Susemihl F. Zur Literatur des Hesiodos //

Hesiod / Hrsg. E. Heitsch. Darmstadt, 1966. S. 42 ff.

пективы одной и той же реальности4. Надо сказать, что реальность здесь все же не совсем одна и та же, поскольку основное различие между поэтами состоит не в том, что один изображает войну, а дру­ гой мирное время, а в том, что Гомер воссоздает мир героической старины, мир воинской доблести и аристократической чести, а Ге­ сиод — современную ему приземленную повседневность, лишен­ ную героизма и полную забот о хлебе насущном. Один отражает аристократическую идеологию, а другой — мещанскую.

Гесиод показывает такое прекрасное знание сельской жизни и дает такие детальные советы по организации хозяйства, что не остается никаких сомнений в том, что ему самому хорошо знаком крестьянский труд5. В своих стихах поэт говорит, что он был пас­ тухом и пас овец под склонами Геликона (Theog., 22 sqq.). Тем не менее род занятий Гесиода не мешал ему быть причастным и к аристократической культуре: однажды он ездил на остров Эвбею, на поэтическое состязание в память погибшего там знатного Ам­ фидаманта, и как он сам говорит, стяжал победу своим гимном и получил в награду треножник (Erga, 650—659). Однако поэт был далек от войны и героических доблестей, о которых он даже ни разу не упомянул, а всю свою жизнь занимался только собственным хозяйством. Он вместе с братом Персом получил в наследство от отца надел земли, но брат, подкупив судей, отнял у него часть его доли, а затем, все промотав, явился к нему ни с чем (Erga, 37 sqq.; 395 sqq.). Этому своему непутевому брату Гесиод посвятил поэму «Труды и дни», первая половина которой содержит ряд всеобщих моральных наставлений и поучений для Перса, а во второй части дается целый комплекс практических советов о том, как правильно трудиться в хозяйстве, чтобы избежать нужды. Сам поэт, кажет­ ся, весьма преуспел в этом деле. Он намекает Персу, что та часть имущества, которая у него осталась после суда, оказалась для него весьма выгодной (Erga, 40 sq.). Но так бы и остался Гесиод без­ вестным крестьянином, если бы не Музы: они посетили его, когда он пас овец на склонах Геликона и побудили его заняться поэзией. Так он сам рассказывает о себе и потому начинает свою «Теого­ нию» с прославления этих самых Муз.

4 Strassburger Η. Der soziologische Aspekt der homerischen Epen / /

Gymnasium. Bd. 60. 1953. S. 105; Raaflaub K. Die Entdeckung der

Freiheit. München, 1985. S. 46; Walter U. An der Polis teilhaben. Stuttgart, 1993. S. 46.

5 Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. Л., 1988. С. 100,102.

б) Мировоззрение Гесиода

Итак, рассмотрим теперь вкратце, каким видит мир беотий­ ский поэт, младший современник Гомера. Сразу приходится от­ метить, что и у него мы не находим цельного описания картины мира: он вообще ничего не говорит об этом. Надо полагать, что Гесиод представляет себе этот мир так же, как и Гомер. В его поэмах встречаются те же самые космологические элементы: небо, эфир и Тартар, но по-прежнему нигде нет их связного описания. Похоже, что у него можно вычленить ту же самую гомеровскую симметричную структуру верхнего и нижнего миров: поэт утверж­ дает, что небо от земли удалено настолько же, насколько и Тартар отстоит от земли (Theog., 720 sqq.). Боги у Гесиода не претер­ пели никаких существенных изменений: они такие же человеко­ подобные, как у Гомера, и такие же аморальные. Гесиод перено­ сит на них реалии человеческого мира (см., например, описания битвы богов с титанами: Theog., 674—685; 708—714), и, кроме того, оказывается, что боги могут лгать (Theog., 25 sqq.; 783 sqq.). Зависть богов принимает уже роковые, всемирные масштабы: именно из зависти боги скрыли от людей источники пищи и тем самым обрекли людей на тяжкий труд и лишения (Erga, 42—49). Одним словом, Гесиод продолжил линию Гомера и навсегда за­ крепил для греческой культуры примитивные, антропоморфные представления о богах.

Конечно, есть у Гесиода и новые тенденции, и свои открытия. Прежде всего это касается систематизации. Он наконец-то свел в одной поэме всех богов и тщательно расписал их родословные. Получилась более или менее цельная схема, своего рода теологи­ ческий канон олимпийской религии. Теперь всем стало понятно, кто от кого произошел и кто кого родил в мире богов и героев. При рассмотрении гесиодовского канона исследователи обычно указы­ вают на заимствования из ближневосточных мифологий6, но нас больше интересуют собственные искания и находки поэта.

6 Связь теогонии Гесиода с восточными мифологическими моделями вполне очевидна. См.: Heubeck Α. Mythologische Vorstellungen des Alten Orients im archaischen Griechentum // Hesiod / Hrsg. E. Heitsch. Darmstadt, 1966. S. 545 - 570; Lesky A. Griechischer Mythos und Vorderer Orient / / Hesiod / Hrsg. E. Heitsch. Darmstadt, 1966. S. 571-601; Walcot P. Hesiod and the Near East. Cardiff, 1966; Solmsen F. The Two Near Eastern Sources of Hesiod // Hermes. Bd. 117. 1989. S. 413 - 431 .

Наиболее заметны сдвиги в интерпретации образа Зевса и его связи с мировым порядком. В гесиодовском мифе все происходит по воле Зевса: он посылает славу и бесчестье, величие и ничтоже­ ство (Erga, 2—9). При этом ни разу не упомянуты сосуды с хоро­ шими и плохими дарами, а власть верховного олимпийца поэт опи­ сывает в следующих словах:

...В небе царит он, Громом владеющий страшным и молнией огненно-жгучей, Силою верх одержавший над Кроном-отцом. Меж богами Все хорошо поделил он и каждому почесть назначил.

(Theog., 7 1 - 7 4 / Пер. В. В. Вересаева)7

Комментируя этот отрывок, Б. Снелль отмечает, что теперь Зевс является творцом мирового порядка, в то время как у Гомера этот порядок существовал еще сам по себе и Зевс его только поддержи­ вал8. Более того, Гесиод связывает Зевса с мировой справедливостью: согласно его версии (Theog., 901 sqq.), Зевс сочетался с богиней Фе­ мидой (θέμις — «правда», «установление», «право», «суд») и она родила ему трех дочерей: Эвномию (ευνομία — «благозаконие»), Дику (δίκη — «справедливость») и Ирену (ειρήνη — «мир»). Имена здесь говорят сами за себя: налицо явная теологическая спекуляция, которая в мифической форме выражает идею происхождения спра­ ведливости и правды от верховного бога — Зевса. Из трех дочерей Зевса Гесиод особенно выделяет Дику: она садится подле отца и сообщает ему о неправде, совершаемой людьми (Erga, 256—260). После этого людей неминуемо ждет кара громовержца (Erga, 262— 269). Далее поэт развивает тему божественного возмездия и призы­ вает людей блюсти правду. Он многословно распространяется о том, что за все человеческие грехи — насилие, несправедливость, прелю­ бодеяние, непочтение к родителям и т. д. — человека обязательно постигнет наказание (Erga, 321—334). Однако в жизни поэт видит совсем другое: люди презрели кару богов и своим кривосудием при­ носят друг другу разоренье (Erga, 250 sq.). Он сам это испытал на своем опыте во время тяжбы с Персом, а его утверждение, что люди не боятся божественной кары, почти дословно повторяет уже известное нам место у Гомера. В конце концов, кажется, что и сам Гесиод не очень верит в то, что говорит, — в одном месте он признается, что

7Здесь и далее «Теогония» и «Труды и дни» Гесиода цитируются

впереводе В. В. Вересаева.

8Snell В. Die Entdeckung des Geistes. Göttingen, 1980. S. 50.

109

не желал бы быть справедливым, так как в лучшем положении все­ гда оказывается тот, кто несправедливее (Erga, 270 sqq.). Правда, тут же он спохватывается и заявляет, что «Зевс не всегда же тер­ петь это будет» (Erga, 273), но это звучит как-то неубедительно. Итак, центральной темой для Гесиода становится идея справедливо­ сти, которую он пытается связать с идеей мирового порядка и все­ могущего Зевса. Похоже, что это реакция поэта на окружающую дей­ ствительность, переполненную насилием и несправедливостью.

Поиски Гесиода отразились и на его концепции судьбы. Как и у Гомера, у него мы находим одновременно две противоположные тенденции. У Гесиода они проявляются в различных генеалогиях бо­ гинь судьбы — Мойр9. По одной генеалогии Мойры принадлежат к поколению старейших богов, рожденных Ночью еще задолго до олимпийцев (Theog., 211—217), а по другой, они являются дочерь­ ми Зевса и той же Фемиды (Ibid., 901—906). Первая родословная ставит олимпийских богов в зависимость от богинь судьбы, а вторая подчиняет этих Мойр воле Зевса. Кажется, что вторая версия была результатом мифологических спекуляций самого Гесиода, стремяще­ гося поставить Зевса во главе всего мирового порядка10. Первой генеалогии соответствует утверждение Гесиода о том, что Мойры сами определяют людям при рождении счастье и несчастье, посылают все доброе и плохое и карают за несправедливость (Ibid., 219 sq.; 904 sq.). Второй генеалогии соответствует его заявление о том, что все это является прерогативой самого Зевса (Erga, 4 sqq.; 238—248). Воз­ можно, в этом проявляются религиозные искания самого поэта.

Наконец, общий характер мировоззрения Гесиода, как и у Го­ мера, отличается тяжелым пессимизмом. Гесиод находит этому тео­ логическое объяснение: завистливые боги обрекли людей на страда­ ния. Поэт рассказывает миф о прекрасной и коварной Пандоре — женщине, созданной богами и посланной к людям в наказание за то, что Прометей украл у Зевса огонь. Пандора открыла крышку запретного сосуда, и оттуда на человеческий род обрушились все бедствия и несчастья, которые царят ныне в мире (Erga, 60—105). Пандора — это своего рода греческий вариант библейской Евы. В дополнение ко всем несчастьям боги скрыли от людей источники пищи и обрекли их на тяжелый труд. Но и это еще не все: сами люди со временем все больше деградируют. Если Гомер только время

9 См. подробно: Горан В. П. Древнегреческая мифологема судьбы. Новосибирск, 1990. С. 235 - 240 .

10 Там же. С. 238.

от времени сетует на то, что нынче люди уже не те, что были рань­ ше (например: Od., II, 276 sq.), то Гесиод выстраивает цельный миф о пяти человеческих поколениях, которые последовательно сме­ няют друг друга и становятся все хуже и хуже. Первым было золотое поколение людей, живших еще в те времена, когда миром правил Крон. Те люди жили счастливо, проводя время в пирах, «горя не зная, не зная трудов». Они работали, сколько им хотелось, и только собирали богатства (Erga, 109—126). Все последующие поколения ухудшались до тех пор, пока не наступил последний, железный век — время упадка человечества, при котором людская деграда­ ция достигнет наивысшего предела. Приведем здесь с некоторыми сокращениями этот впечатляющий по силе отрывок:

Если бы мог я не жить с поколением пятого века! Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться. Землю теперь населяют железные люди. Не будет Им передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя, И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им...

Дети — с отцами, с детьми — их отцы сговориться не смогут. Чуждыми станут товарищ товарищу, гостю — хозяин. Больше не будет меж братьев любви, как бывало когда-то. Старых родителей скоро совсем почитать перестанут; Будут их яро и зло поносить нечестивые дети Тяжкою бранью, не зная возмездья богов; не захочет

Больше никто доставлять пропитанья родителям старым. Правду заменит кулак. Города подпадут разграбленью. И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель, Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право. Стыд пропадет... Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет.

(Erga, 174-201)

Итак, жизнь человека обречена на бедствия, а история — это сплошная моральная деградация. Все лучшее осталось в прошлом и поэту ничего не остается, как жаловаться на царящее вокруг зло железного века, которое в будущем умножится еще более. Так поэт становится пророком.

в) Общество глазами поэта

В мире людей царят насилие и несправедливость (Erga, 221 sqq.; 250 sqq.). Источник несправедливости Гесиод усматривает в царях,

творящих неправый суд (Erga, 221; 261 sqq.). С давних времен главной функцией басилея в мирное время было правосудие и Го­ мер в своих поэмах воспел царей — стражей справедливости. Но вот у Гесиода эти цари берут взятки и творят неправый суд, что ему и самому пришлось испытать на себе. Поэтому он называет этих царей «дароядцами» и грозит им зевсовой карой, которой они уже не страшатся (Erga, 249—263). В этом проявляется упадок нравов, отсюда происходит гесиодовский пессимизм и его призывы к справедливости. Вокруг царит право сильного, и поэт рассказы­ вает притчу о ястребе, поймавшем соловья: хищник в любой мо­ мент может по желанию съесть свою добычу или отпустить ее на свободу. Заканчивается притча назиданием о том, как бессмысленно тягаться с сильнейшими (Erga, 202—211).

Тем не менее Гесиод не смиряется с этим положением вещей: ему он противопоставляет свою концепцию правды и справедливо­ го возмездия. Он утверждает, что человек тем и отличается от жи­ вотных, что ему Зевс дал понятие о правде (Erga, 277 sqq.). В про­ тивовес плохим царям, он описывает хороших царей, таких, какими они должны быть: они творят правду и справедливость, в отличие от несправедливых царей, которых ждет неминуемая кара, им во всем сопутствует удача и их народ процветает (см. ниже 3 б). Показательно, что это правило Гесиод распространяет и на простых людей, на каждого индивида и поэтому он наказывает Персу: «Слушайся голоса правды и думать забудь о насилье» (Erga, 275). Добрый муж оставит по себе хорошее потомство, а плохой — ничтож­ ное (Erga, 282 sqq.). Здесь уже появляется тема наследственной вины и наследственных добродетелей. Как видим, Гесиод не просто критикует, но и показывает правильную модель, образец для под­ ражания. К тому же он выступает только против человеческих пороков, а не против социальной системы как таковой. Он ничего не предлагает менять, но только советует каждому поступать по правде и верить в Дику и возмездие. Это религиозное и моральное выступление, а не социальный протест, поэтому Гесиода иногда срав­ нивают с его великим современником — израильским пророком Амосом11. Оба они остро реагировали на кризисную ситуацию сво­ его времени12.

11 Seybold К., Ungern-Stemberg J. von. Arnos und Hesiod. Aspekte eines Vergleichs / / Anfänge Politischen Denkens in der Antike / Hrsg. K. Raaflaub.

112

Что же касается человеческой жизнедеятельности, то она, по Гесиоду, подчинена тяжелому труду и борьбе с бедностью. Бед­ ность несет человеку стыд и бедственное существование, а богат­

ство — почет и добродетель (αρετή — Erga, 313, 319). Гак, у Гесиода намечаются уже два полюса имущественной дифферен­ циации. Чтобы избежать бедности, поэт советует много работать. Это тоже позитивный образец для всех:

Помни всегда о завете моем и усердно работай, Перс, о потомок богов, — чтобы голод тебя ненавидел.

(Erga, 3 0 8 - 3 0 9 )

Труд приносит человеку богатство, а голод «всегдашний това­ рищ ленивца» (Erga, 302). Правда, если богатство от бедности отличает только чувство сытости и небольшой достаток, то это говорит об относительности самого понятия богатства и совсем небольшой разнице между полюсами богатства и бедности. В та­ ком случае данное общество характеризует материальная скудость и отсутствие серьезных социальных барьеров13. Это почти то же самое, что и в гомеровском обществе, но есть и одно существенное отличие: если у Гомера доблесть и почет добываются оружием, то у Гесиода — богатством (Erga, 313). Отсюда следует, что и ста­ тус человека теперь зависит от его состояния. Поэтому-то у Гесиода так ярко выражено стремление к богатству (см., например: Erga, 381 sq.)14, хотя сам поэт осуждает алчность и сетует на людское без­ умие в погоне за наживой: «ныне богатство для смертных самою душою их стало» (Erga, 686). Достойный путь к богатству поэт видит только в честном труде и предостерегает от несправедливых путей: «выгод нечистых беги: нечистая выгода — гибель» (Erga, 352). Богатство, добытое путем насилия, обязательно принесет человеку беду (Erga, 320 sqq.). Даже не совершая зла, не следует в погоне

13 Вопрос о близости категорий «богатство» и «бедность» в архаичес­ кую эпоху подробно рассматривает В. П. Яйленко. Он пишет, в частно­ сти, следующее: «разница между богатством и бедностью была минималь­ ной. В архаическом полисе богатые были таковыми не в силу значительной концентрации ценностей, а потому, что наряду с ними были совсем неиму­ щие» (Яйленко В. П. Архаическая Греция // Античная Греция. Ч. 1. М., 1983. С. 158). Эти слова очень хорошо соотносятся с тем, о чем рас­

за богатством переступать пределы разумного (Erga, 673 sqq.). По­ этому поэт призывает быть умеренным в словах и в делах: «меру во всем соблюдай...» (Erga, 694; ср.: Ibid., 718). Так впервые у Гесиода возникает тема меры, ставшая потом одной из централь­ ных во всей греческой культуре. Мера появляется здесь как грани­ ца между разумным и неразумным поступком. Таким образом, вся человеческая деятельность у Гесиода оказывается связанной с мо­ ралью и этикой и он во всем советует остерегаться дурного. Он даже рекомендует Персу не попрекать людей бедностью, так как ее шлют людям боги (Erga, 717 sq.).

Поскольку речь зашла об этике, нельзя не упомянуть и об отношении Гесиода к общественному мнению: он говорит о боль­ шой силе худой молвы, советует избегать ее и называет богиней (Erga, 760 sqq.). Воистину, народная молва должна была обла­ дать большим влиянием в обществе, чтобы сделать ее богиней! Однако если у Гомера эта молва была высшим моральным крите­ рием, то у Гесиода ей теперь отведено второстепенное место и он во главу угла ставит уже не общественное мнение, а моральное содер­ жание поступков. Поступать по правде и быть справедливым — вот что теперь становится главным для человека, а обосновывает это мнение Гесиод своей религиозной концепцией.

Итак, можно сформулировать две основные идеи Гесиода: быть справедливым и трудиться. Но о каком труде идет речь? Конечно же, о земледельческом и в этом Гесиод вполне согласен с Гоме­ ром. Работа на земле должна быть основным занятием и источни­ ком доходов, но вот появилось и новшество: Гесиод дает советы о том, как следует организовать морскую торговлю, и ничуть не счи­ тает данное занятие постыдным (Erga. 618—645). Но это как раз то, что Одиссей считал в высшей степени оскорбительным для себя! Значит, Гесиод смотрит на торговлю совершенно иначе, чем Го­ мер, — его интересует не моральная сторона дела, а прибыльность хозяйства. Правда, он замечает, что лучше было бы не пускаться в морскую торговлю (Erga, 236 sq.), но не потому, что такое заня­ тие позорно, а потому, что в море можно утонуть (Erga, 687). Сам факт признания морской торговли достойным и приемлемым ви­ дом деятельности означает уже явное отклонение от гомеровской системы ценностей, ведь тем самым погоня за наживой приравни­ вается к доблести.

Анализируя мировоззрение Гесиода можно сделать вывод, что он, в противовес гомеровской героической морали аристократии, представляет бюргерскую, мещанскую систему ценностей и идео-

логию крестьянства. Самое существенное в этой идеологии состоит в том, что статус человека добывается теперь богатством и что торговля признается достойным занятием. Очевидно, что такая позиция выражала мнение большинства и поэтому есть основания утверждать, что в творчестве Гесиода впервые во всеуслышанье заявил о себе крестьянско-«буржуазный» мир. Наконец, актуаль­ ность темы справедливости указывает на серьезные проблемы в социальной сфере.

2 . М И Р А Р И С Т О К Р А Т И И

а) Проблема статуса

Само собой разумеется, что мир аристократии в новых услови­ ях не мог остаться без изменений. Специалисты в один голос от­ мечают характерное для VIII в. до н. э. повышенное внимание гре­ ков к прошлому, что проявлялось в самых разных сферах жизни 15. Особенно это заметно на примере захоронений: в это время многие микенские гробницы оказываются в центре внимания и становятся объектами поклонения: в них теперь видят могилы знаменитых героев прошлого. Так складывается культ героев16. Следы почитания ми­ кенских гробниц засвидетельствованы на протяжении почти всех «темных веков», но именно во второй половине VIII в. до н. э. это явление достигло особого размаха, что обычно объясняется непо­ средственным влиянием гомеровского эпоса17. Характерно также и то, что в погребальном обряде этого времени целенаправленно

15 Snodgrass А. 1971. Р. 429; Coldstream J. N. 1977. Р. 341 ff.; Hil­ ler S. Possible Historical Reasons for the Rediscovery of the Mycenaean Past in the Age of Homer // The Greek Renaissance of the Eight Century В. C:

Traditiion and Innovation / Ed. by R. Hägg. Stokholm, 1983. P. 9 ff.; SteinHölkeskamp E. Adelskultur und Polisgesellschaft. Stuttgart, 1989. S. 17.

1 6 Coldstream J. N. 1977. P. 317 ff.; Stein-Hölkeskamp E. 1989.

S. 17 ff.; Patzek B. Homer und Mykene. Mündliche Dichtung und Geschichtsschreibung. München, 1992. S. 168 ff.

Coldstream J. N. Hero-Cults in Age of Homer // JHS. V. 96. 1976.

P. 14—15; Morris I. Tomb Cult and the «Greek Renaissance»: The Past in the Present in the 8-th Century В. C. // Antiquity. 1988. P. 752; Lorenz C. Die griechische Heroenvorstellung im früharchairchen Zeit. Zwischen Tradition

und Nenerung // Wege zur Genese griechischer Identität / Hrsg. Ch. Ulf. Berlin, 1996. S. 39 ff.

воспроизводятся некоторые элементы, позаимствованные из гомеров­ ских описаний18. Причем достигается это путем преднамеренной ар­ хаизации. Так, например, в могилу одного эретрийского воина было положено бронзовое копье — исключительная редкость для конца VIII в. до н. э., но зато типичнейшее оружие гомеровских героев19. Это значит, что определенная часть населения стремилась активно «жить по Гомеру», в соответствии с его системой ценностей. Очевид­ но, таким способом аристократия желала сделать свой статус герои­ ческим и привести его в соответствие с эпическими стандартами20.

Поразительно, однако, что все эти явления, имевшие общегре­ ческий характер, совпадают по времени с началом культурного и экономического подъема греческих городов21. На фоне коренных изменений всех условий жизни такая усиленная имитация прошло­ го и обращенность в легендарные времена свидетельствуют о силь­ ном сопротивлении наступавшему новому миру. Бросается в глаза, что сопротивление шло именно со стороны аристократии, которая по-прежнему ориентировалась на гомеровские идеалы. Э. ШтейнХёлькескамп объясняет все эти явления стремлением знати опреде­ лить свои позиции в меняющемся обществе22. Однако такое стремле­ ние само нуждается в объяснении: что значит «определить позиции» и зачем это нужно?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо выяснить статус аристократии в данную эпоху. Как уже сказано, у Гомера этот статус не имел никакой юридической основы и основывался на военной доблести. Со временем, конечно, ситуация изменилась: греческие общины перешли от полукочевого и воинственного состояния к оседлому и более мирному городскому образу жизни23. На смену передвижениям племен, войнам за территорию и разбойничьим

Homer // Chiron. Bd. 1. 1971. S. 9; Ulf Ch. 1) Die homerische Gesellschaft. Materiallien zur analytischer Beschreibung und historischen Lokalisierung.

München, 1990. S. 216; 2) Griechische Ethnogenese Versus Wanderungen

набегам пришли мелкие пограничные конфликты, и жизнь стала намного спокойнее24. Война перестала быть главным занятием, и ее место занял земледельческий труд. Археология фиксирует этот переход исчезновением оружия из погребений (см. выше 1 а)25. Акцент переместился на мирный труд и это не могло не вызвать серьезных изменений в образе жизни греков. Фукидид писал, что сразу после Троянской войны вся Эллада была охвачена набегами и разбоем и тогда жители даже дома не расставались с оружием (Thuc., I, 5, 1—7, 2). Но со временем жизнь стала спокойнее и люди перешли к оседлому образу жизни, что Фукидид объясняет ростом материального благосостояния греков (I, 6, 3 sqq.). Сегод­ ня археология подтверждает правоту афинского историка.

Переход к мирному образу жизни имел важные последствия: воинская доблесть в новых условиях утратила свое первостепенное значение и гомеровские герои оказались не у дел. На первый план выдвинулись зажиточные крестьяне, ремесленники и торговцы. Почет и статус стали больше зависеть от богатства, чем от добле­ сти. Наступил «гесиодовский век»26. Аристократия к этому време­ ни уже обладала выдающимся положением и богатством по праву наследства, но с обоснованием статуса уже возникали проблемы. Статус должен был постоянно доказываться доблестями и заслу­ гами, а в условиях мирного времени военная аристократия лиши­ лась такой возможности. Традиционной веры в то, что доблести и пороки передаются по наследству, не хватало для того, чтобы оправдать статус. У Гомера главное кредо молодого поколения ге­ роев было емко выражено в одной фразе: «быть достойным поро­ ды бодрых отцов» (Od., XXIV, 508). Однако в жизни бездея­ тельные наследники славных героев, как правило, оказывались хуже своих родителей. Поэтому уже Гомер с горечью отмечал:

Редко бывают подобны отцам сыновья: все большею Частью хуже отцов и немногие лучше.

(Od., II, 276 sq.)

Гомеровский Нестор утверждал, что раньше были такие бога­ тыри, с которыми никто из теперешних людей не дерзнул бы по­ меряться силой (Il., I, 260 sqq.). Лучшие герои Гомера с удиви-

24Barcelo Р. Basileia, Monarchia, Tyrannis. Stuttgart, 1993. S. 52.

25См. также: Littman R. С. The Greek Experiment. London, 1974.

P. 101.

26Этим названием мы обязаны книге: Вит А. R. 1966.

тельной легкостью бросали такие камни, которые не смогли бы поднять и два человека «из ныне живущих» (Il., V, 302 sq.; XII, 386 sq.). Гесиод в этом пошел еще дальше: он разработал концеп­ цию о пяти деградирующих человеческих поколениях.

Нам думается, что эти мотивы нельзя объяснить только обще­ человеческой склонностью считать, что «раньше все было лучше». Здесь могут иметь место еще два фактора. Во-первых, это харак­ терная для традиционных обществ ориентация на идеализированное и мифологизированное прошлое, воспринимаемое как абсолютный идеал, высший авторитет и образец для всей жизнедеятельности27. В этом сказываются особенности мифологического мышления, ко­ торое наделяет прошлое особой сакральностью и побуждает людей воспроизводить заложенные в нем священные образцы, повторяя единственно правильный опыт предков по принципу: «чем древнее, тем лучше»28. Как известно, такая ориентация на прошлое и тради­ цию составляла стержень идеологии греческого полиса29. Во-вторых, идею о деградации потомков славных героев мог стимулировать и социальный опыт повседневности, показывающий несоответствие нынешней аристократии эпическим идеалам прошлого. Особенно это заметно у Гесиода, у которого дурные примеры «царей-дароядцев» бросают тень на всю институцию царской власти30. Таким образом, можно говорить о возникновении кризиса статуса аристократии, ко­ торый лишился своей главной основы: идеологического оправдания. За отсутствием юридической базы героическая идеология была единственной формой легитимации этого статуса. Теперь условия жизни изменились и потомкам героев нечем стало оправдать свое положение кроме как ссылками на славных предков. Тем не менее идеологию никто не отменял и аристократам было необходимо до­ казывать свое превосходство и свои доблести.

Необходимость постоянно доказывать свой статус вызвала к жизни два явления: одно из них — это уже отмеченная выше об­ ращенность к старине и подражание гомеровским образцам. В это

27Об этой ориентации на прошлое см.: Зайцев А. И. Культурный

переворот в древней Греции в VII—V вв. до н. э. Л., 1985. С. 29. Ср.:

Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 305.

28Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. С. 60; Veinbergs J.

Piramidu un zikurätu enä / Tulk. K. Reimenis. Riga, 1988. S. 5 9 - 6 0 .

2 9 Кошеленко Г. А. Древнегреческий полис // Античная Греция.

Т. 1. М., 1983. С. 29, 31.

30 Barcelo Р. 1993. S. 79.

время актуализировалось героическое прошлое, строились генеало­ гии, которые возводили знатные роды к гомеровским героям; эпи­ ческий мир становился высшим идеалом, а его образцы приобрета­ ли нормативный характер31. Это была попытка обосновать настоящее прошлым и доказать наследственную преемственность аристокра­ тического статуса. Другое явление было вызвано к жизни стремле­ нием аристократии личной доблестью доказать соответствие эпи­ ческим стандартам и занимаемому положению. Средством для этого стал агон. Теперь доблесть доказывалась не на полях сражений, а на спортивных ристалищах. Такие состязания происходили и рань­ ше и они изначально были тесно связаны с религиозными культа­ ми32, но сейчас, в новых условиях, в Греции начался настоящий расцвет агональной культуры. Все больше становилось состязаний и их разновидностей. Уже Одиссею в стране феаков пришлось до­ казывать свой статус именно участием в спортивном состязании (Od., VIII, 145 sqq.). Гесиод, в свою очередь, сам принимал уча­ стие в мусическом агоне на похоронах Амфидаманта. Такие погре­ бальные состязания происходили из эпической старины и носили ярко выраженный аристократический характер. Самым знаменитым примером считаются погребальные игры, устроенные Ахиллом на похоронах Патрокла в «Илиаде» (Il., XXIII, 250 sqq.). Но приме­ чательно, что в аристократических играх на Эвбее в конце VIII в. до н. э. принимал участие Гесиод, т. е. беотийский крестьянин. Это значит, что агон приобрел теперь более широкое значение, чем раньше. Теперь не только аристократы состязались между собой в силе и ловкости, но и поэты в своем песенном мастерстве. Гесиод в начале своей поэмы говорит, что все вокруг охвачены соревнова­ тельным духом:

Зависть питает гончар к гончару и к плотнику плотник; Нищему нищий, певцу же певец соревнует усердно.

(Erga, 2 5 - 2 6 )

Создается впечатление, что все гесиодовское общество проник­ нуто сплошной агональной активностью и все соревнуются друг с другом. Сразу следует отметить, что соревнуются между собой только равные категории людей: певец с певцом, плотник с плотни­ ком, но не плотник или нищий с аристократом. В этом проявляется

31 Stein-Hölkeskamp Ε. 1989. S. 21 ff.

32 Meuli К. Der griechische Agon. Köln, 1968; Зайцев Α. И. 1985.

С. 81 слл.

иерархическая структура общества. Однако сам факт всеобщей состязательности и популярности всех видов соревнований застав­ ляет задуматься о причинах такого явления.

Нам представляется, что здесь срабатывал старый фундамен­ тальный гомеровский стереотип: чтобы выделиться в обществе «рав­ ных возможностей» и заслужить почет, необходимо добиться сла­ вы. Вот это стремление к славе и создавало тот соревновательный дух конкуренции, который показывает Гесиод и который стал едва ли не основной характеристикой греческой культуры. Только если у Гомера слава добывается на поле боя и является идеалом аристо­ кратии, то теперь, в мирное время, каждый стремится добыть себе славу в своем виде деятельности и оказывается, что все занятия одинаково хороши для этого. Поэтому неудивительно, что спустя два столетия Сократ поучал молодого Главкона таким образом: «если хочешь пользоваться славой и уважением у нас в городе, старайся добиться как можно лучшего знания в избранной тобой сфере де­ ятельности...» (Xen. Memor., III, 6, 18 / Пер. С. И. Соболевско­ го). Без сомнения, такое отношение к добыванию славы сложилось уже задолго до Сократа, в «век Гесиода». Коль скоро все сферы деятельности хороши для приобретения славы, получается, что в этом все опять оказываются равны, и герои, и простые смертные. За этим стоит не что иное, как древний принцип «равных возмож­ ностей». Конечно, в это время уже более чем маловероятно, чтобы приобретенная слава меняла статус гончара или плотника, но об­ щественное признание было для него, очевидно, достаточной моти­ вацией. Это значит, что гомеровская модель продолжала жить и прочно вошла в сознание не только аристократии, но и всех слоев общества. С тех пор погоня за славой стала характернейшей осо­ бенностью греческой культуры33.

Естественно, что в условиях такого всеобщего соревнования старая «гомеровская» аристократия должна была чувствовать себя неуютно. Теперь любой «простой смертный» мог превзойти в по-

33Здесь было бы уместно привести такой хорошо известный факт:

вклассических Афинах, также как и в гомеровскую эпоху, в первых ря­ дах войска стояли самые честолюбивые воины, готовые ради славы под­ вергаться опасности (см.: Xen. Memor., III, 2, 10). Или другой пример: все знают о знаменитом Герострате, который жаждал славы, но не нашел иного способа прославиться, как только сжечь храм Артемиды Эфесской. Примеров можно было бы привести очень много, но стремление древних греков к славе и без того хорошо известно.

120

пулярности наследственного воина, который был потомком какогонибудь славного героя, но ничем себя не проявил. К тому же раз­ богатевшие выходцы из народа могли сравняться с аристократией по богатству и даже превзойти ее. К этому присоединялась и то­ тальная меркантилизация жизни, которая неотвратимо вытесняла старые гомеровские ценности (вспомним хотя бы отношение к тор­ говле у Гомера и Гесиода!). В массах росла альтернативная, не аристократическая, а обывательски-мещанская идеология. Тем не менее аристократический статус по-прежнему требовал подтверж­ дения, его надо было постоянно доказывать славой. Аристократии приходилось искать средства для доказательства своего превосход­ ства и демонстрации своей традиционной доблести, которой не было у простолюдинов. Нужно было показать свое сходство с древними героями. Большей частью эту функцию выполняли спортивные состязания, но для того, чтобы активно «жить по Гомеру», этого было мало. Нужны были более веские доказательства, подтверж­ денные делом. Вскоре для этого представился удобный случай.

б) Лелантская война

Где-то на рубеже VIII—VII вв. до н. э. на острове Эвбея раз­ горелся продолжительный военный конфликт между городами Эрет­ рией и Халкидой34. По словам Фукидида, это была крупнейшая военная кампания в греческом мире после Троянской войны, в которой, помимо непосредственных противников, принимали учас­ тие и другие греки на той или иной стороне (Thuc., I, 15, 3). Исследователи полагают, что причиной этой войны было не эконо-

34 Вопрос о датировке см.: Popham Μ. R., Sackett L. Η., Theme­ lis Р. C. Excavations at Lefkandi, Eubaea. London, 1968. P. 3 f., 33 f.; Jeffery L. H. Archaic Grece. The City-States с. a. 7 0 0 - 5 0 0 В. C. London, 1976. P. 64 ff.; Tausend К. 1) Lelantische Krieg — ein Mythos? // Klio. 1987. Bd. 2. S. 501; 2) Amphiktyonie und Symmachie. Stuttgart, 1992. S. 138 f. Последние исследования на основе археологического материала и письменных источников показывают, что война на Леланте имела мес­ то в период 710—650 гг. до н. э. Пограничный спор из-за равнины принял затяжной характер. Выдвигается версия, что была не одна война, а не­ сколько с перерывами, или как минимум две войны на Леланте. Считает­ ся доказанным, что конфликт начался в самом конце VIII в. до н. э. См.: Parker V. Untersuchungen zum Lelantischen Krieg und Verwandten Problemen

der frühgriechischen Geschichte. Stuttgart, 1997. S. 91 ff.

121