Часть VIII. Приложение

Таблица универсальных понятий (указаны не все варианты)

1. Я, ТЫ, КТО-ТО, ЧТО-ТО (ВЕЩЬ), ЛЮДИ, ТЕЛО

2. ЭТОТ, ТОТ ЖЕ САМЫЙ, ДРУГОЙ

3. ОДИН, ДВА, НЕКОТОРЫЕ, МНОГО, ВСЕ

4. ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, БОЛЬШОЙ, МАЛЕНЬКИЙ

5. ДУМАТЬ, ЗНАТЬ, ХОТЕТЬ, ЧУВСТВОВАТЬ, ВИДЕТЬ, СЛЫШАТЬ

6. СКАЗАТЬ (ГОВОРИТЬ), СЛОВО, ПРАВДА

7. ДЕЛАТЬ, СЛУЧИТЬСЯ, ДВИГАТЬСЯ

8. СУЩЕСТВОВАТЬ, ИМЕТЬ

9. ЖИТЬ, УМЕРЕТЬ

10. НЕТ, МОЖЕТ БЫТЬ, МОЧЬ, ИЗ-ЗА (ПОТОМУ ЧТО), ЕСЛИ

11. КОГДА, ТЕПЕРЬ, ПОСЛЕ, ДО, ДОЛГО, КОРОТКО, НЕКОТОРОЕ ВРЕ­МЯ, МОМЕНТ

12. ГДЕ, ЗДЕСЬ, НАД, ПОД, ДАЛЕКО, БЛИЗКО, СТОРОНА, ВНУТРИ, КАСАТЬСЯ

13. ОЧЕНЬ, БОЛЬШЕ

14. РОД, ЧАСТЬ

15. КАК (ПОХОЖИЙ)

Эти универсальные понятия и построенный на них язык — это для меня главное орудие межкультурного понимания. В некотором смысле эти понятия соответствуют «элементарным понятиям», или «семантическим примитивам» («indefinibilia»), предложенным как основа для семантики Анджеем Богуславским в 1964 году (см. [Boguslawski 1966; 1970]; см. также [Жолковский 1964]), хотя пе­речень «примитивов», используемых в моих работах (особенно в работах последних десяти лет) и в работах моих австралийских коллег (см. прежде всего [Goddard 1998]), гораздо шире перечня, признаваемого А. Богуславским. Самое главное для меня то, что на языке этих понятий можно что-то объяснить любому человеку, любому папуасу, любому австралийцу — даже русские ключевые понятия, такие как «душа», «судьба» и «тоска», даже русскую на­ивную картину мира, даже русские наивные правила человеческого поведения (в том числе правила речевого поведения).

Итак, я утверждаю, что, чтобы говорить о русской культуре не­русским и чтобы делать это понятным образом, нужно употреблять понятия, которые есть и у не-русских, то есть у носителей других культур. Возьмем для примера такое ключевое русское слово, как

А. Вежбицка (Канберра). Русские культурные скрипты...

471

пошлый, со всей его семьей: пошлость, пошляк, пошлячка, пошля­тина и так далее. Как объяснить не-русским, что такое пошлость! Многие пытались это сделать, существует огромная литература на эту тему. Самая известная, вероятно, попытка Набокова; но когда я читаю моим австралийским студентам объяснения Набокова, не говоря уже о словарных статьях, я вижу, что они совсем не пони­мают, в чем тут дело.

Мне кажется, что если объяснять пошлость, опираясь на уни­версальные понятия, то понять этот концепт гораздо легче. Я пред­лагаю следующее.

Пошлость

многие люди думают о многих вещах, что эти вещи хороши это неправда эти вещи нехороши они похожи на некоторые другие вещи •>\ эти другие вещи хороши

эти люди этого не знают это плохо люди такие, как я, это знают

Если вы с этим толкованием не вполне согласны, вы можете точно сказать, что именно нужно в нем переменить, и мы можем это переменить. Но тут нет никаких метафор и все всем ясно, потому что все сказано на языке универсальных, простых и обще­понятных терминов.

Например, в пьесе Чехова «Вишневый сад» купец Лопахин уговаривает помещицу Любовь Андреевну отдать ее прекрасный вишневый сад в аренду под дачи, и Любовь Андреевна отвечает:

«Дачи и дачники — это так пошло, простите». В английском переводе К. Крамера и М. Букер это звучит так:

«Dachas and tenants, it's so petty, excuse me» [Kramer, Booker 1997: 289].

В переводе «Чайки» слово пошлость переведено К. Крамером как «dreary pretence» [Kramer 1997].

На самом же деле ни переводы вроде pettiness и dreary pretence, ни сопровождающие их длинные объяснения на сложном или ме­тафорическом языке не могут объяснить не-русскому читателю, в чем тут суть дела. Мне кажется, что предложенное мною толко­вание, построенное на простых универсальных понятиях, может лучше это объяснить и приблизить к читателю. По-моему, точно

472

Часть К/У/. Приложение

так же обстоит дело и со всем остальным, что мы можем захо­теть сказать и о семантике русского языка, и о русской культуре, которая отражается в этой семантике.