Новый рабочий

В. Как по-вашему, чем отличается рабочий нового стиля от рабочего старого стиля?

О. Рабочий Третьей волны более независим, более изобретате­лен и не является больше придатком машины. Типичным является рабочий, обладающий специальностью или профессиональным знанием. Подобно ремесленнику доиндустриальной эпохи, обладавшему набором ручных инструментов, новые интеллектуальные рабочие (если хотите, то именно так будем их называть) обладают мастерством и информацией, которые и составляют их набор духовных инструментов.

Новые рабочие значительно более похожи па независимых ремесленников, чем па взаимозаменяемых рабочих конвейера. Они моложе, лучше образованны. Они ненавидят рутину. Они предпочитают работать бесконтрольно для того, чтобы выполнять свою работу так, как они это считают нужным. Они хотят иметь право слова. Они привыкли к изменению, неясности ситуации, гибкой организации. Они представляют собою новую силу, и их число растет.

По мере того как экономика совершает переход от Второй волны к Третьей волне, мы получаем наряду с новыми профессиями новый набор ценностей, а это подразумевает значительные последствия для работодателей в сфере правительственной политики, в марксистской политэкономии, для профсоюзов...

В. Мы можем согласиться, что такой вид «умственного труда» существует в обществе, и это способствует улучшению ситуации в сфере труда. Несомненно, рабочие, занятые таким трудом, обладают определенной степенью уверенности в своих силах и требуют — иногда даже и получают — какую-то гибкость в организации производства и чувство причастности к делу. Но сколько их?

А какие факторы определяют то, насколько далеко пойдет тенденция к этому типу трудового стиля?

Вы указываете на изменения в технологии и на назначен знания в производстве как на критические факторы. А что можно сказать о желании существующих социальных групп сохранить свои относительные преимущества? Не будут ли капиталист противодействовать посягательству на их статус и власть, которое неизбежно будет сопровождать растущую автономию и право голоса для интеллектуальных рабочих? Не будут ли нынешние профессионалы и менеджеры ревностно охранять свою относительную монополию на интеллектуальный труд, а также «превосходящую позицию», которую эта монополия предоставляет им по отношению к другим рабочим? Даже сейчас не стремится ли Американская медицинская ассоциация ограничить число врачей? А разве менеджеры в компаниях, таких, как «ИБМ», не противостоят решительным шагам в направлении к рабочему участию?

Насколько изменится базисная структура в тех новых отраслях промышленности, которые вы предвидите? Являются ли служащие по-прежнему служащими, от которых ожидают, что они будут производить прибыль для фирмы независимо от личностных или социальных затрат?

Короче говоря, предвидите ли вы такое рабочее место, где каждый выполняет свою долю механических задач, в равной мере яв­ляясь самоуправляющимся партнером в целостном индустриальном проекте? Или вы в действительности видите лишь слегка измененную версию того, что мы имеем: больше интеллектуальных рабочих, разумеется, но при этом наличие боссов, обладающих полнотой власти, и множество традиционных рабочих, выполняющих свои традиционные задачи?

О. Я не утопист. Я не воображаю, что появятся совершенные рабочие места, на которых каждый получает равную долю ответственности за принятие решений, механического труда и экономического вознаграждения. Я бы не считал такую ситуацию совершенной, даже если бы она была достижимой. Подобная система могла бы хорошо функционировать при одних обстоятельствах, а при других означала бы катастрофу. Одни люди могли бы получать наслаждение от работы на таком предприятии, а другие могли бы ненавидеть ее.

Хорошее общество должно предоставлять максимальное разнообразие — рабочие места, которые созданы для вас, и рабочие места, которые вы создаете сами, которые требуют участия, и такие, что не требуют. Большинство утопистов и социалистов, об этом говорит мой опыт, по-прежнему мыслят в терминах единообразия, присущего Второй волне.

Если верно то, что я говорю о демассификации общества, то мы, вероятно, будем наблюдать взрыв новых и самых разнообразных организационных форм. Вместо экономик, образуемых частными и государственными предприятиями или даже их смешением, мы сможем увидеть «электронные кооперации», религиозные и семейные производственные объединения, бесприбыльные рабочие объединения — куда больше форм, чем мы может сейчас себе представить.

Среди них, без всякого сомнения, будут также и самоуправляющиеся предприятия. Насколько я знаю, до сих пор самоуправляющиеся предприятия, превышающие определенные размеры, не были успешными. В числе того, что не понимают относительно интеллектуальных рабочих, следует отметить, что они гораздо лучше подготовлены к тому, чтобы управлять самими собой, чем типичные рабочие прошлого. Поэтому могут появляться разнообразные формы самоуправления.

В ближайшем будущем тем не менее в зависимости от страны мы будем все еще говорить или о государственных, или о частных компаниях. Они во все большей степени будут испытывать давление необходимости провести реорганизацию на менее бюрократических и менее иерархических основах. Чем в большей степени экономика и общество вступают в период Третьей волны, тем менее эффективными будут становиться традиционные формы организации.

Конечно, фирмы будут стремиться получать прибыли, если говорить об основах их деятельности, однако не только прибыли. Разумные компании уже не стремятся максимизировать прибыли — независимо от того, что говорит Мильтон Фридман, — но это отдельный вопрос. Давайте вернемся к нему позже. Пока же давайте будем говорить о труде, поскольку то, что я рассказываю об изменениях характера труда, имеет значительные политические последствия.

По мере того как изменяется природа труда, мы можем видеть и возникновение двух различных рабочих классов, этот термин еще применим.

У нас всегда, конечно, были различные подразделения в рабочем классе. Однако идеал профсоюзов, а также левых и радикальных движений всегда был связан с понятиями солидарности, единства, объединенных усилий, равноправия, равенства в получении благ и т. д.

Как в капиталистических, так и в социалистических странах система промышленного производства требовала стандартизованной, единообразной рабочей силы, и можно практически утверждать, что профсоюзы помогали предпринимателям создавать такую рабочую силу. Так или не так, но вся система подавляла разнообразие и индивидуальность. Маркс утверждал, что фабричная система сама способствует коллективизации сознания, так что все рабочие в конечном счете начнут рассматривать себя как членов одного и того же класса — как «трудящиеся массы».

То, что происходит сейчас, является диалектической противоположностью этого. Во вновь появляющихся секторах экономики им уже не нуждаетесь в тысячах рабочих, выполняющих единообразную, стандартизированную, повторяющуюся работу. В действительности система нуждается в инициативных, изобретательных, образованных и даже индивидуалистичных рабочих.

На этот тип рабочего в настоящее время большой спрос в развитых секторах экономики, и его нелегко привлечь в профсоюзы. Эти люди изобретут свои собственные формы организаций — более товарищеские, но столь нивелирующие. А если они присоединятся к профсоюзам, то навяжут серьезные изменения в структуре, практике и идеологии профсоюзов.

Новые стили труда, новые ценности, новое разнообразие и индивидуализация прекрасно согласуются с денацификацией производства, потребления, коммуникаций и структуры семьи.

В действительности изменения во всех этих сферах помогают определить, что происходит в экономической сфере. Дело обстоит не таким образом, что экономика направляет всю систему.

Подобно тому как потребители во все большей степени требуют индивидуальных товаров и услуг, так и рабочие (очень часто это те же самые потребители, но в другой роли) требуют индивидуального отношения к себе на работе. И в то время, как в прошлом технология Второй волны содействовала единообразию, технология Третьей волны обеспечивает и поощряет социальное разнообразие. Это укрепляющая самое себя реальность.