Brodel2

И вот они обречены воровать либо быстро обанкротиться. У них никогда не было бойкой торговли, и прискорбно видеть столько молодых людей, проедающих либо только что полученное приданое своей жены, либо наследство своих родителей — и все сие ради занятия для домоседа и настоящего бездельника (ипа осси-patione sedentaria et cosipollrona)»m. Тот же самый добродетельный информатор возмущается тем, что в домах мальтийцев увеличивалось тогда число золотых и серебряных вещей — «бесполезный и мертвый» капитал; что мужчины, женщины и дети заурядного происхождения рядятся в тонкие сукна, кружевные накидки и, что еще более возмутительно, шлюхи (putane) прогуливаются в каретах, разодетые в шелка. По крайней мере, добавляет он без малейшего юмора, коль скоро на сей счет имеется запрет, пусть их обложат налогом («ип tanto al mese per dritto d'abiti»)\ Поскольку все относительно, не было ли это уже своего рода зачатком «общества потребления»?

Но наблюдались и градации. Когда в 1815 г. Ж.-Б. Сэ вновь увидел Лондон примерно через 20 лет (первое его посещение относилось к 1796 г.),

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЦДЕЛЕ ОБМЕНОВ 43

он пришел в изумление: диковинные лавки предлагали свой товар со скидкой в цене, повсюду были шарлатаны и рекламные плакаты — одни «неподвижные», другие «передвигающиеся», «которые пешеходы могут прочесть, не теряя ни минуты». В Лондоне только что были изобретены «люди-сандвичи»22'. ПРИЧИНЫ ПОДЪЕМА Говоря нашим сегодняшним языком, мы заключили бы, что повсюду наблюдались необычный рост

распределения, ускорение обмена (другим подтверждением этого были рынки и ярмарки), триумф (наряду с постоянной торговлей в лавках и расширением услуг) третичного [т. е. обслуживающего] сектора, который отнюдь не был безразличен для общего развития экономики.

Этот подъем можно было бы проиллюстрировать многочисленными цифрами, если бы было рассчитано соотношение между численностью населения и числом лавок222, или же процентное соотношение лавок ремесленников и лавок торговцев, или же средний размер и средний доход лавки. Вернер Зомбарт отметил свидетельство Юстуса Мозера, хорошего историка и несколько мрачного наблюдателя, который в 1774 г. констатировал по поводу города Оснабрюка, что «за столетие число лавочников определенно утроилось, тогда как ремесленников стало меньше вдвое»223. Историк Ганс Мауэрсберг недавно констатировал аналогичные факты, на сей раз — с цифрами, касающимися ряда крупных немецких городов224. Обращаясь наудачу к нескольким зондажам (по инвентарным спискам имущества умерших), из которых один был проведен в Мадриде времен Филиппа ГУ225, а остальные два — в лавках каталанских и генуэзских перекупщиков на Сицилии в XVII в.226, обнаруживаешь бедные лавчонки, жалкие, жившие под вечной угрозой, после ликвидации которых остаются преимущественно долги. В этом крохотном мирке банкротство — привычное дело. Возникает даже впечатление — это только впечатление, — что в XVIII в. было бы все налицо для активного «пужадизма»*, если бы мелкие торговцы имели тогда возможность не стесняться в выражениях своих чувств. В Лондоне, когда правительство Фокса попыталось в 1788 г. обложить их налогом, ему пришлось живо дать задний ход перед «всеобщим недовольством, [которое этот акт вызвал] среди народа»227. Но если лавочники — это не народ (вполне очевидная истина!), то при случае они приводят его в движение. В Париже 1793 и 1794 гг. санкюлоты в значительной своей части рекрутировались среди этого полупролетариата мелких лавочников228.

* Пужадизм — мелкобуржуазное правонационалистическое движение профашистского характера во Франции во второй половине 50-х годов XX в., возглавленное владельцем книжного магазина П. Пужадом. — Примеч. пер.

44 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

Это побуждает поверить одному на первый взгляд несколько пристрастному докладу, автор которого утверждал, будто к 1790 г. в Париже на краю банкротства находилось 20 тыс. розничных торговцев229. С учетом этого мы при нынешнем состоянии наших знаний можем утверждать, что:

— подъем численности населения и рост экономической жизни в долгосрочном плане, желание «розничного торговца» оставаться у себя в лавке предопределили разбухание числа посредников в сфере распределения. То, что агенты эти были, по-видимому, слишком многочисленны, доказывает всего-навсего, что этот рост опережал подъем экономики, чрезмерно на него полагаясь;

—постоянство точек торговли, большая продолжительность ежедневного функционирования лавок, реклама, торги, беседы должны были идти на пользу лавке. В нее заходили столько же для того, чтобы потолковать, сколько и для покупок. То был небольшой театр. Взгляните на забавные и правдоподобные диалоги, какие воссоздал в 1631 г. шартрский каноник, автор «Учтивого буржуа» («Bourgeois poll»)™. Но разве не Адам Смит в один из редких для него моментов насмешливого расположения духа сравнил

человека, который говорит, с животными, которые такого преимущества не имеют: влечение к обмену предметами «является необходимым следствием способности рассуждать и дара речи»231. Для народов, охотно болтающих, обмен словами необходим, даже если за этим не всегда следует обмен предметами;

—но главной причиной расцвета лавок был кредит. Выше уровня лавок оптовик предоставлял кредит; розничному торговцу придется оплачивать его тем, что мы сегодня назвали бы переводными векселями. Крупные флорентийские купцы Гвиччардини Кореи, при случае импортировавшие сицилийскую пшеницу (они ссудили деньги Галилею, и это сегодня служит к чести этого важного семейства), на условиях

восемнадцатимесячного кредита продавали перец со своих складов бакалейщикам-перекупщикам, как о том свидетельствуют их счетные книги232. И наверняка они не были в этом деле новаторами. Но лавочник и сам

предоставлял кредит своим клиентам, богачам еще охотнее, нежели прочим. Портной предоставляет кредит; кредит предоставляет булочник (используются две деревянные дошечки, на которых ежедневно совместно делают зарубки; одна дощечка оставалась у булочника, вторая у клиента233); кредит предоставляет кабатчик234 (клиент мелом записывает свой текущий долг на стене); предоставляв кредит мясник. «Я знал одно семейство, говорит Дефо, доходы которого составляли тысячи фунтов в год и которое выплачивало мяснику, булочнику, бакалейщику и торговцу сыром по 100 фунтов зараз и постоянно оставляло 100 фунтов долга»235. Бьемся об заклад, что господин Фурнера — старьевщик под сводами парижского Крытого рынка (Halles), о котором упоминает «Удобная

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 45

адресная книга» (1692) и который, как она утверждает, снабжал человека «порядочной одеждой за четыре пистоля в год»,— так вот, бьемся об заклад, что сей поставщик весьма специфического «готового платья» не должен был всегда требовать, чтобы ему платили вперед236. И того менее — те три объединившихся торговца-старьевщика, которые на Новой улице прихода св. Марии в Париже предлагали свои услуги в предоставлении «любых траурных платьев, плащей, крепа и брыжей и даже черных костюмов, носимых во время церемоний»237.

Торговец на положении мелкого капиталиста жил между теми, кто ему должен деньги, и теми, кому должен он. Это шаткое равновесие, все время на краю крушения. Если «поставщик» (имеется в виду посредник, связанный с оптовиком, или же сам этот оптовик) приставлял ему нож к горлу, это была катастрофа. Если богатый клиент вдруг не уплатит, то вот перед нами оказавшаяся в отчаянном положении торговка рыбой (1623). «Я начинала зарабатывать себе на жизнь, — признается она, — и единым махом оказалась вдруг сведена набело»238; коль скоро «беляк» (Ыапс) ~ это мелкая монета в десять денье, это следует понимать «осталась с последним грошем». Любой лавочник рисковал испытать подобное злоключение — получить оплату слишком поздно или не получить ее вовсе. Франсуа Пом-мероль, оружейник и одновременно поэт, жаловался в 1632 г. на свое положение, при котором «приходится тяжко трудиться, а что до оплаты, то терпеливо ждать, когда с ней затягивают»239.

Это самая распространенная жалоба, когда нам удается познакомиться с письмами мелких торговцев, посредников, поставщиков. 28 мая 1669 г.: «Мы еще раз пишем Вам сии строки, дабы узнать, когда Вы соблаговолите нам уплатить». 30 июня 1669 г.: «Сударь, я весьма удивлен, что письма мои, столь часто повторяемые, производят столь малое действие, а ведь порядочному человеку надлежит дать ответ..,». 1 декабря 1669 г.: «Мы никогда бы не поверили, что после TOI-O как Вы заверили нас, что явитесь к нам в дом, дабы оплатить свой счет, Вы уедете, не дав о том знать». 28 июля 1669 г.: «Не знаю, как следует Вам писать, ибо вижу, что Вы не обращаете внимания на письма, что я Вам пишу». 18 августа 1669 г.: «Вот уже шесть месяцев, как я покорнейше прошу Вас выплатить мне задаток». 11 апреля 1676 г.: «Я хорошо вижу, что письма Ваши лишь дурачат меня». Все эти письма написаны разными лионскими торговцами240. Я не обнаружил того, что принадлежало некоему доведенному до отчаяния кредитору, предупреждавшему виновника, что он отправится в Гренобль и сам насильственным путем восстановит справедливость. Один реймсский торговец, современник Людовика XIV, неохотно дававший в долг, приводил пословицу «Как ссужать — так брат родной, как возвращать — так шлюхин сын»241.

Эти хромающие расчеты создавали цепочку зависимостей и затруднений. На ярмарке Св. Причастия в Дижоне в октябре 1728 г. довольно

46 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

хорошо продавались холсты, а не шерстяные или шелковые ткани. «Причины сего усматривают в том, что розничные торговцы жалуются на свой слабый сбыт и на то, что, не быв оплачены теми, кому они продали, они не в состоянии делать новые закупки. С другой же стороны, купцы-оптовики, кои приезжают на ярмарки, отказываются давать дальнейш ий кредит большей части розничных торговцев, от каковых они не получают оплаты»242. Но противопоставим этим картинам те, что рисует Дефо, который пространно объясняет, что цепь кредита есть основа коммерции, что долги взаимно компенсируются и что от сего возрастают активность и доходы купцов. Не в том ли «неудобство» архивных документов, что они сохраняют для историка в большей степени банкротства, судебные тяжбы, катастрофы, нежели нормальное течение дел? У удачных дел, как и у счастливых людей, нет истории.

ИЗБЫТОЧНАЯ АКТИВНОСТЬ РАЗНОСЧИКОВ Разносчики — это торговцы, обычно полунищие, которые «носят на шее»* или попросту на спине весьма

скудный товар. И тем не менее они составляли в обороте ощутимую маневренную массу. Даже в городах, а уж тем более в местечках и деревнях они заполняли пустые промежутки в обычной сети распределения. А так как эти промежутки были многочисленны, то и разносчики кишмя кишели, то было знамение времени. Повсюду их отличал длинный ряд названий: во Франции — это colporteur, contreporteur, porte-balle, mercelot, camelotier, brocanteur; в Англии — hawker, huckster, petty chapman, pedlar, packman; в Германии в каждой земле их именовали на свой лад — ffocke, Hueker, Grempler, Hausierer, Ausrufer (а говорили еще и

Pfuscher, т. е. «на все руки», и Bonhasen). В Италии это был merci-ajuolo, в Испании — buhonero. Свои названия имел он и в Восточной Европе: по-турецки — сейяр сатыни {что означает одновременно и разносчика, и мелкого лавочника); на болгарском языке он — сергиджш (от турецкого серги), а на сербохорватском -~ торбар (от турецкого торба — мешок) или торбар и сребар, а то и Кгатаг или Kramer (слово явно немецкого происхождения, которое обозначает как разносчика, так и проводника каравана или

Венеции или Нового моста в Париже. Мост в Або (Турку) в Финляндии был занят лавками, не беда —

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 49

разносчики соберутся у обоих концов моста260. В Болонье потребовалась недвусмысленная регламентация, чтобы главная площадь напротив собора, на которой по вторникам и субботам открывался рынок, не превратилась стараниями разносчиков в рынок ежедневный26'. В Кёльне различали 36 категорий уличных торговцев (Ausrufer)*62. В Лионе в 1643 г. постоянно звучали зазывные крики. «Вразнос торгуют всем, что продается: пирожками, фруктами, вязанками хвороста, древесным углем, изюмом, сельдереем, вареным горохом, апельсинами и т. д. Салат и свежие овощи развозят на тележках и криком зазывают покупателей. Яблоки и груши продают печеными. Вишни продают на вес, по стольку-то за фунт»263. Эти зазывные крики Парижа, крики Лондона, крики Рима нашли отражение в гравюрах тех времен и литературе. Мы знаем римских уличных торговцев, рисованных Карраччи или Джузеппе Барбери; они предлагают фиги и дыни, зелень, апельсины, соленые крендели, газеты, лук, хлебцы, старую одежду, рулоны ткани и мешки с углем, дичь, лягушек... Можно ли вообразить себе изящную Венецию XVIII в., заполненную продавцами кукурузных лепешек? И тем не менее в июле 1767 г. они там прекрасно продавались в больших количествах «за грошовую цену в одно су». Дело в том, говорит наблюдатель, что «изголодавшаяся чернь [города] непрерывно нищает»264. Так как же тогда избавиться от этой тучи незаконных торговцев? Это не удалось ни одному городу. 19 октября 1666 г. Ги Патэн писал из Парижа: «Здесь начинают принимать продуманные полицейские меры против уличных торговок, скупщиков краденого и холодных сапожников, коя стесняют движение; улицы Парижа желают видеть весьма чистыми; король сказал, что желает сделать из Парижа то же, что Август сделал из Рима»265. И разумеется, впустую: точно так же можно пытаться прогнать рой мошек. Все городские улицы, все деревенские дороги мерили шагами эти неутомимые ноги. Даже Голландия — и довольно поздно, в 1778 г.,— была наводнена «коробейниками, рассыльными, разносчиками, старьевщиками, кои продают бесконечное множество иностранных товаров зажиточным и богатым особам, каковые большую часть года проводят в своих деревенских имениях»266. Запоздалое безумие загородных резиденций было тогда в разгаре в Соединенных Провинциях, и мода эта, возможно, зависела от такого притока товаров.

Зачастую торговля вразнос ассоциировалась с сезонными миграциями: так было с савоярами267, жителями Дофине, которые отправлялись во Францию, а также в Германию; с овернцами из горных районов, особенно с базальтового плато Сан-Флур, которые колесили по дорогам Испании268. Итальянцы являлись во Францию провести свой «сезон», хотя иные довольствовались тем, что кружили по Неаполитанскому королевству, французы отправлялись в Германию. Переписка торговцев вразнос из Маглана269 (ныне в департаменте Верхняя Савойя) позволяет про-

i-Бродсль. т. 2

50 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

следить (с 1788 по 1834 г.) передвижения странствующих «ювелиров», а на самом деле — торговцев часами, размещавших свои товары на ярмарках Швейцарии (в Люцерне и Цурцахе)270 и в лавках Южной Германии во время долгих путешествий почти всегда по одним и тем же маршрутам, передаваемым от отца к сыну и внуку. Им сопутствовал больший или меньший успех: на люцернской ярмарке 13 мая 1819 г. «едва набралось, на что выпить вечером стаканчик»271.

Иной раз происходили внезапные «нашествия», связанные, вне сомнения, с бродяжничеством в кризисные периоды. В Испании в 1783 г. пришлось принять целый комплекс общих мер против коробейников, разносчиков и бродячих мелких торговцев, против тех, «что показывают прирученных животных», против тех странных целителей, «коих именуют знахарями, salutadores, кои носят на шее большой крест и притязают на то, чтобы молитвами исцелять болезни людей и животных»272. Под родовым названием коробейников имелись в виду мальтийцы, генуэзцы и честные уроженцы. Ничего не сказано о французах, но это, должно быть, чистое упущение. Вполне естественно, что эти бродяги по ремеслу имели связи с бродягами без ремесла, с которыми они встречались на дорогах, и что они при случае участвовали в жульнических проделках этого темного мира273. Также естественно, что они имели отношение к контрабанде. Англия в 1641 г. полна была французских торговцев вразнос, которые, по словам сэра Томаса Роу, члена Тайного совета короля (Privy Council), способствовали валютному дефициту в балансе королевства274. Уж не были ли они пособниками тех моряков, что контрабандой грузили на английских берегах шерсть и фуллерову землю*, а доставляли туда полку'.' ВЫДАЛИ ТОРГОВЛЯ ВРАЗНОС АРХАИЧНА?

Обычно уверяют, будто эта разбухшая жизнь торговли вразнос угасала сама собой всякий раз, как только какая-то страна достигала определенной стадии развития. В Англии она якобы исчезла в XVIII в., во Франции — в XIX в. Однако же английская торговля вразнос познала подъем в XIX в., по крайней мере в пригородах промышленных городов, плохо обслуживавшихся обычными потоками распределения275. Во Франции любое фольклорное исследование вновь обнаруживает ее следы в XX в.276 Думали, что современные транспортные средства нанесли ей смертельный удар — но это априоризм логики. А ведь наши странствующие маглаиские часовых дел мастера использовали повозки, дилижансы и даже паровое судно на Женевском озере в 1834 г., притом с большим удовольствием277.

* Фуллерова земля — разновидность глины, использовавшейся в отделочных операциях сукновального

производства как обезжириватель и набивка для фильтров. — Примеч. пер.

____________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА НИЖНЕМ ПРВДЕЛЕ ОБМЕНОВ 51

Следует полагать, что торговля вразнос — это система, в высшей степени способная к адаптации. Ее мог заставить появиться или возникнуть заново любой затор в распределении, или же любое нарастание подпольных форм деятельности — контрабанды, воровства, скупки краденого, или любой неожиданный случай ослабления конкуренции, надзора, обычных формальностей торговли.

Таким вот образом во времена Революции и империи Франция стала ареной огромного распространения торговли вразнос. Поверим в этом брюзгливому судье коммерческого суда в Меце, который 6 февраля 1813 г. представил членам Высшего совета торговли в Париже пространный доклад. «Сегодняшняя торговля вразнос, — пишет он, — не то, что такая торговля прошлых времен, с тюком за спиной. Это значительная торговля, которая дома повсюду, хотя она и не имеет дома»278. А в целом это жулики, воры, бич наивных покупателей, катастрофа для торговцев «с жилищем», имеющих собственный дом. Следовало бы срочно положить этому конец, хотя бы ради безопасности общества. Бедное общество, где торговлю так мало уважают, где со времен революционных лицензий и эпохи ассигнатов любой, кто уплатит скромную цену за патент, может сделаться торговцем чем-нибудь. Единственное решение, по мнению нашего судьи, — «восстановить корпорации». Он едва счел нужным добавить: «Избегая присущих им изначально злоупотреблений». Не станем слушать его далее. Но верно, что в его время потоки, армии торговцев вразнос отмечали почти повсюду. В Париже в том же самом 1813 г. префекту полиции доносили, что «лоточники» (etalagistes) ставят свои лотки прямо на улицах везде, «от бульвара Мадлен до бульвара Тампль». Они беспардонно устраиваются перед дверями лавок и сбывают там, к великой ярости лавочников, в первую голову торговцев стеклом, фаянсом, изделиями из эмали и даже ювелиров, те же самые товары. Блюстители порядка сбились с ног: «Лоточников непрестанно сгоняют с одного или другого места, они непрестанно туда возвращаются... большое их число — для них спасение. Как можно арестовать столько лиц?» И к тому же все они неимущие. И префект полиции добавляет: «Эта незаконная торговля, быть может, не столь неблагоприятна для узаконенных торговцев, как полагают. Ибо почти все таким образом выставляемые товары продаются ими лоточникам, которые чаще всего лишь их комиссионеры»279.

Совсем недавно изголодавшаяся в 1940—1945 гг. Франция узнала другой всплеск необычной торговли вразнос — «черный рынок». В России период 1917-1922 гг. — такой трудный, с его неурядицами, его несовершенным обращением — увидел в определенный момент, как снова появились странствующие посредники, перекупщики, противозаконные скуп-Щики, спекулянты, торговцы вразнос — мешочники, как их презрительно называли380. Но и сегодня бретонские производители, которые на грузо-

52 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

виках добираются до Парижа, чтобы там прямо продавать артишоки или цветную капусту, которыми пренебрегли оптовики Центрального рынка (Holies), на какое-то мгновение выступают как торговцы вразнос. Современные торговцы вразнос — это также и те живописные крестьяне, грузинские и армянские, со своими мешками овощей и фруктов, со своими сетками, набитыми живой птицей, которых низкие авиационные тарифы на внутренних линиях привлекают сегодня в Москву. Если когда-нибудь угрожающая тирания магазинов стандартных цен (Uniprix), больших торговых площадей станет нестерпимой, нельзя быть заранее уверенным, что мы не увидим, как разбушуется против них

— при прочих равных — новая торговля вразнос. Ибо торговля вразнос — это всегда способ обойти установленный порядок святая святых рынка, надуть существующие власти.

ЕВРОПА:

МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ

Выше рынков, лавок, торговли вразнос располагалась мощная надстройка торговли, находившаяся в руках блистательных персонажей. То был уровень главных приводов, большой экономики — неизбежный «этаж» капитализма, существование которого без него было бы немыслимо.

В этом вчерашнем мире важнейшими орудиями торговли на дальние расстояния были ярмарки и биржи. Не то чтобы они аккумулировали все крупные операции. Конторы нотариусов во Франции и на континенте (но не в Англии, где их роль состоит лишь в установлении личности) позволяли при закрытых дверях совершать бесчисленные и весьма значительные сделки, настолько многочисленные, что, по словам одного историка, Жан-Поля Пуассона, они могли бы послужить средством измерять общий уровень дел281. И точно так же банки, эти резервуары, куда медленно откладывались деньги про запас и откуда они не всегда выходили с надлежащими осторожностью и сдержанностью, занимали все более заметное место282. А французская консульская юрисдикция* (которой к тому же будут позднее подчинены вопросы и тяжбы, связанные с банкротствами) образовывала для товаров привилегированную судебную власть, действовавшую «по закону торговли» (per legetn mercatoriam), юстицию быструю и охранявшую классовые интересы. Настолько, что 17 января 1757 г. Ле-Пюи283, а 11 июня 1783 г. Перигё284 настойчиво просили для себя консульской юрисдикции, которая облегчила бы их торговую жизнь.

* Имеются в виду коммерческие суды, именовавшиеся в прошлом также консульскими судами. — Примеч. пер.

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРВДЕЛЕ ОБМЕНОВ 53

Что касается французских торговых палат XVIII в. (первая была создана в Дюнкерке в 1700 г.285),

Франция 1841 г., еще усеянная ярмарками

Поданным: Dictionnaire du commerce el des marchandises. 1841,1, p. 960 sq.

Сиены, которая была всего лишь крупным шерстяным рынком: стоило только чуть затянувшейся зиме помешать крестьянам стричь своих овец как это случилось в мае 1652 г.,- и ярмарка была упразднена3^. Настоящими ярмарками были те, которым открывал свои ворота целый город. Тогда либо ярмарка

затопляла все и становилась [сама] городом и даже более чем городом, либо же город бывал достаточно силен ооы удержать ярмарку на расстоянии, - это было вопросом соотноше-СИзоб п °Н бЬИ наполовинУ жертвой

своих четырех огромнейших яр-. Париж над своими господствовал, сведя их к размерам крупных

58 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

говорил: «Это уже был наш водевиль»318. Вскоре к этому добавится итальянская комедия, которая после того, как минет великая мода на нее, найдет последнее свое убежище на ярмарках. На ярмарке в Карпантра в 1764 г. «Гаэтано Мерлани и его флорентийская труппа» предлагали зрителям «комедии*, Мельхиор Матьё де Пиолан — «конные игры», а Джо-ванни Гречи — «театральные пьесы», которые он использовал для того, чтобы в антракте продавать свои снадобья319.

Зрелиша можно было увидеть и на улицах: в Карпантра — шествие по случаю открытия ярмарки «консулов в капюшонах, предшествуемых фурьерами в длинных одеждах, несшими серебряные булавы»320; официальный кортеж статхаудера в Гааге321; короля и королеву сардинских на ярмарках в Алессандрии322; герцога Моденского «с его экипажами» на ярмарке в Реджо-нель-Эмилия и т, д. Джованни Бальди, тосканский комиссионер, отправившийся в Польшу, дабы собрать там неуплаченные торговые долги, прибыл в октябре 1685 г. на лейпцигскую ярмарку. И что же нам откроют его письма о ярмарках, находившихся в ту пору в полном расцвете? Так вот, не что иное, как прибытие его высочества герцога Саксонского «с многочисленной свитою из дам, сеньоров и немецких князей, приехавших повидать самые примечательные вещи этой ярмарки. Дамы, как и сеньоры, появляются в столь великолепных костюмах, что этому можно лишь поражаться»323. Они составляли часть зрелища.

Развлечение, бегство от забот, светские увеселения — были ли они логическим завершением этих обширных представлений? Иногда — да. В Гааге, которая едва ли явилась политическим сердцем Голландии, ярмарки были для статхаудера главным образом случаем пригласить к своему столу «благородных дам и господ». В Венеции ярмарка Вознесения (de la Sensa), которая длится две недели, была театрализованным и ритуализованным действом: на площади Св. Марка размещались балаганы иноземных купцов, мужчины и женщины выходили из дому в масках, а дож, как в былые времена, обручался с морем против церкви СанНикол о324. Но представьте себе только, что на ярмарке Вознесения ежегодно толклось больше 100 тыс.

приезжих, являвшихся сюда, чтобы развлечься и насладиться зрелищем удивительного города325. Точно так же в Болонье ярмарка Поркетта сопровождалась огромным праздником, одновременно и народным, и аристократическим. И в XVII в. каждый год на Пьяцца Маджоре (Piazza Maggiore) воздвигали по этому случаю временные театральные декорации, всякий раз другие, о причудливости которых рассказывают картины собрания Insignia, сохраняемые в архивах326. Наряду с театром возводились немногочисленные «ярмарочные лавки» — не для крупных дел, а, по всей видимости, для скромных забав публики. В Лондоне ярмарка св. Варфоломея (Bartholomew Fair) тоже служила местом простых народных развлечений, «без серьезных оборотов»327. То была одна из тех последних настоящих ярмарок, созданных

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 59

для того, чтобы вызвать в памяти — если в том была нужда! — дух народного гулянья, вседозволенности, жизни навыворот, того, чем и были все ярмарки, более и менее оживленные. Справедливо говорит пословица: «С ярмарки возвращаешься не так, как с рынка»328.

Напротив, сен-жерменская ярмарка в Париже, единственная в столице, где жизнь еще била ключом, при всех своих увеселениях — вспомним хотя бы о прославленных ночных шествиях («nocturnes»), с их тысячами факелов, куда стекалось множество публики, — сохраняла и свою торговую сторону. Она представляла случай для массовой продажи тканей, сукон, холстов, за которой следила богатая клиентура, чьи кареты ставились в специальном «паркинге»329. И этот образ более соответствует, нежели предыдущие, обычной реальности ярмарок, бывших прежде всего местом торговых встреч. В феврале 1657 г, двое изумленных голландских гостей замечают: «Побывав там и принимая во внимание сие великое разнообразие дорогостоящих товаров, надобно признаться, что Париж есть центр, где находишь все, что есть на свете самого редкого»330.

ЭВОЛЮЦИЯ ЯРМАРОК

Часто говорилось, будто ярмарки были оптовыми рынками только для купцов331. Это означает отметить их главную деятельность, но изначально пренебречь огромным участием народа. На ярмарку имел доступ кто угодно. В Лионе, по мнению трактирщиков, хороших судей для этого случая, «на одного купца, что приезжает на ярмарки верхом и имеет деньги на расходы и на что поселиться в добром жилье, приходится десять других, что являются пешие и счастливы устроиться в каком-нибудь кабаке*332. В Салерно или на какой-нибудь другой неаполитанской ярмарке толпы крестьян пользуются случаем, чтобы продать кто свинью, кто тюк шелка-сырца или бочонок вина. В Аквитании погонщики быков и чернорабочие отправлялись на ярмарку просто в поисках развлечений для всей компании: «Выходили на ярмарку до рассвета и возвращались среди ночи, засидевшись в трактирах на большой дороге»333.

В самом деле, в мире, который в основном еще был земледельческим, все ярмарки (и даже самые крупные) были открыты для проникновения деревни в огромных масштабах. В Лейпциге ярмарки «дублировались» значительными ярмарками скота и конскими334. В Антверпене, который вместе с Берген-оп-Зомом имел около 1567 г. четыре главные ярмарки — две в одном городе, две в другом, по три недели каждая, — действовали также и две трехдневные конские ярмарки, одна в троицын день, Другая — на сентябрьскую Божью матерь. Речь шла о кровных лошадях, «красивых на вид и добрых в работе», доставляемых главным образом из Дании, — в общем, об «автосалоне»335. В Антверпене к тому же было Разделение по породам, была их иерархия. Но в Вероне, славном городе

60 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

венецианской Terra Ferma, материковой Венеции, все перемешивалось, и в апреле 1634 г., по словам эксперта, ярмарка своим успехом обязана была не столько товарам, привезенным издалека, сколько «количеству разного рода животных, коих туда пригнали»336.

Сучетом этого вполне справедливо, что главное на ярмарках, говоря в экономических категориях, зависело от крупных купцов. Именно они, усовершенствовав орудие, сделали из него место встреч, где совершались крупные сделки. Изобрели ли ярмарки кредит впервые или возродили его? Оливер Кокс утверждает, будто

он был открытием исключительно настоящих товарных рынков, а не ярмарок, этих искусственных городов337. Спор более или менее бесперспективен, коль скоро кредит столь же стар, как мир. Во всяком случае,

достоверно одно: ярмарки развили кредит. Не было ярмарки, которая бы не завершалась «платежным» сходом участников. Так было в Линце, на огромной австрийской ярмарке338. Так было в Лейпциге (с начала его подъема) в последнюю неделю, так называемую «неделю платежей» (Zahlwoche)^. и даже в Ланчано, ма-

леньком городке Папского государства, который регулярно захлестывала ярмарка, впрочем весьма скромная по масштабам, во множестве сходились старые векселя340. Точно так же в Пезенасе или в Монтаньяке, чьи

ярмарки аналогичного масштаба служили перевалочными пунктами для ярмарки в Бокере, целые серии векселей выписывались либо на Париж, либо на Лион341. В самом деле, ярмарки были местом предъявления долгов, которые взаимопогашались, тая, как снег на солнце: то были чудеса scontro — взаимного погашения.

Спомощью каких-нибудь 100 тыс. «золотых экю в золоте», т. е. звонкой монетой, в Лионе можно было оплатить по клирингу обмены, исчислявшиеся миллионами. Тем более что немалая доля сохранявшихся долгов покрывалась либо обещанием уплаты в каком-то месте (векселем), либо репортом платежа на следующую ярмарку: это был deposito, который обычно оплачивался из 10% годовых (2,5% на три месяца). Так ярмарка создавала кредит.

Если сравнить ярмарку с пирамидой, то она расположится этажами: от многообразных и незначительных форм активности у основания, которые касались необработанных товаров, обычно скоропортящихся и деше-

вых, вплоть до предметов роскоши, привозимых издалека и дорогостоящих. На вершине находилась бы активная денежная торговля, без которой ничто бы не сдвинулось с места или по крайней мере не двигалось бы с такой же скоростью. Итак, эволюция крупных ярмарок, по всей видимости, была направлена на то, чтобы дать кредиту преимущества по сравнению с товаром, вершине пирамиды — по сравнению с ее основанием.

Во всяком случае, такова кривая, которую очень рано вычертила показательная судьба древних ярмарок Шампани342. Около 1260 г., в момент их апогея, товары и деньги питали весьма оживленную торговлю. Когда же стал ощущаться отток, товары оказались затронуты в первую очередь.

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 61

Рынок капитала выстоял более длительное время и поддерживал действенные международные расчеты вплоть до 1320 г.343 В XVI в. еще более убедительный пример дают ярмарки в Пьяченце, так называемые безан-сонские. Они наследовали — отсюда и оставшееся за ними название — ярмаркам, которые в 1535 г. генуэзцы основали в Безансоне (в то время имперском городе), дабы составить конкуренцию лионским ярмаркам, доступ на которые был им закрыт Франциском I344. Из Безансона эти генуэзские ярмарки с годами переносились, как придется, в Лон-ле-Сонье, в Монлюель, в Шамбери и, наконец, в Пьяченцу (1579)345, где они и процветали до 1622 г.346 Не будем судить по видимости. Ярмарка в Пьяченце была ярмаркой, сведенной к вершине пирамиды. Четырежды в год она была местом решающих, но неприметных встреч, немного напоминающих собрания Международного банка в Базеле в наши дни. Сюда не везли никакого товара, сюда привозили очень мало наличных денег, но зато массу векселей, подлинные знаки всего богатства Европы, среди которых платежи испанской империи были самым оживленным потоком. Присутствовали примерно шесть десятков людей, большей частью генуэзские «курсовые банкиры» (banchieri di conto), несколько миланцев, остальные флорентийцы. Это были члены некоего клуба, куда нельзя было вступить, не уплатив крупный залог (3 тыс. экю). Эти избранные устанавливали conto, т. е. обменный курс к окончательным расчетам в конце каждой ярмарки. То был кульминационный момент таких собраний, где присутствовали без разглашения этого купцы-менялы (cambiatori) и представители крупных фирм347. Всего 200 посвященных, державшихся очень незаметно, которые ворочали огромными суммами, возможно порядка 30-40 млн экю на каждой ярмарке и даже больше, если верить хорошо документированной книге генуэзца Доменико Пери (1638)348.

Но все имеет конец, даже изобретательный и выгодный генуэзский клиринг. Он действовал лишь в той мере, в какой американское серебро поступало в Геную в достаточном количестве. Когда около 1610 г. приток белого металла уменьшился, здание оказалось под угрозой. Чтобы не брать совсем уж произвольную дату, возьмем перенос ярмарок в Нови в 1622 г., на который миланцы и тосканцы не согласились и который служит надежной вехой этого ухудшения349. Но мы еще вернемся к этим проблемам.

ЯРМАРКИ И КРУГООБОРОТ

Будучи связаны друг с другом, ярмарки сообщались между собой. Шла ли речь о ярмарках просто товарных или ярмарках кредитных, все они организовывались для облегчения кругооборота обмена. Если нанести на карту ярмарки какого-нибудь отдаленного региона (например, Ломбардии350 или королевства Неаполитанского351 в XV в., или же ярмарочные кругообороты, пересекавшиеся на Дунае у Линца: ярмарки Кремса, Вены,

62 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

Фрайштадта, Граца, Зальцбурга, Больцано352), то календарь этих следовавших одно за другим сборищ показывает, что они принимали как должное взаимную зависимость, что торговцы перебирались с одной ярмарки на другую со своими повозками, своими вьючными животными, а то и со своим товаром на плечах, пока круг таких странствий не замыкался и не начинался снова. Так сказать, своего рода вечное движение. Четыре города, между которыми делились в средние века крупные ярмарки Шампани и Бри — Труа, Бар- сюр-Об, Провен и Ланьи, — на протяжении года непрерывно передавали друг другу эстафету. Анри Лоран утверждает, будто первым замкнутым кругооборотом (circuit) был кругооборот ярмарок Фландрии; ярмарки Шампани, видимо, воспроизводили его353. Возможно, так и было. Если только движение по кругу не возникало почти повсеместно и как бы само собой вследствие некой логической необходимости, аналогичной логике обычных рынков. Как и в случае с рынком, требовалось, чтобы область, чей спрос и предложение ярмарка исчерпала, имела бы время для их восстановления. Отсюда — необходимые перерывы. Нужно было также, чтобы календарь разных ярмарок облегчал передвижение ярмарочных торговцев, посещавших эти ярмарки одну за другой.

В эти круговращения вовлекались товары, деньги и кредит. Деньги, вполне очевидно, одновременно оживляли кругооборот более широкого масштаба и обычно стекались в центральном пункте, откуда они снова уходили, дабы возобновить свое движение. На Западе, при явном оживлении начиная с XI в., во всей системе европейских платежей станет в конечном счете господствовать единый центр. В XIII в. им были ярмарки Шампани; после 1320 г. они приходят в упадок; отзвуки этого наблюдались везде, BHJIOI ь, ю отдаленного Неаполитанского королевства354. Затем система с грехом пополам возродилась вокруг Женевы в XV в.355, потом вокруг Лиона356. И наконец, к концу XVI в. — вокруг ярмарок Пьяченцы, т. е. генуэзских. Ничто не может быть более показательным в отношении функций этих сменявших друг друга систем, как те разрывы, какие отмечали переход от одной из них к другой.

Однако после 1622 г. ни одна ярмарка не будет более располагаться обязательно в центре экономической

жизни Европы, господствуя над всей этой жизнью. Дело в том, что Амстердам, который не был истинным ярмарочным городом, начал утверждать свою роль, переняв прежнее превосходство Антверпена. Амстердам организовывался как постоянный торговый и денежный рынок. И его фортуна знаменовала упадок если не торговых ярмарок Европы, то по крайней мере крупных ярмарок, где господствовал кредит. Эпоха ярмарок миновала свой апогей.

ЗАКАТ ЯРМАРОК

В XVIII в. пришлось признать, что правительственные меры, которые предоставляют «вот уже несколько лет [свободу] вывозить в чужие страны

___________________________ЕВРОПА: МЕХАНИЗМЫ НА ВЕРХНЕМ ПРЕДЕЛЕ ОБМЕНОВ 63

большую часть произведенных мануфактурами товаров без уплаты пошлин и ввозить сырье без обложения, [могут лишь] уменьшать от года к году торговлю на ярмарках, коих преимуществом как раз и были эти привилегии, и что от года к году люди все более привыкают к прямой торговле этими товарами, не вывозя оные на ярмарки»357. Это замечание фигурирует в письме генерального контролера финансов по поводу бокерской ярмарки в сентябре 1756 года.

Именно около этого времени Тюрго напишет посвященную ярмаркам статью, опубликованную в «Энциклопедии» в 1757 г. Для него ярмарки не были «естественными» рынками, порождением «удобств» («commodites»), «взаимной заитересованности покупателей и продавцов в том, чтобы найти друг друга...

Следовательно, отнюдь не за счет естественного течения торговли, воодушевляемой свободою, надлежит относить те блистательные ярмарки, где с большими издержками сосредоточиваются изделия части Европы

икоторые кажутся местом встречи наций. Выгода, каковая должна возместить эти огромные издержки, проистекает не из [самой] природы вещей, но есть результат привилегий и вольностей, жалуемых торговле в определенных местах и в определенное время, тогда как повсюду в иных местах она обременяема налогами

итаможенными сборами»358. Итак, долой привилегии, или же пусть привилегии распространяются на все институты и практику торговли. «Стоит ли поститься круглый год ради доброй трапезы в отдельные дни?»

— вопрошал г-н де Гурнэ, и Тюрго повторил эту фразу от своего имени.

Но достаточно ли было бы избавиться от этих старых институтов, чтобы иметь трапезу каждый день? Правда, в Голландии (исключая отклоняющийся от нормы и малозначащий пример Гааги) ярмарки

исчезают. Верно, что в Англии «сама» великая сторбриджская ярмарка, некогда «ни с чем не сравнимая» (beyond all comparison), после 1750 г. первой начала приходить в упадок, утратила свою оптовую торговлю359. Следовательно, Тюрго, как это столь часто бывало, прав: ярмарка — это архаическая форма обменов; в его эпоху она могла еще порождать иллюзии и даже оказывать услуги, но там, где она оставалась

без соперницы, экономика топталась на месте. Этим объясняется успех в XVII и XVIII вв. несколько утративших свое значение, но все еще живых франкфуртских ярмарок и новых ярмарок в Лейпциге360; огромных польских ярмарок361 — в Люблине, Сандомире, Торуни, Познани, Гнезно, Гданьске, Леополе (Львове), в Бжеге в Галиции (где в XVII в. можно было увидеть зараз больше 20 тыс. голов скота362); и

фантастических российских ярмарок, где в XIX в. вырастет более чем фантастическая Нижегородская ярмарка363. Тем более это было верно в отношении Нового Света, где за Атлантикой вновь начиналась Европа. Если взять лишь один «укрупняющий» пример, то могла ли существовать ярмарка одновременно и более простая, и более колоссальная, нежели ярмарка в Номбре-де-Диос на Дарьенском перешейке, которая с 1584 г.

64 Глава 1. ОРУДИЯ ОБМЕНА

переместится, оставаясь такой же колоссальной, в столь же нездоровую соседнюю гавань Портобельо? Европейские товары обменивались там на белый металл, прибывавший из Перу364. «Единым контрактом заключаются сделки на 8—10 тыс. дукатов»365. Ирландский монах Томас Гейдж, который посетил Портобельо в 1637 г., рассказывает, что видел на открытом рынке кучи серебра, лежавшие, как груды камней366.

Я охотно объяснил бы этими разрывами и этим запаздыванием неугасающий блеск ярмарки в Больцано, на альпийских перевалах, ведущих в Южную Германию. Что же касается столь оживленных ярмарок итальянского Юга (Afezzogiorno), то каким же скверным признаком они были для его экономического здоровья!367 В самом деле, если экономическая жизнь ускорялась, ярмарка, эти старые часы, не поспевала за новым ускорением; но как только эта жизнь замедлялась, ярмарка вновь обретала смысл существования. Именно таким образом объясняю я состояние Бокера — ярмарки, так сказать, «исключительной», ибо она «пребывает в застое в период подъема (1724-1765)» и «переживает подъем, когда все вокруг в упадке», с 1775 по 1790 г.368 В течение этого унылого периода, который в Лангедоке и, может быть, в других местах не должен был быть уже «настоящим» XVIT1 в., производство выбрасывает на ярмарку Мадлен свои неиспользованные излишки и открывает кризис «завала», как сказал бы Сисмонди. Но где бы в те времена мог этот завал найти другой сбыт? Я не возлагаю вину за этот противоречащий общему течению рывок Бокера на роль иностранной торговли, но на первый план ставлю саму экономику Лангедока и Прованса.

Несомненно, именно в такой перспективе надлежит понимать немного наивный прожект одного француза доброй воли, некоего Тремуйе, от 1802 года. Дела идут плохо. Тысячи мелких парижских торговцев на грани разорения. Однако же существует решение — и такое простое! Создать в Париже