билеты / 2_3
.docxКо 2 и 3:
• Памятник постоянно изменялся. Особенно неустойчивым было название.
• На предварительной стадии работы текстолога устанавливается только текст списка.
• Первая задача, которая стоит перед текстологом, читающим текст, — это разбить текст на слова и уяснить его синтаксически, внести в него языковую ясность. В русских рукописях до XVIII в., а частично и после, не было современной разбивки на слова. Слова писались либо полностью в строку, либо частично.
• Правильное прочтение текста предполагает правильное понимание всех выносных букв, сокращений и условных обозначений.
• Очень трудный вопрос — это вопрос о расстановке в древнем тексте знаков препинания.
• Правильное прочтение текста требует не только правильного «узнавания» лексики, морфологии, синтаксиса текста, отдельных сокращений, происхождения отдельных механических ошибок, но и правильного восприятия его содержания в связи с эпохой, географическими обозначениями своего времени, историческими именами лиц и пр. и пр.
• Конъектуры. В тех случаях, когда единственный список (вот оно, вот оно!) испорчен в каком-либо месте или текст, который, хотя и ясен, однако по тем или иным соображениям не мог быть рассмотрен в первоначальном тексте (авторском, редакторском и пр.), исследователь вправе прибегать к конъектурам. Конъектуры — это исправления (точнее — частичные восстановления первоначального текста), предлагаемые исследователем на основании различных соображений, но которые не могут быть подтверждены чтениями других списков. Необходимо не только восстановить измененный текст в его первоначальном виде, но и объяснить — как, когда и почему произошло изменение текста. Конъектуры важны в двух отношениях: для издания текста и для восстановления истории текста. Степень достоверности конъектур очень различна. Исследователь должен постоянно считаться с тем, что даже самые убедительные конъектурные поправки казалось бы «явных» ошибок могут оказаться иногда ложными.
• Пытаясь восстановить историю текста, надо обращать внимание и на самую рукопись, на ее состояние, на утраты, дополнения, загрязненность отдельных листов, на сделанные на ней позднейшие записи и т. п. Если поправки делал сам переписчик, то они могли явиться результатом проверки текста по тому же оригиналу, с которого он списывал, или проверкой по другой рукописи. Если же поправки внесены кем-то другим или тем же переписчиком, но спустя много времени, то эти поправки могут не только улучшать текст, но и искажать его. Чтобы отличить оба типа правки один от другого, недостаточно обратить внимание на почерк, тем более что почерки в средние века гораздо менее индивидуализированы, чем в новое время, а надо непременно обратить внимание на чернила. Другой цвет чернил — один из показателей того, что между перепиской рукописи и ее правкой был существенный разрыв во времени.
• При перепутанных листах рукописи особенно важно бывает датировать время переплетения рукописи.
• Особое текстологическое значение имеют приписки и записи, которые делали усердные читатели на полях, в конце рукописей, на остающихся свободными листах и на внутренней стороне переплетов. В них содержатся сведения о времени и месте написания рукописей, об их переписчиках, о владельцах рукописей — кому какая рукопись принадлежала, и мы, таким образом, получаем представление о социальном составе читателей. Содержатся в них и очень важные сведения о том, где та или иная рукопись куплена, за какую цену и т. д.
3. Изучение древнерусских литературных произведений, дошедших в одном списке:
• Поучение Владимира Мономаха
• Сказание о Меркурии Смоленском
• Слово о полку Игореве
1. Поучение Владимира Мономаха.
«Поучение» дошло до нас в единственном списке XIV века в Лаврентьевском списке «ПВЛ», где оно читается под 1096 годом. "Поучение" попало в летопись не на свое место, поскольку оно разрывает связный текст летописной статьи, рассказывающей о происхождении половцев и других соседних с Русью народов. Список, к сожалению, дефектный – в «П.» недостает нескольких начальных строк; видимо, оно было списано книжником с очень ветхой, истлевшей по краям рукописи.
Мнения исследователей по поводу датировки до сих пор расходятся. В основном ученые опираются на такие слова ВМ в тексте, как: «сидя в санях, помыслил я в душе своей и восхвалил бога за то, что он довел меня, грешного, до этих дней» и «ежели кому писание это не полюбится, пусть не посмеются, но так вот скажут: в далеком пути и на санях сидя, пустое молвил». Мертвых в церковь возили на санях; выражения «сидя в санях», «в далеком пути» в приведенном контексте следует понимать, скорее всего, как приготовление к близкой смерти. Но при этом И.П. Еремин, например, поддерживает высказанное еще Н.М. Карамзиным предположение, согласно которому «П.» было написано в 1124 или 1125 году (а умер ВМ в 25 г.), а О.В. Творогов говорит о том, что «Поучение» было написано Мономахом, видимо, в 1117 г., никак не объясняя столь «раннюю» датировку.
Но если не вносить в текст насильственной и не вынужденной правки, то становится очевидным, что какая-то одна, непротиворечивая датировка "Поучения" Владимира Мономаха попросту невозможна. Д. С. Лихачев решил этот вопрос следующим образом. Сохранившееся в Лаврентьевской летописи "Поучение" Владимира Мономаха, по его мнению, первоначально состояло из трех отдельных самостоятельных произведений: собственно "Поучения", "Летописи" жизни Мономаха (или "Автобиографии") и письма Мономаха князю Олегу Святославичу; впоследствии все три сочинения были соединены самим князем. Первое из этих сочинений — собственно "Поучение" — было написано в 1099 г. (в связи со встречей с "послами", предложившими князю поход против Ростиславичей) и впоследствии, в более пожилом возрасте, было переработано самим Мономахом; второе — "Автобиография" — создано в 1117 г.; третье — письмо Олегу — в 1096 г. (см.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. Л., 1987. С. 98—102). Но если относительно самостоятельного характера письма Владимира Мономаха князю Олегу Святославичу, никаких сомнений быть не может, то разделение собственно "Поучения" и "Автобиографии" кажется искусственным и совершенно излишним.
Конъектуры не потребовали больших изменений в тексте.
Использование жанра автобиографии очень необычно для того времени; как литературный жанр а. появится на Руси лишь много веков спустя, в творениях Аввакума и Епифания.
Мономах выступает перед нами как высокообразованный, книжный человек.
«Поучение» Владимира Мономаха — пока единственный в древнерусской литературе пример политического и морального наставления, созданного не духовным лицом, а государственным деятелем.
2. Сказание о Меркурии Смоленском.
Повесть о Меркурии Смоленском, спасшем будто бы Смоленск от войск Батыя сложилась и долгие годы существовала как устное народное сказание. К середине XV в. устная легенда с образом Меркурия, идеального защитника русской национальной независимости, впервые получила литературную обработку в обычном стиле житий XV в. Эта ее версия, названная Ф. И. Буслаевым литературной, вошла в Четьи-Минеи митрополита Макария. Но первоначальный вид смоленского народного сказания лучше сохранился в более поздней версии повести, дошедшей в редакции второй половины XVII в. и названной Ф. И. Буслаевым народной. Легенда о герое, спасшем Смоленск от Батыя, уже в устной традиции прошла длинный и сложный путь. На ней сказалось, прежде всего, воздействие древнейших полуисторических преданий о борьбе Руси с восточными народами — касогами, печенегами и др. И летописи и русский народный эпос сохранили сказания, по своему содержанию, отдельным подробностям и последовательности рассказа напоминающие повесть о Меркурии Смоленском. Таковы указанные П. Миндалевым летописное сказание о переяславском богатыре Демьяне Куденевиче и былина о Сухмане Домантьевиче.
Влияние цикла сказаний о Меркурии Кесарийском на смоленскую легенду в момент ее образования. Отсюда попали в нее следующие типично житийные черты: Меркурий защищает Смоленск по повелению богоматери, явившись на ее зов; он завещает хранить его оружие над его гробом и т. п. Из житийной литературы проник в Смоленскую легенду и мотив усеченной головы, вернее всего — под влиянием западноевропейских рассказов о мученике, несущем свою голову в руке.
При приурочении старых эпических мотивов к Смоленску, т. е. при образовании смоленской легенды, в нее проникли местные подробности: Меркурий молится у креста в окрестностях Смоленска, он сражается с татаро-монголами у Долгого моста и умирает у Мологинских ворот.
3. Слово о полку Игореве.
«Слово о полку Игореве» дошло до нас в единственном списке, и этот единственный список, находившийся в руках наиболее компетентных исследователей конца XVIII — начала XIX в. в течение 15 или 20 лет, сгорел затем в московском пожаре 1812 г. вместе со всем богатейшим собранием рукописей графа А. И. Мусина-Пушкина. Рукопись видел Н. М. Карамзин, сделавший из нее ряд выписок, и один из лучших знатоков древнерусской палеографии того времени — А. И. Ермолаев, определивший ее временем XV в., а почерк — полууставом. И первые комментарии и первые переводы «Слова» ясно показывают, что первоначально многие места «Слова», которые сейчас не вызывают у нас никаких сомнений, были трудны для понимания. «Слово» не было понято эпохой его открытия. Этого не могло бы случиться, если бы «Слово» было продуктом той же эпохи.
Примеры:
• Глагол «помняшеть» 3-го лица единственного числа прошедшего времени несовершенного вида понят и в Екатерининском списке и в первом издании как 1-е лицо множественного числа настоящего времени: «Мы помним» (Екатерининский список) и «памятно нам» (первое издание).
• «Оба полы» (во фразе «свивая славы оба полы сего времени») понято как «древнюю» в Екатерининском списке и в первом издании.
• Выражение «се у Римъ кричатъ» разделено в обоих списках: «се Уримъ кричатъ», и слово «Уримъ» принято за имя собственное.
Первая половина XIX в. в изучении «Слова» отмечена существованием скептического отношения к подлинности «Слова» у ряда тогдашних ученых. Скептицизм первой половины XIX в. в отношении «Слова» пришел к своему концу. Открытие «Слова» было сделано в такую эпоху, когда значение его текста как памятника русского языка XII—XVI вв. не могло быть еще оценено по достоинству.
Правильно употребляет автор и сложную феодальную и военную терминологию XII в., частично используя ее в художественных целях: «всесть на конь», «испить шеломом из Дону», «обида», «понизить стяг», «потоптать» войска противника, «преломить копье», «се мое, а то твое» и т. д.
Самое убедительное доказательство подлинности «Слова» извлекается из анализа его идейного содержания, исторических сведений, которые оно заключает, из верности общей картины эпохи и ее отдельных деталей.