Глава II

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПОЛИТЕИЗМА

[...] Если бы люди приходили к идее о невидимой разумной

силе посредством созерцания творений природы, они никогда

не могли бы иметь иного представления [о такой силе], кроме

представления о едином существе, дарующем существование

и порядок этому огромному механизму и располагающем все

его части сообразно определенному плану или связной системе.

(606

Хотя людям с известным складом ума может и не показаться

совершенно нелепым предположение о том, что несколько независимых

друг от друга и обладающих высшей мудростью

существ вошли в соглашение с целью продумать и выполнить

определенный единый план, однако такое предположение совершенно

произвольно; если мы и вправе допустить его возможность,

то нам следует признать, что вероятность или необходимость

его не доказывается ничем.

[...] Итак, мы можем заключить из вышеизложенного, что

первоначальные религиозные представления у всех народов,

исповедовавших политеизм, были вызваны не созерцанием творений

природы, но заботами о житейских делах, а также теми

непрестанными надеждами и страхами, которые побуждают

к действию ум человека. В связи с этим мы видим, что

все идолопоклонники, разделив сферы деятельности своих божеств,

прибегают к тому невидимому агенту, власти которого

они непосредственно подчинены и в ведении которого находится

надзор за действиями, совершаемыми ими в тот или иной

момент. Юнону призывают во время бракосочетания, Люцину —

при рождении, Нептун выслушивает молитвы моряков, а

Марс — моления воинов. Земледелец обрабатывает свое поле

под покровительством Цереры, а купец признает над собой

власть Меркурия. Предполагается, что каждым естественным

явлением управляет какой-нибудь разумный агент и нет такого

счастливого или несчастливого события в жизни, которое не

могло бы стать предметом особых просительных или благодарственных

молитв.

Действительно, для того чтобы вывести интересы людей за

пределы нынешнего существования или же подвести их к какому-

нибудь заключению относительно невидимой разумной

силы, требуется влияние на них какого-либо аффекта, который

побуждал бы к деятельности их представления и мысли, какоголибо

мотива, который подталкивал бы их к тому, чтобы задать

первый вопрос [об этой силе]. Но к какому же аффекту мы

прибегнем с целыо объяснить столь важное по значению действие?

Очевидно, не к отвлеченной любознательности или чистой

любви к истине. Это мотив слишком утонченный для грубых

умов; он привел бы людей к вопросам о миропорядке, т. е.

к предмету, слишком необъятному и чересчур широкому для

их узкого кругозора. Итак, следует предположить, что на варваров

могли повлиять лишь повседневные человеческие аффекты:

тревожные заботы о счастье, страх перед грядущим несчастьем,

боязнь смерти, жажда мести, стремление удовлетворить

голод и другие жизненные потребности. Обуреваемые

подобного рода надеждами и страхами, в особенности же

последними, люди с трепетным любопытством исследуют направление

будущих причин и рассматривают разнообразные

противоречивые происшествия человеческой жизни. И в этом

беспорядочном зрелище их смущенный и изумленный взор

усматривает первые смутные проявления божества.

(007