Глава VI

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС И ЕГО КАТЕГОРИИ

1. Художественный метод

Следует четко представлять, в каких соотношениях и взаимосвязях находятся такие категории литературного процесса, как художественный метод, литературное направление и течение, художественный стиль.

Понятие литературного процесса является наиболее общим, исходным для определения всех категорий, характеризующих разные стороны литературы, относящихся к разным ее аспектам.

Художественный метод — это способ освоения и отображения мира, совокупность основных творческих принципов образного отражения жизни. О методе можно говорить как о структуре художественного мышления писателя, определяющей его подход к действительности и ее воссозданию в свете определенного эстетического идеала.

Метод воплощается в содержании литературного произведения. Через метод мы постигаем те творческие принципы, благодаря которым писатель воспроизводит действительность: отбор, оценка, типизация (обобщение), художественное воплощение характеров, явлений жизни в историческом преломлении.

Метод проявляется в строе мыслей и чувств героев литературного произведения, в мотивировках их поведения, поступков, в соотношении характеров и событий, в соответствии жизненного пути, судеб персонажей социально-историческим обстоятельствам эпохи.

Художественный метод — система принципов отбора жизненного материала, его оценки, принципов и преобладающих форм художественного обобщения и переосмысления. Он характеризует комплекс факторов: целостное идеологическое, оценочное, индивидуально-неповторимое, социальное отношение художника к действительности, к сознательно или стихийно отраженным потребностям, идеологическим и художественным традициям. Художественный метод во многом определяет специфику художественного образа.

С понятием «художественный метод» тесно связано понятие «художественный стиль». Метод реализуется в стиле, то есть общие свойства метода получают свою национально-историческую конкретность в стиле писателя.

Понятием «метод» (от гр. — путь исследования) обозначается «общий принцип творческого отношения художника к познаваемой действительности, то есть ее пересоздания». Это своего рода способы познания жизни, которые менялись в разные исторические и литературные эпохи. По мнению некоторых ученых, метод лежит в основе течений и направлений, представляет тот способ эстетического освоения действительности, который присущ произведениям некоторого направления. Метод есть категория эстетическая и глубоко содержательная. «Он получает воплощение как в идейном строе произведения, так и в принципе построения образа, сюжета, композиции, языка. Метод — это понимание и воспроизведение действительности в соответствии с особенностями художественного мышления и эстетического идеала»63.

Проблема способа изображения действительности была впервые осознана в античности и получила законченное воплощение в труде Аристотеля «Поэтика» под именем «теории подражания». Подражание, по Аристотелю, составляет основу поэзии и ее цель — воссоздать мир похожим на реальный или, точнее, каким он мог бы быть. Авторитетность этой теории сохранялась вплоть до конца XVIII века, когда романтики предложили иной подход (тоже имеющий свои корни в античности, точнее в эллинизме) — пересоздание реальности в соответствии с волей автора, а не с законами «мироздания». Эти две концепции, по мнению отечественного литературоведения середины прошлого века, лежат в основе двух «типов творчества» — «реалистического» и «романтического», в рамки которых укладываются «методы» классицизм, романтизм, разные типы реализма, модернизм. Следует сказать, что понятием «метод» пользовались многие теоретики литературы и писатели: А. Ватто, Д. Дидро, Г. Лессинг, И. В. Гете, С. Т. Колридж, написавший трактат «О методе» (1818).

Теория подражания послужила базой для развития натурализма. «Работая над "Терезой Ракен", — писал Э. Золя, — я забыл обо всем на свете, я углубился в кропотливое копирование жизни, отдаваясь целиком изучению человеческого организма...»64 Нередко особенностью такого способа отражения действительности является полная зависимость создателя произведения от предмета изображения, художественное познание превращается в копирование. Другая же модель может приводить к произволу субъективности. К примеру, Ф. Шиллер утверждал, что художник, пересоздавая действительность («материал»), «...мало останавливается перед насилием над ним... Материал, который он обрабатывает, он уважает столь же мало, сколь и механик; он только постарается обмануть кажущейся уступчивостью глаз, который оберегает свободу этого материала»1. В целом ряде работ учеными предлагается дополнить понятие метода понятием типа творчества, типа художественного мышления. При этом два типа творчества — пересоздающий и воссоздающий — охватывают все богатство принципов художественного отражения.

Касаясь проблемы соотношения метода и направления, необходимо учитывать, что метод как общий принцип образного отражения жизни отличается от направления как явления исторически-конкретного. Следовательно, если то или иное направление исторически неповторимо, то один и тот же метод, как широкая категория литературного процесса, может повторяться в творчестве писателей разных времен и народов, а значит, разных направлений и течений. Например, элементы реалистического принципа отражения действительности мы встречаем уже в направлениях классицизма, сентиментализма, то есть еще до возникновения собственно реалистического метода, так же как сложившийся реализм позднее проникает и в произведения модернизма.

2. Литературное направление

Понятия «направление», «течение», «школа» относятся к терминам, описывающим литературный процесс — развитие и функционирование литературы в историческом масштабе. Определения их являются в литературоведческой науке дискуссионными.

Под направлением в XIX веке понимался общий характер содержания, идей всей национальной литературы или какого-ли- бо периода ее развития. В начале XIX столетия литературное направление ассоциировалось в целом с «господствующим направлением умов». Так, И. В. Киреевский в статье «Девятнадцатый век» (1832) писал о том, что господствующее направление умов конца XVIII века есть разрушительное, а новое состоит в «стремлении к успокоительному уравнению нового духа с развалинами старых времен... В литературе результатом сего направления было стремление согласовать воображение с действительностью, правильность форм со свободою содержания... одним словом, то, что напрасно называют классицизмом, с тем, что еще неправильнее называют романтизмом»65. Еще ранее, в 1824 году, В. К. Кюхельбекер заявил о направлении поэзии как основном ее содержании в статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие». Кс. А. Полевой впервые в русской критике применил слово «направление» к определенным этапам развития литературы. В статье «О направлениях и партиях в литературе» он назвал направлением «то, часто невидимое для современников внутреннее стремление литературы, которое дает характер всем или по крайней мере весьма многим произведениям ее в известное данное время... Основанием его, в общем смысле, бывает идея современной эпохи»66. Для «реальной критики» — Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова — направление соотносилось с идеологической позицией писателя или группы литераторов. В целом же под направлением понимались самые разные литературные общности. Но главным объединяющим их признаком является то, что в направлении фиксируется единство наиболее общих принципов воплощения художественного содержания, общность глубинных основ художественного миропонимания. Это единство часто обусловлено сходством культурно-исторических традиций, нередко связано с типом сознания литературной эпохи, некоторые ученые полагают, что единство направления обусловлено единством творческого метода писателей.

Нет заданного списка литературных направлений, так как развитие литературы связано со спецификой исторической, культурной, социальной жизни общества, национальными и региональными особенностями той или иной литературы. Однако традиционно выделяют такие направления, как классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, символизм, каждое из которых характеризуется своим набором формально-содержательных признаков.

К примеру, в рамках романтического мировосприятия могут быть выделены общенаправленческие черты романтизма, такие, как мотивы разрушения привычных границ и иерархий, идеи «одухотворяющего» синтеза, пришедшего на смену рационалистической концепции «связи» и «порядка», осознание человека как центра и тайны бытия, личности открытой и творческой и т. д. Но конкретное выражение этих общих философско-эсте- тических основ миропонимания в творчестве писателей и само их мировоззрение различно. Так, внутри романтизма проблема воплощения всеобщих, новых, внерациональных идеалов получила воплощение, с одной стороны, в идее бунта, кардинального переустройства существующего миропорядка (Д. Г. Байрон, А. Мицкевич, П. Б. Шелли, К. Ф. Рылеев), а с другой — в поиске своего внутреннего «я» (В. А. Жуковский), гармонии природы и духа (У. Вордсворт), религиозном самосовершенствовании (Ф. Р. Шатобриан). Как видим, такая общность принципов является международной, во многом разнокачественной, и существует в достаточно размытых хронологических рамках, что обусловлено во многом национальной и региональной спецификой литературного процесса.

Одинаковая последовательность смены направлений в разных странах служит обычно доказательством их наднационального характера. То или иное направление в каждой стране выступает как национальная разновидность соответствующей международной (европейской) литературной общности. Согласно этой точке зрения французский, немецкий, русский классицизм считаются разновидностями международного литературного направления — европейского классицизма, который представляет собой совокупность наиболее общих типологических признаков, присущих всем разновидностям направления. Но следует непременно учитывать, что часто национальные особенности того или иного направления могут проявляться гораздо ярче, чем типологическое сходство разновидностей. В обобщении же присутствует некоторый схематизм, который может искажать реальные исторические факты литературного процесса.

К примеру, наиболее ярко классицизм проявил себя во Франции, где он представлен как законченная система и содержательных, и формальных признаков произведений, кодифицирован теоретической нормативной поэтикой («Поэтическое искусство» Н. Буало). Кроме того, представлен значительными художественными достижениями, оказавшими влияние на другие европейские литературы. В Испании и Италии, где историческая ситуация складывалась иначе, классицизм оказался направлением во многом подражательным. Ведущей в этих странах оказалась литература барокко. Русский классицизм становится центральным направлением в литературе также не без влияния французского классицизма, но приобретает собственное национальное звучание, выкристаллизовывается в борьбе «ломоносовского» и «сумароковского» течений. В национальных разновидностях классицизма много различий, еще больше проблем связано с определением романтизма как единого общеевропейского направления, в рамках которого нередко встречаются весьма разнокачественные явления.

Таким образом, построение общеевропейских и «мировых» моделей направлений как наиболее крупных единиц функционирования и развития литературы представляется весьма сложной задачей.

Постепенно, наряду с «направлением», входит в оборот термин «течение», часто употребляемый с «направлением» синонимически. Так, Д. С. Мережковский в обширной статье «О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы» (1893) пишет, что «между писателями с различными, иногда противоположными темпераментами устанавливаются, как между противоположными полюсами, особые умственные течения, особый воздух, насыщенный творческими веяниями»67. Именно им, по мнению критика, обусловлено сходство «поэтических явлений», произведений разных писателей.

Нередко «направление» признается родовым понятием по отношению к «течению». Оба понятия обозначают возникающее на определенной стадии литературного процесса единство ведущих духовно-содержательных и эстетических принципов, охватывающее творчество многих писателей.

Под термином «направление» в литературе понимают творческое единство писателей определенной исторической эпохи, пользующихся общими идейно-эстетическими принципами изображения действительности. Направление в литературе рассматривают как обобщающую категорию литературного процесса, как одну из форм художественного мировосприятия, эстетических взглядов, путей отображения жизни, связанную со своеобразным художественным стилем. В истории национальных литератур европейских народов выделяют такие направления, как классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, натурализм, символизм.

3. Литературное течение

Термином литературное течение обычно обозначают группу писателей, связанных общностью идеологических позиций и художественных принципов, в пределах одного направления или художественного движения. Так, модернизм — общее название разных группировок в искусстве и литературе XX века, которое отличает отход от классических традиций, поиск новых эстетических принципов, новый подход к изображению бытия, — включает в себя такие течения, как импрессионизм, экспрессионизм, сюрреализм, экзистенциализм, акмеизм, футуризм, имажинизм и др.

Принадлежность художников к одному направлению или течению не исключает глубоких различий их творческих индивидуальностей. В свою очередь, в индивидуальном творчестве писателей могут проявляться особенности различных литературных направлений и течений. Например, О. Бальзак, будучи реалистом, создает романтический роман «Шагреневая кожа», а М. Ю. Лермонтов, наряду с романтическими произведениями, пишет реалистический роман «Герой нашего времени».

Течение — более мелкая единица литературного процесса, часто в рамках направления, характеризуется существованием в определенный исторический период и, как правило, локализацией в определенной литературе. В основе течения также лежит общность содержательных принципов, но сходство идейно-ху- дожественных концепций проявляется более отчетливо. Нередко общность художественных принципов в течении образует «художественную систему». Так, в рамках французского классицизма выделяют два течения. Одно основано на традиции рационалистической философии Р. Декарта («картезианский рационализм»), к которому относят творчество П. Корнеля, Ж. Расина, Н. Буало. Другое течение, опиравшееся преимущественно на сенсуалистскую философию П. Гассенди, выразило себя в идейных принципах таких писателей, как Ж. Лафонтен, Ж. Б. Мольер. Кроме того, оба течения отличаются и системой используемых художественных средств. В романтизме нередко выделяют два основных течения — «прогрессивный» и «консервативный», но есть и другие классификации.

Принадлежность писателя к тому или иному направлению или течению (равно как и стремление остаться вне существующих течений литературы) предполагает свободное, личностное выражение миросозерцания автора, его эстетических и идеологических позиций. С этим фактом связано достаточно позднее возникновение направлений и течений в европейской литературе — период Нового времени, когда личностное, авторское начало становится ведущим в литературном творчестве. В этом принципиальное отличие современного литературного процесса от развития литературы эпохи Средневековья, в которой содержательные и формальные особенности текстов были «предзаданными» традицией и «каноном». Особенность же направлений и течений состоит в том, что эти общности базируются на глубинном единстве философских, эстетических и иных содержательных принципов во многом различных, индивидуально-авторских художественных систем.

Направления и течения следует отличать от литературных школ (и литературных группировок).

4. Литературная школа

Литературная школа — небольшое объединение литераторов на основе единых художественных принципов, сформулированных теоретически — в статьях, манифестах, научных и публицистических высказываниях, оформленных как «уставы» и «правила». Нередко такое объединение литераторов имеет лидера, «главу школы» («щедринская школа», поэты «некрасовской школы»).

Принадлежащими к одной школе, как правило, признаются писатели, создавшие ряд литературных явлений с высокой степенью общности — вплоть до общности тематики, стиля, языка. Таковой, к примеру, была в XVI веке группа «Плеяда». Она выросла из кружка французских поэтов-гуманистов, объединившихся для изучения античной литературы, и окончательно сложилась к концу 1540-х годов. Возглавлял ее известный поэт П. де Ронсар, а основным теоретиком был Жоашен Дю Белле, который в 1549 году в трактате «Защита и прославление французского языка» высказал главные принципы деятельности школы — развитие национальной поэзии на национальном языке, освоение античных и итальянских поэтических форм. Поэтическая практика Ронсара, Жоделя, Баифа и Тийара — поэтов «Плеяды» — не только принесла славу школе, но и заложила основы для развития французской драматургии XVII—XVIII веков, развивала французский литературный язык и различные жанры лирики.

В отличие от течения, которое далеко не всегда оформлено манифестами, декларациями и другими документами, где отражены основные его принципы, школа практически обязательно характеризуется такими выступлениями. В ней важно не только наличие общих художественных принципов, разделяемых писателями, но и теоретическое осознание ими своей принадлежности к школе. «Плеяда» этому вполне соответствует.

Но многие объединения литераторов, именуемые школами, названы так по месту своего существования, хотя сходство художественных принципов писателей таких объединений может быть и не столь очевидным. Например, «озерная школа», названная в честь места, где она сложилась (северо-запад Англии, Озерный край), состояла из поэтов-романтиков, далеко не во всем согласных друг с другом. К «лейкистам» относят У. Вордс- ворта, С. Колриджа, создавших сборник «Лирические баллады», а также Р. Саути, Т. де Квинси и Дж. Вильсона. Но поэтическая практика последних во многом была отличной от идеолога школы — Вордсворта. Сам де Квинси в мемуарах отрицал сугцество- вание «озерной школы», а Саути нередко выступал с критикой идей и стихотворений Вордсворта. Но в связи с тем, что объединение поэтов-лейкистов существовало, имело сходство эстетических и художественных принципов, отраженных в поэтической практике, изложило свою «программу», историки литературы традиционно называют эту группу поэтов «озерной школой».

Понятие «литературная школа» преимущественно историческое, а не типологическое. Кроме критериев единства времени и места существования школы, наличия манифестов, деклараций и сходной художественной практики, кружки литераторов нередко представляют собой группы, объединенные «лидером», имеющим последователей, преемственно развивающих или копирующих его художественные принципы. Группа английских религиозных поэтов начала XVII века образовала школу Спенсера. Находясь под влиянием поэзии своего учителя, братья Флетчеры, У. Браун и Дж. Уитер подражали образности, темам, поэтическим формам создателя «Королевы фей». Поэты школы Спенсера копировали даже тип строфы, созданной им для этой поэмы, напрямую заимствуя аллегории и стилистические обороты своего учителя. Интересен факт, что творчество последователей поэтической школы Спенсера осталось на периферии литературного процесса, а вот творчество самого Э. Спенсера повлияло на поэзию Дж. Милтона, а позднее Дж. Китса.

Традиционно происхождение русского реализма связывают с «натуральной школой», существовавшей в 1840—1850-е годы, преемственно связанной с творчеством Н. В. Гоголя и развивавшей его художественные принципы. Для «натуральной школы» характерны многие признаки понятия «литературная школа», и именно как «литературная школа» она осознавалась современниками. Главным идеологом «натуральной школы» был В. Г. Белинский. К ней относят ранние произведения И. А. Гончарова, Н. А. Некрасова, А. И. Герцена, В. И. Даля, А. Н. Островского, И. И. Панаева, Ф. М. Достоевского. Представители «натуральной школы» группировались вокруг ведущих литературных журналов того времени — сначала «Отечественных записок», а потом «Современника». Программными для школы стали сборники «Физиология Петербурга» и «Петербургский сборник», в которых были опубликованы произведения этих писателей и статьи В. Г. Белинского. У школы была своя система художественных принципов, которая наиболее ярко проявилась в особом жанре — физиологическом очерке, а также в реалистической разработке жанров повести и романа. «Содержание романа, — писал В. Г. Белинский, — художественный анализ современного общества, раскрытие тех невидимых основ его, которые от него же самого скрыты привычкою и бессознательностью»68. Особенности «натуральной школы» проявились и в ее поэтике: любовь к деталям, профессиональным, бытовым особенностям, предельно точное фиксирование социальных типов, стремление к документальности, подчеркнутое использование статистических и этнографических данных стали неотъемлемыми признаками произведений «натуральной школы». В романах и повестях Гончарова, Герцена, раннем творчестве Салтыкова-Щедрина была раскрыта эволюция персонажа, происходящая под влиянием социальной среды. Разумеется, стиль и язык авторов «натуральной школы» во многом был различен, но общность тематики, позитивистски ориентированной философии, сходство поэтики прослеживается во многих их произведениях. Таким образом, «натуральная школа» представляет собой пример сочетания многих принципов образования школы — определенных временных и пространственных рамок, единства эстетических и философских установок, общности формальных особенностей, преемственности по отношению к «лидеру», наличия теоретических деклараций.

Примерами школ в современном литературном процессе могут служить «Лианозовская группа поэтов», «Орден куртуазных маньеристов» и многие другие литературные объединения.

Однако следует отметить, что литературный процесс не сводится только к сосуществованию и борьбе литературных группировок, школ, течений и направлений. Рассматривать же его таким образом — значит схематизировать литературную жизнь эпохи, обеднять историю литературы, так как при таком «на- правленческом» подходе наиболее важные индивидуальные особенности творчества писателя остаются вне поля зрения исследователя, ищущего общие, часто схематичные моменты. Даже ведущее направление какого-либо периода, эстетическая база которого стала платформой для художественной практики многих авторов, не может исчерпать всего многообразия литературных фактов. Многие видные писатели сознательно находились в стороне от литературной борьбы, утверждая свои мировоззренческие, эстетические и художественные принципы вне рамок школ, течений, ведущих направлений определенной эпохи. Направления, течения, школы — это, по выражению В. М. Жирмунского, «не полочки или коробки», «по которым мы «раскладываем» поэтов». «Если поэт, например, является представителем эпохи романтизма, это не значит, что в его творчестве не может быть реалистических тенденций»1. Литературный процесс — явление сложное и разноплановое, поэтому оперировать такими категориями, как «течение» и «направление», следует крайне осторожно. Кроме них, ученые используют и другие термины при изучении литературного процесса, например стиль.

5. Принципы художественного изображения в литературе

А. Классицизм

Классицизм (от лат. с1аззюиз — первоклассный, образцовый) — направление в искусстве и литературе, получившее такое название потому, что считало идеальным, примерным, совершенным, гармоническим классическое античное (древнегреческое и древнеримское) искусство. Свою цель сторонники классицизма видели в том, чтобы приблизиться к античным образцам путем подражания им (в творчестве классицистов широко применяются античные мотивы, сюжеты, образы, элементы мифологии).

Классицизм возник на закате эпохи Возрождения, сложился во Франции в середине XVII века при Людовике XIV. Появление классицизма связано с формированием централизованного государства, с укреплением монархии, идеалов «просвещенного» абсолютизма.

Кодекс (свод правил) классицизма составил французский поэт и критик Н. Буало в стихотворном трактате «Поэтическое искусство» (1674). На русский язык этот труд первым перевел Сумароков в 1752 году, доказав его применимость к русской литературе.

Классицизм достиг расцвета во Франции в трагедиях П. Кор- неля («Сид», «Гораций», «Цинна»), Ж. Расина («Британник», «Митридат», «Федра»), Ф. Вольтера («Брут», «Танкред»), в комедиях Ж. Б. Мольера ('«Скупой», «Мещанин во дворянстве», «Мизантроп», «Тартюф, или Обманщик», «Мнимый больной»), в баснях Ж. де Лафонтена, в прозе Ф. Ларошфуко, Ж. Лаб- рюйера; в Германии в творчестве веймарского периода И. В. Гете («Римские элегии», драма «Эгмонт») и И. Ф. Шиллера («Ода к радости», драмы «Разбойники», «Заговор Фиеско», «Коварство и любовь»).

Классицизму как художественному направлению свойственны свои черты, свои принципы.

Культ, господство разума как высшего критерия истины и красоты, подчинение личных интересов высоким идеям гражданского долга, государственным законам. Философской основой классицизма стал рационализм (от лат. гаИо — разум, рассудочность, целесообразность, разумная обоснованность всего, гармония Вселенной, обусловленная ее духовным началом), основоположником которого был Р. Декарт.

Обличение с позиций государственности и просветительства невежества, эгоизма, деспотизма феодальных порядков; прославление монархии, разумно управляющей народом, заботящейся о просвещении; утверждение человеческого достоинства, гражданского и морального долга. Иначе говоря, классицизм формулировал цель литературы как воздействие на разум для исправления пороков и воспитания добродетели, и в этом четко выражалась авторская позиция (например, Корнель славит героев, защищающих государство, абсолютного монарха; Ломоносов славит Петра Первого как идеального монарха).

Герои произведений классицизма, главным образом трагедий, были «высокие»: цари, князья, полководцы, вожди, вельможи, высшее духовенство, знатные граждане, пекущиеся о судьбе отечества и служащие ему. В комедиях же изображались не только высокопоставленные лица, но и простолюдины, крепостные слуги.

Персонажи делились строго на положительных и отрицательных, на добродетельных, идеальных, лишенных индивидуальности, действующих по велению разума, и носителей порока, находящихся во власти эгоистических страстей. При этом в обрисовке положительных героев присутствовали схематизм, резонерство, то есть склонность к нравоучительным рассуждениям с авторских позиций.

Характеры были однолинейными: герой олицетворял ка- кое-либо одно качество (страсть) — ум, мужество, храбрость, благородство, честность или алчность, коварство, скупость, жестокость, лесть, лицемерие, хвастовство (Пушкин заметил: «У Мольера скупой скуп — и только...»; ведущая черта Митро- фана в «Недоросле» — лень).

Герои изображались статично, без эволюции характеров. По сути, это были лишь образы-маски (по выражению Белинского, «образы без лиц»).

«Говорящие» фамилии персонажей (Тартюф, Скотинин, Правдин).

Конфликт добра и зла, разума и глупости, долга и чувства, в котором всегда побеждали добро, разум, долг. Другими словами, в произведениях классицизма порок всегда был наказан, а добродетель торжествовала (например, в «Недоросле» Фонвизина). Отсюда абстрактность, условность изображения действительности, условность метода классицистов.

Герои говорили высокопарным, торжественным, приподнятым языком; использовались такие поэтические средства, как славянизмы, гипербола, метафора, олицетворение, метонимия, сравнение, антитеза, эмоциональные эпитеты («хладный труп», «бледное чело»), риторические вопросы и восклицания, обращения, мифологические уподобления (Аполлон, Зевс, Минерва, Нептун, Борей). Господствовало силлабическое стихосложение, применялся александрийский стих.

Действующие лица произносили длинные монологи с целью полнее раскрыть свои взгляды, убеждения, принципы. Такие монологи замедляли действие пьесы.

Строгая градация, иерархия жанров. «Высокие» жанры (трагедия, героическая поэма, ода) отражали государственную жизнь, исторические события, античные сюжеты. «Низкие» жанры (комедия, сатира, басня) были обращены в сферу повседневной современной частной жизни. Промежуточное место занимали «средние» жанры (драма, послание, элегия, идиллия, сонет, песня), изображавшие внутренний мир отдельного человека; им не принадлежала заметная роль в литературном процессе (расцвет этих жанров придет позже). Классификация жанров опиралась на известную с античных времен теорию «трех стилей» (высокий, средний, низкий). Для каждого жанра предусматривался один из этих стилей; отклонения не допускались.

Не допускалось смешения возвышенного и низменного, трагического и комического, героического и обыденного.

Герои изображались только в стихах и возвышенным слогом. Проза считалась унизительной, «презренной» для высокопоставленных лиц.

В драматургии господствовала теория «трех единств» — места (все действие пьесы происходило в одном месте), времени (события в пьесе развивались в течение суток), действия (происходящее на сцене имело свое начало, развитие и конец, при этом отсутствовали «лишние» эпизоды или персонажи, не имеющие прямого отношения к развитию основного сюжета).

Сторонники классицизма обычно заимствовали сюжеты для произведений из античной истории или мифологии. Правила классицизма требовали логического развертывания сюжета, стройности композиции, четкости и лаконичности языка, рациональной ясности и благородной красоты стиля.

Русский классицизм. В России в силу исторических условий (в период утверждения абсолютной монархии) классицизм появился позже, с конца 20-х годов XVIII века, просуществовав до 20-х годов XIX века. При этом следует видеть свои периоды в развитии русского классицизма и соответственно представителей этих периодов.

Ранний классицизм: А. Д. Кантемир (стихотворные сатиры), В. К. Тредиаковский (поэма «Тилемахида», ода «На сдачу Гдан- ска»).

Период расцвета классицизма (40—70-е годы): М. В. Ломоносов (оды «На день восшествия на престол императрицы Елизаветы Петровны», «На взятие Хотина»; трагедия «Тамира и Селим», поэма «Петр Великий», цикл стихотворений «Разговор с Анакреоном», сатира «Гимн бороде»), А. П. Сумароков (трагедии «Хо- рев», «Синав и Трувор», «Дмитрий Самозванец», «Семира»; комедии «Опекун», «Лихоимец», «Рогоносец по воображению»; басни, сатиры; теоретический трактат «Эпистола о стихотворстве», который опирается на «Поэтическое искусство» Буало, внося при этом определенные изменения, связанные с возрастанием интереса к внутренней жизни отдельной личности).

Поздний классицизм: Д. И. Фонвизин (комедии «Бригадир», «Недоросль»), Я. Б. Княжнин (трагедии «Дидона», «Росслав», «Вадим Новгородский»; комедия «Хвастун»), В. А. Озеров (трагедии «Эдип в Афинах», «Фингал», «Дмитрий Донской»), П. А. Плавильщиков (комедии «Бобыль», «Сиделец»), М. М. Херасков (поэма «Россияда», трагедии «Борислав», «Венецианская монахиня»), Г. Р. Державин (оды «Фелица», «Вельможа», «Бог», «Водопад», «На взятие Измаила»; анакреонтические стихи), А. Н. Радищев (ода «Вольность», повесть «Житие В. Ф. Ушакова»).

В творчестве представителей позднего классицизма уже заметны ростки, тенденции реализма (например, воссоздание типических черт отрицательных персонажей, обусловленных крепостническими отношениями, реалистические описания быта, сатирическое обличение, смешение жанров, «штилей»), происходит разрушение классицизма, его условности; черты классицизма сохраняются скорее внешне.

Русский классицизм выражал мировоззрение, психологию и вкусы просвещенного русского дворянства, возвысившегося при Петре Первом.

Своеобразие русского классицизма. Высокий гражданско-пат- риотический пафос, проявлявшийся в обращении, главным образом, к национальной тематике, к сюжетам из русской действительности, из отечественной истории. В проповеди общегосударственных идей, в формировании общественно полезных, гражданских качеств человека, в развитии антидеспотической направленности, тираноборческих мотивов, в просветительских тенденциях (в борьбе за национальную культуру, науку, образование) заключалось объективно прогрессивное значение русского классицизма, теснее была связь его с жизнью, народом. (Не случайно Пушкин назвал Фонвизина «другом свободы».).

Более резко выраженная обличительно-реалистическая тенденция, выражавшаяся в сатире, комедии, басне, нарушавшая свойственный классицизму принцип абстрактного изображения действительности, то есть в русском классицизме значительны были элементы реализма.

Большая связь с народным творчеством, что сообщало произведениям русского классицизма демократический отпечаток, в то время как западноевропейский классицизм избегал включения просторечных выражений, использования фольклорных приемов (так, Кантемир в своих сатирах, Сумароков в сатирах и баснях широко применяли просторечие). Господствовали тоническое и силлаботоническое стихосложение, вольный стих.

Б. Сентиментализм

Сентиментализм (от фр. вепИтеЩ; — чувство) возник в эпоху Просвещения в Англии в середине XVIII века в период разложения феодального абсолютизма, сословно-крепостнических отношений, роста буржуазных отношений, а значит, начавшегося освобождения личности от оков феодально-крепостнического государства.

Представители сентиментализма.

Англия. Л. Стерн (роман «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии»), О. Голдсмит (роман «Векфильдский священник»), С. Ричардсон (роман «Памела», или Вознагражденная добродетель», роман «Кларисса Гарлоу», «История сэра Чарльза Грандисона»).

Франция. Ж. Ж. Руссо (роман в письмах «Юлия, или Новая Элоиза», «Исповедь»), П. О. Бомарше (комедии «Севильский цирюльник», «Женитьба Фигаро»),

Германия. И. В. Гете (сентиментальный роман «Страдания молодого Вертера»), А. Лафонтен (семейные романы).

Сентиментализм выражал мировоззрение, психологию, вкусы широких слоев консервативного дворянства и буржуазии (так называемого третьего сословия), жаждущих свободы, естественного проявления чувств, требовавших считаться с человеческим достоинством.

Черты сентиментализма. Культ чувства, естественного чувства, не испорченного цивилизацией (Руссо утверждал решительное превосходство простой, естественной, «природной» жизни над цивилизацией); отрицание отвлеченности, абстрактности, условности, сухости классицизма. По сравнению с классицизмом сентиментализм был более прогрессивным направлением, ибо в нем были ощутимы элементы реализма, связанные с изображением человеческих эмоций, переживаний, расширением внутреннего мира человека. Философской основой сентиментализма становится сенсуализм (от лат. зепзш — чувство, ощущение), одним из основоположников которого был английский философ Д. Локк, признающий единственным источником познания ощущение, чувственное восприятие.

Если классицизм утверждал представление об идеальном государстве, управляемом просвещенным монархом, и требовал подчинения государству интересов личности, то сентиментализм на первое место выдвинул не человека вообще, а конкретного, частного человека во всем своеобразии его индивидуальной личности. При этом ценность человека обусловливалась не его высоким происхождением, не имущественным положением, не сословной принадлежностью, а личными достоинствами. Сентиментализм впервые поставил вопрос о правах личности.

Героями были простые люди — дворяне, ремесленники, крестьяне, которые жили главным образом чувствами, страстями, сердцем. Сентиментализм открыл богатый духовный мир простолюдина. В некоторых произведениях сентиментализма звучал протест против социальной несправедливости, против унижения «маленького человека». Сентиментализм во многом придал литературе демократический характер.

Главное место отводилось авторской личности, авторскому, субъективному восприятию окружающей действительности. Автор сочувствовал героям, его задача — заставить сопереживать, вызвать сострадание, слезы умиления у читателей.

Поскольку сентиментализм провозглашал право писателя на проявление в искусстве своей авторской индивидуальности, в сентиментализме возникают жанры, способствующие выражению авторского «я», а значит, использовалась форма повествования от первого лица: дневник, исповедь, автобиографические мемуары, путешествие (путевые записки, заметки, впечатления). В сентиментализме на смену поэзии и драматургии приходит проза, которая располагала большой возможностью для передачи сложного мира душевных переживаний человека, в связи с чем возникли новые жанры: семейный, бытовой и психологический роман в форме переписки, «мещанская драма», «чувствительная» повесть, «буржуазная трагедия», «слезная комедия»; получили расцвет жанры интимной, камерной лирики (идиллия, элегия, романс, мадригал, песня, послание), а также басня.

Допускалось смешение высокого и низкого, трагического и комического, смешение жанров; закон «трех единств» ниспровергался (например, значительно расширялся круг явлений действительности).

Изображалась обыденная, будничная семейная жизнь; основная тематика была любовная; сюжет строился на основе ситуаций будничной жизни частных лиц; композиция произведений сентиментализма была произвольной.

Провозглашался культ природы. Пейзаж выступал излюбленным фоном событий; мирная, идиллическая жизнь человека показывалась на лоне сельской природы, при этом природа изображалась в тесной связи с переживаниями героя или самого автора, была созвучна личному переживанию. Деревня как средоточие естественной жизни, нравственной чистоты резко противопоставлялась городу как символу зла, искусственной жизни, суеты.

Язык произведений сентиментализма был простой, лирический, порой чувствительно-приподнятый, подчеркнуто эмоциональный; использовались такие поэтические средства, как восклицания, обращения, ласкательно-уменьшительные суффиксы, сравнения, эпитеты, междометия; использовался белый стих. В произведениях сентиментализма происходит дальнейшее сближение литературного языка с живой, разговорной речью.

Особенности русского сентиментализма. В России сентиментализм утверждается в последнее десятилетие XVIII века и угасает после 1812 года, в период развития революционного движения будущих декабристов.

Русский сентиментализм идеализировал патриархальный уклад, жизнь крепостной деревни и критиковал буржуазные нравы.

Особенность русского сентиментализма — дидактическая, просветительская установка на воспитание достойного гражданина.

Сентиментализм в России представлен двумя течениями: Сентиментально-романтическое — Н. М. Карамзин («Письма русского путешественника», повесть «Бедная Лиза), М. Н. Муравьев (сентиментальные стихотворения), И. И. Дмитриев (басни, лирические песни, стихотворные сказки «Модная жена», «Причудница»),

Ф. А. Эмин (роман «Письма Эрнеста и Доравры»), В. И. Лукин (комедия «Мот, любовью исправленный»). Сентиментально-реалистическое — А. Н. Радищев («Путешествие из Петербурга в Москву»),

В. Романтизм

Обычно романтиком мы называем человека, не умеющего или не желающего подчиниться законам повседневной жизни. Мечтатель и максималист, он доверчив и наивен, из-за чего порой попадает в смешные ситуации. Он думает, что мир полон волшебных тайн, верит в вечную любовь и святую дружбу, не сомневается в своем высоком предназначении. Таков один из наиболее симпатичных пушкинских героев Владимир Ленский, который «...верил, что душа родная // Соединиться с ним должна, // Что, безотрадно изнывая, // Его вседневно ждет она; // Он верил, что друзья готовы//За честь его приять оковы...».

Чаще всего подобное умонастроение — признак юности, с уходом которой прежние идеалы становятся иллюзиями; мы приучаемся реально смотреть на вещи, то есть не стремиться к невозможному. Это, например, происходит в финале романа И. А. Гончарова «Обыкновенная история», где вместо восторженного идеалиста является расчетливый прагматик. И все- таки, даже повзрослев, человек часто испытывает потребность в романтике — в чем-то ярком, необычном, сказочном. И умение найти романтику в повседневной жизни помогает не только примириться с этой жизнью, но и обнаружить в ней высокий духовный смысл.

В литературе слово «романтизм» имеет несколько значений.

Если перевести его буквально, то оно будет общим названием произведений, написанных на романских языках. Эта языковая группа (романо-германская), ведущая свое происхождение от латыни, стала развиваться в Средние века. Именно европейское Средневековье, с его верой в иррациональную сущность мироздания, в непостижимую связь человека с высшими силами, оказало решающее воздействие на тематику и проблематику романов Нового времени. Долгое время слова романический и романтический были синонимами и обозначали нечто исключительное — «то, о чем пишут в книгах». Самое раннее из найденных использование слова «романтический» исследователи связывают с XVII веком, а точнее, с 1650 годом, когда оно было употреблено в значении «фантастический, воображаемый».

В конце XVIII — начале XIX века романтизм понимается по-разному: и как движение литературы к национальной самобытности, предполагающее обращение писателей к народнопоэтическим традициям, и как открытие эстетической ценности идеального, воображаемого мира. Словарь Даля определяет романтизм как «вольное, свободное, не стесненное правилами» искусство, противопоставляя его классицизму как искусству нормативному.

Такой исторической подвижностью и противоречивостью понимания романтизма можно объяснить терминологические проблемы, актуальные для современного литературоведения. Кажется вполне злободневным утверждение современника Пушкина поэта и критика П. А. Вяземского: «Романтизм как домовой _ многие верят ему, убеждение есть в том, что он существует, но где его приметы, как обозначить его, как наткнуть на него палец?»

В современной науке о литературе романтизм рассматривается в основном с двух точек зрения: как определенный художественный метод, основанный на творческом преображении действительности в искусстве, и как литературное направление, исторически закономерное и ограниченное во времени. Более общим является понятие романтического метода; на нем и остановимся подробнее.

Художественный метод предполагает определенный способ постижения мира в искусстве, то есть основные принципы отбора, изображения и оценки явлений действительности. Своеобразие романтического метода в целом можно определить как художественный максимализм, который, являясь основой романтического миропонимания, обнаруживается на всех уровнях произведения — от проблематики и системы образов до стиля.

Романтическая картина мира отличается иерархичностью; материальное в ней подчинено духовному. Борьба (и трагическое единство) этих противоположностей может принимать разные обличия: божественное — дьявольское, возвышенное — низменное, небесное — земное, истинное — ложное, свободное — зависимое, внутреннее — внешнее, вечное — преходящее, закономерное — случайное, желаемое — действительное, исключительное — обыденное. Романтический идеал, в отличие от идеала классицистов, конкретного и доступного для воплощения, абсолютен и уже поэтому находится в вечном противоречии с преходящей действительностью. Художественное мировосприятие романтика, таким образом, строится на контрасте, столкновении и слиянии взаимоисключающих понятий — оно, по словам исследователя А. В. Михайлова, «носитель кризисов, нечто переходное, внутренне во многих отношениях страшно неустойчивое, неуравновешенное». Мир совершенен как замысел — мир несовершенен как воплощение. Можно ли примирить непримиримое?

Так возникает двоемирие, условная модель романтической вселенной, в которой реальность далека от идеала, а мечта кажется неосуществимой. Часто связующим звеном между этими мирами становится внутренний мир романтика, в котором живет стремление от унылого «ЗДЕСЬ» к прекрасному «ТАМ». Когда их конфликт неразрешим, звучит мотив бегства: уход от несовершенной действительности в инобытие мыслится как спасение. Именно это происходит, например, в финале повести К. С. Аксакова «Вальтер Эйзенберг»: герой чудесной силой своего искусства оказывается в мире мечты, созданном его кистью; таким образом, смерть художника воспринимается не как уход, а как переход в иную реальность. Когда возможно соединение реальности с идеалом, появляется идея преображения: одухотворение материального мира при помощи воображения, творчества или борьбы. Немецкий писатель XIX века Новалис предлагает называть это романтизацией: «Обыденному я придаю высокий смысл, повседневное и прозаическое облекаю в таинственную оболочку, известному и понятному придаю заманчивость неясности, конечному — смысл бесконечного. Это и есть романтизация». Вера в возможность осуществления чуда живет и в XX веке: в повести А. С. Грина «Алые паруса», в философской сказке А. де Сент-Экзюпери «Маленький принц» и во многих других произведениях.

Характерно, что обе важнейшие романтические идеи вполне отчетливо соотносятся с религиозной системой ценностей, основанной на вере. Именно вера (в ее гносеологическом и эстетическом аспектах) определяет своеобразие романтической картины мира — неудивительно, что романтизм часто стремился нарушить границы собственно художественного явления, становясь определенной формой мировосприятия и миропонимания, а иногда и «новой религией». По словам известного литературоведа, специалиста по немецкому романтизму, В. М. Жирмунского,' конечной целью романтического движения является «просветление в Боге всей жизни, и всякой плоти, и каждой индивидуальности». Подтверждение этому можно найти в эстетических трактатах XIX века; в частности, Ф. Шлегель пишет в «Критических фрагментах»: «Вечную жизнь и невидимый мир нужно искать только в Боге. В Нем воплощена вся духовность... Без религии мы будем иметь вместо полной бесконечной поэзии лишь роман или игру, которую теперь называют прекрасным искусством».

Романтическое двоемирие как принцип действует не только на уровне макрокосма, но и на уровне микрокосма — человеческой личности как неотъемлемой части Вселенной и как точки пересечения идеального и бытового. Мотивы раздвоенности, трагической разорванности сознания, образы двойников, объективирующих различные сущности героя, весьма распространены в романтической литературе — от «Удивительной истории Петера Шлемиля» А. Шамиссо и «Эликсиров сатаны» Э. Т. А. Гофмана до «Вильяма Вильсона» Э. А. По и «Двойника» Ф. М. Достоевского.

В связи с двоемирием особый статус в произведениях приобретает фантастика как мировоззренческая и эстетическая категория, причем ее понимание самими романтиками не всегда соответствует современному значению «невероятного», «невозможного». Собственно романтическая фантастика (чудесное) часто означает не нарушение законов мироздания, а их обнаружение и в конечном итоге — исполнение. Просто эти законы имеют высшую, духовную природу, а реальность в романтической вселенной не ограничена материальностью. Именно фантастика во многих произведениях становится универсальным способом постижения действительности в искусстве за счет преображения ее внешних форм при помощи образов и ситуаций, не имеющих аналогов в материальном мире и наделенных символическим значением, которое открывает в реальности духовную закономерность и взаимосвязь.

Классическую типологию фантастики представляет работа немецкого писателя Жан Поля «Приготовительная школа эстетики» (1804), где выделяются три вида использования фантастического в литературе: «нагромождение чудес» («ночная фантастика»); «разоблачение мнимых чудес» («дневная фантастика»); равноправие реального и чудесного («сумеречная фантастика»).

Однако вне зависимости от того, «разоблачается» ли чудо в произведении или нет, оно никогда не бывает случайным, выполняя самые разные функции. Кроме познания духовных основ бытия (так называемая философская фантастика), это может быть и раскрытие внутреннего мира героя (психологическая фантастика), и воссоздание народного мировосприятия (фольклорная фантастика), и прогнозирование будущего (утопия и антиутопия), и игра с читателем (развлекательная фантастика). Отдельно следует сказать о сатирическом разоблачении порочных сторон действительности — разоблачении, в котором фантастика также зачастую играет немаловажную роль, представляя в аллегорическом виде реальные общественные и человеческие недостатки. Это происходит, к примеру, во многих произведениях В. Ф. Одоевского: «Бал», «Насмешка мертвеца», «Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту».

Романтическая сатира рождается из неприятия бездуховности и прагматизма. Реальность оценивается романтической личностью с позиций идеала, и чем сильнее контраст между сущим и должным, тем активнее противостояние человека и мира, утратившего свою связь с высшим началом. Объекты романтической сатиры разнообразны: от социальной несправедливости и буржуазной системы ценностей до конкретных людских пороков. Человек «железного века» профанирует свое высокое предназначение; любовь и дружба оказываются продажными, вера — утраченной, сострадание — лишним.

В частности, светское общество являет собой пародию на нормальные человеческие отношения; в нем царят лицемерие, зависть, злоба. В романтическом сознании понятие «свет» (аристократическое общество) часто оборачивается своей противоположностью (тьма, чернь), а церковной антонимической паре «светское — духовное» возвращается буквальный смысл: светское — значит, бездуховное. Для романтика вообще нехарактерно использование Эзопова языка, он не стремится скрыть или приглушить свой язвительный смех. Эта бескомпромиссность в симпатиях и антипатиях приводит к тому, что сатира в романтических произведениях часто предстает как гневная инвектива, прямо выражающая авторскую позицию: «Это гнездо разврата сердечного, невежества, слабоумия, низости! Спесь становится там на колени перед наглым случаем, целуя запыленную полу его одежды, и давит пятою скромное достоинство... Мелочное честолюбие составляет предмет утренней заботы и ночного бдения, лесть бессовестная управляет словами, гнусная корысть поступками, и об добродетели сохраняется предание только притворством. Ни одна высокая мысль не сверкнет в этой удушливой мгле, ни одно теплое чувство не разогреет этой ледяной горы» (М. Н. Погодин. «Адель»),

Романтическая ирония, так же как и сатира, непосредственно связана с двоемирием. Романтическое сознание стремится в мир горний, а бытие определяется законами мира дольнего. Таким образом, романтик оказывается как бы на перекрестке взаимоисключающих пространств. Жизнь без веры в мечту бессмысленна, но мечта невоплотима в условиях земной действительности, и поэтому вера в мечту бессмысленна тоже. Необходимость и невозможность оказываются едины. Осознание этого трагического противоречия выливается в горькую усмешку романтика не только над несовершенством мира, но и над самим собой. Эта усмешка слышится во многих произведениях немецкого романтика Э. Т. А. Гофмана, где возвышенный герой часто попадает в комические ситуации, а счастливый финал — победа над злом и обретение идеала — может обернуться вполне земным мещанским благополучием. Например, в сказке «Крошка Цахес по прозванию Циннобер» романтические влюбленные после счастливого воссоединения получают в подарок чудесное имение, где растет «отменная капуста», где пища в горшках никогда не пригорает и фарфоровая посуда не бьется. А другая сказка Гофмана «Золотой горшок» уже своим названием иронически «приземляет» известный романтический символ недостижимой мечты — «голубой цветок» из романа Новалиса «Генрих фон Офтердинген».

События, из которых складывается романтический сюжет, как правило, яркие и необычные; они являются своеобразными «вершинами», на которых строится повествование (занимательность в эпоху романтизма становится одним из важных художественных критериев). На событийном уровне произведения ярко прослеживается стремление романтиков «сбросить цепи» классицистического правдоподобия, противопоставляя ему абсолютную свободу автора, в том числе и в построении сюжета, причем это построение может оставлять у читателя чувство незавершенности, фрагментарности, как бы призывающее к самостоятельному восполнению «белых пятен». Внешней мотивировкой экстраординарности происходящего в романтических произведениях могут служить особые место и время действия (например, экзотические страны, далекое прошлое или будущее), а также народные суеверия и предания. Изображение «исключительных обстоятельств» направлено, прежде всего, на раскрытие «исключительной личности», действующей в этих обстоятельствах. Характер как двигатель сюжета и сюжет как способ «реализации» характера тесным образом связаны, поэтому каждый событийный момент является своеобразным внешним выражением борьбы добра и зла, происходящей в душе романтического героя.

Одно из художественных достижений романтизма — открытие ценности и неисчерпаемой сложности человеческой личности. Человек осознается романтиками в трагическом противоречии — как венец творения, «гордый властелин судьбы» и как безвольная игрушка в руках неведомых ему сил, а иногда и собственных страстей. Свобода личности предполагает ее ответственность: совершив неверный выбор, нужно быть готовым к неизбежным последствиям. Таким образом, идеал вольности (как в политическом, так и в философском аспекте), являющийся важной составляющей в романтической иерархии ценностей, не следует понимать как проповедь и поэтизацию своеволия, опасность которого неоднократно раскрывалась в романтических произведениях.

Образ героя часто неотделим от лирической стихии авторского «я», оказываясь или созвучным ему, или чуждым. В любом случае автор-повествователь в романтическом произведении занимает активную позицию; повествование тяготеет к субъективности, что может проявляться и на композиционном уровне — в использовании приема «рассказ в рассказе». Однако субъективность как общее качество романтического повествования не предполагает авторского произвола и не отменяет «систему нравственных координат». По словам исследователя Н. А. Гуляева, «в... романтизме субъективное выступает, по существу, синонимом человеческого, оно гуманистически содержательно». Именно с нравственных позиций и оценивается исключительность романтического героя, которая может быть как свидетельством его величия, так и сигналом его неполноценности.

«Странность» (загадочность, непохожесть на окружающих) персонажа подчеркивается автором, прежде всего, при помощи портрета: одухотворенная красота, болезненная бледность, выразительный взгляд — эти признаки давно стали устойчивыми, чуть ли не штампами, поэтому так часты сравнения и реминисценции в описаниях, как бы «цитирующих» предыдущие образцы. Вот характерный пример такого ассоциативного портрета (Н. А. Полевой «Блаженство безумия»): «Не знаю, как описать вам Адельгейду: она уподоблялась дикой симфонии Бетховена и девам-валькириям, о которых певали скандинавские скальды... лицо... было задумчиво-прелестно, походило на лицо мадонн Альбрехта Дюрера... Адельгейда казалась духом той поэзии, который вдохновлял Шиллера, когда он описывал свою Теклу, и Гете, когда он изображал свою Миньону».

Поведение романтического героя также свидетельство его исключительности (а иногда — «исключенное™» из социума); часто оно «не вписывается» в общепринятые нормы и нарушает условные «правила игры», по которым живут все остальные персонажи.

Общество в романтических произведениях представляет собой некий стереотип коллективного существования, набор ритуалов, не зависящий от личной воли каждого, поэтому герой здесь — «как беззаконная комета в кругу расчисленном светил». Он формируется словно бы «вопреки среде», хотя его протест, сарказм или скепсис рождены именно конфликтом с окружающими, то есть в какой-то степени обусловлены обществом. Лицемерие и мертвенность «светской черни» в романтическом изображении часто соотносятся с дьявольским, низменным началом, пытающимся получить власть над душой героя. Человеческое в толпе становится неразличимо: вместо лиц — маски (мотив маскарада — Э. А. По. «Маска Красной смерти», В. Н. Олин. «Странный бал», М. Ю. Лермонтов. «Маскарад»,

А. К. Толстой. «Встреча через триста лет»); вместо людей — кук- лы-автоматы или мертвецы (Э. Т. А. Гофман. «Песочный человек», «Автоматы»; В. Ф. Одоевский. «Насмешка мертвеца», «Бал»), Так писатели максимально заостряют проблему личности и безличности: став одним из многих, ты перестаешь быть человеком.

Антитеза как излюбленный структурный прием романтизма особенно очевидна в противостоянии героя и толпы (и шире — героя и мира). Этот внешний конфликт может принимать различные формы, в зависимости от типа романтической личности, созданной автором. Обратимся к наиболее характерным из этих типов.

Герой — наивный чудак, верящий в возможность осуществления идеалов, часто комичен и нелеп в глазах «здравомыслящих». Однако он выгодно отличается от них своей нравственной цельностью, детским стремлением к истине, умением любить и неумением приспосабливаться, то есть лгать. Таков, к примеру, студент Ансельм из сказки Э. Т. А. Гофмана «Золотой горшок» —• именно ему, по-детски смешному и нескладному, дано не только открыть существование идеального мира, но и жить в нем, и быть счастливым. Счастьем воплощенной мечты награждена и героиня повести А. С. Грина «Алые паруса» Ассоль, умевшая верить в чудо и ждать его появления, несмотря на издевательства и насмешки «взрослых».

Детское для романтиков вообще синоним подлинного — не отягощенного условностями и не убитого лицемерием. Открытие этой темы признается многими учеными одной из главных заслуг романтизма. «XVIII век видел в ребенке лишь маленького взрослого. С романтиков начинаются детские дети, их ценят самих по себе, а не в качестве кандидатов в будущие взрослые», — писал Н. Я. Берковский. Романтики были склонны широко толковать понятие детства: для них это не только пора в жизни каждого человека, но и человечества в целом... Романтическая мечта о «золотом веке» не что иное, как стремление вернуть каждому человеку его детство, то есть открыть в нем, по выражению Достоевского, «образ Христов». Духовное зрение и нравственная чистота, присущие ребенку, делают его, пожалуй, самым светлым из романтических героев; может быть, поэтому так часто в произведениях звучит ностальгический мотив неизбежной утраты детства. Это происходит, например, в сказке А. Погорельского «Черная курица, или Подземные жители», в повестях К. С. Аксакова («Облако») и В. Ф. Одоевского («Игоша»).

Герой — трагический одиночка и мечтатель, отвергнутый обществом и осознающий свою чуждость миру, способен на открытый конфликт с окружающими. Они кажутся ему ограниченными и пошлыми, живущими исключительно материальными интересами и поэтому олицетворяющими некое мировое зло, могущественное и губительное для духовных устремлений романтика. Часто этот тип героя соединяется с темой «высокого безумия» — своеобразной печатью избранничества (или отверженности). Таковы Антиох из «Блаженства безумия» Н. А. Полевого, Рыба- ренко из «Упыря» А. К. Толстого, Мечтатель из «Белых ночей» Ф. М. Достоевского.

Наиболее острый характер оппозиция «личность — общество» приобретает в «маргинальном» варианте героя — романтического бродяги или разбойника, мстящего миру за свои поруганные идеалы. В качестве примеров можно назвать персонажей следующих произведений: «Отверженные» В. Гюго, «Жан Сбо- гар» Ш. Нодье, «Корсар» Д. Байрона.

Герой — разочарованный, «лишний» человек, не имевший возможности и уже не желающий реализовать свои дарования на благо общества, утратил прежние мечты и веру в людей. Он превратился в наблюдателя и аналитика, вынося приговор несовершенной действительности, но не пытаясь изменить ее или измениться самому (например, Октав в «Исповеди сына века» А. Мюссе, лермонтовский Печорин). Тонкая грань между гордостью и эгоизмом, сознанием собственной исключительности и пренебрежением к людям может объяснить, почему так часто в романтизме культ одинокого героя смыкается с его развенчанием: Алеко в поэме А. С. Пушкина «Цыганы» и Ларра в рассказе М. Горького «Старуха Изергиль» наказаны одиночеством именно за свою нечеловеческую гордыню.

Герой — демоническая личность, бросающая вызов не только обществу, но и Творцу, обречен на трагический разлад с действительностью и самим собой. Его протест и отчаяние органически связаны, поскольку отвергаемые им Истина, Добро, Красота имеют власть над его душой. По словам исследователя лермонтовского творчества В. И. Коровина, «...герой, склонный избрать демонизм в качестве нравственной позиции, тем самым отказывается от идеи добра, поскольку зло рождает не добро, а только зло. Но это «высокое зло», так как оно продиктовано жаждой добра». Мятежность и жестокость натуры такого героя часто становятся источником страдания окружающих и не приносят радости ему самому. Выступая как «наместник» дьявола, искуситель и каратель, он сам иногда по-человечески уязвим, ибо страстен. Не случайно в романтической литературе получил распространение мотив «влюбленного беса», названный так по одноименной повести Ж. Казота. «Отголоски» этого мотива звучат и в лермонтовском «Демоне», и в «Уединенном домике на Васильевском» В. П. Титова, и в повести Н. А. Мельгунова «Кто же он?».

Герой — патриот и гражданин, готовый отдать жизнь на благо Отчизны, чаще всего не встречает понимания и одобрения современников. В этом образе традиционная для романтика гордость парадоксально соединяется с идеалом самоотверженности — добровольного искупления коллективного греха одиноким героем (в буквальном, не литературном смысле этого слова). Тема жертвенности как подвига особенно характерна для «гражданского романтизма» декабристов; например, персонаж поэмы К. Ф. Рылеева «Наливайко» сознательно выбирает свой страдальческий путь:

Известно мне — погибель ждет Того, кто первый восстает На притеснителей народа. Судьба меня уж обрекла, Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода?

Подобное могут сказать о себе и Иван Сусанин из одноименной думы Рылеева, и горьковский Данко из рассказа «Старуха Изергиль». В творчестве М. Ю. Лермонтова также распространен этот тип, который, по замечанию В. И. Коровина, «...стал для Лермонтова исходной точкой в его споре с веком. Но уже не понятия только об общественном благе, достаточно рационалистические у декабристов, и не гражданские чувства вдохновляют личность на героическое поведение, а весь ее внутренний мир».

Еще один из распространенных типов героя можно назвать автобиографическим, так как он представляет осмысление трагической участи человека искусства, который вынужден жить как бы на границе двух миров: возвышенного мира творчества и обыденного мира тварности. Интересно это самоощущение выразил писатель и журналист Н. А. Полевой в одном из писем к В. Ф. Одоевскому (от 16.02.1829): «...Я литератор и купец (соединение бесконечного с конечным...)». Немецкий романтик Гофман как раз по принципу совмещения противоположностей построил свой самый известный роман, полное название которого «Житейские воззрения кота Мурра вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листах» (1822). Изображение филистерского, обывательского сознания в этом романе призвано оттенить величие внутреннего мира романтического художника- композитора Иоганна Крейслера. В новелле Э. По «Овальный портрет» живописец чудесной силой своего искусства отнимает жизнь у женщины, портрет которой пишет, — отнимает, чтобы дать взамен жизнь вечную (другое название новеллы «В смерти — жизнь»), «Художник» в широком романтическом контексте может означать как «профессионала», овладевшего языком искусства, так и вообще возвышенную личность, тонко чувствующую прекрасное, но иногда не имеющую возможности (или дара) выразить это чувство. По словам литературоведа Ю. В. Манна, «...любой романтический персонаж — ученый, архитектор, поэт, светский человек, чиновник и т. д. — всегда "художник" по своей причастности к высокой поэтической стихии, хотя бы последняя выливалась в различные творческие деяния или же оставалась заключенной в пределах человеческой души». С этим связана любимая романтиками тема невыразимого: возможности языка слишком ограниченны, чтобы вместить, уловить, назвать Абсолют — на него можно лишь намекнуть: «Все необъятное в единый вздох теснится, // И лишь молчание понятно говорит» (В. А. Жуковский).

Романтический культ искусства основан на понимании вдохновения как Откровения, а творчества как исполнения Божественного предназначения (а иногда и дерзкой попытки сравняться с Творцом). Другими словами, искусство для романтиков — не подражание и не отражение, а приближение к истинной реальности, лежащей за пределами видимой. В этом смысле оно противостоит рациональному способу познания мира: по словам Новалиса, «...поэт постигает природу лучше, нежели разум ученого». Неземная природа искусства обусловливает отчужденность художника от окружающих: он слышит «суд глупца и смех толпы холодной», он одинок и свободен. Однако свобода эта неполная, ведь он земной человек и в мире вымысла жить не может, а вне этого мира жизнь бессмысленна. Художник (как герой, так и автор-романтик) понимает обреченность своего стремления к мечте, но не отказывается от «возвышающего обмана» ради «тьмы низких истин». Этой мыслью завершается повесть И. В. Киреевского «Опал»: «Обман все прекрасное, и чем прекраснее, тем обманчивее, ибо лучшее, что есть в мире, это — мечта».

В романтической системе координат жизнь, лишенная жажды невозможного, становится животным существованием. Именно такое существование, направленное на достижение достижимого, является основой прагматической буржуазной цивилизации, которую активно не принимают романтики.

От искусственности цивилизации может спасти только естественность природы — и в этом романтизм созвучен с сентиментализмом, открывшим ее этическую и эстетическую значимость («пейзаж настроения»). Для романтика не существует неживой природы — она вся одухотворена, иногда даже очеловечена:

В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык.

(Ф. И. Тютчев)

С другой стороны, близость человека к природе означает его «самотождественность», то есть воссоединение с собственной «натурой», что является залогом его нравственной чистоты (здесь ощутимо влияние концепции «естественного человека», принадлежащей Ж. Ж. Руссо).

Тем не менее традиционный романтический пейзаж сильно отличается от сентименталистского: вместо идиллических сельских просторов — рощ, дубрав, полей (горизонталь) — появляются горы и море — высота и глубина, вечно враждующие «волна и камень». По словам литературоведа, «...природа воссоздается в романтическом искусстве как вольная стихия, свободный и прекрасный мир, неподвластный человеческому произволу» (Н. П. Кубарева). Буря и гроза приводят в движение романтический пейзаж, подчеркивая внутреннюю конфликтность мироздания. Это соответствует страстной натуре героя-романтика:

...О, я как брат

Обняться с бурей был бы рад!

Глазами тучи я следил,

Рукою молнию ловил...

(М. Ю. Лермонтов. «Мцыри»)

Романтизм, как и сентиментализм, противостоит классицистическому культу разума, считая, что «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Но если главным противоядием рассудочной ограниченности сентименталист считает чувство, то романтик-максималист идет дальше. На смену чувству является страсть — не столько человеческая, сколько сверхчеловеческая, неуправляемая и стихийная. Она возвышает героя над обыденностью и соединяет его с мирозданием; она открывает читателю мотивы его поступков, а нередко становится оправданием его преступлений:

Никто не создан целиком из зла, И в Конраде благая страсть жила...

Однако если байроновский Корсар способен на глубокое чувство вопреки преступности своей натуры, то Клод Фролло из «Собора Парижской Богоматери» В. Гюго становится преступником из-за безумной страсти, разрушающей героя. Такое «амбивалентное» понимание страсти — в светском (сильное чувство) и духовном (страдание, мучение) контексте характерно для романтизма, и если первое значение предполагает культ любви как открытия Божественного в человеке, то второе напрямую связано с дьявольским соблазном и духовным падением. К примеру, главному герою повести А. А. Бестужева-Марлинского «Страшное гадание» при помощи чудесного сна-предупреждения дается возможность осознать преступность и гибельность своей страсти к замужней женщине: «Это гаданье открыло мне глаза, ослепленные страстью; обманутый муж, обольщенная супруга, разорванное, опозоренное супружество и, почему знать, может, кровавая месть мне или от меня — вот следствия безумной любви моей!!»

Романтический психологизм основан на стремлении показать внутреннюю закономерность слов и деяний героя, на первый взгляд необъяснимых и странных. Их обусловленность открывается не столько через социальные условия формирования характера (как это будет в реализме), сколько через столкновение над- мирных сил добра и зла, поле битвы которых — сердце человека (эта мысль звучит в романе Э. Т. А. Гофмана «Эликсиры сатаны»). По мнению исследователя В. А. Лукова, «характерная для романтического художественного метода типизация через исключительное и абсолютное отразила новое понимание человека как малой вселенной... особое внимание романтиков к индивидуальности, к человеческой душе как сгустку противоречивых мыслей, страстей, желаний — отсюда развитие принципа романтического психологизма. Романтики видят в душе человека соединение двух полюсов — "ангела" и "зверя" (В. Гюго), отметая однозначность классицистической типизации через "характеры"».

Таким образом, человек в романтической концепции мира включен в «вертикальный контекст» бытия как его важнейшая и неотъемлемая часть. От личного выбора зависит вселенское зШш яио. Отсюда — величайшая ответственность личности не только за действия, но и за слова, и даже за мысли. Тема преступления и наказания в романтическом варианте приобрела особую остроту: «Ничто в свете... ничто не забывается и не исчезает» (В. Ф. Одоевский. «Импровизатор»), За грехи предков будут расплачиваться потомки, и неискупленная вина станет для них родовым проклятием, которое определяет трагическую судьбу героев «Замка Отранто» Г. Уолпола, «Страшной мести» Н. В. Гоголя, «Упыря» А. К. Толстого...

Романтический историзм строится на понимании истории Отечества как истории рода; генетическая память нации живет в каждом ее представителе и многое объясняет в его характере. Таким образом, история и современность тесно связаны — обращение к прошлому для большинства романтиков становится одним из способов национального самоопределения и самопознания. Но в отличие от классицистов, для которых время не более чем условность, романтики пытаются соотнести психологию исторических персонажей с обычаями прошлого, воссоздать «местный колорит» и «дух времени» не как маскарад, а как мотивировку событий и поступков людей. Другими словами, должно произойти «погружение в эпоху», которое невозможно без тщательного изучения документов и источников. «Факты, расцвеченные воображением» — вот основной принцип романтического историзма.

Время движется, внося коррективы в характер вечной борьбы добра и зла в человеческих душах. Что же движет историей? Романтизм не предлагает однозначного ответа на этот вопрос — может быть, воля сильной личности, а может быть, Божественный промысел, проявляющий себя или в сцеплении «случайностей», или в стихийной деятельности народных масс. Например, Ф. Р. Шатобриан утверждал: «История — это роман, автор которого народ».

Что касается исторических лиц, то они в романтических произведениях редко соответствуют своему реальному (документальному) облику, идеализируясь в зависимости от авторской позиции и своей художественной функции — показать пример или предостеречь. Характерно, что в своем романе-предупреждении «Князь Серебряный» А. К. Толстой показывает Иоанна Грозного только как тирана, не принимая в расчет противоречивость и сложность личности царя, а Ричард Львиное Сердце в реальности вовсе не был похож на возвышенный образ короля-рыцаря, каким его показал В. Скотт в романе «Айвенго».

В этом смысле прошлое удобнее, чем настоящее, для создания идеальной (и в то же время как бы реальной в прошлом) модели национального бытия, противостоящей бескрылой современности и деградировавшим соотечественникам. Эмоция, которую выразил Лермонтов в стихотворении «Бородино» —

Да, были люди в наше время,

Могучее, лихое племя:

Богатыри — не вы, —

весьма характерна для многих романтических произведений. Белинский, говоря о лермонтовской «Песне про... купца Калашникова», подчеркнул, что она «...свидетельствует о состоянии духа поэта, недовольного современною действительностью и перенесшегося от нее в далекое прошлое, чтоб там искать жизни, которой он не видит в настоящем».

Именно в эпоху романтизма исторический роман прочно вошел в число популярных жанров благодаря В. Скотту, В. Гюго, М. Н. Загоскину, И. И. Лажечникову и многим другим писателям, обращавшимся к исторической тематике. Вообще понятие жанра в его классицистической (нормативной) трактовке романтизм подверг существенному переосмыслению, которое шло по пути размывания строгой жанровой иерархии и родовидовых границ. Это вполне объяснимо, если вспомнить о романтическом культе свободного, самостоятельного творчества, которое никакие условности не должны сковывать. Идеалом романтической эстетики был некий поэтический универсум, вмещающий в себя не только черты разных жанров, но черты разных искусств, в ряду которых особое место отводилось музыке как наиболее «тонкому», нематериальному способу проникновения в духовную суть мироздания. Например, немецкий писатель В. Г. Вакенродер считает музыку «...самым чудесным из всех... изобретений, потому что она описывает человеческие чувства сверхчеловеческим языком... ибо она говорит на языке, которого мы не знаем в нашей обыденной жизни, которому учились невесть где и как и который кажется языком одних лишь ангелов». Тем не менее в реальности, конечно, романтизм не отменил систему литературных жанров, внеся в нее коррективы (особенно это касается лирических жанров) и раскрыв новый потенциал традиционных форм. Обратимся к наиболее характерным из них.

Прежде всего, это баллада, которая в эпоху романтизма приобрела новые черты, связанные с развитием действия: напряженность и динамизм повествования, таинственные, иногда необъяснимые события, роковая предопределенность судьбы главного героя... Классические примеры этого жанра в русском романтизме представляют произведения В. А. Жуковского — опыт глубоко национального осмысления европейской традиции (Р. Саути, С. Колридж, В. Скотт).

Романтическая поэма характеризуется так называемой вершинной композицией, когда действие строится вокруг одного события, в котором наиболее ярко проявляется характер главного героя и определяется его дальнейшая — чаще всего трагическая — участь. Так происходит и в некоторых «восточных» поэмах английского романтика Д. Г. Байрона («Гяур», «Корсар»), и в «южных» поэмах А. С. Пушкина («Кавказский пленник», «Цыганы»), и в лермонтовских «Мцыри», «Песне про... купца Калашникова», «Демоне».

Романтическая драма стремится преодолеть классицистические условности (в частности, единство места и времени); она не знает речевой индивидуализации персонажей: ее герои говорят на «одном языке». Она предельно конфликтна, и чаше всего этот конфликт связан с непримиримым противостоянием героя (внутренне близкого автору) и общества. Из-за неравенства сил столкновение редко завершается счастливой развязкой; трагический финал может быть связан и с противоречиями в душе главного действующего лица, его внутренней борьбой. В качестве характерных примеров романтической драматургии можно назвать «Маскарад» Лермонтова, «Сарданапал» Байрона, «Кромвель» Гюго.

Одним из наиболее популярных жанров в эпоху романтизма стала повесть (чаще всего этим словом сами романтики называли рассказ или новеллу), существовавшая в нескольких тематических разновидностях. Сюжет светской повести строится на несоответствии искренности и лицемерия, глубоких чувств и общественных условностей (Е. П. Ростопчина. «Поединок»). Бытовая повесть подчинена нравоописательным задачам, изображению жизни людей, в чем-то непохожих на остальных (М. П. Погодин. «Черная немочь»). В философской повести основу проблематики составляют «проклятые вопросы бытия», варианты ответов на которые предлагают герои и автор (М. Ю. Лермонтов. «Фаталист»), Сатирическая повесть направлена на развенчание торжествующей пошлости, в разных обли- чиях представляющей главную угрозу духовной сущности человека (В. Ф. Одоевский. «Сказка о мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем»). Наконец, фантастическая повесть построена на проникновении в сюжет сверхъестественных персонажей и событий, необъяснимых с точки зрения повседневной логики, но закономерных с точки зрения высших законов бытия, имеющих нравственную природу. Чаще всего вполне реальные действия персонажа: неосторожные слова, греховные поступки становятся причиной чудесного возмездия, напоминающего об ответственности человека за все, что он совершает (А. С. Пушкин. «Пиковая дама», Н. В. Гоголь. «Портрет»).

Новую жизнь романтики вдохнули в фольклорный жанр сказки, не только способствуя изданию и изучению памятников устного народного творчества, но и создавая собственные оригинальные произведения; можно вспомнить братьев Гримм, В. Га- уфа, А. С. Пушкина, П. П. Ершова и др. Причем понималась и использовалась сказка достаточно широко — от способа воссоздания народного (детского) взгляда на мир в повестях с так называемой фольклорной фантастикой (например, «Кикимора»

О. М. Сомова) или в произведениях, обращенных к детям (например, «Городок в табакерке» В. Ф. Одоевского), до общего свойства истинно романтического творчества, универсального «канона поэзии»: «Все поэтическое должно быть сказочным», — утверждал Новалис.

Своеобразие романтического художественного мира проявляется и на языковом уровне. Романтический стиль, конечно же неоднородный, выступающий во множестве индивидуальных разновидностей, имеет некоторые общие особенности. Он риторичен и монологичен: герои произведений — «языковые двойники» автора. Слово ценно для него своими эмоционально-экспрессивными возможностями — в романтическом искусстве оно всегда значит неизмеримо больше, чем в повседневном общении. Ассоциативность, насыщенность эпитетами, сравнениями и метафорами становится особенно очевидной при портретных и пейзажных описаниях, где главную роль играют уподобления, как бы заменяющие (затемняющие) конкретный облик человека или картину природы. Вот характерный пример романтического стиля А. А. Бестужева-Марлинского: «Угрюмо стояли кругом купы елей, как мертвецы, закутанные в снежные саваны, будто простирая к нам обледенелые руки; кусты, опушенные клоками инея, сплетали на бледной поверхности поля тени свои; утлые обгорелые пни, вея седыми космами, принимали мечтательные образы, но все это не носило на себе следа ноги или руки человеческой... Тишь и пустыня окрест!»

По словам ученого Л. И. Тимофеева, «...выражение у романтика как бы подчиняет себе изображение. Это сказывается на особо резкой эмоциональности поэтического языка, на тяготении романтика к тропам и фигурам, ко всему, что акцентирует в языке его субъективное начало». Автор часто обращается к читателю не просто как к другу-собеседнику, а как к человеку родной «культурной крови», посвященному, способному понять несказанное, то есть невыразимое.

Романтическая символика основана на бесконечном «расширении» буквального значения некоторых слов: море и ветер становятся символами свободы; утренняя заря — надежды и стремления; голубой цветок (Новалис) — недостижимого идеала; ночь — таинственной сути мироздания и человеческой души и т. д.

Мы обозначили некоторые существенные типологические черты романтизма как художественного метода; однако до сих пор сам термин, как и многие другие, все-таки не точный инструмент познания, а плод «общественного договора», необходимый для изучения литературной жизни, но бессильный отразить ее неисчерпаемое многообразие.

Конкретно-историческое бытие художественного метода во времени и пространстве есть литературное направление.

Предпосылки возникновения романтизма можно отнести ко второй половине XVIII века, когда во многих европейских литературах еще в рамках классицизма совершается поворот от «подражания чужим» к «подражанию своим»: писатели находят образцы среди своих предшественников-соотечественников, обращаются к отечественному фольклору не только с этнографическими, но и с художественными целями. Так постепенно в искусстве оформляются новые задачи; после «учебы» и достижения общемирового уровня художественности становится насущной потребностью создание самобытной национальной литературы (см. работы А. С. Курилова). В эстетике формируется представление о народности как способности автора воссоздать облик и выразить дух нации. При этом достоинством произведения становится его связь с пространством и временем, что отрицает саму основу классицистического культа абсолютного образца: по утверждению Бестужева-Марлинского, «...все образцовые дарования носят на себе отпечаток не только народа, но и века, места, где жили они, следовательно, подражать им рабски в других обстоятельствах — невозможно и неуместно».

Конечно, на появление и оформление романтизма повлияли также и многие «посторонние» факторы, в частности общественно-политические и философские. Государственный строй многих европейских стран колеблется; французская буржуазная революция говорит о том, что время абсолютной монархии миновало. Миром правит не династия, а сильная личность — такая, как Наполеон. Политический кризис влечет за собой изменения в общественном сознании; царство разума кончилось, в мир ворвался хаос и разрушил то, что казалось простым и понятным, — представления о гражданском долге, об идеальном государе, о прекрасном и безобразном... Ощущение неминуемых перемен, ожидание того, что мир станет лучше, разочарование в своих надеждах — из этих моментов складывается и развивается особое умонастроение эпохи катастроф. Философия вновь обращается к вере и признает, что мир непознаваем рационально, что материя вторична по отношению к духовной реальности, что человеческое сознание представляет собой бесконечную вселенную. Великие философы-идеалисты — И. Кант, Ф. Шеллинг, Г. Фихте, Ф. Гегель — оказываются кровно связанными с романтизмом.

Вряд ли можно с точностью определить, в какой из европейских стран романтизм появился раньше, и вряд ли это важно, поскольку литературное направление родины не имеет, возникая там, где в нем появилась потребность, и тогда, когда она появилась: «...Не было и не могло быть вторичных романтизмов — заимствованных... Каждая национальная литература открывала для себя романтизм, когда социально-историческое развитие народов приводило их к этому... » (С. Е. Шаталов.)

Своеобразие английского романтизма определила колоссальная личность Д. Г. Байрона, который, по словам Пушкина,

Облек в унылый романтизм

И безнадежный эгоизм...

Собственное «я» английского поэта стало главным героем всех его произведений: непримиримый конфликт с окружающими, разочарование и скепсис, богоискательство и богоборчество, богатство задатков и ничтожность их воплощения — вот лишь некоторые черты знаменитого «байронического» типа, нашедшего себе двойников и последователей во многих литературах. Кроме Байрона, английскую романтическую поэзию представляет «озерная школа» (У. Вордсворт, С. Колридж, Р. Саути, П. Шелли, Т. Мур и Д. Ките). «Отцом» популярной исторической романистики по праву считается шотландский писатель В. Скотт, воскресивший в своих многочисленных романах прошлое, где наряду с историческими лицами действуют вымышленные персонажи.

Немецкий романтизм характеризуется философской глубиной и пристальным вниманием к сверхъестественному. Наиболее ярким представителем этого направления в Германии был Э. Т. А. Гофман, удивительным образом соединявший в своем творчестве веру и иронию; в его фантастических новеллах реальное оказывается неотделимым от чудесного, а вполне земные герои способны преображаться в своих потусторонних двойников. В поэзии Г. Гейне трагический разлад идеала с действительностью становится причиной горького язвительного смеха поэта над миром, над собой и над романтизмом. Рефлексия, в том числе и эстетическая, вообще характерна для немецких писателей: теоретические трактаты братьев Шлегелей, Новалиса, Л. Тика, братьев Гримм, наряду с их произведениями, оказали значительное влияние на развитие и «самосознание» всего европейского романтического движения. В частности, благодаря книге Ж. де Сталь «О Германии» (1810) французские, а позже и русские писатели получили возможность приобщиться к «сумрачному германскому гению».

Облик французского романтизма в целом обозначен творчеством В. Гюго, в романах которого тема «отверженных» соединяется с нравственной проблематикой: общественная мораль и любовь к человеку, внешняя красивость и внутренняя красота, преступление и наказание и т. п. «Маргинальный» герой французского романтизма не всегда бродяга или разбойник, он может быть просто личностью, по каким-то причинам оказавшейся вне общества и поэтому способной дать ему объективную (то есть негативную) оценку. Характерно то, что сам герой часто получает такую же оценку от автора за «болезнь века» — бескрылый скепсис и всеразрушающее сомнение. Именно о персонажах Б. Констана, Ф. Р. Шатобриана и А. де Виньи говорит Пушкин в VII главе «Евгения Онегина», давая обобщенный портрет «современного человека»

С его безнравственной душой, Себялюбивой и сухой, Мечтанью преданной безмерно, С его озлобленным умом, Кипящим в действии пустом...

Американский романтизм более разнороден: в нем соединились готическая поэтика ужаса и мрачный психологизм Э. А. По, простодушная фантазия и юмор В. Ирвинга, индейская экзотика и поэзия приключений Д. Ф. Купера. Пожалуй, именно с эпохи романтизма американская литература включается в мировой контекст и становится самобытным явлением, не сводимым только к европейским «корням».

История русского романтизма началась еще во второй половине XVIII века. Классицизм, исключая национальное как источник вдохновения и предмет изображения, противопоставил высокие образцы художественности «грубой» простонародности, что не могло не привести к «однообразию, ограниченности, условленности» (А. С. Пушкин) литературы. Поэтому постепенно подражание античным и европейским писателям уступило стремлению ориентироваться на лучшие образцы национального творчества, в том числе и народного.

Становление и оформление русского романтизма тесно связано с важнейшим историческим событием XIX века — победой в Отечественной войне 1812 года. Подъем национального самосознания, вера в великое назначение России и ее народа стимулируют интерес к тому, что ранее оставалось за пределами изящной словесности. Фольклор, отечественные предания начинают восприниматься как источник самобытности, самостоятельности литературы, еще не целиком освободившейся от ученической подражательности классицизма, но уже сделавшей первый шаг в этом направлении: если учиться — то у своих предков. Вот как формулирует эту задачу О. М. Сомов: «...Народу русскому, славному воинскими и гражданскими добродетелями, грозному силою и великодушному в победах, населяющему царство, обширнейшее в мире, богатое природою и воспоминаниями, необходимо иметь свою народную поэзию, неподражательную и независимую от преданий чуждых».

С этой точки зрения основная заслуга В. А. Жуковского состоит не в «открытии Америки романтизма» и не в знакомстве русских читателей с лучшими западноевропейскими образцами, а в глубоко национальном осмыслении мирового опыта, в соединении его с православным миросозерцанием, утверждающим:

Лучший друг нам в жизни сей — Вера в Провиденье, Благ Зиждителя закон...

(«Светлана»)

Романтизм декабристов К. Ф. Рылеева, А. А. Бестужева, В. К. Кюхельбекера в науке о литературе часто называют «гражданским», поскольку в их эстетике и творчестве пафос служения Отечеству является основополагающим. Обращения к историческому прошлому призваны, по мнению авторов, «возбуждать доблести сограждан подвигами предков» (слова А. Бестужева о К. Рылееве), то есть способствовать реальному изменению действительности, далекой от идеала. Именно в поэтике декабристов ярко проявились такие общие особенности русского романтизма, как антииндивидуализм, рационализм и гражданственность — особенности, говорящие о том, что в России романтизм, скорее, наследник идей Просвещения, чем их разрушитель.

После трагедии 14 декабря 1825 года романтическое движение вступает в новую пору — гражданский оптимистический пафос сменяется философской направленностью, самоуглублением, попытками познать общие законы, управляющие миром и человеком. Русские романтики-любомудры (Д. В. Веневитинов, И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, С. В. Шевырев, В. Ф. Одоевский) обращаются к немецкой идеалистической философии и стремятся «привить» ее на родную почву. Вторая половина 20-х — 30-е годы — время увлечения чудесным и сверхъестественным. К жанру фантастической повести обращались А. А. Погорельский, О. М. Сомов, В. Ф. Одоевский, О. И. Сенковский, А. Ф. Вельтман.

В общем направлении от романтизма к реализму развивается творчество великих классиков XIX века — А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, причем следует говорить не о преодолении романтического начала в их произведениях, а о трансформации и обогащении его реалистическим методом осмысления жизни в искусстве. Именно на примере Пушкина, Лермонтова и Гоголя можно увидеть, что романтизм и реализм как важнейшие и глубоко национальные явления в русской культуре XIX века не противостоят друг другу, они не взаимоисключающи, а взаимо- дополняющи и только в их соединении рождается неповторимый облик нашей классической литературы. Одухотворенный романтический взгляд на мир, соотнесенность действительности с высшим идеалом, культ любви как стихии и культ поэзии как прозрения мы можем обнаружить в творчестве замечательных русских поэтов Ф. И. Тютчева, А. А. Фета, А. К. Толстого. Напряженное внимание к таинственной сфере бытия, иррациональному и фантастическому характерно для позднего тургеневского творчества, развивающего традиции романтизма.

В русской литературе рубежа веков и в начале XX века романтические тенденции связаны с трагическим мироощущением человека «переходной эпохи» и с его мечтой о преображении мира. Концепция символа, разработанная романтиками, получила развитие и художественное воплощение в творчестве русских символистов (Д. Мережковский, А. Блок, А. Белый); любовь к экзотике дальних странствий отразилась в так называемом неоромантизме (Н. Гумилев); максимализм художественных стремлений, контрастность мировосприятия, желание преодолеть несовершенство мира и человека — неотъемлемые составляющие раннего романтического творчества М. Горького.

В науке пока остается открытым вопрос о хронологических границах, положивших предел существованию романтизма как художественного направления. Традиционно называют 40-е годы XIX века, однако все чаще в современных исследованиях эти границы предлагается отодвинуть — иногда значительно, до конца XIX или даже до начала XX века. Бесспорно одно: если романтизм как направление и сошел со сцены, уступив ее реализму, то романтизм как художественный метод, то есть как способ познания мира в искусстве, сохраняет свою жизнеспособность до наших дней.

Таким образом, романтизм в широком смысле этого слова — не исторически ограниченное явление, оставшееся в прошлом: он вечен и по-прежнему представляет нечто большее, чем явление литературы. «Где человек, там и романтизм... Сфера его... — вся внутренняя, задушевная жизнь человека, та таинственная почва души и сердца, откуда поднимаются все неопределенные стремления к лучшему и возвышенному, стремясь находить себе удовлетворение в идеалах, творимых фантазиею». «Подлинный романтизм вовсе не есть только литературное течение. Он стремился стать и стал... новой формой чувствования, новым способом переживания жизни... Романтизм есть не что иное, как способ устроить, организовать человека, носителя культуры, на новую связь со стихией... Романтизм есть дух, который стремится под всякой застывающей формой и в конце концов взрывает ее...» Эти высказывания В. Г. Белинского и А. А. Блока, раздвигающие границы привычного понятия, показывают его неисчерпаемость и объясняют его бессмертие: пока человек остается человеком, романтизм будет существовать как в искусстве, так и в повседневной жизни.

Представители романтизма

Германия. Новалис (лирический цикл «Гимны к ночи», «Духовные песни», роман «Генрих фон Офтердинген»),

A. Шамиссо (лирический цикл «Любовь и жизнь женщины», повесть-сказка «Удивительная история Петера Шлемиля»),

Э. Т. А. Гофман (романы «Эликсиры сатаны», «Житейские воззрения кота Мурра...», сказки «Крошка Цахес...», «Повелитель блох», «Щелкунчик и мышиный король», новелла «Дон Жуан»), И. Ф. Шиллер (трагедии «Дон Карлос», «Мария Стюарт», «Орлеанская дева», драма «Вильгельм Телль», баллады «Ивико- вы журавли», «Водолаз» (в пер. Жуковского «Кубок»), «Рыцарь Тогенбург», «Перчатка», «Поликратов перстень»; «Песнь о колоколе», драматическая трилогия «Валленштейн»),

Г. фон Клейст (повесть «Михаэль-Кольхаас», комедия «Разбитый кувшин», драма «Принц Фридрих Гамбургский», трагедии «Семейство Шроффенштейн», «Пентесилея»),

братья Гримм, Якоб и Вильгельм («Детские и семейные сказки», «Немецкие предания»),

Л. Арним (сб. народных песен «Волшебный рог мальчика»), Л. Тик (сказочные комедии «Кот в сапогах», «Синяя Борода», сборник «Народные сказки», новеллы «Эльфы», «Жизнь льется через край»),

Г. Гейне («Книга песен», сборник стихов «Романсеро», поэмы «Атта троль», «Германия. Зимняя сказка», стихотворение «Силезские ткачи»),

К. А. Вульпиус (роман «Ринальдо Ринальдини»). Англия. Д. Г. Байрон (поэмы «Паломничество Чайльд-Гарольда», «Гяур», «Лара», «Корсар», «Манфред», «Каин», «Бронзовый век», «Шильонский узник», цикл стихов «Еврейские мелодии», роман в стихах «Дон Жуан»),

П. Б. Шелли (поэмы «Королева Маб», «Восстание Ислама», «Освобожденный Прометей», историческая трагедия «Ченчи», стихи),

B. Скотт (поэмы «Песнь последнего менестреля», «Дева озера», «Мармион», «Рокби», исторические романы «Уэверли»,

«Пуритане», «Роб Рой», «Айвенго», «Квентин Дорвард», баллада «Иванов вечер» (в пер. Жуковского «Замок Смальгольм»)), Ч. Мэтьюрин (роман «Мельмот-скиталец»), У. Вордсворт («Лирические баллады» — вместе с Колриджем, поэма «Прелюдия»),

С. Колридж («Лирические баллады» — вместе с Вордсвортом, поэмы «Сказание о старом мореходе», «Кристабель»). Франция. Ф. Р. Шатобриан (повести «Атала», «Рене»),

A. Ламартин (сборники лирических стихов «Поэтические раздумья», «Новые поэтические раздумья», поэма «Жоселен»),

Жорж Санд (романы «Индиана», «Орас», «Консуэло» и др.),

B. Гюго (драмы «Кромвель», «Эрнани», «Марион Делорм», «Рюи Блаз»; романы «Собор Парижской Богоматери», «Отверженные», «Труженики моря», «93-й год», «Человек, который смеется»; сборники стихов «Восточные мотивы», «Легенда веков»),

Ж. де Сталь (романы «Дельфина», «Коринна, или Италия»), Б. Констан (роман «Адольф»),

А. де Мюссе (цикл поэм «Ночи», роман «Исповедь сына века»), А. де Виньи (поэмы «Элоа», «Моисей», «Потоп», «Смерть волка», драма «Чаттертон»),

Ш. Нодье (роман «Жан Сбогар», новеллы). Италия. Д. Леопарди (сборник «Песни», поэма «Паралипо- мены Войны мышей и лягушек»),

Польша. А. Мицкевич (поэмы «Гражина», «Дзяды» («Поминки»), «Конрад Валленрод», «Пан Тадеуш»),

Ю. Словацкий (драма «Кордиан», поэмы «Ангелли», «Бенёв- ский»).

Русский романтизм. В России расцвет романтизма приходится на первую треть XIX века, для которой характерны усиление интенсивности жизни, бурные, события, прежде всего Отечественная война 1812 года и революционное движение декабристов, пробудившие русское национальное самосознание, патриотическое воодушевление.

Представители романтизма в России. Течения 1. Субъективно-лирический романтизм, или этико-психологи- ческий (включает в себя проблемы добра и зла, преступления и наказания, смысла жизни, дружбы и любви, нравственного долга, совести, возмездия, счастья): В. А. Жуковский (баллады «Людмила», «Светлана», «Двенадцать спящих дев», «Лесной царь», «Эолова арфа»; элегии, песни, романсы, послания; поэмы «Аббадона», «Ундина», «Наль и Дамаянти»), К. Н. Батюшков (послания, элегии, стихи).

2. Общественно-гражданский романтизм: К. Ф. Рылеев (лирические стихотворения, «Думы»: «Дмитрий Донской», «Богдан Хмельницкий», «Смерть Ермака», «Иван Сусанин»; поэмы «Войнаровский», «Наливайко»),

A. А. Бестужев (псевдоним — Марлинский) (стихи, повести «Фрегат "Надежда"», «Мореход Никитин», «Аммалат-Бек», «Страшное гаданье», «Андрей Переяславский»),

B. Ф. Раевский (гражданская лирика),

A. И. Одоевский (элегии, историческая поэма «Василько», отклик на «Послание в Сибирь» Пушкина),

Д. В. Давыдов (гражданская лирика),

B. К. Кюхельбекер (гражданская лирика, драма «Ижорский»),

3. «Байронический» романтизм: А. С. Пушкин (поэма «Руслан и Людмила», гражданская лирика, цикл южных поэм: «Кавказский пленник», «Братья-разбойники», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы»),

М. Ю. Лермонтов (гражданская лирика, поэмй «Измаил- Бей», «Хаджи Абрек», «Беглец», «Демон», «Мцыри», драма «Испанцы», исторический роман «Вадим»),

И. И. Козлов (поэма «Чернец»).

4. Философский романтизм: Д. В. Веневитинов (гражданская и философская лирика),

В. Ф. Одоевский (сб. новелл и философских бесед «Русские ночи», романтические повести «Последний квартет Бетховена», «Себастиан Бах»; фантастические повести «Игоша», «Сильфида», «Саламандра»),

Ф. Н. Глинка (песни, стихи),

В. Г. Бенедиктов (философская лирика),

Ф. И. Тютчев (философская лирика),

Е. А. Баратынский (гражданская и философская лирика).

5. Народно-исторический романтизм: М. Н. Загоскин (исторические романы «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году», «Рославлев, или Русские в 1812 году», «Аскольдова могила»),

И. И. Лажечников (исторические романы «Ледяной дом», «Последний Новик», «Басурман»).

Особенности русского романтизма. Субъективный романтический образ заключал в себе объективное содержание, выражавшееся в отражении общественных настроений русских людей первой трети XIX века — разочарования, предчувствия перемен, неприятия как западноевропейской буржуазности, так и русских деспотически самодержавных, крепостнических устоев.

Стремление к народности. Русским романтикам казалось, что, постигая дух народа, они приобщались к идеальным началам жизни. При этом понимание «народной души» и содержание самого принципа народности у представителей различных течений в русском романтизме было различным. Так, у Жуковского народность означала гуманное отношение к крестьянству и вообще к бедным людям; он находил ее в поэзии народных обрядов, лирических песен, народных примет, суеверий, преданий. В творчестве романтиков-декабристов народный характер не просто положительный, но героический, национально-само- бытный, который коренится в исторических традициях народа. Такой характер они обнаруживали в исторических, разбойничьих песнях, былинах, богатырских сказках.

Г. Реализм

Реализм (от позднелат. геаНв — вещественный, действительный) — художественное направление в искусстве и литературе, которое утверждается в первой трети XIX века. У истоков реализма в России стояли И. А. Крылов, А. С. Грибоедов, А. С. Пушкин (в западной литературе реализм возникает несколько позднее, первыми его представителями были Стендаль и О. де Бальзак).

Черты реализма. Принцип жизненной правды, которым руководствуется художник-реалист в своем творчестве, стремясь дать наиболее полное отражение жизни в ее типических свойствах. Верность изображения действительности, воспроизводимой в формах самой жизни, — основной критерий художественности.

Социальный анализ, историзм мышления. Именно реализм объясняет явления жизни, устанавливает их причины и следствия на социально-исторической почве. Иначе говоря, реализм немыслим без историзма, который предполагает понимание данного явления в его обусловленности, в развитии и связи с другими явлениями. Историзм — основа мировоззрения и художественного метода писателя-реалиста, своего рода ключ к познанию действительности, позволяющий соединить прошлое, настоящее и будущее. В прошлом художник ищет ответы на актуальные вопросы современности, а современность осмысливает как результат предшествующего исторического развития.

Критическое изображение жизни. Писатели глубоко и правдиво показывают отрицательные явления действительности, сосредоточиваются на обличении существующих порядков. Но при этом реализм не лишен жизнеутверждающего пафоса, ибо в основе его лежат положительные идеалы — патриотизм, сочувствие народным массам, поиски положительного героя в жизни, вера в неисчерпаемые возможности человека, мечта о светлом будущем России (например, «Мертвые души»). Вот почему в современном литературоведении вместо понятия «критический реализм», которое впервые было введено Н. Г. Чернышевским, чаще всего говорят о «классическом реализме». Типические характеры в типических обстоятельствах, то есть характеры изображались в тесной связи с той общественной средой, которая их воспитала, сформировала в определенных социально-исторических условиях.

Взаимоотношения личности и общества — ведущая проблема, которую ставит реалистическая литература. Для реализма важна драма этих взаимоотношений. Как правило, в центре внимания реалистических произведений оказываются личности незаурядные, неудовлетворенные жизнью, «выламывающиеся» из своего окружения, люди, способные встать выше общества и бросить ему вызов. Их поведение и поступки становятся для писателей-реалистов предметом пристального внимания и исследования.

Многогранность характеров персонажей: их действия, поступки, речь, образ жизни и внутренний мир, «диалектика души», которая раскрывается в психологических подробностях ее эмоциональных переживаний. Тем самым реализм расширяет возможности писателей в творческом освоении мира, в создании противоречивой и сложной структуры личности в результате тончайшего проникновения в глубины человеческой психики.

Выразительность, яркость, образность, точность русского литературного языка, обогащенного элементами живой, разговорной речи, которые писатели-реалисты черпают из общенародного русского языка.

Разнообразие жанров (эпических, лирических, драматических, лироэпических, сатирических), в которых находит выражение все богатство содержания реалистической литературы.

Отражение реальной действительности не исключает вымысел и фантастику (Гоголь, Салтыков-Щедрин, Сухово-Кобы- лин), хотя эти художественные средства не определяют основную тональность произведения.

Типология русского реализма. Вопрос о типологии реализма связан с раскрытием известных закономерностей, определяющих доминанту тех или иных типов реализма и их смену.

Во многих литературоведческих работах присутствуют попытки установить типовые разновидности (течения) реализма: ренессансный, просветительский (или дидактический), романтический, социологический, критический, натуралистический, революционно-демократический, социалистический, типический, эмпирический, синкретичный, философско-психологи- ческий, интеллектуальный, спиралевидный, универсальный, монументальный... Поскольку все эти термины довольно условные (терминологическая неурядица) и между ними нет четких границ, предлагаем использовать понятие «этапы развития реализма». Проследим эти этапы, каждый из которых складывается в условиях своего времени и художественно оправдан в своей неповторимости. Сложность проблемы типологии реализма в том, что типологически своеобразные разновидности реализма не просто сменяют друг друга, но и сосуществуют, развиваются одновременно. Следовательно, понятие «этап» отнюдь не означает, что в тех же хронологических рамках не может быть другого рода течения, более раннего или более позднего. Вот почему необходимо соотносить творчество того или иного писателя-реалиста с творчеством других художников-реалистов, выявляя при этом индивидуальное своеобразие каждого из них, обнаруживая близость между группами писателей.

Первая треть XIX века. В реалистических баснях Крылова отразились реальные отношения людей в обществе, нарисованы живые сцены, содержание которых разнообразно — они могли быть бытовыми, социальными, философско-историческими.

Грибоедов создал «высокую комедию» («Горе от ума»), то есть комедию, близкую к драме, отразив в ней идеи, которыми жило образованное общество первой четверти века. Чацкий в борьбе с крепостниками и консерваторами отстаивает общенациональные интересы с позиций здравого смысла и народной морали. В пьесе даны типические характеры и обстоятельства.

В творчестве Пушкина уже намечены проблематика, методология реализма. В романе «Евгений Онегин» поэт воссоздал «русский дух», дал новый, объективный принцип изображения героя, первым показал «лишнего человека», а в повести «Станционный смотритель» — «маленького человека». В народе Пушкин увидел тот нравственный потенциал, который обусловливает национальный характер. В романе «Капитанская дочка» проявился историзм мышления писателя — и в верном отражении действительности, и в точности социального анализа, и в понимании исторической закономерности явлений, и в умении передать типические особенности характера человека, показать его как порождение определенной общественной среды.

30-е годы XIX века. В эту эпоху «безвременья», общественного бездействия слышны были лишь смелые голоса А. С. Пушкина, В. Г. Белинского и М. Ю. Лермонтова. Критик увидел в Лермонтове достойного преемника Пушкина. Человек в его творчестве несет в себе драматические черты времени. В судьбе

Печорина писатель отразил судьбу своего поколения, свой «век» («Герой нашего времени»). Но если Пушкин главное внимание отводит описанию поступков, действий персонажа, дает «очертания характера», то Лермонтов сосредоточивается на внутреннем мире героя, на углубленном психологическом анализе его действий и переживаний, на «истории души человеческой».

40-е годы XIX века. В указанный период реалисты получили наименование «натуральная школа» (Н. В. Гоголь, А. И. Герцен, Д. В. Григорович, Н. А. Некрасов). Произведениям этих писателей свойствен обличительный пафос, неприятие социальной действительности, усиленное внимание к будничности, повседневности. Гоголь не находил в окружающем его мире воплощения своих возвышенных идеалов, а потому был убежден, что в условиях современной ему России идеал и красоту жизни можно выразить только через отрицание безобразной действительности. Сатирик исследует вещественную, материально-бытовую основу жизни, ее «невидимые» черты и возникающие из нее духовно убогие характеры, крепко уверенные в своем достоинстве и праве.

Вторая половина XIX века. Творчество писателей этого времени (И. А. Гончаров, А. Н. Островский, И. С. Тургенев, Н. С. Лесков, М. Е. Салтыков-Щедрин, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, В. Г. Короленко, А. П. Чехов) отличает качественно новый этап в развитии реализма: они не только критически осмысливают действительность, но и активно ищут способы ее преобразования, обнаруживают пристальное внимание к духовной жизни человека, проникают в «диалектику души», создают мир, населенный сложными, противоречивыми характерами, насыщенный драматическими конфликтами. Произведениям писателей свойственны тонкий психологизм и большие философские обобщения.

Рубеж XIX—XX веков. Особенности эпохи наиболее ярко выразились в произведениях А. И. Куприна, И. А. Бунина. Они чутко улавливали общую духовно-социальную атмосферу в стране, глубоко и верно отражали неповторимые картины быта самых разных слоев населения, создавали цельную и правдивую картину России. Для них характерны такие темы и проблемы, как преемственность поколений, наследие веков, корневые связи человека с прошлым, русский характер и особенности национальной истории, гармоничный мир природы и мир общественных отношений (лишенный поэтичности и гармонии, олицетворяющий жестокость и насилие), любовь и смерть, недолговечность и зыбкость человеческого счастья, загадки русской души, одиночество и трагическая предопределенность человеческого существования, пути освобождения от духовного гнета. Оригинальное и самобытное творчество писателей органически продолжает лучшие традиции русской реалистической литературы, и прежде всего глубокое проникновение в суть изображаемой жизни, раскрытие отношений между средой и личностью, внимание к социально-бытовому фону, выражение идей гуманизма.

Дооктябрьское десятилетие. Новое видение мира в связи с происходящими в России процессами во всех областях жизни определило новое лицо реализма, существенно отличавшегося от классического реализма своей «модерностью». Выдвинулись новые фигуры — представители особого течения внутри реалистического направления — неореализма («обновленный» реализм): И. С. Шмелев, Л. Н. Андреев, М. М. Пришвин, Е. И. Замятин, С. Н. Сергеев-Ценский, А. Н. Толстой, А. М. Ремизов, Б. К. Зайцев и др. Для них характерны отход от социологического осмысления действительности; освоение сферы «земного», углубление конкретно-чувственного восприятия мира, художественное изучение тонких движений души, природа и человек, вступающие в соприкосновение, что избавляет от отчуждения и приближает к изначальному, неизменному естеству бытия; возврат к скрытым ценностям народно-деревенской стихии, способным обновить жизнь в духе «вечных» идеалов (языческий, мистический колорит изображаемого); сопоставление буржуазного городского и сельского уклада; мысль о несовместимости природной силы жизни, бытийного добра с социальным злом; соединение исторического и метафизического (рядом с чертами бытовой или конкретно-исторической реальности присутствует «сверхреальный» фон, мифологический подтекст); мотив очистительной любви как некий символический знак всечеловеческого естественного бессознательного начала, несущего просветленный покой.

Советский период. Отличительными чертами возникшего в эту пору социалистического реализма стали партийность, народность, изображение действительности в ее «революционном развитии», пропаганда героики и романтики социалистического строительства. В произведениях М. Горького, М. А. Шолохова, А. А. Фадеева, Л. М. Леонова, В. В. Маяковского, К. А. Федина, Н. А. Островского, А. Н. Толстого, А. Т. Твардовского и др. утверждались иная реальность, иной человек, иные идеалы, иная эстетика, принципы, положенные в основу морального кодекса борца за коммунизм. Пропагандировался новый метод в искусстве, который был политизирован: имел ярко выраженную социальную направленность, выражал государственную идеологию. В центре произведений обычно находился положительный герой, неразрывно связанный с коллективом, который постоянно оказывал на личность благотворное влияние. Основная сфера приложения сил такого героя — созидательный труд. Не случайно одним из распространенных жанров стал производственный роман.

20—30-е годы XX века. Немало писателей, вынужденных жить при диктаторском режиме, в условиях жестокой цензуры, сумели сохранить внутреннюю свободу, проявляли способность умалчивать, быть осторожным в оценках, переходить на иносказательный язык, — они были преданы истине, подлинному искусству реализма. Родился жанр антиутопии, в которой давалась суровая критика тоталитарного общества, основанного на подавлении личности, индивидуальной свободы. Трагично сложились судьбы А. П. Платонова, М. А. Булгакова, Е. И. Замятина, А. А. Ахматовой, М. М. Зощенко, О. Э. Мандельштама, их надолго лишили возможности печататься в Советском Союзе.

Период «оттепели» (середина 50-х — первая половина 60-х годов). В это историческое время громко и уверенно заявили о себе молодые поэты-шестидесятники (Е. А. Евтушенко, А. А. Вознесенский, Б. А. Ахмадулина, Р. И. Рождественский, Б. Ш. Окуджава и др.), ставшие «властителями дум» своего поколения вместе с представителями «третьей волны» эмиграции (В. П. Аксенов, А. В. Кузнецов, А. Т. Гладилин, Г. Н. Владимов,

A. И. Солженицын, Н. М. Коржавин, С. Д. Довлатов, В. Е. Максимов, В. Н. Войнович, В. П. Некрасов и др.), произведениям которых были свойственны острокритическое осмысление современной действительности, сохранение человеческой души в условиях командно-административной системы и внутреннее противостояние ей, исповедальность, нравственные искания героев, их высвобождение, раскрепощенность, романтизм и самоирония, новаторство в области художественного языка и стиля, жанровое многообразие.

Последние десятилетия XXвека. Новое поколение писателей, жившее уже в несколько смягченных политических условиях внутри страны, выступило с лирической, городской и деревенской поэзией и прозой, не укладывавшимися в жесткие рамки социалистического реализма (Н. М. Рубцов, А. В. Жигулин,

B. Н. Соколов, Ю. В. Трифонов, Ч. Т. Айтматов, В. И. Белов, Ф. А. Абрамов, В. Г. Распутин, В. П. Астафьев, С. П. Залыгин, В. М. Шукшин, Ф. А. Искандер). Ведущими темами их творчества становятся возрождение традиционной нравственности и взаимоотношения человека и природы, в чем проявилась близость писателей к традициям русского классического реализма. Произведения этой поры пронизаны чувством привязанности к родной земле, а значит, и ответственности за то, что на ней происходит, ощущением невосполнимости духовных потерь вследствие разрыва вековых связей природы и человека. Художники осмысливают перелом в сфере моральных ценностей, сдвиги в обществе, в которых вынуждена выживать человеческая душа, размышляют о катастрофических последствиях для тех, кто утрачивает историческую память, опыт поколений.

Новейшая русская литература. В литературном процессе последних лет литературоведы фиксируют два течения: постмодернизм (размытость границ реализма, сознание иллюзорности происходящего, смешение разных художественных методов, стилевое разнообразие, усиление влияния авангардизма — А. Г. Битов, Саша Соколов, В. О. Пелевин, Т. Н. Толстая, Т. Ю. Киби- ров, Д. А. Пригов) и постреализм (традиционное для реализма внимание к судьбе частного человека, трагически одинокого, всуете унижающей его повседневности утрачивающего нравственные ориентиры, пытающегося самоопределиться, — В. С. Ма- канин, Л. С. Петрушевская).

Итак, реализм как литературно-художественная система обладает мощным потенциалом непрерывного обновления, что проявляется в ту или иную переходную для русской литературы эпоху. В творчестве писателей, продолжающих традиции реализма, наблюдаются поиски новых тем, героев, сюжетов, жанров, поэтических средств, новой манеры разговора с читателем.

Д. Символизм

Символизм (от фр. зппЪоИзте — знак, примета, признак) — художественное направление в европейской и русской литературе (последняя треть XIX — начало XX века).

Символизм возник во Франции в 1870-е годы (как оппозиция натурализму и реализму) в творчестве поэтов П. Верлена (сборники «Галантные празднества», «Романсы без слов», «Мудрость»), С. Малларме (сборник «Стихотворения», поэмы «Иродиада», «Удача никогда не упразднит случая»), А. Рембо (баллада «Пьяный корабль», сонет «Гласные», сборник «Последние стихотворения») и других.

В последующие годы символизм получил развитие в Бельгии в произведениях М. Метерлинка (пьесы-сказки «Принцесса Ма- лен», «Пелеас и Мелисанда», «Смерть Тентажиля»), Э. Верхарна (сборники «Вечера», «Крушения», «Черные факелы»), в Германии в лирике С. Георге (сборники «Седьмое кольцо», «Звезда союза», «Новое царство»), в Австрии в поэзии Р. М. Рильке (сборник «Новые стихотворения»), в Англии в творчестве О. Уайльда (сказка «Счастливый принц», роман «Портрет Дориана Грея», новеллы).

Ощущая враждебность окружающей реальной среды, страшась социального и духовного кризиса, чувствуя бессилие перед грубым, жестоким миром и его законами, символисты стремились уйти от действительности в иной, нездешний, потусторонний мир или в глубины душевной, внутренней жизни. Для символистов закономерности общественной жизни остаются непостижимыми, поэтому они говорили о непознаваемости мира, а значит, суть поэзии для них — в невысказанном, сверхчувственном. Символисты исходили из того, что подлинная реальность недоступна разуму и постигается лишь интуитивно- экстатическим способом, каковой усматривается в мистике. Обращаясь прежде всего не к разуму, а к чувствам, к эмоциям, к интуиции, они хотели проникнуть в сферу подсознательного, постичь тайны мироздания. Для символистов интуиция, подсознание были важнее разума и логики. Эту сферу подсознательного, тайну мира, то есть мистическое содержание, они объявляли главным предметом нового искусства.

Основным средством выражения мистического содержания становится символ. Иначе говоря, художественный образ в искусстве стал моделью, знаком новой действительности. Символ был призван помочь проникнуть в суть скрытых явлений. Символ связывал земное бытие с миром трансцендентным (недоступным сознанию), с глубинами духа и души, с вечным, был формой приобщения к Тайне. В отличие от реалистов, оперировавших типическими образами, в которых обобщение носит объективный характер, символ фиксировал крайне субъективное отношение художника к миру. Символ расширял смысл, значение обычного слова, логического определения и понятия, и это вело к расширению художественной впечатлительности — наличию в тексте мимолетных, трудноуловимых деталей, впечатлений, намеков.

Философско-эстетические принципы символизма восходят к сочинениям А. Шопенгауэра с его вселенским пессимизмом, отчаянием, бессилием рассудка, взглядом на «мир как обитель страдания», Э. Гартмана, считавшего основой сущего абсолютно бессознательное духовное начало — мировую волю, Ф. Ницше, видевшего причину упадка культуры в духовной и физической деградации современного человека, превратившегося в посредственность, стадо; Ницше выдвигал индивидуалистический культ сильной личности — «сверхчеловека», свободного от любой морали и обязанностей перед другими, призванного повелевать стадом. Немецкий философ, утверждая вторичность разума, подчеркивал его подчиненность воле, инстинктам.

В России символизм обозначился в начале 1890-х годов в творчестве Д. С. Мережковского (сборники «Стихотворения», «Символы», романы «Христос и антихрист», «Царство зла»), 3. Н. Гиппиус («Собрания стихов», сборники рассказов «Алый меч», «Лунные муравьи», роман «Чертова кукла»), В. Я. Брюсова (сборники «Русские символисты», «Третья стража», «Городу и миру», «Венок», романы «Огненный ангел», «Алтарь победы»), К. Д. Бальмонта (сборники «Под северным небом», «В безбрежности», «Тишина», «Горящие здания», «Будем как солнце», «Только любовь», «Литургия Красоты»), Ф. К. Сологуба (сборник «Пламенный круг», романы «Мелкий бес», «Творимая легенда», сборники рассказов «Жало смерти», «Истлевающие личины»). Эти писатели получили в литературоведении наименование «старших» символистов.

В начале 1900-х годов в литературу вступили «младшие» символисты, значительными представителями которых бьши А. А. Блок («Стихи о Прекрасной Даме», сборник «Ночные часы», драма «Балаганчик», пьеса «Роза и Крест», поэмы «Возмездие», «Ночная фиалка», циклы «Город», «Страшный мир», «Пузыри земли», «Ямбы», «Черная кровь», «Пляска смерти»), Андрей Белый (сборники «Золото в лазури», «Пепел», «Урна», поэмы «Похороны», «Христос воскрес», роман «Петербург»), С. М. Соловьев (сборники «Цветы и ладан», «Апрель», «Цветник царевны», «Возвращение в дом отчий»), В. И. Иванов (сборники «Кормчие звезды», «Прозрачность», «Сог агёепз», «Нежная тайна», поэмы «Прометей», «Младенчество», книга «Эрос»). Эти художники опирались на религиозно-мистическую философию В. С. Соловьева, утверждавшего, что в мир зла снизойдет божественная Красота (Душа мира, Вечная Женственность), которая должна «спасти мир», соединив небесное, божественное начало жизни с земным, материальным.

Эти две группы русских символистов хотя и принадлежали одному направлению, представляли различное сочетание фило- софско-эстетических позиций и художественных индивидуальностей. Если, например, для «старших» символизм — это прежде всего возможность создания новых, чисто художественных ценностей, то для «младосимволистов» новое искусство должно стать теургией, то есть божественным действием, чудом, видом магии, с помощью которой возможно изменить ход событий, подчиняя своей воле действия богов и духов. Теургия воспринималась как духовная ступень, ведущая к гармонии, установлению Царства Божия на земле. Если для «старших» символистов, считавших себя предвестниками нового мира, были характерны пессимистические, даже апокалипсические настроения — уныние, страх перед жизнью, душевная опустошенность, чувство полной потерянности во враждебном мире, неверие в возможности человека изменить мир и самому измениться к лучшему, чувства бесконечной усталости и безысходного отчаяния, предсказание неминуемой гибели человечества, поэтизация смерти, то «младшие» не только считали себя предвестниками нового мира, но и его свидетелями: для них новый мир родится в момент мистического синтеза неба и земли, в момент неизбежного сошествия на землю Вечной Красоты. При этом они стремились слиться с природой, которая уже живет ожиданием Вечной Женственности и с которой символисты связывали творческое вдохновение, приобщение к истине.

В этой же связи следует отметить интерес символистов к мифологии и мифотворчеству, стремление возродить в современном человеке психологические переживания человека, принадлежащего различным эпохам — античности, Средних веков, Нового времени. Для символистов мифология находится вне истории, она связана не со временем, а с вечностью. Мифы и легенды всегда современны, увлекательны и прекрасны.

Всем символистам были свойственны проповедь самоценности искусства («искусства для искусства»), его независимости от жизни, утверждение чистого эстетизма, крайнего индивидуализма (интерес к проблеме личности, протестующей против общества, обрекающего его на гибель). Символистов отличали эксперименты в области формы художественного текста, склонность к свободному стиху, верлибру, стиху в прозе. Среди жанров преобладало краткое лирическое стихотворение, передававшее мимолетные интимные переживания. Особое значение (прежде всего, философское) для символистов имела музыка — первооснова их творчества. По значимости музыка занимала второе место (после символа) в эстетике символизма. Поэтика условностей, намеков, недомолвок, иносказаний, произвольность ассоциативных связей, частые повторы слов и целых строк, варьирование мотивов, усложненная метафоричность языковых средств, звучание, ритм, интонация стиха были призваны заменить точное, прямое значение слова (преобладание звука над смыслом); речевая экспрессия, которая обычно доводилась до максимального предела, роднила лирическое творчество с музыкой. Символистам важны были не столько слова, сколько музыка слов. Стихотворения обычно строились как завораживающий словесно-музыкальный поток, образ был окутан мистической дымкой, его контуры и границы стирались. Поэты-сим- волисты не стремились быть общепонятными, они обращались к избранному читателю, читателю-творцу, читателю-соавтору, желая пробудить в нем его собственные мысли и чувства, помочь ему в постижении «сверхреального».

К концу начального десятилетия XX века символизм как направление переживал глубокий внутренний кризис, по сути, исчерпал себя, превратившись в пошлую красивость, вычурность и фальшь. Стало очевидно, что искусство должно быть ближе к жизни. Возникают два новых течения в модернизме — акмеизм и футуризм.

Е. Акмеизм

Акмеизм (от гр. акте — высшая степень чего-либо, вершина, расцвет) — модернистское течение в русской поэзии 1910-х годов, с которым связано творчество таких наиболее ярких его представителей, как С. М. Городецкий (сборники «Ярь», «Перун», «Дикая воля», «Русь», «Ива»), ранние Н. С. Гумилев (сборники «Романтические цветы», «Жемчуга», «Чужое небо», «Колчан») и А. А. Ахматова (сборники «Вечер», «Четки», «Белая стая»), О. Э. Мандельштам (сборники «Камень», «Тп$11а», «Вторая книга»).

«Туманной» мистике, восприятию реальности как знака непознаваемого, идее проникновения в запредельное через язык символов, импрессионистической изменчивости, иррационализму, субъективизму символистов акмеисты противопоставляли художественное освоение многообразного и яркого реального, земного, предметного мира, полного звуков, запахов, красок. Они пытались заново открыть ценность человеческой жизни. Преодолевая пристрастие символистов к многозначности и текучести образов, акмеисты стремились к чувственной, пластически вещной ясности образов. Вместо усложненного языка, преувеличенной метафоричности, неопределенности смысла, зыбкости слов они старались вернуть слову его первоначальное (точное, предметное) значение.

Для акмеистов характерны модернистские мотивы, склонность к камерности, эстетизм и поэтизация чувств первозданного человека (отсюда второе название — адамисты). Герой лирики акмеистов погружен в мир своих переживаний, которые не раскрывались непосредственно, а передавались выразительным, значимым жестом, душевным движением, перечислением предметов вещного быта (прием «материализации» чувств), психологических деталей, что делало всякое переживание конкретным и индивидуальным. Важное место занимала любовная тема, причем любовь выступала не только как земное чувство, страсть и близость, но и как взлет духа, порыв к совершенству; преобладал мотив любви трагической, неразделенной, несущей героям страдание и гибель.

В поэзии акмеистов зримо проявилось русское национальное начало: и в живом, непосредственном ощущении родной природы, и в обращении к темам и образам русского фольклора, к языческому наследию Древней Руси, к славянской мифологии, и в чувстве исторической памяти, сохранении культурных раритетов, и в ориентации на твердые, неумирающие нравственные ценности — веру, честь, совесть, долг, добро, и в органической связи с традициями русской классики.

Произведения акмеистов семантически сложные, насыщенные литературными ассоциациями и культурными образами различных эпох; в то же время их отличают стройность композиции, ясные стилевые принципы, гармоничное использование повседневного языка, точность, афористичность слова, ритмы, придающие лирическому переживанию экспрессивную напряженность и драматизм, четкость организации всех элементов художественной формы.

К началу Первой мировой войны акмеизм как течение перестает существовать, ибо рамки единой поэтической школы оказались для ее участников тесными, и каждый из акмеистов пошел своим путем.

Ж. Футуризм

Футуризм (от лат. Ми гит — будущее) — художественное течение в искусстве первых двух десятилетий XX века, выдаваемое за «искусство будущего».

Рождением этого течения принято считать опубликованный в 1909 году «Манифест футуристов», автором которого был итальянский поэт Ф. Т. Маринетти. В нем отрицались общепринятые понятия, ценности, наследие прошлого (социальное устройство, общественный порядок, мораль, религия, искусство, традиционная культура вплоть до языковых норм) и утверждался культ силы и бунта, направленных на разрушение старого мира, на преобразование жизни и раскрепощение человеческого поведения. В «Манифесте» культивировалась эстетика урбанизма (современного города) и машинной индустрии (отказ от патриархально-консервативного существования и устремление в технократическое будущее с бешеными скоростями и «телеграфным стилем», олицетворяющим динамичный темп жизни).

В России футуристы называли себя будетлянами (от слов «будет», «люди будущего»). Это были Д. Д. Бурлюк (сборники «Лысеющий хвост», «Десятый Октябрь»), В. В. Каменский (романы «Землянка», «Стенька Разин», сборники «Танго с коровами», «Девушки босиком», «Звучаль Веснеянки»), В. В. Хлебников (поэмы «И и Э», «Журавль», «Ночь в Галиции», сборники «Ряв!», «Творения 1906—1908», «Изборник стихов. 1907—1914»), А. Е. Кручёных (сборники «Старинная любовь», «Мирсконца», «Возропщем», «Полуживой», «Вселенская война Ъ», «Лакированное трико», поэма «Игра в аду»). Позднее к этим писателям присоединился В. В. Маяковский (трагедия «Владимир Маяковский», поэмы «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», «Война и мир», «Человек»). Вместе с ними он подписал в 1912 году манифест футуризма «Пощечина общественному вкусу» (еще раньше вышел в свет сборник «Садок судей» — в 1910 году, считающемся временем возникновения русского футуризма).

Искусство служило футуристам орудием переделки существующего мира и человека, средством борьбы за будущее, за «новый мир», «новое человечество». Они проповедовали свободу во всем, не только в творчестве, но и в поведении (эксцентричность, эпатаж, литературные скандалы), даже в названиях поэтических сборников («Дохлая луна», «Затычка», «Простое, как мычание», «Рыкающий Парнас», «Доители изнуренных жаб»), В отличие от акмеистов поэзия футуристов была лишена камерности, носила ярко выраженный демократический и «убыстренный» характер.

Футуристы провозглашали революцию формы, независимой от содержания. Они проявили преувеличенный интерес к формальному эксперименту, обновлению поэтического языка, выражали новое отношение к слову как к материалу, из которого строится стихотворение (слово становится самоцельным, или «самовитым»), что способствовало активному созданию новых поэтических форм, «словотворчеству» (в частности, неологизмов), крайним проявлением которого была «заумь» («заумный язык», представляющий набор звуков, лишенных общепонятного значения), то есть логически непостижимые тексты. Слово можно было дробить, перевертывать, деформировать, создавать новые комбинации морфем и звуков. Обновление стихотворной формы достигалось введением в текст стилистически неуместных слов, вульгаризмов, технических терминов, математических и музыкальных знаков, графических символов. Нарушался синтаксис, изобретались непривычные словосочетания, отказывались от знаков препинания. Все эти новации производились по принципу «сдвига», излома, канона «сдвинутой конструкции». Футуристы искали новые ритмы, более причудливые формы. С этой же тенденцией связаны смешение стилей и жанровая перестройка. В произведениях переплетались документальный повседневный материал и фантастика, трагическое и комическое, элементы лубочной поэзии, частушек, поэтической рекламы, фольклорных заговоров и т. п.

К 1920-м годам футуризм устаревает, поскольку на одном эпатаже, отрицании, формальном экспериментировании искусство не может существовать долго.

6. Художественный стиль

А. Понятие о стиле.

Основные характеристические признаки

В определении понятия стиль (от лат. 81у1и§ — заостренная костяная палочка для письма, манера письма) сегодня выделяются главные, взаимодействующие друг с другом уровни: 1) сложившийся на основании проверенного теорией и практикой исследования и закрепившегося в науке о литературе комплекса представлений и 2) не устоявшийся, изменчивый, нацеленный на новые многообразные аспекты осмысления понятия, вскрывающий еще не явленные в конечных результатах перспективы его развития.

Обратимся сначала к уже вошедшим в обиход литературоведения характеристикам стиля, которые, пройдя проверку временем, стали ведущими и отправными в дальнейших исследованиях стиля как теоретической проблемы.

Элементы статики и динамики в эволюционирующем представлении о стиле создают предпосылки для возможной аналогии его с отдельными, сменяющими друг друга фазами жизни и в итоге — со всем ее сложноорганизованным единством. Не случайно стиль традиционно включается в раздел «Теории литературы», который именуют «Литературным процессом»: место стиля в нем «естественно обусловлено законом необходимого соответствия литературных явлений живым общественным потребностям». Данная аналогия, очевидно, предполагает, что понятие стиля обладает свойствами «целостности» и «единства», «совокупности» и «устойчивой общности» применительно к воплощаемым им сторонам действительности, содержащим «идею стиля» (А. П. Чудаков): нации и региону, эпохе, личности, литературному направлению, научной школе и т. д. Проникновение в самую сущность «общности» и освоение заключенного в ней идейно-тематического содержания выступает ведущим стилеобразующим фактором, побудившим М. Горького заметить: «Человеку ставится задача: найти себя, свое субъективное отношение к жизни, к людям, к данному факту и воплотить это отношение в свои формы, в свои слова».

По-иному стремление реализовать себя в слове в такой степени, чтобы соответствие между тем и другим достигло высочайшей степени художественности, выражали и другие писатели, например А. И. Герцен: «Я решительно хочу в каждом сочинении моем видеть отдельную часть жизни души моей; пусть их совокупность будет иероглифическая биография моя, которую толпа не поймет, — но поймут люди»; Л. Н. Толстой: «Нет равного по силе воздействия и по подчинению всех людей к одному и тому же настроению, как дело жизни и, под конец, целая жизнь человеческая. Если бы столько людей понимали все значение и всю силу этого художественного произведения своей жизни!» Для больших писателей проблема произведения творческого и «произведения жизни» во многих отношениях общая, но осмысленная на основе разных бытийственных посылок. «Во всем, почти во всем, что я писал, — признавался Толстой в письме Н. Н. Страхову от 23 апреля 1876 года, — мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собою, для выражения себя, но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна из того сцепления, в котором она находится».

Само собой разумеется, что «формы, виды, средства и способы словесно-художественного творчества, структурные типы и жанры литературных произведений» — все, что составляет научный инструментарий поэтики, — для разных писателей и произведений литературы (а в расширительном значении — для всех носителей стиля) оказываются различными. Но применительно к конкретной эпохе, роду, жанру, национальной культуре, направлению или течению в искусстве и пр. стиль как категория выделяется при условии «идейно-образной цельности, одновременно единичной и всеобщей, одинаково жизненной и органической», стремящейся в пределе к эстетическому совершенству. В каждом отдельном случае действуют свои законы стиля (их изучает поэтика), но в принципе эти законы неизменны, обеспечивая взаимосвязь внутреннего и внешнего уровней, «полное растворение содержания в форме и формы в содержании». Применительно к поэзии они могут вскрываться, например, следующим образом: «Исключительно, почти мгновенно лирическое настроение поэзии г. Тютчева заставляет его выражаться сжато и кратко, как бы окружать себя стыдливо-тесной и изящной чертой; поэту нужно высказать одну мысль, одно чувство, слитые вместе, и он большею частик» высказывает их единым образом, именно потому, что ему нужно высказаться...» (И. С. Тургенев. «Несколько слов о стихотворениях Ф. И. Тютчева». 1854).

Из приведенного примера вытекает, что представление о целостности применительно к стилю складывается не только из его сущностных, органических качеств, но и при участии воспринимающего субъекта — читателя, зрителя, литературоведа-ис- следователя, в расчете на которых автор и реализует свою потребность в высказывании, предполагая быть «услышанным», поскольку воспринимающее сознание одновременно является и сотворческим по отношению к самобытному созданию искусства. «Каждое творческое создание, — пишет современный исследователь, — каждое его восприятие и каждая интерпретация предстают как необходимый и незаменимый шаг в общем процессе смыслообразования, и каждый человек включается в этот процесс без претензии быть его абсолютным субъектом...»

Сам термин «стиль» в применении к литературе имеет целый ряд значений: стиль произведения; стиль творчества писателя, или индивидуальный стиль (скажем, стиль поэзии Н. А. Некрасова); стиль литературного направления, течения, метода (например, стиль символизма); стиль как совокупность устойчивых элементов художественной формы, определяемых общими чертами мировоззрения, содержания, национальных традиций, присущих литературе и искусству в определенную историческую эпоху (стиль русского реализма второй половины XIX века).

Стиль писателя всегда индивидуален. С наибольшей отчетливостью творческое своеобразие писателя, его стиль проявляется в языке. В узком смысле под стилем понимают манеру письма, особенности поэтического строя языка (лексика, фразеология, изобразительно-выразительные средства, синтаксические конструкции и т. д.). Литературоведческое понятие стиля — это эстетическое единство всех образно-экспрессивных деталей формы произведения, соответствующей его содержанию. Видя в языке литературного произведения первоэлемент, то есть основу стиля, мы говорим: «язык Пушкина», «язык Тургенева», «язык Маяковского». Например, стиль В. В. Маяковского — ораторский, монументальный, экспрессивный, вполне отвечающий тематике творчества поэта — злободневной, агитационной. Своеобразие стилевой манеры А. П. Чехова в том, что он рисует «мазками» (импрессионистически), описывает не предметы и явления, а чаще всего впечатления, получаемые от них; стиль писателя лаконичен, язык прозрачен и ясен.

В широком значении стиль — это понятие, используемое во многих науках: литературоведении, искусствоведении, лингвистике, культурологии, эстетике. Говорят о стиле работы, стиле поведения, стиле мышления, стиле руководства и т. д.

Стилеобразуюшие факторы в литературе — это идейное содержание, компоненты формы, конкретно выражающие содержание; сюда относят и видение мира, что связано с мировоззрением писателя, с его пониманием сущности явлений и человека. Стилевое единство включает и структуру произведения (композицию), анализ конфликтов, их развитие в сюжете, систему образов и способы раскрытия характеров, пафос произведения. Стиль как объединяющее и художественно-организующее начало всего произведения вбирает даже способ пейзажных зарисовок. Все это — стиль в широком смысле слова.

В своеобразии метода и стиля выражаются особенности литературного направления и течения.

Во встречах авторского и читательского сознаний осуществляет себя не только процесс «смыслообразования» произведения как художественного целого, но и процесс стилевоспроиз- водства, учитывающий многомерность стилевого выражения. Так, при своем появлении «Повести Белкина» (1830) были «прочитаны» в контексте стилевых исканий эпохи, ориентированных преимущественно на беллетристические сочинения авторов средней руки. Ф. В. Булгарин в «Северной пчеле» (1831. № 255) интерпретировал произведения Пушкина как собрание «анекдотов, приключений, странных случаев». В развернутом отзыве, помещенном в той же газете (1834. № 192), обозначились критерии в оценках стиля Пушкина-прозаика, примененные критиком: занимательность действия, легкость рассказа, доставляемое «удовольствие». С позиций этих критериев повести Пушкина, безусловно, не удовлетворили Булгарина, а «идеи» в пушкинском цикле он не заметил. Одновременно Белинский подошел к «Повестям Белкина» со сходными мерками, оценив как «беллетристические достоинства» то, в чем Булгарин увидел лишь недостатки. В выводе же идеологические противники неожиданно совпадают. «...Они не художественные создания, а просто сказки и побасенки», — писал Белинский. Примечательно, что такая трактовка прозы Пушкина вошла в учебники 1830-х годов, где первенствующим был объявлен А. А. Бестужев-Мар- линский: «Пушкин издал хорошо рассказанные повести под именем Ивана Петровича Белкина. Но к превосходнейшим в наше время повестям можно отнести "Русские повести и рассказы" Марлинского».

Задавал ли Пушкин стилем своего произведения подобный уровень «прочтения», или такой подход был полностью несовместим с художественным авторским заданием, став искажением и замысла, и воплощения? Отвечая на этот вопрос и обобщая суждения пушкинистов, можно отметить, что в известной степени беллетризация пушкинского шедевра была «запрограммирована» (Д. С. Лихачев) многоуровневостью художественного строя повестей, предполагающего отклик со стороны самой широкой, общенациональной аудитории: от европейски развитого читателя до носителя патриархального сознания. Так, новеллистическая (генетически восходящая к анекдоту) структура «Выстрела» претворена Пушкиным в «сложно и даже изощренно» (С. Г. Бочаров) организованном тексте, но она же может восприниматься «простым» сознанием во всей своей первозданной, «наивной» чистоте. Читатель Пушкина волен избрать любой (в том числе авторский) взгляд на «истории», представленные Белкиным, применить к ним как бессознательно-самодостаточ- ную, так и интеллектуально-рефлективную стилевую модель.

Важнейшим условием формирования понятия является своеобразие стиля как чего-то специфического, выделяющего явление из ряда других явлений. Как справедливо замечает новейший исследователь, «в течение XX в., вплоть до современности, термин приобретал разные оттенки значений, сохраняя неизменным лишь признак своеобразия, непохожести, отличительной черты». Этот признак вытекает из изначально переносного истолкования стиля как «почерка», неповторимого для каждого творимого «единства». Буквальное значение слова «стиль» и в греческом, и в латинском языках означало колонку, столбик, палку. Древние римляне называли так остроконечную палочку, употреблявшуюся для письма на досках, покрытых воском. С помощью гладкого утолщения на конце ее, как с помощью резинки, устраняли погрешности, добиваясь того, что позднее, уже в переносном смысле, Апулей назовет характером изложения мыслей, а Тацит — особенностями слога произведения.

По особенностям стилевого выражения судят о литературном герое (учитываются атрибуты его внешнего облика и форма поведения), о принадлежности здания к той или иной эпохе в развитии архитектуры (стиль ампир, готический стиль, стиль модерн и т. п.), о специфике изображения действительности в литературе конкретной исторической формации (в древнерусской литературе — стиль монументального средневекового историзма, эпический стиль XI—XIII веков, экспрессивно-эмоциональный стиль XIV—XV веков, стиль барокко второй половины XVII века и др.). Никого сегодня не удивят выражения «стиль игры», «стиль жизни», «стиль руководства», «стиль работы», «стиль застройки», «стиль мебели» и т. п., и всякий раз, наряду с обобщающим культурологическим смыслом, в эти устойчивые формулы вкладывается конкретный оценочный смысл («Мне нравится его исполнительский стиль» — об определенном лице; «меня не удовлетворяет сложившийся стиль отношений» — об известной ситуации, обозначившейся на фоне многих; «я предпочитаю этот стиль одежды» — в отличие от других и т. п.).

Понятие оригинальности применительно к стилю в известном смысле тавтологично: стиль «заслуживает своего названия лишь тогда, когда несет черты индивидуальной личности творца». Но, придя из общечеловеческого содержания и обогатив его «бесспорным «новым словом» (Ф. М. Достоевский), «творец» растворяется в том, из чего в конечном счете формируются «великие стили» (Д. С. Лихачев) и «стили эпохи», придавая им хотя и в высшей степени типологическое и широкое, но тем не менее явственно ощутимое своеобразие. «И именно потому, что речь идет о сущности человеческого мира, сущность эта... не внеиндивидуальна, а в личности творящего субъекта должна быть обнаружена связь и с... глубиной одновременно и межличностного и внутриличностного общечеловеческого содержания».

Многогранное и расширенное истолкование стиля в сознании современного человека свидетельствует, во-первых, об универсальности понятия, которое не замыкается только границами литературоведения и лингвистики, функционируя и в сферах культурологии, быта, эстетики, искусства. Во-вторых, полифункциональность стиля предполагает наличие явных его показателей, наглядных отличительных признаков, выведенных вовне, отчеканенных, как звонкая монета. Хотя стиль нельзя отождествлять с формой, он не существует вне формальных признаков, являясь свойством формы и выражая ее своеобразие. И «художественный стиль не просто эстетичен, но он еще есть материальная и чисто физическая воплощенность этого эстетического».

Обратимся к первой главе романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин». До тех пор пока облик героя в стилевом отношении сливался с обобщенным образом «толпы», автор склонен был использовать изобразительные средства, цель которых с наибольшей полнотой выразила его собственная формула в письме к Л. С. Пушкину: «сатира и цинизм» (вторая половина января — начало февраля 1824 года). Однако импульсы иронии как стиле- образующего средства в пределах той же главы значительно ослабевают и меняются с момента, когда автор обнаруживает в герое родственное себе начало:

Мне нравились его черты, Мечтам невольная преданность, Неподражательная странность И резкий охлажденный ум..., —

определяя их уже средствами романтической поэтики. Иначе те же свойства представлены сквозь призму восприятия Татьяны в VII главе романа, где в них угадывается пародийный обертон:

...Чужих причуд истолкованье, Слов модных полный лексикон...

Эти и многие другие «литературные маски» героя необходимы автору для художественных целей: «Пушкин... предпочел авторское повествование, которое в многочисленных стилевых сломах постоянно меняет точки зрения». И словно бы случайно брошенная пушкинская реплика: «Иль маской щегольнет иной...?» — обнажает стилеобразующий принцип, создающий содержание образа. «В законченном произведении стиль является выпуклым выражением и обликом того, как, познавая свой объект и постигая истину, движется в своем неповторимом своеобразии художественная мысль писателя», — пишет Я. Е. Эльсберг.

Подводя итог вышесказанному, отметим следующие характеристические признаки стиля: 1) определение его как диалектической целостности формально-содержательного характера, предполагающей системность соположения идейно-тематических факторов и художественно-эстетической образности, закономерный способ «превращения содержания в форму» (В. Днеп- ров); 2) определение стиля как неповторимого (в пределах известной «общности») соотношения элементов, претворяющего оригинальную содержательную концепцию в известной форме; 3) наличие наглядности, непосредственно воспринимаемой «выпуклости» в выражении «идеи стиля», узнаваемого и различаемого по способу организации внешних признаков, материализующих «внутреннюю форму» произведения.

Стиль в литературе — это вытекающая из познания общих законов действительности, функционально применяемая совокупность средств выражения, реализуемая соотношением всех элементов поэтики произведения с целью создания неповторимого художественного впечатления.

Б. Концепция стиля в историческом развитии.

Основные этапы

Вопрос об исторических этапах формирования понятия «стиль» с самого начала требует уяснения того обстоятельства, что слова, которые теперь имеют оценочные значения: «стильность» — «бесстильность», «индивидуальность» — «обезличенность», «предметность» — «абстрагированность», «риторичность» — «натуральность» и т. п., — в эволюции термина «стиль», вплоть до Нового времени (со второй половины XVIII века), выступали лишь в качестве констатирующих нейтральных определений.

Цельность стиля при условии его оригинальности в разные исторические эпохи понималась по-разному, но при этом продуктивность самой категории стиля не подвергалась сомнению. Как подчеркивает А. Н. Соколов, «стиль нельзя рассматривать как выражение творческой личности» и потому соотносить его наличие исключительно с эпохой зарождения «индивидуального стиля». Но если «выражение художнической личности — это не стиль, и не личность является основой стилевого единства в искусстве», то «эту основу надо искать в эстетических и идеологических предпосылках стиля... Большой стиль создается коллективными усилиями многих деятелей искусства, идейно и творчески близких между собою. Отдельный художник творит в стиле, складывающемся в том или ином направлении. Но в то же время стиль не дается ему как нечто готовое, созданное кем-то другим. Творчески одаренной личности принадлежит большая роль в создании стиля. Такая личность осуществляет художественную закономерность стиля. Можно сказать, что художник и создает стиль, и творит в стиле — такова диалектика».

Исторически отличные друг от друга «эстетические и идеологические предпосылки стиля» обусловливают столь же различные представления о соотношении общих закономерностей художественного развития и творческой индивидуальности в самоопределении стиля. Исследователи сходятся в том, что проблема «индивидуальности» писателя возникла много раньше проблемы «индивидуального стиля» — понятия, введенного для определения «самобытно-нравственного отношения автора к предмету» (Л. Н. Толстой) на рубеже XVIII—XIX веков.

Понятие стиля — как не подлежащего рациональному классифицированию феномена авторской индивидуальности — в границах риторической культуры явилось следствием греческой интеллектуальной революции VI—IV веков до н. э., которая «в определенном смысле основала этот феномен как эстетическую реальность». «Восторг» перед «неповторимостью», как доказал

С. С. Аверинцев, предполагал «установку на общее и постольку внеличное»: «неповторимое есть... предмет... эмоциональных излияний», но при этом «в рациональном описании... сама неповторимость как таковая от анализа ускользает». Эпоха рефлективного традиционализма утвердила антиномию, лежащую в основе риторического типа творчества: «Не вопреки тому, а в силу того, что риторическая мысль занимается общим, познает общее, учит об общем, она так заворожена инаковостью, непознаваемостью, неизъяснимостью особенного».

Таким образом, в научной литературе проводится четкая грань между «феноменом индивидуальной манеры» (по С. С. Аве- ринцеву, его «позволительно искать в самом что ни на есть архаическом или фольклорном примитиве») и индивидуальным стилем как итогом эволюционирующего развития словесности: от дорефлективного этапа творчества через «подражание», «манеру», «лицо» вплоть до качественного уровня, к которому уже применим критерий авторства.

Дорефлективные стадии в развитии индивидуального стиля рассмотрены в трудах А. Н. Веселовского, О. М. Фрейденберг, В. Н. Топорова, Е. М. Мелетинского — на материале пралитера- туры и фольклора, с выделением элементов «личного» самосознания в его соотношении с общими «синкретическими» формами, созданными первобытной психикой. Так, «лирическое начало», по А. Н. Веселовскому, — это проекция коллективного «я» на поэта, «коллективный субъективизм»; «первый сюжет» был «автобиографией природы», затем «идет отмель сюжета; то, чем он был, становится философией, религией, наукой, искусством» (О. М. Фрейденберг).

Причем прохождение рефлективных стадий в развитии стиля характеризует далеко не каждую культуру, пусть даже и «великую» (так, библейской культуре внеположена «мысль о мысли и слово о слове», в ней почти нет «оценочных характеристик», «психологических мотивировок» и т. п., то есть комплекса позднейших представлений, которые вытекают из рефлексии, направленной на ту или иную «индивидуальную манеру»).

По-видимому, сама установка на сопоставление «индивидуальных манер», на выявление в них «общего», типологического вела в итоге к формированию понятия литературности, что в античной теории словесности приравнивалось к понятию стиля. Приметами риторического (прозаического) стиля, по Аристотелю, становятся ясность, уместность, украшенность; теоретически кодифицированные признаки поэтической речи входят в область поэтики. Как указывает М. Л. Гаспаров, в Средние века «поэзия и проза как бы поменялись своими критериями литературности»: ее степень резко возрастает в поэзии (учебные стихи) и отторгается риторикой, сосредоточившейся в жанре проповеди.

Продолжая традиции античной критики (в трактате Демет- рия «О стиле» отграничивался, к примеру, «простой» стиль от «величественного», «изящный» от «мощного»), средневековая критика много места уделяет стилистическим представлениям («Наука стихотворческая» Матвея Вандомского, «Новая поэтика» и «Наставление в способе и искусстве сочинения прозы и стихов» Гальфреда Винсальвского, руководства по поэзии провансальских трубадуров и др.). В отзывах критиков и поэтов друг о друге, как отмечает П. А. Гринцер, «поэты почти всегда восхваляются по чисто стилистическим основаниям», как мастера в области «формы» («сладкий стиль» Петрарки, «темный» и «легкий» стили в поэзии трубадуров, «достоинства и недостатки поэтического словоупотребления, фигуры и тропы, классификация рифм и строф, а также жанры поэзии, зависящие главным образом от жесткой формальной структуры»). Роль элокуции (лат. е1оси1ю — украсить словами) становится определяющей в новом, по преимуществу эстетическом подходе к стилю.

Однако проблема индивидуального стиля в средневековых литературах (как в европейской, так и в восточной) остается сложной и неоднозначной в аспекте соотношения содержания и формы («общим местом» средневековых поэтик становится афоризм: «Поэзия — это форма и смысл слова, соединенные вместе»), специфика их взаимопроникновения делает литературу особой областью словесности. Понятие «индивидуального облика художественного текста», традиционно сополагаемое с подражанием образцам, — это «открытие неизвестного в известной форме», когда «при заданное™ предмета изображения на первый план выдвигался способ выражения» и «индивидуальный стиль... мог выступать и выступал в качестве специфического варианта стиля коллективного». Так, в арабских поэтологиче- ских трактатах IX—XI веков существовали следующие истолкования «оригинальности»: как «порчи» истинной нормы, идеала, как «старого и забытого, но вновь найденного», как «приоритета определенного автора в открытии предвечного, пребывавшего до момента открытия, так сказать, в латентном состоянии».

В русской литературе индивидуально-авторское начало, как показал В. В. Виноградов, стало развиваться со второй половины XVII века. Д. С. Лихачев, однако, отмечает, что личностная интенция в словесном творчестве формировалась постепенно, на всем протяжении историко-литературного процесса. В древнерусской литературе (принадлежащей типу литератур средневековых) наблюдались тенденции, аналогичные тем, которые уже были отмечены в литературах Запада. Вместе с тем по своим внутренним законам литературное творчество этого периода — совсем иное и отличное от представлений о нем в Новое время. На этом вопросе особо останавливается Д. С. Лихачев: «Несмотря на то что мы знаем много древнерусских писателей поименно... творчество в Древней Руси имело менее «личностный» характер, обладало некоторыми общими чертами с фольклорным творчеством. Так, например, хотя индивидуальные стили и имелись в древнерусской литературе (существование их нельзя отрицать: стиль Мономаха, стиль Грозного, стиль Максима Грека, стиль Епифания Премудрого имеют своеобразные, только им присущие черты), однако выражены они слабее, чем в новой русской литературе». Исследователь разработал основополагающую в методологическом плане теорию «литературного этикета», доказав, что это прежде всего «единая нормативная система, как бы предустановленная, стоящая над автором», сочетающая в себе «этикет миропорядка, этикет поведения и этикет словесный». Но нет сомнения, что такая — «этикетная» — литература входит в область творчества: «Перед нами творчество, а не механический подбор трафаретов, — творчество, в котором писатель стремится выразить свои представления о должном и приличествующем, не столько изобретая новое, сколько комбинируя старое».

В петровское время крупнейший из преподавателей риторики Феофан Прокопович, профессор Киево-Могилянской академии, освещал в своих главных трудах «Бе аПе роеиса» и «Бе аПе геМопса» традиционные вопросы, связанные с формой, — на уровнях речевого выражения и специфики литературных жанров. Стилю он придавал прежде всего общее значение, оценивая речь с позиций правильности и выразительности.

Но и в древнерусской литературе уже имело место «противоположное» начало, «как бы некий противовес — это стремление к конкретности, к преодолению канонов, к реалистическому изображению действительности». Стилистические каноны и условности нарушались в период расцвета традиционалистской культуры — в эпоху классицизма. А. Д. Оришин, например, с полным основанием опровергает поверхностное представление о Ломоносове исключительно как о «создателе нормативной стилистики». По справедливому замечанию исследователя, «неповторимая индивидуальность ломоносовского стиля проявляется не столько в следовании этим нормам, сколько в стихийном отклонении от них».

Соответственно в поэтике знаменитой «Оды на день восшествия на Всероссийский престол Ея Величества Государыни

Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года» М. В. Ломоносова отсутствие лирического «я» как персонализованного образа автора, предустановленное теорией классицизма, художественно «компенсируется» особой ломоносовской метафористикой, преображающей даже самый отвлеченный (по причине своей «высокости»), недоступный «простому слову» образ Елисаветы в чувственно материализованный и жизненно узнаваемый. Это происходит ассоциативно, через связанные с самим поэтом биографические реалии:

Твои щедроты ободряют Наш дух и к бегу устремляют, Как в понт пловца способный ветр Чрез яры волны порывает, Он брег с весельем оставляет; Летит корма меж водных недр.

Именно Ломоносов в «Риторике» высказал мысль о «силе воображения» как «душевном даровании», которое войдет в понятие индивидуального стиля в последующие культурные эпохи.

Ориентация на «чувствительность» в литературе сентиментализма, при сохранении рациональной установки, значительно продвинула формирование индивидуального стиля, обогатив это понятие новым содержанием. «Для писателей, связанных с сентиментализмом, — пишет Н. Д. Кочеткова, — воображение начинает представать как важнейший компонент творчества, содержащий в известной степени интуитивное начало, не поддающееся логическому анализу. Соответственно, первостепенное значение придается эмоциональному воздействию искусства».

Г. А. Гуковский, Л. Я. Гинзбург, А. В. Михайлов, И. В. Кар- ташова, О. Б. Вайнштейн и др. показали, как реализуется индивидуальный стиль в романтизме — литературном направлении, где «вкус к бесконечности единичного» и к «процессу» развития идеи (Новалис) разрушает логическую нормативность в ее конечных результатах. «Помыслить непосредственно жизнь без заслона риторических формул и логических определений было сверхзадачей романтиков, и на этом пути их ожидали подлинные находки. Центральное романтическое устремление — иметь дело с самой реальностью и в то же время сохранять за собой свободу рефлексии и воображения».

В эстетике актуализуется философско-эстетическое представление Аристотеля о роли подражания как инструмента познания (от «уразумленной природы» в классицизме — к органическому синтезу объективного и субъективного). В статье И. В. Гете «Простое подражание природе. Манера. Стиль» (1789) прослеживается двуединство внешнего и внутреннего через «подражание», «манеру» и — вершинное их воплощение — стиль, «высшую степень, которой когда-либо достигало и когда-либо сможет достигнуть искусство». «Если простое подражание зиждется на спокойном утверждении сущего, на любовном его созерцании, манера — на восприятии явлений подвижной и одаренной душой, то стиль покоится на глубочайших твердынях познания, на самом существе вещей, поскольку нам дано его распознавать в зримых и осязаемых образах».

Более узкое понимание «манеры» предложено Г. В. Ф. Гегелем в «Лекциях по эстетике», разработанных в основном в 1820-е годы. «Манера» уже отделена им от «спокойного утверждения сущего» (Гете) и представляет «принадлежащий лишь данному субъекту способ восприятия и случайное своеобразие исполнения...». Гегель вновь утверждает целесообразность «примирения субъективной свободы и субстанционального начала» — так, чтобы «не было никакого разлада между ними»: «Оригинальность, с одной стороны, открывает нам подлинную душу художника, а с другой стороны, не дает нам ничего иного, кроме природы предмета, так что это своеобразие художника выступает как своеобразие самого предмета и проистекает из него в такой же мере, как и предмет из продуктивной деятельности субъекта».

Индивидуальный стиль в произведениях отечественных художников-реалистов начиная с середины 1820-х годов предполагает рождение слова «от ситуации и от субъекта»: «в риторической литературе писатель приходит к реальности через слово, в реалистической литературе XIX века — к слову через реальность и ее правду». Как проницательно замечает Д. С. Лихачев относительно поэтических жанров, «слова в поэтической речи не лишаются и не меняют своих значений, обычно фиксирующихся в словарях. Напротив, сохранение этих значений является непременным условием существования некоего «прибавочного элемента», создающегося контекстом поэтической речи». «Прибавочный элемент» — это и есть художественное выражение неповторимой авторской индивидуальности, рождаемой, с одной стороны, из стремления «преодолеть смысловую и эмоциональную изолированность слова», а с другой — из «искусства преодоления слова», преодоления обычного, «расхожего» его смысла и вскрытия в слове его «сверхсмысловой» сущности».

Понятие авторской самобытности, таким образом, не означает тотального размежевания с риторической культурой: «Абсолютная новизна не имеет стиля» (И. Ю. Подгаецкая). Поэтизмы, «слова-сигналы» в этом случае оказываются на пересечении стилей эпох или больших лирических тем и собственно авторского способа применения их в новом, «непривычном» окружении. Как быть, например, с такими эстетически кодифицированными словами, обладающими «сверхзначениями, широкими образными смыслами», как «море», «волна», «чёлн», «парус», «недозрелый плод», «странник», «пловец», «созерцание», «душа», «воспоминание», «мечта», «слезы» и т. п., в поэзии романтиков? При каких условиях их правомерно считать слагаемыми индивидуального стиля? Анализируя данный словесный ряд, И. Ю. Подгаецкая приходит к выводу, что индивидуальный стиль развивается «и в русле, и одновременно «по ту сторону» ключевых слов...».

В этом смысле характерно распространенное заблуждение относительно поэтического стиля Н. А. Некрасова. Декларируемая Некрасовым начиная со второй половины 1840-х годов ориентация на «эмпирию» жизни («поворот к правде»), не была бы воспринята как эстетически действенная вне ее подразумеваемой связи с традиционалистской культурой. Воспринятые органически «понятия чужой жизни, выдаваемые за понятия своей жизни» (Белинский), не только не обеднили, но, напротив, обогатили и упрочили поэзию Некрасова фундаментом культуры, в которой сплелись и классицистические, и сентиментально-романтические компоненты, действительно сделавшиеся «общими местами», но при этом не утратившие своей человеческой значимости и самоценности.

Как лирик, Некрасов реализовывал классический принцип, обозначенный Аристотелем и сводящийся к тому, что слова «поэтического», «изукрашенного» стиля действуют на слушателя до тех пор, пока воспринимаются естественно: «...естественное способно убеждать, а искусственное — напротив». Именно поэтому, как отмечает К. И. Чуковский, в лирике Некрасова есть жанры, «не требующие... вещественной лексики». Чуковский имеет в виду такие «шедевры Некрасова, как «Родина», «Муза», «Элегия», «Смолкли честные...» и др.». Эти произведения «высокого, патетического стиля», по мнению исследователя, обладают особой поэтикой: «...ему нужна была... поэтика, нисколько не схожая с той, которую он культивировал в других своих жанрах, — поэтика отвлеченных понятий, иносказаний, метафор, фигур». «Обобщенный характер» понятий, требующих отвлеченной лексики, подчеркнут и графически — употреблением заглавной буквы: «Чрез бездны темные Насилия и Зла...» Нельзя не согласиться с К. И. Чуковским в том, что «стиль здесь совершенно иной, чем, например, в «Извозчике», «Филантропе», «Свадьбе» и других повествовательных стихах».

Исходя из проблемы индивидуального стиля в новейшем понимании, литература XX века осмысливается через сеть взаимодействий «своего» и «чужого» слова, вследствие чего актуализует- ся роль влияний, заимствований, стилизаций, «перепевов» и всего, что принято объединять понятием «интертекстуальность».

«Прибавочный элемент», о котором пишет Д. С. Лихачев, персонифицируется в «стилевой доминанте», «моменте стиля» или «знаке стиля» — как приметах стиля индивидуального. Эти особые «приметы» выявляются на семантическом, лексическом, интонационном, метрическом, синтаксическом и иных уровнях текста. Так, «приметами» лермонтовского стиля стали «трехсложные размеры, сочетание разностопных строк, использование дактилической или одной лишь мужской рифмы, резкость интонационной гаммы, контрасты ультрамелодического и дисгармонического стиха». «Приметами» стиля И. Бродского — объемность лирических текстов, сложные синтаксические конструкции, поэтика ассоциаций, аллюзий, тенденция к разрушению формы и т. д. Проницательным филологом в определении «доминанты» стиля был Гоголь. Так, в поэзии Державина он отметил то, что создает ее неповторимый художественный облик: «Все у него крупно. Слог у него так крупен, как ни у кого из наших поэтов. Разъяв анатомическим ножом, увидишь, что это происходит от необыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми, на что бы никто не отважился, кроме Державина». Классическим стало определение Гоголем пушкинского «классического» стиля: «Слов немного, но они так точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт».

Г. Н. Поспелов отметил возможные отклонения от эстетического вкуса и чувства меры в стиле, что делает его «гипертрофированным в том или ином отношении»: например, «излишняя склонность Кюхельбекера, в его ранней гражданской лирике и драматургии, к нагромождению тяжеловесных «славянизмов». Возможна и другая крайность: в стиле Ф. В. Булгарина современники единодушно отмечали гладкость, унифицированность, безликость «слога». Развивая мысль И. Ю. Подгаецкой, можно сказать, что не только «абсолютная новизна», но и абсолютная узнаваемость, банальность слововыражения «не имеют стиля». Показателен отзыв о романе «Димитрий Самозванец» в альманахе «Денница» (на 1831 год): «Но не один вымысел, самое исполнение скучно в романе по своей монотонности, по бесцветию слога, или лучше, по отсутствию слога; это механическое, не изящное искусство; это анатомический препарат, а не живое создание».

А. Н. Соколов, Г. Н. Поспелов и другие теоретики литературы предлагают различать «стиль» и «творческую манеру» автора, исходя при этом из их естественной взаимосвязанности: «Стиль всегда осуществляется в определенной индивидуальной творческой манере или же разных манерах... Вопрос заключается в том, способствует ли индивидуальная творческая манера отдельного писателя реализации внутренних закономерностей стиля... исторически обусловленных... или же она препятствует такой реализации...». Соответственно «стиль произведений... во всей полноте и совершенстве своей реализации выступает как некий эстетический идеал художественного творчества». К этому выводу можно присоединить заключение И. Ю. Подгаецкой: «Индивидуальный стиль — это такой способ организации словесного материала, который, отражая художественное видение автора, создает новый, только ему присущий образ мира».

В. Стилистика языка и стилистика речи.

Искусствоведческое понятие стиля.

Стиль художественной литературы

Традиции классической риторики и поэтики, составившие содержательный корпус пособий по изучению словесности в XIX веке, были использованы (и вытеснены) зарождавшейся научной стилистикой, которая в конечном счете отошла в область языкознания.

Языковедческая ориентация стиля была предположена уже античной теорией. В числе требований к стилю, сформулированных в школе Аристотеля, было и требование «правильности языка»; аспект изложения, связанный с «отбором слов» (стилистика), определился в эпоху эллинизма. В «Поэтике» Аристотель четко противопоставлял «слова «общеупотребительные», придающие речи ясность, и разного рода слова необычные, придающие речи торжественность; задача писателя — в каждом нужном случае найти верное соотношение тех и других». Таким образом, закрепилось деление на «высокий» и «низкий» стили, обладающие функциональным смыслом: «для Аристотеля «низкий» был деловой, научный, внелитературный, «высокий» — украшенный, художественный, литературный; после Аристотеля стали различать стиль высокий, средний и низкий». Подытоживший стилистические изыскания античных теоретиков Квинти- лиан приравнивает грамматику (лат. §гаттаИсе) к литературе (лат. НиегаШга), транспонируя в область первой «науку правильно говорить и толкование поэтов». Грамматика, литература, риторика формируют язык художественной литературы, который изучает стилистика, тесно взаимодействуя с теорией и историей поэтической речи.

Однако в поздней античности и Средневековье уже наметилась тенденция к перекодированию языковых и поэтологических признаков стиля (законы метрики, словоупотребления, фразеологии, применения фигур и тропов и т. п.) в плоскость содержания, предмета, темы, что отразилось и в учении о стилях. Как отмечает П. А. Гринцер применительно к «типам речи», «у Сер- вия, Доната, Гальфреда Винсальвского, Иоанна Гарландского и большинства других теоретиков критерием разделения на типы стало не качество выражения, а качество содержания произведения. Как образцовые произведения простого, среднего и высокого стилей рассматривались соответственно «Буколики», «Георгики» и «Энеида» Вергилия, и в согласии с ними каждому стилю приписывался свой круг героев, животных, растений, особые их именования и место действия...».

Принцип соответствия стиля предмету: «Стиль, отвечающий теме» (Н. А. Некрасов) — явно не мог сводиться только к «выражению» языкового плана, например к той или иной степени привлечения церковнославянизмов как критерию разграничения «штилей» — высокого, посредственного и низкого. Применивший эти термины в своих языковедческих и культурологических штудиях М. В. Ломоносов, опиравшийся на Цицерона, Горация, Квинтилиана и других античных риторов и поэтов, не просто соотнес учение о стилях с жанровой поэтикой в ее словесном оформлении («Предисловие о пользе книг церковных в российском языке», 1758), но и учел сополагаемую с каждым из жанров его содержательную значимость («память жанра»), что предопределялось сообщаемостью между стилем «лингвистическим» и «литературным». «Практическую актуальность» (М. Л. Гаспаров) концепция трех стилей получила в эпоху Возрождения и особенно классицизма, значительно дисциплинируя мышление писателей и обогащая его всем комплексом накопившихся к этому времени содержательно-формальных представлений.

Преимущественная ориентация стилистики Нового времени на языковой аспект не без оснований оспаривалась Г. Н. Поспеловым. Анализируя принятое в лингвистике определение стиля — это «одна из дифференциальных разновидностей языка, языковая подсистема со словарем, фразеологическими сочетаниями, оборотами и конструкциями... обычно связанная с определенными сферами употребления речи», ученый отметил в нем «смешение понятий «языка» и «речи». Между тем «стиль как словесное явление — это не свойство языка, а свойство речи, вытекающее из особенностей выраженного в ней эмоционально-мыслительного содержания». О необходимости разграничивать сферы лингвистической и литературоведческой стилистики по разным поводам писали В. М. Жирмунский, Г. О. Винокур, А. Н. Гвоздев и др. Заявил о себе и круг исследователей (Ф. И. Буслаев, А. Н. Весе- ловский, Д. С. Лихачев, В. Ф. Шишмарев), который склонялся к включению стилистики в области литературоведения, общей теории словесности, эстетики.

В дискуссиях по данному вопросу видное место заняла концепция В. В. Виноградова, утверждавшего необходимость синтеза «лингвистической стилистики художественной литературы с общей эстетикой и теорией литературы». В изучении писательских стилей ученый предложил учитывать три основных уровня: «это, во-первых, стилистика языка... во-вторых, стилистика речи, т. е. разных видов и актов общественного употребления языка; в-третьих, стилистика художественной литературы». По В. В. Виноградову, «в стилистику языка входит изучение и разграничение разных форм и видов экспрессивно-смысловой окраски, которые сказываются и в семантической структуре слов и сочетаний слов, в их синонимическом параллелизме и тонких смысловых соотношениях, и в синонимике синтаксических конструкций, в их интонационных качествах, в вариациях сло- ворасположения и т. п.»; в стилистику речи, которая «базируется на стилистике языка», включаются «интонация, ритм... темп, паузы, эмфазис, фразовый акцент», монологическая и диалогическая речь, специфика жанрового выражения, стиха и прозы и т. д. В итоге, «попадая в сферу стилистики художественной литературы, материал стилистики языка и стилистики речи подвергается новому перераспределению и новой группировке в словесно-эстетическом плане, приобретая иную жизнь и включаясь в иную творческую перспективу». Вместе с тем не подлежит сомнению, что расширительное толкование стилистики художественной литературы может «размыть» объект исследования — согласно ему при всей многоаспектное™ изучение должно быть нацелено на собственно литературный стиль.

Типологически сходный круг проблем связан с соотношением стиля как предмета литературоведения и стиля как предмета искусствознания. В. В. Виноградов полагает, что «стилистика литературоведческая» иногда присоединяет к себе «специфические задачи и точки зрения, идущие от теории и истории изобразительных искусств, а по отношению к стихотворной речи — из области музыкознания», поскольку является «ответвлением общей искусствоведческой стилистики». Сознательно выдвинувший в центр своего исследования стиль как эстетическую категорию А. Н. Соколов, прослеживая развитие искусствоведческого понимания стиля (в трудах И. Винкельмана, И. В. Гете, Г. В. Ф. Гегеля, А. Ригля, Кон-Винера, Г. Вёльфлина и др.), делает ряд существенных методологических наблюдений относительно «элементов» и «носителей» стиля, а также их «соотношения».

Исследователь вводит понятие стилевых категорий в качестве «тех наиболее общих понятий, в которых осмысливается стиль как конкретное явление искусства», — их перечень, очевидно, может быть продолжен. Стилевые категории составляют: «тяготение искусства к строгим или свободным формам», «величина памятника искусства, его масштабы», «соотношение статики и динамики», «простоты и сложности», «симметричность и асимметрия» и т. д.

В заключение предваряющей более глубокое и целенаправленное изучение стиля характеристики этого понятия подчеркнем, что присущие ему сложность и неодномерность вытекают из самой природы явления, меняющегося во времени и порождающего все новые и новые подходы и методологические принципы в теории изучения стиля. По-прежнему актуален вопрос, поставленный А. Н. Соколовым в качестве предвосхищающего неизбежные трудности, связанные с объективным «двуединст- вом» стиля: «Как явление словесного искусства литературный стиль соотносится с художественным стилем. Как явление словесного искусства литературный стиль соотносится с языковым стилем». И универсализующим по отношению ко всем многоразличным позициям относительно понятия «стиль» является вывод исследователя: «Стилевое единство — это уже не форма, а смысл формы».

Контрольные вопросы и задания

1. Что такое художественный метод?

2. Покажите, как конкретно метод выражается в трактовке того или иного типа героя (образа).

3. Что называют литературным стилем?

4. Какие факторы являются стилеобразующими?

5. Объясните, как метод воплощается, реализуется в стиле произведения.

6. Дайте определение литературного направления.

7. Под влиянием каких объективных социально-исторических причин сложились и как развивались литературные направления в европейских и русской литературах?

8. Усматриваете ли вы какую-либо закономерность в чередовании литературных направлений?

9. Вспомните крупнейших представителей каждого направления.

10. Каковы принципы художественного изображения в литературе классицизма?

11. Что нового внес в искусство и литературу сентиментализм?

12. Расскажите об основных чертах романтизма.

13. Охарактеризуйте реализм как направление.

14. Какова типология реализма?

15. В чем проявилось своеобразие русского символизма?

16. Дайте обзор творчества одного-двух художников старшего и младшего поколений символистов.

17. Что такое литературное течение?

18. Какие литературные течения выделяются в романтизме?

19. Расскажите о модернизме. Назовите основные модернистские течения и их представителей.

20. В чем принципиальное различие между эстетикой символизма и акмеизма?

21. Что вы знаете о русском футуризме как самобытном художественном явлении?

22. Охарактеризуйте творческую платформу футуристов, особенности их художественного стиля. Проанализируйте стихи поэтов-футуристов.

23. Как соотносятся понятия «литературное направление», «литературное течение», «художественный метод», «литературный стиль», «школа»?

24. В чем выражаются особенности стиля отдельного произведения, творчества писателя, литературного направления, течения?

25. Приведите примеры литературной борьбы школ и литературных группировок. Как эта борьба влияет на литературный процесс?

26. К какому литературному направлению, течению, школе принадлежит творчество Н. Гумилева (и принадлежит ли)? Обоснуйте свой ответ анализом нескольких произведений поэта.

27. Являются ли писатели-деревенщики литературной школой? Аргументируйте свой ответ.

28. Подготовьте сообщение на тему «Различные трактовки термина «художественный метод» в эстетике и литературоведении».

Литература

Абрамович Г. Л. Введение в литературоведение. М., 1979; Аверинцев С. С. Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994; Акимов В. В. В спорах о художественном методе: Из истории борьбы за социалистический реализм. Л., 1979; Басинский П. В., Федякин С. Р. Русская литература конца XIX — начала XX века и первой эмиграции. М., 1998; Бобринская Е. А. Футуризм. М., 2000; Богомолов Н. А. В зеркале Серебряного века: Русская поэзия начала XX века. М., 1990; Бушмин А. С. Наука о литературе. М., 1980; Бушмин А. С. Преемственность в развитии литературы. Л., 1978; Бялый Г. А. Русский реализм конца XIX века. Л., 1973; Ванслов В. В. Эстетика романтизма. М., 1966; Введение в литературоведение: Учебник/Под ред. Г. Н. Поспелова. М., 1988; Введение в литературоведение: Хрестоматия/Под ред. П. А. Николаева. М., 1997; Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины/Под ред. Л. В. Чернец. М„ 1999; Волков И. Ф. Творческие методы и художественные системы. М., 1989; Волков И. Ф. Теория литературы. М., 1995; Головенченко В. М. Введение в литературоведение. М., 1964; Гуляев Н. А. Литературные направления и методы в русской и зарубежной литературе XVII—XIX веков. М., 1983; Гуляев Н. А. Теория литературы. М., 1985; Гуляев Н. А., Богданов А. Н., Юдкевич Л. Г. Теория литературы в связи с проблемами эстетики. М., 1970; Гуревич А. М. Динамика реализма. М., 1995; Гуревич А. М. Романтизм в русской литературе. М., 1980; Дмитриев В. Реализм и художественная условность. М., 1974; Долгополов Л. На рубеже веков. Л., 1977; Егоров Б. Ф. О мастерстве литературной критики: Жанры, композиция, стиль. Л., 1980; Ермилова Е. В. Теория и образный мир русского символизма. М., 1989; Есин А. Б. Литературоведение. Культурология: Избранные труды. М., 2002; Есин А. Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения. М., 1998; История романтизма в русской литературе: В 2 т. М., 1979; История романтизма в русской литературе: Романтизм в русской литературе 20—30-х годов XIX века. М., 1979; История русской литературы XI—XIX веков. М., 2001; История русской литературы XX век: Серебряный век. М., 1995; Келдыш В. А. Русский реализм начала XX века. М., 1975; К истории русского романтизма. М., 1973; Классическое наследие и современность. Л., 1981; Колобаева Л. А. Русский символизм. М., 2000; Комина Р. В. Художественные тенденции и стилевые течения советской литературы 1950—70-х годов. М., 1982; Корецкая И. В. Литература в кругу искусств. М., 2001; Корецкая И. В. Над страницами русской поэзии и прозы начала века. М., 1995; Котляревский Н. А. Литературные направления Александровской эпохи. М., 2000; Кочеткова Н. Д. Литература русского сентиментализма: эстетические и художественные искания. СПб., 1994; Краткая литературная энциклопедия. Т. 1—9. М., 1962—1978; Краткий словарь литературоведческих терминов. М., 1985; Кричевская Ю. Р. Модернизм в русской литературе: Эпоха серебряного века. М., 1994; Купина Н. А., Нико- лина Н. А. Филологический анализ художественного текста. Практикум. М., 2003; Курицын В. Н. Русский литературный постмодернизм. М., 2001; Ладыгин М. Б. Литературные направления. М., 2000; Лармин О. В. Художественный метод и стиль. М., 1964; Лекманов О. А. Книга об акмеизме. М., 1996; Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001; Литературные направления и стили. М., 1976; Литературный энциклопедический словарь. М., 1987; Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976; Ляпуш- кина Е. И. От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма. СПб., 1992; Маймин Е. А. О русском романтизме. М., 1975; Максимов Д. Русские поэты начала века: В. Брюсов, А. Блок, А. Белый, А. Ахматова. Л., 1986; Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М., 1976; Манн Ю. В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. М., 2001; Марков В. Ф. История русского футуризма. СПб., 2000; Минералова И. Г. Русская литература Серебряного века: Поэтика символизма. М., 2003; Минц 3. Г. Поэтика символизма. СПб., 2000; Москвичева В. Г. Русский классицизм. М., 1986; «Натуральная школа» и ее роль в становлении русского реализма. М., 1997; Нефагина Г. Л. Русская проза конца XX века. М., 2003; Николаев П. А. Историзм в художественном творчестве и литературоведении. М., 1983; Николаев П. А. Реализм как творческий метод: (Историко-теоретические очерки). М., 1975; Обломиевский Д. Д. Французский классицизм. М., 1968; Орлов П. А. Русский сентиментализм. М., 1977; Основы литературоведения/Под ред. В. П. Мещерякова. М., 2000; Пайман А. История русского символизма. М., 1998; Палиевский П. В. Пути реализма. Литература и теория. М., 1974; Петров С. М. Критический реализм. М., 1974; Поляков В. Русский кубофутуризм. Книги и идеи. М., 1995; Поспелов Г. Н. Вопросы методологии и поэтики. М., 1983; Поспелов Г. Н. Проблемы исторического развития литературы. М., 1972; Поспелов Г. Н. Проблемы литературного стиля. М., 1970; Поспелов Г. Н. Теория литературы. М., 1978; Поэтические течения в русской литературе конца XIX — начала XX века: Хрестоматия. М., 1988; Поэты-имажинисты. СПб.; М., 1997; Проблемы реализма в мировой культуре. М., 1959; Проблемы типологии русского реализма. М., 1969; Пути анализа литературного произведения. М., 1981; Развитие реализма в русской литературе. Т. 1—3. М., 1972—1974; Реализм и его соотношение с другими творческими методами. М., 1962; Реализм и художественные искания XX века. М., 1969; Ревякин А. И. Проблемы изучения и преподавания литературы. М., 1972; Реизов Б. Г. История и теория литературы. Л., 1986; Реизов Б. Г. Между классицизмом и романтизмом. Л., 1962; Руднева Е. Г. Романтика в русском критическом реализме (вопросы теории). М., 1988; Русская литература XX века. Т. 1—2. М., 2002; Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы. СПб.; М., 2002; Русская литература конца XIX — начала XX века: Серебряный век. М., 2001; Русская литература рубежа веков (1890-е — начало 1920-х годов). Кн. 1—2. М., 2000; Русская поэзия Серебряного века. 1890—1917. М., 1993; Русский и западноевропейский классицизм. М., 1982; Русский кубофутуризм. СПб., 2002; Русский романтизм/Отв. ред. К. Н. Гри- горьян. Л., 1978; Русский романтизм/Под ред. Н. А. Гуляева. М., 1974; Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М., 1999; Сахаров В. И. Русская проза XVIII—XIX веков: Проблемы истории и поэтики. М., 2002; Сах- но И. М. Русский авангард: живописная теория и поэтическая практика. М., 1999; Семенов А. Н., Семенова В. В. Теория литературы: Вопросы и задания. М., 2003; Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература. М., 2001; Смена литературных стилей. На материале русской литературы XIX—XX вв. М., 1974; Смирнов А. А. Литературная теория русского классицизма. М., 1981; Смирнова Л. А. Русская литература конца XIX — Начала XX века. М., 2001; Современные проблемы социалистического реализма. Эстетическая сущность метода. М., 1976; Современный словарь-справочник по литературе. М., 1999; Соколов А. Г. История русской литературы конца XIX — начала XX века. М., 1999; Соколов А. Н. От романтизма к реализму. М., 1957; Соколов А. Н. Теория стиля. М., 1968; Сорокин В. И. Теория литературы. М., 1960; Соцреалистиче- ский канон. СПб., 2000; Сучков Б. Исторические судьбы реализма. М., 1973; Творческие методы и литературные направления. М., 1987; Теория литературных стилей. Современные аспекты изучения. М., 1982; Теория литературы: В 4 т. Т. II. М., 1964; Т. IV. М., 2001; Тимофеев Л. И. Основы теории литературы. М., 1976; Троицкий В. Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20— 30-х годов XIX в. М., 1985; Трубина Л. А. Русская литература XX века. М., 1999; Федотов О. И. Введение в литературоведение. М., 1998; Федь Н. М. Литература мятежного века (Диалектика российской словесности. 1918—2002 гг.). М., 2002; Фесенко Е. А. Теория литературы. Архангельск, 2001; Федоров А. Язык и стиль художественного произведения. М; Л., 1963; Фохт У. Р. Пути русского реализма. М., 1963; Фридлендер Г. М. Поэтика русского реализма: очерки о русской литературе XIX века. Л., 1971; Фридлендер Г. М. Методологические проблемы литературоведения. Л., 1984; Фролов В. В. Судьбы жанров драматургии. М., 1979;

Храпченко М. Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. М., 1975; Храпченко М. Б. Художественное творчество, действительность, человек. М., 1976; Художественный метод и творческая индивидуальность писателя. М., 1964; Чернец Л. В. «Как наше слово отзовется...» Судьбы литературных произведений. М., 1995; Чичерин А. В. Очерки по истории русского литературного стиля. М., 1977; Шаталов С. В. Время — метод — характер. М., 1976; Шум- кова Т. Л. Зарубежная и русская литература XIX века: Романтизм. М., 2002; Щепилова Л.В. Введение в литературоведение. М., 1968; Энциклопедический словарь для юношества. Литературоведение от «А» до «Я». М., 2001; Эпштейн М. Постмодерн в России: Литературная теория. М., 2000; Эсалнек А. Я. Основы литературоведения: Анализ художественного произведения: Учебное пособие. М., 2001; Эсалнек А. Я. Основы литературоведения: Анлиз художественного произведения. Практикум. М., 2003; Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961; Виноградов В. В. Язык и стиль русских писателей: От Карамзина до Гоголя. М., 1990; Есин А. Стиль // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. М., 1999. С. 350— 363; Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977; Литературные направления и стили / Под ред. П. А. Николаева, Е. Г Рудневой. М., 1976; Литературный энциклопедический словарь. М., 1987; Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X—XVII веков: Эпохи и стили. Л., 1973; Поспелов Г Н. Проблемы литературного стиля. М., 1970; Ревякин А. И. О литературно-худо- жественном стиле // Ревякин А. И. Проблемы изучения и преподавания литературы. М., 1972. С. 38—73; Соколов А. Н. Теория стиля. М., 1968; Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. Стиль. Произведение. Литературное развитие // Ред. кол.: Г Л. Абрамович и др. М., 1965; Чичерин А. В. Идеи и стиль: О природе поэтического слова. 2-е изд. М., 1968; Чичерин А. В. Очерки по истории русского литературного стиля: повествовательная проза и лирика. М., 1985; Хализев В. Е. Теория литературы. 3-е изд. М., 2002; Жирмунский В. М. Введение в литературоведение. Курс лекций. СПб., 1996; Зарубежная эстетика и теория литературы XIX—XX вв. Трактаты, статьи, эссе. М., 1987; Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994; Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980; Сквозников В. Д. Творческий метод и образ // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Кн. 1. М., 1962; Соколов А. Н. Художественный метод и литературное направление // Проблемы реализма в мировой литературе. М., 1959; Творческие методы и литературные направления. М., 1987; Теория литературы. Т. 4. Литературный процесс. М., 2001.