1.5. Филогенетическая молодость микроба чумы

После обнаружения явления природной очаговости чумы и его научного признания укоренившийся стереотип о древности этой инфекции многие годы оставался господствующим. В качестве основных аргументов в пользу этого положения приводят два следующих: 1) почти всесветное распространение очагов на обширных аридных пространствах всех континентов, кроме Австралии и Антарктиды; 2) наличие специфического механизма передачи возбудителя блокированными блохами. Однако эти факты не могут быть свидетельством древности чумы. Рассмотрим противоречия, в которые вступает положение о древности очагов с этими и многими другими хорошо известными и практически общепризнанными фактами.

1. Сторонники первого довода предполагают возникновение микроба чумы в Азии, Африке или Северной Америке и распространение его в популяциях грызунов — основных хозяев инфекции — по мере их диверсификации и межконтинентального расселения в отдаленные геологические эпохи по Берингийскому, Панамскому и Синайскому сухопутным мостам. Проникновение микроба через периодически возникавшую Берингию в том или ином направлении связывают с беличьими (Sciuridae), через Панамский перешеек в Южную Америку — с хомякообразными (Cricetidae), через Синайский полуостров — с песчанками (Gerbillidae) (Ралль, 1958; Кучерук, 1965). Отсутствие природных очагов на Австралийском континенте объясняют его ранней изоляцией от других материков.

Исходя из древности чумы, не удается объяснить факт распространения в Новом Свете в популяциях многих видов животных, имеющих самые отдаленные родственные связи (суслики, сурки, луговые собачки, полевки, гоферы, американские хомяки, морские свинки), только одного «крысиного» подвида возбудителя. Этот подвид циркулирует в популяциях индийской песчанки на Индостане в естественных условиях, а также в популяциях синантропных крыс по всему миру. По логике, соответствующей положениям теории природной очаговости чумы (в ее классической версии), в Сибири и Северной Америке в популяциях сусликов и сурков должны циркулировать если не идентичные, то близкие по свойствам формы возбудителя. Однако американские штаммы относят к «крысиному» подвиду, но не к сурочьему. Ву Лиен-Те (Wu Lien-teh et al.,1936), Р.Поллитцер (Pollitzer, 1954), а также подавляющее большинство других западных и некоторые российские исследователи (Калабухов, 1949; Федоров, Козакевич, 1959) пришли к заключению, что антропогенное распространение крыс рода Rattusуже в новое время способствовало образованию природных очагов в Америке.

Вызывает затруднения также объяснение фактов обнаружения только «крысиного» подвида в северных районах Африки на средиземноморском и атлантическом побережьях и сурочьего — в популяциях некоторых экзоантропных и диких грызунов в восточных и центральных горно-саванных районах этого континента в истоках Нила и южнее, вплоть до ЮАР. В соответствии с представлениями о филогенетической древности возбудителя чумы в северной Африке (Египет, Ливия, Марокко, Тунис, Мавритания), в поселениях малых песчанок рода Meriones должен циркулировать сусликовый подвид (Y.pestis citelli), как и в поселениях малых песчанок на Ближнем Востоке (Baltazard, Seydian, 1960), или близкий к нему песчаночий —Y.pestis gerbilli(Леви, 1962). Однако здесь обнаружен только «крысиный» подвид. По этому поводу М.П.Козлов и Г.В.Султанов (1993) пишут: «Нет оснований сомневаться, что в Мавритании в указанном районе [долина р. Сенегал] существует один или несколько природных очагов чумы. Вместе с тем, совершенно неожиданным является факт, что штамм возбудителя чумы, изолированный от больного чумой верблюда, относится к океанической разновидности [крысиный подвид чумного микроба]. Если это так, то в данном очаге мы впервые встречаемся с фактом циркуляции глицеринонегативной разновидности чумного микроба в популяции песчанок». Этот факт подтверждает выводы А.Васильева (Wassilieff, 1933) и Р.Хорхе (Jorge, 1935) о возникновении природных очагов в пустынях северной Африки после завоза инфекции с крысами в портовые города во время 3—й пандемии. Верные, с нашей точки зрения, выводы этих исследователей были в свое время подвергнуты критике Ю.М.Раллем (1958) при отстаивании своего мнения о древности чумы в Африке. Однако позднее С.Н.Варшавский с соавторами (1971), утверждая наличие природных очагов в северной Африке, все-таки пишут: «Прямых фактических данных о природных очагах чумы в Северной Африке (бактериологическое подтверждение спонтанной зараженности чумой местных дикоживущих грызунов, установление чумных эпизоотий среди них) пока не имеется. Наши соображения о природной очаговости этой инфекции здесь основываются на сопоставлении ряда косвенных сведений». В таком случае, отстаивать положение о древности природных очагов чумы в северной Африке нет никаких оснований.

Что касается «крысиного» подвида, с одной стороны, в популяциях песчанок Tatera brandsi, T.validaи других на юге Африки, а с другой — индийской песчанки на Индостане, то пути его внедрения из Южной или Юго-Восточной Азии в Южную Африку в начале 3-й пандемии и распространение из портов вглубь материка подробно прослежены Дж. Митчеллом (Mitchell, 1927) и Р.Дэвисом (Davis, 1948, 1964), исследовавшими непосредственно южноафриканские очаги. Эти авторы вполне убедительно показали, что «крысиная» чума проникла в популяции песчанокT.brandsiиDesmodillus auricularisиз южных портов в конце XIX — начале XX веков, и уже к 1914 году возникли вторичные природные очаги. Отечественные же авторы ортодоксальны в «общепринятых» представлениях о проникновении «крысиного» подвида в удаленные от побережья населенные пункты Южной Африки из древних природных песчаночьих очагов, расположенных в глубинах Африканского континента (Неронов и др., 1991).

Таким образом, фактические данные в настоящее время не дают надежных оснований для утверждения тезиса о древнем происхождении очагов в Африке, на что В.В.Кучерук (1965) обратил внимание еще около 40 лет назад (см. раздел 1.1). В противном случае «крысиный» и сурочий подвиды при проникновении из Азии в Африку должны были бы каким-то образом «просочиться» сквозь ареал сусликового (песчаночьего?) подвида на Ближнем Востоке, не оставив следа. К тому же имеются многочисленные неоспоримые свидетельства возникновения портовых очагов в Новом Свете и на юге Африки только во время 3-й пандемии.

2. Блокирование преджелудка инфицированных блох размножающимися бактериями рассматривается как специфический эволюционно сложившийся в геологической древности механизм трансмиссивной передачи. Потенциальная продолжительность жизни блох в оптимальных опытных условиях может достигать 4–5 лет (Тифлов, Иофф, 1932; Ващенок, 1988). В природе они могут выживать от нескольких месяцев до года и более (Иофф, 1941; Бибикова, Классовский, 1974). В то же время хорошо известно, что после образования блока в короткий промежуток времени, от нескольких часов до нескольких суток, блохи погибают в результате обезвоживания и голодания (Kartman et al., 1958; Шварц и др., 1961б; Флегонтова, Малафеева, 1962; Бибикова, 1967; Бибикова, Бгытова, 1968; Бибикова, Классовский, 1974; Ващенок, 1988; Eskey, Haas, 1940; Douglas, Wheeler, 1943; Pollitzer, 1954; Gross, 1995; Hinnebusch et al., 1996, 1998). Среди наиболее эффективных переносчиков средняя продолжительность жизни после образования блока, по данным Л.Картмана с соавторами (Kartman et al., 1958), составляла у X.cheopis3,0–3,9 суток, а уX.vexabilis— 3,3–3,5 суток. В.А.Бибикова (1967) приводит средние сроки жизни блокированных блох в днях для разных видов:X.vexabilis— 3,4;X.cheopis— 4,4;X.skrjabini— 6,4;Ctenophthalmus dolichus— 9. А.А.Флегонтова и Л.С.Малафеева (1962) наблюдали гибель блох разных видов через 4–20 суток,Ceratophyllus tesquorum— до 46 суток после образования блока, а в случае исчезновения блока отдельные особиC.tesquorumоставались живыми до 236 суток. В.А.Бибикова и Л.Н.Классовский (1974) дали образное описание поведения блокированной блохи, отметив «бесплодные усилия при многочисленных попытках кровососания, вконец изматывающие ее и приводящие к быстрой гибели». Блокированные блохи имеют меньше шансов оставить потомство, поэтому использование феномена блокообразования для обоснования длительной коэволюции микроба чумы и блох несостоятельно. Согласно «азбуке» эволюционного учения, любая адаптация вида, в конечном счете, направлена на сохранение или увеличение выживаемости потомков (Северцов, 1941; Майр, 1968), и длительный отбор привел бы к утере у блох способности к блокообразованию и, как следствие, к потере способности передавать чуму (Дятлов, 1989).

В опытах В.А.Бибиковой (1967), В.А.Бибиковой и С.И.Бгытовой (1968) зараженные, но не блокированные блохи Ct.dolichusтакже имели продолжительность жизни, по меньшей мере, в 3 раза короче, чем незараженные. В некоторых исследованиях установлено, что у зараженных блох снижается уровень метаболизма (Кондрашкина, 1969; Кондрашкина и др., 1968, 1969). Поэтому генотип зараженной чумой блохи, даже не блокированной, также становится потерянной частью генофонда блошиных популяций.

Сейчас уже твердо высказывается мнение, что передача чумы при блокообразовании — это лишь крайняя, манифестная форма трансмиссии (Сулейменов, 1990, 2004; Сулейменов и др., 1994). Микроб может передаваться и неблокированными блохами, хотя с образованием блока заражение новой жертвы происходит более успешно (Бибикова, Хрусцелевская, 1967; Ващенок, 1988; Дегтярева и др., 1991; Кокушкин и др., 1991,1994 б; Наумов, Самойлова, 1992; Величко и др., 1994; Базанова, Маевский, 1999; Blanc, Baltazard, 1942, 1943; Girard, 1943; Burroughs, 1947; Pollitzer, 1954; Bibikova, 1977; Molyneux, Jeffeeries, 1984; McDonough et al.,1993). В преджелудке Malaraeus telchinum — хорошо известного основного переносчика в популяциях калифорнийской полевки — микроб чумы вообще не образует блока и передается новому хозяину при укусе механическим путем (Burroughs, 1944; Kartman et al., 1958; Butler, 1983). Такие же выводы сделаны в отношении хорошо известной блохи хищных и человекаPulex irritans, блохи американских земляных белокOropsylla idahoensis(Burroughs, 1947; Perry, Fetherston, 1997), полевочьей блохи с КавказаCallopsylla caspius(Дегтярева и др., 1991) и других видов.

Хорошо известна нестабильность блокообразования у блох, зараженных микробом чумы (Флегонтова, 1951; Бибикова, Сахарова, 1956; Бибикова, Хрусцелевская, 1967; Губарева и др., 1976; Ган и др., 1990). На формирование блока оказывают влияние многие факторы: температура среды, режим питания, принадлежность штамма к определенной внутривидовой форме, вид прокормителя и т.д. (Бибикова, 1967; Straley, Perry, 1995). Все это также свидетельствует не в пользу представлений об эволюционно отточенном механизме трансмиссивной передачи.

В то же время блокированные блохи далеко не всегда способны передавать чуму новому хозяину (Burroughs, 1947; Holdenried, 1952; Kartman et al., 1956; Kartman, 1969; Quan et al., 1960).

В.А.Бибикова с соавторами (1972) показали, что блок преджелудка у блох могут вызывать не только вирулентные штаммы, но иногда и авирулентные, которые элиминируются в популяциях хозяев. Длительно циркулируют лишь штаммы, типичные для каждого конкретного очага.

По данным некоторых авторов, способность блокообразования определяется наличием у микробных клеток plaиhmsгенов. В пищеварительном тракте блохи, в континуальной среде микроба «свежая кровь хозяина (хоботок) — переваренная кровь хозяина (экскременты блохи)», носители этих генов, способны переходить из средней кишки — в обратном направлении в преджелудок, где они интенсивно размножаются вплоть до образования блока (McDonough et al., 1993; Hinnebusch et al., 1996; Анисимов, 1999).

Б.М.Сулейменов (2004) на основе собственных исследований и анализа имеющейся обширной литературы пришел к выводу, что передача чумного микроба блокированными блохами не имеет закономерного характера и исключительного значения. По представлению автора, чумной микроб вызывает развитие преимущественно хронического инфекционного процесса, эпизоотическое значение приобретает бактериемия любой интенсивности, а мало интенсивных бактериемий, по уровню не достаточных для блокообразования, регистрируется много.

Приведенные выше и многие другие широко известные факты не согласуются с положением о древности возбудителя и скорее свидетельствуют о его относительной эволюционной молодости. Можно представить, что нестабильность блокирования преджелудка блохи и возможность механической передачи инфекции свидетельствуют о начальных этапах коадаптации чумного микроба и блох-переносчиков. С учетом всех имеющихся экологических фактов блок преджелудка инфицированной блохи вернее будет трактовать просто как механическое, биологически несовершенное явление — «кость в горле» — побочный эффект массового размножения возбудителя в блохе.

Идея о молодости чумы не нова. В.Н.Беклемишев (1970) пришел к этому выводу еще в 1956 г., исходя из разработанного им принципа сравнительной паразитологии, положенного в основу классификации паразитарных систем. Характеризуя природноочаговые болезни по механизму передачи, он пишет: «...бактериозы чума и туляремия, мало специализированные в направлении переноса членистоногими, филогенетически молодые трансмиссивные болезни, стоящие на грани между облигатной и факультативной трансмиссивностью» (стр. 346). В паразитарной системе чумы микроб передается от грызуна грызуну специфическим трансмиссивным путем, но в основе его лежит механический способ передачи, свойственный молодым паразитарным системам. Однако выводы В.Н.Беклемишева в свое время остались незамеченными. Позднее эти выводы были надежно подтверждены многочисленными исследованиями. Было показано, что чумной микроб обладает выраженными признаками адаптации в большей мере к условиям теплокровного организма млекопитающего (грызуны, пищухи), тогда как в пищеварительном тракте блохи он размножается только при наличии крови теплокровных животных или продуктов ее гидролиза и не проникает в более глубокие ткани, то есть остается в среде производной от теплокровного хозяина и не связан с тканями организма переносчика (Леви и др., 1961; Мартиневский, 1968, 1969; Классовский, Петров, 1968, 1970; Леви, 1973; Бибикова, Классовский, 1974; Ващенок, 1988; Дятлов, 1989; Дятлов и др., 1989; Атшабар, 1999).

К выводу о молодости эволюционных связей микроба чумы с переносчиками пришли также В.А.Бибикова и Н.М.Хрусцелевская (1967). Они показали, что в основе механизма трансмиссивной передачи лежит механическое нарушение нормальной функции пищеварительной системы и что «...существующие взаимоотношения микроба чумы и блох свидетельствуют об уровне коадаптации, который характерен для сравнительно недавней совместной эволюции организмов». Это — серьезный довод против основного положения классической теории природной очаговости чумы — о древности возбудителя этой инфекции. Но научной полемики по этому поводу, которая могла бы приблизить к истине, в то время не возникло, последующих работ В.А.Бибиковой, развивающих эту идею, не появилось.

Л.Н.Классовским и В.С.Петровым (1968) была высказана мысль о филогенетической молодости микроба чумы на основе сравнения микробиологических, биохимических и экологических признаков возбудителей чумы и псевдотуберкулеза. По мнению авторов, об относительно недавней дивергенции этих двух видов свидетельствует тот факт, что они, несмотря на кардинальные различия в путях циркуляции, до сих пор остаются предельно близкими формами. Говоря о филогенетической молодости чумного микроба, авторы воздержались от обсуждения причин, времени и длительности его эволюционной адаптации к теплокровным хозяевам. Это стало возможным только сейчас благодаря успехам молекулярной генетики иерсиний.

Позднее А.И.Дятлов (1989) сделал анализ накопившихся фактов относительно характера взаимодействия возбудителя чумы с хозяевами и переносчиками на популяционном уровне с учетом новых данных по микробиологии, биохимии, генетике возбудителей иерсиниозов и высказал обоснованную уверенность в филогенетической молодости чумного микроба. Среди свойств, указывающих на это, он подчеркивает:

• неспособность к гемолизу крови (то есть по сути дела микроб чумы не является истинным кровепаразитом);

• отсутствие приспособлений, связанных с адгезией к клеточным мембранам хозяина, то есть у него не совершенствовалась система тканевой комплементарности;

• отсутствие органотропности;

• возможность трансмиссии только после развития сепсиса — неспециализированной формы инфекционного процесса;

• выработка токсинов, не сочетающаяся с тенденцией к мутуализму с хозяином;

• температурная зависимость антигенных свойств;

• способность заражать широкий круг грызунов и некоторых зайцеобразных, в том числе никогда не имевших с ним контактов ранее, и других животных;

• нестабильная способность к образованию механического блока преджелудка у блох и отсутствие биохимических механизмов предотвращения блокообразования или освобождения от блока;

• способность передаваться как трансмиссивным, так и не трансмиссивным путем.

Эти прогрессивные, с нашей точки зрения, выводы не нашли широкой поддержки, так как молодость микроба чумы автор связывает с моментальным макрогенезом, отходя, таким образом, от концепций экологической ниши, адаптивной зоны, естественного отбора, современных представлений о виде живых организмов и других ключевых понятий общей биологии и от популяционного подхода в эволюционном учении. Несмотря на то, что наличие некоторых из этих свойств оспаривается другими авторами (Козлов, 1979, 1983; Мишанькин, 1987; Козлов, Султанов, 1992, 2000; Султанов, Козлов, 1995; Cowan et al., 2000), близкое родство чумного микроба с псевдотуберкулезным и несовершенство взаимодействий с блохами признается многими исследователями.

Как видим, за последние 30–50 лет мысли о филогенетической молодости возбудителя чумы высказывались неоднократно. Но они не находили широкой поддержки среди «классических» чумологов-эволюционистов. Устоялся привычный, почти монопольный тезис о геологической древности чумы. Даже в свое время авангардная, часто цитируемая работа Х.Берковье с соавторами (Bercovier et al., 1980) о большом генетическом сходстве чумного и псевдотуберкулезного микробов не смогла «раскрутить» идею об их недавней дивергенции. Поэтому появление в 1999 г. публикации молекулярного генетика М.Ахтмана с соавторами (Achtman et al., 1999) о возникновении чумного микроба из псевдотуберкулезного в недавнем прошлом — конце позднего плейстоцена–голоцене, 20–1,5 тыс. лет назад, было воспринято как сенсация. И в то же время эволюционно-экологические рассуждения этих авторов-генетиков были встречены с настороженностью, всеобщего признания эта работа пока не получила, хотя и широко цитируется и, действительно, достойна глубокого всестороннего анализа, которому мы обязаны уделить внимание.

Последнее десятилетие характеризуется революционным скачком в молекулярно-генетических исследованиях широкого круга живых организмов, включая вирусы и патогенные бактерии. В классификации бактерий рода Yersinia молекулярная биология и молекуляярная генетика, как и другие науки, служат лишь поставщиками признаков, но признаков новых и более тонких. Их кладистическая «разрешающая» способность в отношении филогенеза значительно выше, чем морфологических, физиологических, биохимических, культуральных, клинических (Pourcel et al., 2004). Они позволяют охарактеризовать с большей точностью время и степень дивергенции (диверсификации) внутриродовых и внутривидовых форм. И именно в успехах молекулярной биологии можно видеть перспективы внутривидовой классификации возбудителя чумы. Ближайшей целью дальнейших исследований в этом направлении должно стать уточнение структурных особенностей генома разных подвидов и выяснение участияIS-элементов в организации и регуляции функций наследственного аппарата чумного микроба (Кутырев, Проценко, 1998; Pourcel et al., 2004; Achtman et al., 2004; Zhou et al., 2004a,b,c).

Исследованиями последних лет, проведенными во Франции, Германии, США, Финляндии, Японии, России и других странах в области молекулярной биологии и генетики Yersinia, убедительно показано уникальное генетическое сходство облигатного паразита — возбудителя чумы и фазового — возбудителя псевдотуберкулеза O:1b и, тем самым, подтверждено их непосредственное эволюционное родство (Анисимов и др., 1994; Филиппов, 2000; Achtman et al., 1999; Buchrieser et al., 1999; Skurnik et al., 2000 и др.). Эти up-to-date научные достижения создали предпосылки для более глубокого и конкретного анализа экологических факторов зарождения чумы в недавнем прошлом и пересмотра положения о длительной эволюции возбудителя в паразитарной системе «грызун — блоха — возбудитель». Сравнительное изучение структуры генома и ее изменчивости у микробов чумы и псевдотуберкулеза за последние годы достигло такой точности и глубины, что удалось установить последовательность некоторых хромосомных перестроек, сопровождавших формообразование микроба чумы из псевдотуберкулезного (Buchrieser et al., 1998, 1999; Achtman et al., 1999; Skurnik et al., 2000; Klevytska et al., 2001; Pourcel et al., 2004; Chain et al., 2004). Методом секвенирования генных структур показано, чтоIS-дестабилизация генома, инактивация и делеции некоторых генов, имеющихся в геномеY.pseudotuberculosis, а также встраивание новых крупных генетических структур, составили основной эволюционный механизм быстрого увеличения вирулентности будущего микроба чумы. При принципиальном сохранении многих анцестральных свойств, некоторые новые признаки изменялись мозаично: одни быстрее, другие медленнее (хорошо известная гетеробатмия). Был также сделан вывод, что ауксотрофный микроб чумы находится лишь на начальных стадиях редуктивной (в смысле утери прототрофности) эволюции после недавней дивергенции c микробом псевдотуберкулеза. По оценкам М.Ахтмана (Achtman et al., 1999), хотя предковая форма чумного и псевдотуберкулезного микробов уже существовала 1,9–0,4 млн. лет назад, то есть в позднем плиоцене–эоплейстоцене–среднем плейстоцене, их дивергенция имела место в пределах 20–1,5 тыс. лет назад, то есть только в конце плейстоцена–голоцене. В результате этих исследований не только была прослежена последовательность генетических перестроек при формировании чумного микроба, но также получены новые генетические подтверждения более молодого возраста «крысиного» подвидаY.pestis orientalis (=Y. pestis ratti).

При эволюционной оценке новых неожиданных молекулярно-генетических данных М.Ахтмана и его коллег возникли крайние трудности их экологической интерпретации. Потребовала решения новая научная интрига: какие события произошли на нашей планете в не столь отдаленном прошлом — позднем плейстоцене–голоцене, которые привели к формированию чумного кровяного паразита диких колониальных мелких млекопитающих — грызунов и пищух из сапрозоонозного микроба и его широкому, почти всесветному распространению; какова природа селективных факторов, вызвавших дивергенцию названных микробов; где и каким образом эта дивергенция произошла?

По мнению М.Ахтмана, эволюцию чумы, в отличие от антропонозов, к примеру, туберкулеза человека, менингита, холеры, нельзя тесно увязывать со становлением общества человека, так как это болезнь диких грызунов. Не находя естественных причин, способных вызвать появление чумы в финале палеолита–неолите, эти авторы высказывают предположение о возникновении наиболее древнего подвида (antiqua по Devignat, 1951) в популяциях африканской травяной мышиA.niloticusи ее специфической блохиX.cheopisв районах древнего земледелия по долине и в истоках Нила в Восточной Африке. Культивирование земель, по их мнению, привело к синантропизации и увеличению численности травяной мыши и каким-то изменениям ее физиологии и поведения, обеспечившим микробу псевдотуберкулеза прямой переход к постоянному обитанию в крови этого хозяина и преобразование в микроба чумы. Впоследствии новообразованный микроб распространился через Средиземноморье в Евразии, где в неизмененном виде укоренился в популяциях сурков и в несколько измененном виде — других диких грызунов. Е.Панагиотакопулу (Panagiotakopulu, 2004) связывает выход чумы с Африканского континента из популяцийA.niloticusчерез Египет и Синай во времена фараонов с интродуцированной из Индии в Средиземноморье и Нижний Нил черной крысой.

Выше мы отметили, что по структуре генома к чумному наиболее близок микроб псевдотуберкулеза 1-го (O:1b) серотипа, который в популяциях диких и синантропных грызунов широко распространен и доминирует над другими серотипами в холодных районах Сибири и Дальнего Востока. Отсюда — происхождение чумы более надежно было бы связывать с этими суровыми краями, нежели с субтропической или тропической долиной Нила.

Итак, в настоящее время идея филогенетической молодости возбудителя чумы быстро завоевывает популярность и укрепляет свои позиции. Подчеркнем наиболее весомые аргументы в ее пользу:

1) распространение в Новом Свете и Африке крысиного и сурочьего подвидов, циркулирующих в природных очагах Южной, Средней и Центральной Азии;

2) механическая сущность специфического способа трансмиссивной передачи;

3) отсутствие резко выраженных признаков коадаптации с хозяевами;

4) новейшие выводы молекулярных биологов и генетиков об образовании чумного микроба путем рецентной бифуркации псевдотуберкулезного микроба O:1b серотипа;

5) отсутствие каких-либо фактов, надежно свидетельствующих об эволюционной древности чумы.

* * *

В заключение обзора фактов, гипотез и теорий подчеркнем, что несмотря на большой объем и многоплановость исследований, проводящихся во всем мире, общепринятого концептуального подхода к решению вопроса происхождения чумы и генезиса ее очагов пока не выработано, а все существующие гипотезы крайне противоречивы. Необходимо заново пересмотреть основные теоретические положения и наметить новые перспективные пути дальнейших исследований (Ротшильд и др., 1978; Дятлов, 1989; Султанов, Козлов, 1998). К этому следует добавить, что теоретические обобщения по этому вопросу до сих пор формировались вне прямой связи с положениями общей биологии, сравнительной паразитологии и современного эволюционного учения. Широких дискуссий о путях видообразования (симпатрическом, аллопатрическом и др.), о локальных популяциях или клонах у микробов как элементарных единицах эволюционного процесса, об изолирующих механизмах при дивергенции видов, о роли поведения в эволюции живых организмов, включая паразитические формы, о микро- и макроэволюции, мозаичной, когерентной-некогерентной эволюции и по другим аналогичным вопросам, касающимся происхождения и эволюции возбудителя чумы, практически не проводилось.

Наши исследования направлены на обоснование и развитие теории позднеплейстоценового происхождения чумы (1). В теории природной очаговости этой болезни, ее классической версии (2), мы признаем положение об энзо- эпизоотическом способе существования возбудителя в природе. В гипотезе сальтационного происхождения чумного микроба (3) представляются уже почти неоспоримыми его эволюционная молодость и недавнее происхождение из псевдотуберкулезного микроба. В концепциях сапрофитической чумы (4) принимаем положение о фазовом паразитизме анцестральной формы — псевдотуберкулезного микроба — как преадаптивном свойстве сапрозоонозного микроба — обязательном условии для его преобразования в облигатного паразита.

При формировании нового взгляда на происхождение микроба чумы и генезис его очагов мы опирались на устоявшиеся положения современной эволюционной теории, новые литературные данные по молекулярной генетике иерсиний и оригинальные факты, полученные нами при изучении очагов, резко различающихся по пространственной и биоценотической структуре — центрально-азиатского (тувинского) и тропического (вьетнамского). Первый расположен в малолюдном ультраконтинентальном районе Центральной Азии с абсолютной разностью температур воздуха более 80^оС, среднегодовым количеством осадков до 170 мм и отрицательной среднегодовой температурой воздуха. Второй — в густонаселенном влажнотропическом районе Индокитая с абсолютной разностью годовых температур менее 15^оС, суммой осадков более 2000 мм в год и среднегодовой температурой воздуха около 25^оС.