9 Января

Когда Фрэнк пришел в группу, Хол взглянул на него, и его лицо приняло мрачное выражение, соответствующее хмурому и вызывающему виду самого Фрэнка. Трудно было понять, действительно ли Фрэнк выглядел более неряшливо, но у меня сложилось впечатление, что он сознательно прилагал еще меньше усилий, чем обычно, чтобы привести себя в “приличный” по социальным стандартам вид. В самом деле, зная Фрэнка, можно было смело предположить как раз обратное: я представил себе, что Фрэнк делает даже больше, чем обычно, чтобы продемонстрировать всем своим видом: ему наплевать, что о нем думают окружающие. Кстати, он больше всего заботился о том, чтобы не показать виду, как это его заботит.

Если Фрэнк и заметил реакцию Хола, он не подал вида. Он довольно сухо кивнул в ответ на представления и с явным замешательством назвал свое имя. Затем отодвинул свой стул подальше от круга, образованного группой, и принял довольно искусственную позу. Когда группа начала разговаривать, Фрэнк следил за направлением беседы с напряженным вниманием, постоянно поворачивая голову и разглядывая говорящих. Мне показалось, что Фрэнк скорее наблюдает представление, чем действительно слушает. Я подозревал, что Фрэнк так зажат и испуган, что вряд ли в состоянии ясно слышать, и решил не давить на него, пока он не даст понять, что готов к более активному участию.

Примерно через сорок минут возникла пауза, а затем Луиза впервые непосредственно обратилась к Фрэнку.

Луиза: Ты давно проходишь терапию, Фрэнк?

Фрэнк: Нет, то есть да. Я... Какой, к черту, долго? Я начал год назад. А тебе-то что?

Луиза: Ничего, просто любопытно. Я пришла полтора года назад.

Лоренс: Кажется, ты несколько рассердился на нее, Фрэнк. Верно?

Фрэнк (обиженно, сердито, испуганно): Нет, с чего бы? В любом случае, зачем из всего раздувать дело государственной важности? Господи!

Лоренс: Теперь ты, похоже, разозлился на меня.

Фрэнк уставился в дальний угол комнаты, его лицо выражало недоумение по поводу этих странных созданий, рядом с которыми он оказался. Хол разглядывал его так пристально, словно собирался просверлить взглядом. Наступила тяжелая пауза.

Бен: Мне кажется, ты довольно сильно раздражен.

Фрэнк (обернувшись, чтобы посмотреть на другого человека): А тебя кто спрашивает?

Бен: Никто не должен меня спрашивать. Просто думаю, ты набрасываешься на всех, кто с тобой разговаривает, так что и я могу оказаться в твоем черном списке.

Фрэнк: Подумаешь! (Его глаза снова уставились в дальний угол).

Кейт: Фрэнк, ты действительно выглядишь ужасно сердитым на всех. На это есть какая-то причина? Я часто сама злюсь, так что я вроде как сочувствую тем, кто испытывает такие же чувства.

Фрэнк: Кому нужно твое сочувствие?

Бен: Эй, ты забыл послать ее, крутой парень.

Фрэнк (ни к кому конкретно не обращаясь): Какой козел!

Лоренс: Кажется, мы все тебя раздражаем, не так ли?

Бен: Он просто кипит от гнева, это парень.

Луиза: Бен, что ты пристаешь к нему? Что он тебе сделал?

Бен: Ах, Луиза, у тебя просто золотое сердце. Ты что, не видишь, что это один из этих “детей цветов”, которые не верят в то, что нужно мыться, работать и жить в цивилизованном мире, как другие? Знаю я этих типов. Он только ворчит и собирает пособия по безработице, которые мы все ему и оплачиваем.

Фрэнк обернулся и посмотрел на Бена, очевидно, оценивая его. У меня мелькнула мысль, что он собирается перейти к действиям, и я уже был готов вмешаться, когда Хол, который ничего не говорил по этому поводу, вдруг взорвался:

Хол: Ради Бога! Бен и все остальные! Разве вы не видите, что этот парень до смерти напуган? Разве мы все не были испуганы, когда в первый раз пришли в группу? Почему мы должны требовать, чтобы он сразу начал играть по нашим правилам? Бен, ты был, по меньшей мере, так же испуган, как Фрэнк, когда впервые пришел в эту комнату, и я помню это.

Я был ошарашен. Я думал, что Хол собирается принять участие в атаке, увидев во Фрэнке все то, что бесило его в собственном сыне. Вместо этого Хол смог разглядеть испуганного ребенка за этой угрожающей внешностью. Его слова произвели немедленный эффект на группу.

Луиза: Ты прав, Хол. Фрэнк, прости, что мы задевали тебя.

Фрэнк: Да ну, не задевали вы. А кроме того, черт...

Бен: О’кей, допустим, он испуган. И все мы тоже были испуганы. Но мы не огрызались друг на друга. Слушай, Фрэнк, не люблю людей, которые не моются и говорят так, как ты. И не буду притворяться, что ты мне нравишься, хотя и признаю, что слишком резко нападал на тебя.

Фрэнк: Мне не нужны твои поблажки, козел.

Бен: Смотри, придурок, я не веду милые беседы с панками.

Хол: Прекратите, ребята. Слушай, Фрэнк, знаю, что тебе не по себе, но постарайся вернуться в колею, хорошо? А ты, Бен, знаешь, что мы сюда пришли, чтобы с помощью группы разобраться в своих проблемах, а не вешать их на окружающих. Если вы друг друга поколотите, это только помешает вам и всем нам делать в группе то, для чего мы здесь собрались. Так что говорите все, что хотите, но перестаньте вести себя как двенадцатилетние подростки.

Здравый смысл Хола — плюс, может быть, его габариты, — кажется, убедили Бена и Фрэнка остудить свою неприязнь. Оба прорычали что-то для проформы, но с готовностью уступили другим инициативу в разговоре. Я размышлял про себя, не стала бы полезной дальнейшая прямая проработка враждебности, и решил, что Фрэнк пока просто не готов к этому. Бен был столь категоричен в оценках, что ему следовало бы осознать самообман, скрытый за его ханжеством, но и для этого тоже было неподходящее время. Я испытывал смесь досады на то, как искусно Хол справился с ситуацией без моего вмешательства, и облегчения оттого, что мне не пришлось действовать авторитарно. Для терапевта это почти всегда означает, что группа сделает сверхобобщенное за­ключение о его намерениях, в результате чего члены группы будут в дальнейшем избегать открытой конфронтации.