Schelling1 / Том 1

понятие индивидуума, живет двойной жизнью, независи­ мой в самой себе и иной в созидающем начале?

Ал е к с а н д р . Необходимо так.

Ан с е л ь м о . Следовательно, произведение, которое не живет в самом себе и не длится для себя независимо от того, кто его создал, мы не будем считать произведением, душа которого есть вечное понятие.

А л е к с а н д р . Невозможно считать его таковым.

Ан с е л ь м о . Не установили ли мы, далее, что каждая вещь в своем вечном понятии прекрасна? Тем самым, как мы признали, созидающее начало произведения и само созданное едины, оба они прекрасны. Следовательно, пре­ красное создает прекрасное, божественное — божествен­ ное.

Ал е к с а н д р . Это очевидно.

А н с е л ь м о . Поскольку прекрасное и божественное

всозидающем индивидууме непосредственно относится только к этому индивидууму, то мыслимо ли, что тем самым

внем содержится идея прекрасного и божественного сама по себе и для себя, и не следует ли предположить, что она необходимо содержится в чем-то другом, т. е. в том же, но рассматриваемом не как непосредственное понятие инди­ видуума, а просто как таковое?

Ал е к с а н д р . Необходимо последнее.

Ан с е л ь м о . Не ясно ли, далее, что те, кто умело создает прекрасные произведения, часто в наименьшей степени обладают идеей красоты и истины самой по себе и для себя именно потому, что они одержимы ею?

Ал е к с а н д р . Это естественно.

Ан с е л ь м о . Таким образом, если созидающий не познает божественное, он необходимо показывает себя скорее профаном, чем посвященным. Но, хотя он и не познает божественное, он выражает его в силу самой своей природы и открывает, не ведая того, тем, кто способен это

понять, сокровеннейшие тайны, единство божественной и природной сущности и глубину той блаженнейшей при­ роды, в которой нет противоположности; поэтому поэты уже в глубокой древности почитались как толкователи воли богов, как движимые и вдохновляемые их волей люди. Как ты думаешь, не следует ли нам всякое познание, которое открывает идеи только в вещах, а не сами по себе, называть экзотерическим, а то, которое, напротив, открывает про­ образы вещей самих по себе и для с е б я , — эзотерическим?

А л е к с а н д р . Мне представляется, что это будет совершенно справедливо.

501

Ан с е л ь м о. Однако созидающий никогда не изобра­ зит красоту саму по себе и для себя, а изобразит только прекрасные вещи.

Ал е к с а н д р . Так мы утверждали.

Ан с е л ь м о . И искусство его познается не в идее самой красоты, а лишь в способности создавать по возмож­ ности большее количество подобных ей вещей.

Ал е к с а н д р . Бесспорно.

Ан с е л ь м о . Следовательно, его искусство необходи­ мым образом экзотерично.

Ал е к с а н д р . Само собой разумеется.

Ан с е л ь м о . Но философ стремится познать не еди­ ничное истинное и прекрасное, а истину и красоту сами по себе и для себя.

Ал е к с а н д р . Верно.

Ан с е л ь м о . Следовательно, он внутренне совершает то же служение Богу, которое созидающий, не ведая того, совершает внешне.

Ал е к с а н д р . Очевидно.

Ан с е л ь м о . Но принцип философствующего есть не вечное понятие в той мере, в какой оно относится непосред­ ственно к индивидууму, но это понятие как таковое и рас­ сматриваемое само по себе.

А л е к-с а н д р. К такому выводу нам придется прийти.

Ан с е л ь м о . И философия по своей природе необхо­ димо эзотерична, ее незачем держать в тайне, ибо она эзотерична сама по себе.

Ал е к с а н д р . Это ясно.

Ан с е л ь м о . Не следует ли нам считать существен­ ным в понятии мистерий, что они эзотеричны сами по себе,

ане вследствие внешних установлений?

Ал е к с а н д р . Пример такого рода нам дали уже древние.

Ан с е л ь м о . Несомненно, ибо, хотя все жители Элла­ ды могли присутствовать при совершении мистерий и участие в них считалось блаженством, доступным в с е м , —

ведь Софокл вводит одно из своих действующих лиц с такими словами:

Из смертных Блаженны те, кто, узрев это посвящение,

Идут в Гадес! Ибо только они одни могут Там еще жить, для других же там одно бедствие 3,

и Аристофан в «Лягушках» вкладывает в уста хору блаженно почивших слова:

502

Лишь нам сияет солнышко

Исветел ясный день, Одни мы, посвященные, меем чтить закон, Общаясь с чужестранцами

Ис нашими людьми 4, —

тем не менее мистерии не переставали быть тайной и в качестве таковой почитаться и строго соблюдаться, из чего мы должны заключить, что в их природе было нечто такое, что, даже будучи сообщено большему скоплению народа, не могло утратить свою святость.

Цель же всех мистерий — не что иное, как показать людям прообразы того, что они привыкли видеть только

вотражении; именно это убедительно обосновал под конец присутствовавший вчера при нашей беседе Полигимний. На обратном пути в город, когда мы беседовали о содержа­ нии мистерий, он сказал, что мы напрасно стремимся открыть более священные учения или более значительные символы и знаки, чем те, которым учили и которые пред­ ставляли себе древние. А что касается первых, сказал он, то

вмистериях люди впервые познали, что кроме вещей, бесконечно изменяемых и многообразно преобразующихся, есть нечто неизменное, единообразное и неделимое и что

наиболее сходна с божественным и бессмертным душа, а с многообразным, делимым и всегда меняющимся — тело. Отдельные вещи посредством того, что в них есть различи­ мого и особенного, обособились от самого по себе и для себя равного, хотя и унесли с собой во временную жизнь в том,

вчем они равны самим себе и индивидуальны, отпечаток

икак бы оттиск абсолютно неделимого. Так как мы замеча­ ем это сходство конкретных вещей с самим по себе равным

ивидим, что они, правда, стремятся стать подобными ему

вединстве, но полностью этого подобия никогда не достига­ ют, то мы вынуждены предположить, что познали прообраз самого по себе и для себя равного, абсолютно неделимого вневременным способом, как бы до нашего рождения; прообраз, который вещи выражали состоянием души, пред­ шествующим ее состоянию в настоящем, состоянием, когда она была сопричастна непосредственному созерцанию идей

ипрообразов вещей и из которого она была вырвана только вследствие соединения ее с телом и перехода во временное бытие. Поэтому мистерии представлялись как таинство,

способное посредством очищения души помочь тем, кто в нем участвует, вспомнить о некогда созерцавшихся идеях истины, красоты и добра самих по себе и тем самым при-

503

вести их к высшему блаженству. Поскольку же в познании вечного и неизменного и состоит возвышенная философия, то учение мистерий было не чем иным, как самой возвы­ шенной, священной и совершенной философией, пере­ данной нам из глубокой древности; мистерии действитель­ но относятся к мифологии так же, как, по нашему мнению, философия относится к поэзии, и мы имели поэтому все основания утверждать, что мифология в самом деле должна быть предоставлена поэтам, но проведение мистерий — философам. Однако теперь, когда мы достигли в нашей беседе этого пункта, ваше дело решить, хотите ли вы, и если хотите, то каким образом, повести ее, отправляясь от него, далее.

Л у ц и а н. Перед нами открывается настолько пре­ красная область для дальнейшей беседы, что остановиться на этом невозможно.

А л е к с а н д р . Я того же мнения.

А н с е л ь м о. Так выслушайте же мое предложение. Мне представляется, что далее мы будем говорить об устройстве мистерий и свойствах мифологии, причем мне кажется наиболее подходящим, чтобы Бруно, который до сих пор присутствовал при нашей беседе как гость, сказал нам, какой философии следует, по его мнению, обучать в мистериях, чтобы в ней содержалось стремление к бла­ женной ir божественной жизни, чего по праву можно требовать от священного учения; затем пусть Полигимний продолжит нить нашей беседы там, где Бруно ее прервет, и опишет символы и действия, посредством которых может быть выражено это учение. И наконец, кто-нибудь из нас или все мы вместе — как придется — поведем речь о мифо­ логии и поэзии.

Б р у н о . С моей стороны было бы неблагодарностью, если бы я в меру сил не поделился с вами своими мыслями, после того как вы так часто и щедро знакомили меня со своими.

Итак, не желая отказываться от того, что велит мне долг, я прежде всего обращаюсь не к распорядителям земных мистерий, а к тем, кто владеет вечными тайнами, прославляемыми на земле светом звезд, вращением сфер, гибелью и возрождением родов; я обращаюсь к ним с моль­ бой, во-первых, позволить мне прийти к созерцанию неру­ шимого, простого, здравого и блаженного, затем, изба­ вить меня от бед, от которых в большей или меньшей степени как в жизни, так и в искусстве, как в деятельности, так и в мышлении одинаково страдают все, пытаясь уйти от

504

неумолимой судьбы, постановившей, чтобы в мире была не только жизнь, но и смерть, не только тела, но и души и что­ бы универсум и человек покорялись совершенно одинако­ вой участи — состоять из смешения бессмертного со смер­ тным, а не только из конечного или только из бесконечного.

Затем я обращусь к вам с просьбой простить меня, если я вам назову не ту философию, которую я считаю наилуч­ шей и наиболее достойной того, чтобы ей обучали в мисте­ риях, а скорее ту, которую я считаю истинной, и даже не назову ее, а только покажу, на какой почве она должна быть построена и возведена. Затем я попрошу вас также, чтобы вы дозволили мне развивать мои мысли не последовательно в непрерывном изложении, а, как вы это обычно делаете, с помощью вопросов или ответов, как придется, и особенно чтобы вы дозволили мне выбрать одного из вас, кто будет либо отвечать на мои вопросы, либо задавать мне вопросы, на которые я буду отвечать. Если для вас этот способ при­ емлем, то я попрошу прежде всего Луциана участвовать в беседе со мной и вести ее так, как ему покажется подходя­ щим. Но что могу я или все остальные положить в основу нашего разговора более совершенное или более объединяю­ щее нас, Ансельмо, если не то, к чему ты нас п р и в е л , — идею того, в чем все противоположности не столько объеди­ няются, сколько составляют единство, и не столько снима­ ются, сколько вообще не разъединены?

Прежде всего я, следовательно, воздам хвалу первому, тому, что всему предшествует, так как иначе возможны лишь два случая: либо полагать первым единство, которому противостоит противоположность, но тогда это единство полагается вместе с противоположностью; либо — противо­ положности, но тогда они будут мыслиться без единства, что невозможно, ибо все, друг другу противоположное, истинно и реально только в том случае, если оно положено в одном и том же.

Л у ц и а н. Берегись, о превосходнейший (ибо я следую твоему предложению и хочу вовремя тебе напомнить), чтобы тебе с самого начала не запутаться в противоречиях. Ибо единству необходимо противостоит противополож­ ность; следовательно, поскольку без противоположности оно столь же немыслимо, как противоположность без него, то, должно быть, невозможно полагать единство, не полагая его с противоположностью.

Б р у н о . Только одно, дорогой друг, ты как будто упускаешь из виду: так как для нас первое есть единство всех противоположностей, единство же вместе с тем, что ты

505

называешь противоположностью, само опять образует про­ тивоположность, причем высшую противоположность, мы для того, чтобы сделать это единство наивысшим, мыслим содержащейся в нем и эту противоположность вместе с единством, ей противостоящим, и определяем это един­ ство как то, в чем единство и противоположность, само себе равное и неравное, составляет единое.

Л у ц и а н. Ты очень ловко ушел от затруднения, полагая некое единство, которое объединяет единство и противоположность. Но как ты признаешь противополож­ ность по отношению к последнему единству, не полагая его по отношению к первому единству? Следовательно, тебе никоим образом не удастся достигнуть чистого единства, такого, которое не замутнено различием.

Б р у н о . Хотя и кажется мне, друг, что ты считаешь замутненным как единство, противоположное различию, так и высшее единство, в котором оба едины, но, какое бы из них ты ни имел в виду, я надеюсь убедить тебя в обрат­ ном. Ибо если ты говоришь, что по отношению к этому высшему единству единство и различие противостоят друг другу и, следовательно, высшее единство само обременено противоположностью, то я отрицаю это, т. е. то, что они противоположны относительно высшего единства. Таким образом, ты можешь говорить о замутнении посредством различия только применительно к тому единству, которое противоположно различию, и поскольку оно ему противо­ положно, но не о том единстве, которое возвышается над различием и по отношению к которому этой противопо­ ложности не существует. Или не так?

Л у ц и а н. Я допускаю это.

Б р у н о . Следовательно, ты говоришь, что единство будет замутнено, поскольку оно противоположно разли­ чию?

Л у ц и а н. В самом деле.

Бр у н о . Но как противоположно: полностью или только относительно?

Лу ц и а н. Что ты называешь полностью противопо­ ложным и что — относительно?

Бр у н о . Относительно противоположным я называю такую противоположность, которая может перестать быть таковой в некоем третьем и стать единством. Абсолютно противоположным — то, о чем этого мыслить нельзя. Пред­ ставь себе два противоположных по своей природе тела,

506

отражение в зеркале — вот пример второго. Ибо можешь ли ты представить себе нечто третье, в котором отражение в каких бы то ни было условиях может перейти в предмет или предмет — в отражение, и разве не потому, что одно есть предмет, а другое — отражение, они необходимо вечно и полностью разъединены?

Л у ц и а н. Действительно.

Б р у н о . Какого же рода противоположность должен будешь ты полагать между единством и различием?

Л у ц и а н. Необходимо последнего рода, согласно твое­ му мнению, так как едиными ты допускаешь их только

вчем-то высшем.

Бр у н о . Превосходно, но это единство ты ведь полагал как снятое. Разве ты не признавал единство замутненным лишь постольку, поскольку оно было противоположно раз­ личию?

Л у ц и а н. Так оно и было.

Б р у н о . Но оно противоположно ему только в том случае, если высшее единство мыслится снятым; ты, следо­ вательно, мог мыслить оба только относительно противопо­ ложными.

Л у ц и а н. В самом деле.

Б р у н о . Будучи только относительно противополож­ ными, они могут быть и едины только относительно и взаимно ограничивать и ставить предел друг другу, как два тела, о которых шла речь выше.

Л у ц и а н. Необходимо.

Б р у н о . И лишь поскольку они взаимно ограничива­ ются и ставят предел друг другу, будет замутнено единство, а под этим ты, конечно, понимаешь, что на него распростра­ няется различие.

Л у ц и а н. Совершенно верно.

Б р у н о . Следовательно, полагая единство замутнен­

Л у ц и а н. Да сохранят меня боги от того, чтобы серьезно предполагать нечто подобное.

Б р у н о . Следовательно, ты не можешь и серьезно предполагать, что единство, которое мы противопоставляем противоположности, мы необходимо полагаем замутнен­ ным.

Л у ц и а н. Конечно, нет. Но как же тогда, разве не

507

следует из твоих слов, что лишь абсолютно противопо­ ложное друг другу может быть также абсолютно единым

инаоборот?

Бр у н о . Конечно, следует. Вернись к тому, о чем ты уже думал, и скажи, можешь ли ты мыслить более полное

единство, чем единство предмета и его отражения, хотя

исовершенно невозможно, чтобы то и другое когда-либо соединились в чем-то третьем. Поэтому ты необходимо полагаешь их соединенными посредством некоего высшего,

вкотором то, благодаря чему отражение есть отражение, а предмет — предмет, а именно свет и тело сами вновь едины. И если ты положишь такое предопределение и такое устройство мира, при котором везде, где есть предмет, есть

иего отражение, а где есть отражение, есть и предмет, то именно поэтому и на этом основании, что они нигде не бывают вместе, они необходимо и повсюду будут вместе. Ибо только то, что абсолютно и бесконечно противоположно друг другу, может быть бесконечно соединено. Но то, что бесконечно соединено, ни в чем и никогда не может разъ­ единиться; следовательно, то, что никогда и ни в чем не разъединено и абсолютно соединено, именно поэтому абсо­ лютно противоположно друг другу. Ты должен, следова­ тельно, отделить единство, и отделить его для себя, от того,

вчем единство и противоположность составляют единство, различие же — относительно противоположить ему, чтобы оно было им замутнено; но первое для тебя невозможно, так как единство — ничто вне того абсолютного и вообще есть только в нем, и все, что о нем сказано, может быть сказано о нем только применительно к тому абсолютному. Но по отношению к абсолютному единство не может мыслиться

как замутненное различенностью, ибо в его отношении к абсолютному единству оно вообще различенности не противоположно. Таким образом, здесь не что иное, как только прозрачность; ибо что в абсолютном единстве, кото­ рое, не соединяя конечное и бесконечное, содержит их нераздельно, нет ни мрака, ни смешения, ты сам видишь

иуже согласился с этим.

Лу ц и а н. Но уверен ли ты, что посредством того, что ты называешь единством единства и противоположности,

ты устранил все противоположности, и как относятся к этой противоположности другие противоположности, ко­ торые вы имеете обыкновение вводить в философию?

Б р у н о . Как могу я не быть уверен в первом, если необходимо одно из двух: противоположности, которые обычно усматривают, должны быть отнесены либо к тому,

508

что мы называем противоположностью, либо к тому, что мы называем единством и противоположностью. Однако, по­ скольку ты как будто сомневаешься в этом и чтобы я однов­ ременно мог ответить и на твой второй вопрос, назови нам противоположность, которую ты считаешь наивысшей.

и реального, высшее же единство, как мне кажется, должно быть положено в единство идеального и реального осно­ ваний.

Б р у н о . Мы не можем этим удовлетвориться и вы­ нуждены еще просить тебя сказать нам, что ты представля­ ешь себе в качестве этого единства идеального и реального оснований.

Л у ц и а н . Единство мышления и созерцания.

Б р у н о . Я не стану, друг мой, ни оспаривать это твое определение, ни спрашивать, не определяешь ли ты само это единство также как идеальное и реальное (ибо как может быть противоположно какому-либо из двух то, что возвышается над обоими?), ни исследовать, не есть ли то, что ты называл созерцанием, само уже единство идеального и реального. Всего этого мы теперь касаться не будем и об­ ратимся к дальнейшему исследованию того, что ты сам мыслишь под этим единством созерцания и мышления. Ибо мне кажется, что ты хочешь этим выразить совершенно то же, что мы называли единством противоположности и единства, конечного и бесконечного. Так скажи мне, до­ стойный друг, не считаешь ли ты созерцание полностью определенным в каждом отдельном случае и не утверждал ли ты, что определенное во всех отношениях созерцание едино с мышлением? Ибо только таким образом я могу

Б р у н о . Однако ты ведь необходимо мыслишь созерца­ ние определенным чем-то.

Л у ц и а н . Конечно, а именно другим созерцанием, его же — опять другим и так до бесконечности.

Б р у н о . Но как же можешь ты полагать одно созерца­ ние определенным другим, если ты не полагаешь второе отличным от первого, а первое — от второго, следователь­ но, не полагая во всей сфере созерцаний различие, при котором каждое созерцание было бы особенным и ни одно не было бы полностью сходным с другим?

Л у ц и а н . Может быть только так, как ты говоришь.

509

Б р у н о . Представь себе, напротив, какое-нибудь поня­ тие растения, фигуры или чего угодно и скажи, меняется ли и определяется ли это понятие так же, как меняются и определяются твои созерцания, если ты последовательно рассматриваешь несколько растений или несколько фигур, или это понятие останется неизменным и совершенно одинаковым образом соответствующим всем этим растени­ ям и фигурам, или неразличимым по отношению к ним всем, какими бы различными они ни были?

Л у ц и а н. Верно последнее.

Б р у н о . Следовательно, ты определил созерцание как необходимо подчиненное различенности, понятие же — как неразличенное.

Л у ц и а н. Верно.

Б р у н о . Затем ты мыслил созерцание как обладающее свойством особенного, понятие — свойством всеобщего.

Лу ц и а н. Ясно, что это так.

Бр у н о . Какую же высокую и прекрасную идею ты высказал, говоря о единстве созерцания и мышления! Ибо можно ли мыслить что-либо более прекрасное и совершен­ ное, чем природа того, в чем посредством всеобщего положено и определено и особенное, посредством понятия положены и определены и предметы, так что в нем самом то

идругое нераздельно; как высоко ты воспарил благодаря этой идее над конечным познанием, в котором все это суще­ ствует раздельно, насколько выше еще — над мнимым знанием самонадеянных философов, которые сначала пола­ гают единство, потом многообразие, а затем противопо­ ставляют их друг другу. Будем поэтому неуклонно дер­ жаться этой идеи и, не примешивая к ней ничего другого, не отказываясь от первоначальной строгости, с которой мы ее мыслили, положим между мышлением и созерцанием такое единство, чтобы то, что выражается в одном, необхо­ димо выражалось и в другом и они были едины не только в некоем третьем, но и сами по себе и до разделения; и не одновременно, а совершенно равным образом являли собой качества всего другого, что вытекает из совершенства той природы, которая сама по себе есть не одно или другое и не

оба вместе, но их единство. Но разве ты не видишь, что в том, что мы называем единством созерцания и мышления, содержится и единство конечного и бесконечного и, наобо­ рот, что, следовательно, пользуясь различными выражени­ ями, мы признали наивысшим одно и то же начало?

Л у ц и а н. Полагаю, что это, безусловно, так. Ибо поскольку каждое понятие само по себе содержит беско-

510