Brodel3

Но это исключение.

Правилом была открытость в сторону внешнего мира деревенской жизни, обрамленной разными властями и рынками, которые за нею надзирали, изымали у нее ее прибавочный продукт, навязывали ей удобства и опасности денежной экономики. Здесь мы прикасаемся к тайне всей истории Индии: к этой ухваченной у самого основания жизни, которая подогревала и питала гигантское социальное и политическое тело. То была, в совершенно ином контексте, схема истории русской экономики в ту же эпоху.

538 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ

В свете недавних исследований мы хорошо видим, как эта машина функционировала в зависимости от урожаев, повинностей, государственных податей. Вездесущая денежная экономика была отличным приводным ремнем; она облегчала обмены, множила их число, включая и принудительные обмены. Заслуга такого включения в кругооборот лишь частично принадлежала правительству Великого Могола. Действительно, Индия на протяжении веков была добычей денежной экономики, отчасти в силу факта своих связей со средиземноморским миром, со времен античности познавшим деньги, которые он в некотором роде изобрел и экспортировал в дальние страны. Если верить Л. Джайну420, то Индия будто бы имела банкиров уже в VI в. до н.э., в общем

— за столетие до эпохи Перикла. Во всяком случае, денежная экономика пронизала обмены в Индии за многие века до Делийского султаната*.

Важнейшим вкладом последнего стала в XIV в. организация административного принуждения, которое со ступеньки на ступеньку, от провинции к округу, доходило до деревень и удерживало их под контролем. Тяжесть этого государства, его механизм, который в 1526 г. унаследовала империя Великих Моголов, позволяли ему достигать сельского прибавочного продукта и изымать его. Они также способствовали поддержанию уровня этого прибавочного продукта и его наращиванию. Ибо в мусульманском деспотизме Моголов была некая доля «деспотизма просвещенного», забота о том, чтобы не убить курицу, несущую золотые яйца, оберечь крестьянское «воспроизводство», расширить обрабатываемые площади, заменить какое-то растение более прибыльным, колонизовать неиспользуемые земли, умножить посредством колодцев и водохранилищ возможности орошения. К чему добавлялось окружение деревни, проникновение в нее странствующих торговцев, рынков близлежащих местечек, даже рынков, созданных для натурального обмена съестных припасов внутри больших деревень или под открытым небом между деревнями, алчных рынков более или менее удаленных городов, наконец, ярмарок, устраиваемых в связи с религиозными празднествами.

Деревни, удерживаемые в руках? Об этом заботились власти провинций и округов; сеньоры, которые получили от Великого Могола (в принципе единственного собственника земли) часть повинностей с поместий (джагиры — jagirs, понимай — бенефиции); внимательные сборщики податей, заминдары421, обладавшие также наследственными правами на земли; купцы, ростовщики и менялы, которые скупали, перевозили, продавали урожай, которые также превращали

* Датой основания Делийского султаната в Центральной Индии считается 1206 г. — Примеч. пер.

подати и повинности в деньги, дабы общая сумма обращалась свободно. В самом деле, сеньор жил при делийском дворе, сохраняя там свой ранг, и джагир ему жаловался на довольно короткий срок

— обычно на три года. Он его эксплуатировал наспех и беспардонно, издалека, и, как и государство, желал получать свои повинности не в натуре, а в деньгах422. Таким образом, превращение урожая в монеты было ключом системы. Металл белый и металл желтый были не только предметом и средством тезаврации, но и орудиями, необходимыми для функционирования огромной машины, от ее крестьянской базы вплоть до верхушки общества и деловой верхушки423. Вдобавок к этому деревню удерживали изнутри ее собственная иерархия и кастовая система (ремесленники и пролетарий-неприкасаемые). Она имела внимательного господина, деревенского старосту, и ограниченный круг «аристократии» — худкашта (khud-kashta), незначительное меньшинство сравнительно богатых, вернее, зажиточных крестьян, собственников лучших земель, обладателей четырех или пяти плугов, четырех-пяти пар быков или буйволов, к тому же пользовавшихся благоприятным фискальным тарифом. Они и представляли на самом деле знаменитую деревенскую «общину», о которой столько говорилось. В обмен на свои привилегии и на индивидуальную собственность на поля, обрабатывавшиеся ими самими с помощью семейной рабочей силы, они были солидарно ответственны перед государством за уплату податей со всей деревни. К тому же они получали часть собранных денег. Точно так же им благоприятствовали в том, что касалось колонизации невозделываемых земель и основания новых деревень. Но за ними пристально следили власти, боявшиеся возникновения к их («аристократии») выгоде своего рода

аренды или испольщины, или даже наемного сельскохозяйственного труда (он существовал, но едва-едва) и, следовательно, собственности, выходящей за рамки нормы, которая, возрастая при благоприятствующем налоговом режиме, в конце концов уменьшила бы объем подати424. Что же касается прочих крестьян, не бывших собственниками своих полей, которые пришли извне и при случае меняли деревню проживания, уходя со своими животными и плугом, то они облагались более тяжелым налогом, нежели «аристократия».

Вдобавок деревня имела своих собственных ремесленников: навечно закрепленные своими кастами в своей роли, за свой труд они получали долю коллективного урожая плюс клочок земли для обработки (однако некоторые касты получали заработную плату)425. Вы скажете, что это был усложненный порядок; но есть ли на свете крестьянский порядок, который был бы простым? «Крестьянин не был рабом, не был он и крепостным, но не приходится спорить, что статус его был зависимым»426. Доля его дохода, взимаемая государством, владельцем

540 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ

джагира и прочими получателями, достигала от трети до половины, а в плодородных зонах — даже больше427. И тогда, как был возможен такой порядок? Как выдерживала его крестьянская экономика, сохраняя к тому же известную способность к расширению, коль скоро Индия, переживавшая в XVII в. демографический рост, продолжала производить достаточно для своего населения, коль скоро она увеличивала возделывание промышленных культур и даже производство многочисленных садов в ответ на возросшее потребление фруктов и новую моду в среде собственников?428 Такие результаты надлежит отнести на счет скромности крестьянского уровня жизни и высокой производительности индийской агрикультуры.

В самом деле, к 1700 г. деревенская Индия обрабатывала только часть своих земель: например, в бассейне Ганга, по данным вероятностной статистики, эксплуатировалась лишь половина пахотных земель, находившихся в обработке в этом же районе в 1900 г.; в Центральной Индии — от двух третей до четырех пятых; в Индии Южной можно в крайнем случае вообразить большую пропорцию. Таким образом, один факт не вызывает сомнения: почти повсеместно индийское земледелие с XV по XVIII в. обрабатывало только лучшие земли. А так как оно не знало земледельческой революции, то и основные орудия, методы и культуры не изменялись вплоть до 1900 г.; вероятно, что производство на душу населения индийского крестьянина было в 1700 г. выше, чем будет оно в 1900 г.429 Тем более, что невозделанная земля, где основывались новые деревни, предоставляла крестьянству резерв пространства и, значит, ресурсы для более легкого ведения скотоводческого хозяйства; значит, больше было вьючных животных, больше быков и буйволов для тягла, больше молочных продуктов, больше гхее, топленого животного масла, которое используется в индийской кухне. Ирфан Хабиб430 утверждает, что, принимая во внимание два урожая в год, урожайность зерновых в.Индии превосходила урожайность в Европе до XIX в. А ведь даже при равной урожайности Индия была бы в выигрышном положении. В жарком климате потребности трудящегося оказываются меньшими, чем в европейских странах с умеренным климатом. Скромные размеры того, что он брал из урожая для своего прокормления, оставляли для обмена больший прибавочный продукт.

Другим преимуществом индийского земледелия, помимо его двух урожаев в году (урожаи риса, пшеницы плюс гороха, или турецкого гороха, и масличных культур), было то место, какое там занимали «богатые» культуры, предназначавшиеся для экспорта: индиго, хлопчатник, сахарный тростник, мак, табак (пришедший в Индию в начале XVII в.), перец (вьющееся растение, которое плодоносит с третье-

____________________САМЫЙ ОБШИРНЫЙ ИЗ МИРОВ-ЭКОНОМИК: ДАЛЬНИЙ ВОСТОК 541

го по девятый год, но не растет, в противоположность тому, что часто утверждали, если к нему не приложить руки431)- Эти растения приносили доход больший, чем просо, рожь, рис или пшеница. Что касается индиго, то «повсеместный обычай индийцев — срезать его трижды в год»432. Кроме того, индиго требует сложного промышленного приготовления: так же, как и сахарный тростник, и по тем же самым причинам его возделывание, которое требовало крупных капиталовложений, было предприятием капиталистическим, широко распространившимся в Индии при активном сотрудничестве крупных откупщиков налогов, купцов, представителей европейских компаний и правительства Великого Могола, которое стремилось создать к своей выгоде монополию посредством предоставления исключительных прав на аренду. Индиго, которое предпочитали европейцы, происходило из области Агры, особенно первые сборы, листья которых «более глубокого синего цвета». Учитывая размах местного и европейского спроса, цена индиго непрестанно росла433. Так как в 1633 г. войны затронули производившие индиго области Декана, персидские и индийские скупщики больше обычного набросились на индиго Агры, цена на которое разом превзошла рекордную цену в 50 рупий за .моунд434. Тогда английские и голландские Ост-Индские компании решили прервать свои закупки. Но крестьяне области Агры, информированные, я полагаю, купцами и «арендаторами», державшими дело в своих руках, выкорчевали растения индиго и временно перешли к другим

культурам435. Не была ли такая гибкость приспособления признаком капиталистической эффективности, прямой связи между крестьянами и рынком?

Все это не исключало очевидной нищеты деревенских масс. Это можно предвидеть на основании общих условий системы. И к тому же делийское правительство в принципе взимало долю собранного урожая, но во многих регионах администраторы удобства ради заранее оценивали средний урожай с земель и на этой базе устанавливали твердый налог натурой или деньгами, пропорциональный обрабатываемой площади и характеру культуры (для ячменя меньше, чем для пшеницы, для пшеницы — меньше, чем для индиго, для индиго — меньше, чем для сахарного тростника и мака)436. В таких условиях, если урожай не оправдывал ожиданий, если не хватало воды, если быки и слоны транспортных караванов, вышедших из Дели, кормились на возделанных полях, если некстати цены поднимались или падали, все просчеты ложились на производителя. Наконец, тяготы крестьянина усугубляла задолженность437. С усложнением систем держания, собственности, налогообложения, в зависимости от провинции и от щедрот государя, в зависимости от мирного или военного времени, все изменяется, и в общем от плохого к худшему.

542 Глава 5, МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ

Тем не менее покуда могольское государство было сильно, оно умело сохранять некий минимум крестьянского процветания, необходимый для процветания собственного. Лишь в XVIII в. все стало расстраиваться — государство, повиновение, преданность чиновников администрации, безопасность перевозок438. Крестьянские восстания сделались постоянными. РЕМЕСЛЕННИКИ И ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

Другим страждущим народом Индии были ее бесчисленные ремесленники, обитавшие повсюду — в городах, в местечках, в деревнях, из которых иные превратились в деревни полностью ремесленные. Такое кишение работников само собой разумелось, если правда, что городское население сильно выросло в XVII в., так что, по мнению некоторых историков, достигло 20% общей численности населения, что дало бы для городов Индии 20 млн жителей, то есть, говоря в общем (grosso modo), все население Франции XVII в. Даже если цифра эта и раздута, ремесленное население Индии, увеличенное за счет армии неквалифицированных работников, предполагало миллионы человеческих существ, которые работали одновременно и на внутреннее потребление, и на экспорт.

Индийских историков, желающих подвести итог состоянию своей страны накануне британского завоевания, и в частности узнать, была или не была ее промышленность сопоставима с промышленностью Европы того времени, была или не была она способна своим собственным порывом породить какую-то промышленную революцию, больше занимает характер старинной индийской промышленности, нежели история этих бесчисленных ремесленников. Промышленность, или точнее, протопромышленность сталкивалась в Индии с многочисленными препятствиями. Иные из них, будучи преувеличены, существуют, несомненно, лишь в воображении некоторых историков — в особенности стеснение, которое будто бы причиняла кастовая система, эта сеть, накинутая на все общество, которая также охватывала своими ячейками и мир ремесленников. По мысли Макса Вебера, предполагается, что каста мешает прогрессу техники, убивает у ремесленников любую инициативу и, приковав группу людей раз и навсегда к одному делу, из поколения в поколение воспрещает всякую новую специализацию, всякую социальную мобильность. «Есть солидные основания, — полагает Ирфан Ха-биб, — к тому, чтобы поставить эту теорию под сомнение... Прежде всего потому, что масса неспециализированных трудящихся образовывала резервную армию для новых видов занятий, если в них возникала нужда. Так, крестьяне, вне сомнения, поставляли рабочую силу,

____________________САМЫЙ ОБШИРНЫЙ ИЗ МИРОВ-ЭКОНОМИК: ДАЛЬНИЙ ВОСТОК 543

необходимую для разработки алмазных россыпей Карнатика; когда отдельные месторождения были заброшены, горняки, как утверждают, «возвратились к своей пашне». Более того, в долговременном плане обстоятельства могли отклонять и даже трансформировать ремесленную специализацию какой-то данной касты. Пример тому — каста портных в Махараштре439, часть которой переориентировалась на красильное ремесло, а другая — даже специализировалась на крашении индиго»440. Определенная пластичность рабочей силы несомненна. К тому же старинная система каст развивалась одновременно с разделением труда, поскольку в Агре в начале XVII в. различали больше ста различных ремесел441. Вдобавок рабочие перемещались, как и в Европе, в поисках хорошо оплачиваемой работы. Разрушение Ахмадабада вызвало во второй четверти XVIII в. мощный подъем текстильного производства в Сурате. И разве мы не видели, как европейские компании скликали вокруг себя, по соседству с собою, ткачей — выходцев из разных провинций, которые, за исключением особых предписаний (скажем, для отдельных каст — запрет путеше-

ствовать морем), перемещались по первой просьбе?

Другие препятствия были серьезнее. Европеец часто поражался небольшому числу орудий, всегда рудиментарных, которыми пользовался ремесленник в Индии. «Убожество орудий», как объяснял Зон-нерат, подтверждая это иллюстрациями, приводило к тому, что пильщик тратил «три дня на то, чтобы сделать доску, каковая нашим работникам стоила бы часа труда». Кто бы не удивился тому, что «эти прекрасные муслины, за коими мы так гоняемся, изготовляются на станках, состоящих из четырех вкопанных в землю кусков дерева»?442 Если индийский ремесленник производил подлинные шедевры, то это было итогом величайшего умения рук, которое еще оттачивалось крайней специализированностью. «Работа, чакую в Голландии выполнил бы один человек, здесь проходит через руки четверых», — объяснял голландец Пелсарт443. Итак, инструментарий скудный, сделанный почти исключительно из дерева, в противоположность инструменту Европы, которая широко добавляла в него железо, даже до промышленной революции. И значит, архаичность: вплоть до конца XIX в. Индия, например, в орошении и в откачке воды останется верна традиционным машинам иранского происхождения — деревянным передачам, деревянным зубчатым колесам, кожаным мешкам, керамическим черпакам, энергии животных или человека... Но, полагает Ирфан Хабиб444, происходило это не столько по техническим причинам (потому что эти деревянные механизмы, вроде тех, что использовались в прядении и ткачестве, бывали зачастую сложными и хитроумными), сколько из соображений стоимости: высокую цену металлических орудий на европейский лад не компенсировала бы

544 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ

экономия обильной и низкооплачиваемой рабочей силы. С учетом всех пропорций это та же проблема, которую ныне ставят некоторые передовые технологии, требующие больших капиталов и мало рабочей силы, принятие которых «третьим миром» столь затруднительно и так разочаровывает.

Точно так же если индийцы и были мало знакомы с горнопромышленной технологией, придерживаясь разработки поверхностных руд, то они, как мы это видели в первом нашем томе, изготовляли тигельную сталь исключительного качества, которая по высокой цене экспортировалась в Персию и другие страны. В этом деле они опережали европейскую металлургию. Они умели сами обрабатывать металл. Они производили корабельные якоря, прекрасное оружие, сабли и кинжалы любых форм, хорошие ружья, сносные пушки (хоть их стволы и были сварены, а не отлиты из чугуна)445. Орудия из арсенала Великого Могола в Батхр-пуре (на дороге из Сурата в Дели) были, по свидетельству одного англичанина (1615), чугунными, «разного калибра, хотя в общем чересчур короткоствольными и тонкостенными»446. Но это вовсе не значит, что мы не имеем тут дело с размышлениями моряка, привычного к длинноствольным корабельным орудиям, и что эти орудия не были впоследствии улучшены. Во всяком случае, к 1664 г. Аурангзеб располагал тяжелой артиллерией, которую тянули фантастических размеров запряжки (и которую надо было перемещать загодя, принимая во внимание медлительность ее передвижения), и очень легкой артиллерией (две лошади на орудие), которая постоянно следовала за движением императора447. К этой дате европейские артиллеристы были заменены индийскими пушкарями; даже если они и были менее умелыми, чем иностранцы, тут наблюдалось очевидное техническое продвижение448. Впрочем, ружья и пушки колонизовали все пространство Индии. Когда Типу Султан, последний наваб Майсура, покинутый в 1783 г. французами, уходил в горы, его тяжелая артиллерия проделала путь через Гаты по немыслимым дорогам. В районе Мангалура приходилось в каждре орудие запрягать 40—50 быков; и если толкавший сзади слон оступался, он скатывался в бездну вместе с гроздью людей449. Значит, катастрофического технического отставания не было. И например, монетные дворы Индии стоили монетных дворов европейских: в 1660 г. в Сурате ежедневно чеканилось 30 тыс. рупий для одной-единственной английской компании450.

Наконец, имелось чудо из чудес: корабельные верфи. Согласно одному французскому отчету, корабли, строившиеся около 1700 г. в Сурате, «весьма хороши и отлично служат... и было бы весьма выгодно [для французской Ост-Индской компании] заказать для себя некоторое их число», даже ежели цены были бы такие же, как и во Франции, ибо тиковое дерево, из которого они построены, обеспечивало им сорок лет плавания «вместо десяти или двенадцати, самое большее четыр-

____________________САМЫЙ ОБШИРНЫЙ ИЗ МИРОВ-ЭКОНОМИК: ДАЛЬНИЙ ВОСТОК 545

надцати» лет451. В первой половине XIX в. бомбейские парсы широко вкладывали средства в судостроение, заказывая суда на месте и в других портах, в частности в Кочине452. В Бенгалии, включая начиная с 1760 г. Калькутту453, тоже существовали верфи: «Англичане со времени последней войны [1778-1783] в одном только Бенгале снарядили до 400—500 судов всех размеров, построенных в Индиях за их собственный счет»454. Случалось, то были суда большого тоннажа: «Сурат Касл» (17911792) водоизмещением в 1000 тонн нес 12 пушек, а экипаж его насчитывал 150 человек; «Лауджи Фэмили» имел 800 тонн и 125 лас-каров на борту; король этого флота «Шэмпайндер» (1802) достигал

Дороги и текстильное производство в Индии в середине XVIII в.

Текстильная промышленность присутствовала во всех крупных регионах Индии, за исключением Малабарского берега, богатством которого был перец. Условные обозначения отмечают разнообразие производств и дают приблизительное представление об их объеме. (По данным К.Н. Чаудхури: Chaudhury K.N. The Trading World of Asia and the English East India Company. 1978.)

548 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ

дорогостоящей, которую начали изготовлять в Ахмадабаде незадолго до его приезда в город и «[употребление] коей император оставил за собой, дозволив тем не менее иноземцам вывозить ее за пределы его государства»459.

В действительности вся Индия обрабатывала шелк и хлопок, экспортировала невероятное количество тканей от самых ординарных до самых роскошных — и во все концы света, ибо при посредстве европейцев даже и Америка получала немалую их долю. Разнообразие этих тканей можно себе вообразить по описаниям путешественников и по составлявшимся европейскими компаниями перечням товаров. Дадим в качестве образца (текстуально и без комментариев) перечисление текстильного товара из разных провинций по одному французскому мемуару: «Суровые и синие полотна из Салема, мадурские синие гинеи, гонделурские базены, перкали из Арни, покрывала из Пондишери, бетили, шавони, тарнатаны, органди, стинкерк с побережья, камбейские полотна, бажютапо, паполи, короты, бранли, буланы, лиманы, ковровые покрывала, читти, кадей, белые дули, ма-зулипатамские платки, саны, муслины, террендины, дореа (полосатые муслины), стинкерковые платки, мальмоли одноцветные, вышитые золотой и серебряной нитью, обычные полотна из Патны [вывозившиеся в таком количестве — вплоть до 100 тыс. штук, — что их можно было получить, «не контрактуя»460], сирсаки (ткань из шелка и хлопка), бафты, гаманы, кассы, полотна в четыре нити, рядовые базены, газы, полотна из Пермакоди, янаонские гинеи, конжу...»4ы И еще автор мемуара добавляет, что для определенных типов тканей качества весьма варьируют: в Дакке, рынке для «весьма красивых муслинов, единственных в своем роде... есть ординарные муслины от 200 франков за 16 локтей* до 2500 франков за 8 локтей»462. Но это впечатляющее само по себе перечисление выглядит жалко рядом с 91 разновидностью текстильных изделий, список которых Чаудхури дал в приложении к

своей книге. Не вызывает сомнения, что вплоть до английской машинной революции индийская хлопковая индустрия была первой в мире, как по качеству, так и по количеству своих изделий и по объему их вывоза.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ РЫНОК

В Индии все находилось в обращении, как сельскохозяйственный прибавочный продукт, так и сырье и промышленные изделия, предназначавшиеся для экспорта. По цепочкам местных купцов, ростовщиков и кредиторов зерно, собранное на деревенских рынках, доби-

* Парижский локоть равнялся 1,188м, — Примеч. пер.

____________________САМЫЙ ОБШИРНЫЙ ИЗ МИРОВ-ЭКОНОМИК: ДАЛЬНИЙ ВОСТОК 549

ралось до местечек и малых городков (касб — qasbahs), а затем при посредстве крупных купцов, специализировавшихся на перевозке тяжеловесных товаров, в частности соли и зерна, — и до городов крупных463. Не то чтобы такое обращение было совершенным: оно позволяло захватить себя врасплох неожиданным голодовкам, которые громадные расстояния слишком часто делали катастрофическими. Но разве иначе обстояло дело в колониальной Америке? Или даже в самой старой Европе? К тому же обращение представало во всех возможных формах: оно прорывало преграды, оно связывало друг с другом отдаленные области разных структур и уровней и, наконец, в обращении находились все товары — и ординарные и драгоценные, перевозка которых покрывалась страховыми взносами под относительно низкий процент464.

Передвижение по суше обеспечивали большие караваны (кафи-ла — kafilas) кунцов-банджора (banjaras), охранявшиеся вооруженной стражей. В зависимости от местности караваны эти одинаково использовали запряженные быками повозки, буйволов, ослов, одногорбых верблюдов, лошадей, мулов, а при случае — и носильщиков. Движение караванов прерывалось в дождливый сезон, оставляя тогда первое место за перевозками по речным путям и каналам, перевозками намного менее дорогостоящими, часто более быстрыми, но при которых, что любопытно, страховые ставки были более высоки. Повсюду караваны встречались с ликованием, даже деревни охотно давали им приют465. Напрашивается, пусть чрезмерное, определение национальный рынок: огромный континент допускал определенную связность, сплоченность, важным, главным элементом которой была денежная экономика. Такая сплоченность создавала полюса развития, организаторов асимметрии, необходимой для оживленного обращения.

В самом деле, кто не заметит доминирующей роли Сурата и его области, привилегированной во всех сферах материальной жизни: торговле, промышленности, экспорте? Порт этот был большой выходной

ивходной дверью, которую торговля на дальние расстояния столь же связывала с потоком металла из Красного моря, сколь и с далекими гаванями Европы и Индонезии. Другой, выраставший полюс — это Бенгалия, чудо Индии, колоссальный Египет. Тот французский капитан, что в 1739 г. не без труда поднялся со своим кораблем в 600 тонн водоизмещения вверх по Гангу до Чандернагора, был прав,

говоря о реке: «Она есть источник и центр торговли Индии. Оная происходит там с большой легкостью, ибо там вы не подвержены неприятностям, кои случаются на Коромандельском берегу466...

ипоелику страна плодородна и чрезвычайно населена. Сверх огромного количества товаров, кои там изготовляют, [она] поставляет пшеницу, рис и в общем

550 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ

все, что необходимо для жизни. Такое изобилие притягивает и во все времена будет притягивать туда великое число негоциантов, каковые посылают корабли во все части Индии, от Красного моря до Китая. Вы видите там смешение европейских и азиатских наций, кои, столь сильно различаясь в своих дарованиях и своих обычаях, пребывают в совершенном согласии, но все же расходятся в силу интереса, каковой единственно ими руководит»467. Конечно же потребовались бы и другие описания, чтобы воссоздать торговую географию Индии во всей ее плотности. В частности, пришлось бы поговорить о «промышленном блоке» Гуджарата, самом мощном на всем Дальнем Востоке; о Каликуте, о Цейлоне (Ланке), о Мадрасе. А затем — о разных иноземных или индийских купцах, готовых рискнуть без гарантий своими товарами или своими деньгами из-за без конца предлагавшегося фрахта, который оспаривали друг у друга все европейские корабли, за исключением голландских. И в неменьшей степени понадобилось бы поговорить о дополнительных внутренних обменах (съестные припасы, но также и хлопок и изделия красильного ремесла) по водным путям и сухопутным дорогам, торговле менее блистательной, но быть может, еще более важной, нежели внешнее обращение, для всей жизни Индии. Во всяком случае, решающей в том, что касалось структур Могольской империи.

СИЛА МОГОЛЬСКОЙ ИМПЕРИИ

Империя Великих Моголов, сменив в 1526 г. Делийский султанат, заимствовала организацию, доказавшую свою состоятельность; сильная этим наследием и вновь обретенной динамикой, она долгое время будет машиной тяжелой, но действенной.

Первым проявлением ее силы (новаторским делом Акбара, 1556-1605) было то, что она заставила без особых затруднений сосуществовать обе религии — индуистскую и мусульманскую. Хоть последняя, будучи религией господ, получала, естественно, все почести, так что европейцы, видя бесчисленные мечети в Северной и Центральной Индии, долгое время рассматривали ислам как общую для всей Индии религию, а индуизм — религию купцов и крестьян — как своего рода идолопоклонство, находящееся на пути к исчезновению, подобно язычеству в Европе до христианства. Открытие индуизма европейской мыслью произойдет не ранее последних лет XVIII и первых лет XIX в.

Второй успех состоял в том, что удалось перенести на новую почву и распространить почти по всей Индии одну и ту же цивилизацию, заимствованную у соседней Персии, у ее искусства, ее литературы, ее чувствительности. Таким образом произойдет слияние

САМЫЙ ОБШИРНЫЙ ИЗМИРОВ-ЭКОНОМИК: ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

551

культур, имевшихся на месте, и в конечном счете культура меньшинства, исламская, как раз и окажется поглощена индийской массой, но последняя и сама воспримет многочисленные культурные заимствования468. Персидский остался языком господ, привилегированных, высших классов, «Я велю написать радже на персидском языке», — заявил губернатору Чандернагора один француз, оказавшийся в Бенаресе в затруднительном положении (19 марта 1768 г.)469. Со своей стороны администрация пользовалась хиндустани, но по организации своей она оставалась (и она тоже) построенной по мусульманскому образцу,

Всамом деле, в актив Делийского султаната, а потом Могольской империи следует занести создание в провинциях (саркар ~ sarkars) и в округах (паргана — parganas) разветвленной администрации, которая обеспечивала взимание налогов и повинностей, а равным образом имела своей задачей развивать земледелие, то есть подлежавшую обложению массу, развивать

орошение, способствовать распространению самых выгодных культур, предназначавшихся для экспорта470. Деятельность эта, порой подкреплявшаяся государственными субсидиями и информационными поездками, зачастую бывала эффективна.

Вцентре системы находилась устрашающая сила армии, сконцентрированной в сердце империи, которой она давала возможность жить и за счет которой жила. Кадрами той армии были группировавшиеся вокруг императора представители знати — мансабдары (mansabdars) или

омера (omerahs) — в общей сложности 8 тыс, человек (в 1647 г.). В соответствии со своим титулом они набирали десятки, сотни, тысячи наемников471. Численность войск, «державшихся наготове» в Дели, была значительной, немыслимой по европейским масштабам: почти 200 тыс. всадников плюс 40 тыс. фузилеров (стрелков) и артиллеристов. Совсем как в Агре, другой

столице, выступление армии в поход оставляло позади себя опустевший город, где пребывали лишь бания472. Если попробовать подсчитать общую численность гарнизонов, рассеянных по всей империи и усиленных на границах, то они, несомненно, достигали миллиона человек473. «Нет ни

одного маленького местечка, где бы не было по меньшей мере двух всадников и четырех пехотинцев»474, на обязанности которых лежало поддерживать порядок и в неменьшей мере наблюдать, шпионить.

Армия сама по себе была правительством, поскольку высшие должности режима доставались прежде всего солдатам. Она была также главным потребителем иностранных предметов роскоши,

в частности европейских сукон, которые импортировали не для одежды в таких жарких странах, но «для попон — /musses475 и седел — конских, слоновьих и верблюжьих, — которые важные особы велят украшать выпуклой золотой и серебряной вышивкой, для покрытия паланкинов, для

552 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ

ружейных чехлов ради предохранения от сырости и для парадного облика их пехотинцев»476. Стоимость этого экспорта сукон якобы достигла к тому времени (1724) 50 тыс. экю в год. Сами лошади, ввозившиеся из Персии или из Аравии в большом числе (разве не располагал конный воин несколькими верховыми животными?), были роскошью: их непомерная цена в среднем вчетверо превышала ту, которую запрашивали в Англии. При дворе перед началом великих церемоний, открытых «для великих и малых», одним из развлечений императора было проведение «пред его взором некоторого числа красивейших лошадей из его конюшен», за ними следовало «несколько слонов...

коих туловище хорошо помыто и весьма чисто... выкрашенные в черный цвет, за исключением двух больших полос красной краски», украшенные расшитыми покрывалами и серебряными колокольцами477.

Роскошь, какой придерживались омера, была почти столь же пышной, как и роскошь самого императора. Как и он, они владели собственными ремесленными мастерскими, карханами (karkhannas),

— мануфактурами, утонченные изделия которых предназначались для их исключительного пользования478. Их сопровождали громадные свиты слуг и рабов, а некоторые из омера скапливали баснословные сокровища в золотых монетах и драгоценных камнях479. Можно без труда себе представить, какой тяжестью давила на индийскую экономику эта аристократия, жившая либо на жалованье, непосредственно выплачиваемое императорской казной, либо за счет крестьянских повинностей, взимавшихся с земель, которые жаловались им императором в качестве джагиров «для поддержания их титулов».

ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ВНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРИЧИНЫ ПАДЕНИЯ ИМПЕРИИ МОГОЛОВ Огромная имперская машина обнаружила в XVIII в. признаки истощения и износа. Пожалуй, затруднительно выбрать момент, чтобы отметить начало того, что назвали могольским упадком: либо 1739 г., когда персы захватили и подвергли чудовищному разграблению Дели; либо 1757-й — год победы англичан в битве при Плесси; либо 1761-й — год второй битвы при Панипате, где афганские воины, защищенные средневековыми панцирями, одержали верх над маратхами, вооруженными на новейший лад, в то самое время, когда последние готовились восстановить к собственной выгоде империю Великого Могола. Историки без лишних споров долгое время будут принимать как дату конца величия могольской Индии 1707-Й — год смерти Аурангзеба. Если мы последуем за ними, то получится, будто империя, скончалась своею смертью, не утруждая заботой иностранцев — персов, афганцев или англичан — положить ей конец.

____________________САМЫЙ ОБШИРНЫЙ ИЗ МИРОВ-ЭКОНОМИК: ДАЛЬНИЙ ВОСТОК 553

Конечно же то была странная империя, основанная на деятельности нескольких тысяч феодалов, омера или мансабдаров («носителей титулов»), рекрутировавшихся в Индии и вне ее. Уже в конце царствования Шах-Джахана (1628-1658) они прибывали из Персии, из Средней Азии — всего из семнадцати разных регионов. Они были так же чужды стране, где им предстояло жить, как позже — выпускники Оксфорда или Кембриджа, которые будут править Индией времен Редьярда Киплинга.

Дважды в день омера наносили визиты императору. Лесть была обязательна, как в Версале. «Император не произносил ни единого слова, которое не было бы воспринято с восхищением и которое бы не заставило главных омера воздевать руки к небу с криком «кара-мат», что означает чудеса»4*0. Но прежде всего такие посещения позволяли им удостовериться, что государь жив и что благодаря ему империя по-прежнему стоит. Малейшее отсутствие императора, известие о постигшем его заболевании, ложный слух о его смерти могли единым махом развязать ошеломляющую бурю войны за престолонаследие. Отсюда и неистовое стремление Аурангзеба на протяжении последних лет его долгой жизни продемонстрировать свое присутствие, даже когда он бывал чуть ли не смертельно больным, дабы доказать на людях (coram populo), что он все еще существует и вместе с ним существует империя. В самом деле, слабостью этого авторитарного режима было то, что ему не удалось раз и навсегда определить способ наследования императорской власти. Правда, борьба, которая почти всегда возникала в таком случае, не обязательно бывала очень серьезной. В 1658 г. Аурангзеб в конце войны за престолонаследие, которой ознаменовалось кровавое начало его правления, разбил своего отца и своего брата. Тем не менее среди побежденных не замечалось особенно большой печали. «Почти все омера были призваны ко двору Аурангзеба... и что почти невероятно, из них не нашлось ни одного, кто бы обладал мужеством проявить колебание или что-либо предпринять для своего короля, для того, кто сделал их такими, каковы они были, кто извлек их из праха, а может быть, даже и из рабского состояния, как то довольно обычно при сем дворе, дабы возвысить к богатству и к почестям»481. Франсуа Бернье, этот французский врач — современник Кольбера, свидетельствовал таким образом, что, несмотря на свое долгое пребывание в Дели, он не забыл своей манеры чувствовать и судить. Но великие в Дели следовали иной морали, они следовали урокам особого мирка. К тому же кто они были? Кондотьеры, подобно итальянцам XV в., вербовщики солдат и всадников, которым платили за оказываемые услуги. На них лежало собрать людей, вооружить их — каждый по-своему (отсюда и разношерстное вооружение могольских войск)482. В качестве кондотьеров они были

554 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ

слишком привычны к войне, чтобы не лукавить с ее опасностями, они вели ее без страсти, думая единственно о своих интересах. Совсем как военачальникам времен Макиавелли, им случалось затягивать военные действия, избегая решительных столкновений. Яркая победа имела свои неудобства: она возбуждала зависть к слишком удачливому начальнику. Тогда как затягивать кампанию, раздувать численность войск и, стало быть, жалованье и выплаты, обеспечиваемые императором, означало лишь выгоду, особенно когда война не была слишком опасной, когда она заключалась в том, чтобы разбить лагерь в тысячи шатров против крепости, которую приведет к сдаче голод; лагерь, обширный как город, с сотнями лавок, с удобствами, даже с известной роскошью. Франсуа Бернье оставил нам хорошее описание этих удивительных полотняных