Глава xli

Но разве просят люди у всех этих святых чего-нибудь, не имеющего

отношения к глупости? Взгляните на благодарственные приношения, которыми

стены иных храмов украшены вплоть до самой кровли, -- увидите ли вы среди

них хоть одно пожертвование за избавление от глупости, за то, что

приноситель стал чуть-чуть умнее бревна? Один тонул, но выплыл. Другой был

ранен врагом, но выжил. Третий удрал столь же доблестно, сколь счастливо, с

поля битвы, в то время как другие продолжали сражаться. Четвертый был

вздернут на виселицу, но при помощи некоего святого, покровителя воров,

сорвался и ныне продолжает с успехом облегчать карманы богатеев,

обремененные деньгами. Пятый бежал, проломав стену тюрьмы. Шестой, к

негодованию своего врача, исцелился от лихорадки. Седьмой хлебнул яду, но не

умер, а только прочистил желудок на горе своей супруге, которая впустую

потрудилась и потратилась. У восьмого опрокинулась повозка, но кони

вернулись домой невредимые. На девятого обрушилась кровля, но он остался

цел. Десятый, застигнутый мужем на месте преступления, счастливо спасся. Но

никто не благодарит за избавление от глупости. Так сладко ни о чем не

думать, что от всего откажутся люди, только не от Мории. Но к чему пускаться

в это море суеверий?

Если б имела я сто языков и железное горло,

То и тогда б не могла дураков породу исчислить

И описать до конца многовидные глупости формы1.

Вся жизнь христиан до краев переполнена подобными безумствами, а

священнослужители не только терпят их, но и поощряют, ибо знают отлично, как

это увеличивает их доходы. Теперь представьте, что вдруг появляется среди

нас несносный некий мудрец и начинает проповедовать: "Ты не погибнешь, если

станешь жить праведно; грехи твои простятся тебе, если к пожертвованной

лепте ты присовокупишь ненависть к злым делам, слезы, бдения, молитвы, посты

-- словом, все переменишь в твоей жизни. Святой этот станет тебе

покровительствовать, если ты решишься ему подражать".

Если бы, говорю я, такой мудрец взялся неотступно бубнить свои

поучения, сами можете себе представить, в какую смуту вверг бы он души

людские, прежде утопавшие в блаженстве!..

К нашему братству принадлежат и те, кто еще при жизни усердно хлопочет

о собственных похоронах, подробно указывает, сколько факелов, сколько

праздных зевак в трауре, сколько певчих и сколько наемных плакальщиков

должны сопровождать его тело, как будто он сам сможет любоваться на это

зрелище или будет сконфужен, ежели труп предадут земле без надлежащей

пышности. Право, эти люди хлопочут так, словно их избрали эдилами для

устройства народных игрищ и угощения2.

Глава xlii

Как ни тороплюсь я, не могу, однако, обойти молчанием тех, которые хоть

и не отличаются ничем от последнего поденщика, однако кичатся благородством

своего происхождения. Один ведет свой род от Энея, другой -- от Брута,

третий -- от Артура1. Повсюду выставляют они скульптурные и

живописные изображения своих предков, исчисляют прадедов и пращуров,

вспоминают старинные фамильные прозвища, а ведь сами недалеко ушли от

бессловесных истуканов. Это, впрочем, не мешает им чувствовать себя как

нельзя лучше -- при любезном содействии Филавтии. Но еще находятся дураки,

готовые приравнять этих родовитых скотов к богам!

Зачем, впрочем, говорю я о том или ином виде тщеславных и блаженных

глупцов, когда Филавтия создает счастливцев повсюду и самым чудесным

образом? Иной уродливее обезьяны, а самому себе кажется Ниреем. Другой,

проведя кое-как при помощи циркуля три кривых линии, мнит себя Эвклидом.

Этот в музыке -- что осел, играющий на лире, и поет не лучше курицы, которую

оседлал петух, а воображает себя вторым Гермогеном2. А вот еще

один, без всякого сомнения приятнейший род помешательства, -- когда господа

тщеславятся дарованиями своих слуг, словно своими собственными. Таков,

например, был трижды счастливый богач, описанный Сенекой: желал оп

рассказать забавную историю -- к его услугам были рабы, подсказывавшие ему

все, чего он сам не упомнил, и хотя сам был так хил и бессилен, что едва

душа держалась, он не боялся участвовать в кулачных боях, полагаясь на силу

своих многочисленных слуг.

Нужно ли поминать здесь служителей свободных искусств? Им всем так

близка Филавтия, что иной скорей откажется от отеческого достояния, нежели

признает себя лишенным таланта; таковы в особенности актеры, певцы, ораторы

и поэты, из коих кто невежественнее других, тот и наглее в своем самомнении,

громче хвастается, больше пыжится. Но на всякий товар свой купец найдется,

и, мало того, чем бездарней такой человек, тем больше у него почитателей;

самая низкопробная дрянь всегда приводит толпу в восхищение, ибо

значительное большинство людей, как уже сказано, заражено глупостью. Невежда

и сам собою доволен, и другие им восторгаются, так зачем же стремиться к

истинной учености, добываемой великими трудами, приносящей с собою робость и

застенчивость и, наконец, ценимой столь немногими?!