2. Еще нас интересует роман «Посторонний». Считается, что это главный роман Камю.

Роман начинается с того, что нашему дорогому гл.герою сообщают, что у него умерла мать.

Задолго до нашего Виктора Пелевина в этом романе А.Камю изобразил своего Петра Пустоту. Но в его романе его зовут Мерсо. Он несумасшедший, но его внутренний мир напоминает бесплодную пустыню. Он и стал в дальнейшем восприниматься как лучшее художественное воплощение экзистенциального героя. Что за герой? Его главная отличительная черта - полный имморализм, который до сих пор выдаётся критикой как борьба с условностями бур-жуазного общества. Эта "борьба" выражается в абсолютной скуке, с которою живёт Мерсо. Ему даже скучно сидеть у гроба своей матери, которую три года назад он сдал в богодельню. Ему скучно на следующий день после похорон матери заниматься любовью со своей бывшей подружкой Мари Кардоне. От скуки он убивает араба (события романа происходят на родине автора). Ему скучно было и выслушивать свой смертный приговор на суде.

Есть ли на свете существо, более для нас дорогое, чем мать? Самое святое, что у нас есть, - это мама. А теперь посмотрите, как ведёт себя Мерсо (повествование в романе ведётся от его лица) в богодельне, куда он приезжает на похороны своей матери:

"Вслед за мной вошел сторож; должно быть, он бежал, так как совсем запыхался. Слегка заикаясь, он сказал:

- Мы закрыли гроб, но я сейчас сниму крышку, чтобы вы могли посмотреть на покойницу. Он уже подошел к гробу, но я остановил его. Он спросил:

- Вы не хотите? Я ответил:

- Нет" Ему скучно посмотреть на лицо умершей матери. Выясняется по ходу дела ещё и такая деталь, о которой наш "интеллигентный" герой сообщает мимоходом своему адвокату: "Я, конечно, очень любил маму, но это ничего не значит. Все здоровые люди желали смерти тем, кого они любили". Мы заменим в этом предложении только одно слово - "больные". На его антоним.

А вот ощущения нашего антигероя на второй день после похорон матери:

"Утром, когда я проснулся, Мари уже не было. Она мне объяснила, что должна пойти к тетке. Я подумал: "Ведь нынче воскресенье", и мне стало досадно: я не люблю воскресных дней... Я изжарил себе яичницу и съел ее прямо со сковородки и без хлеба, потому что хлеб весь вышел, а мне лень было сходить в булочную. После завтрака я от скуки бродил по квартире. Когда тут жила мама, у нас было уютно. Потом квартира стала велика для меня, пришлось перетащить обеденный стол из столовой ко мне в спальню. Я теперь живу только в этой комнате - там у меня стоят стулья с соломенными обвисшими сиденьями, зеркальный шкаф - зеркало в нем пожелтело, умывальник и кровать с медными столбиками. Все остальное в забросе". Ему скучно наводить порядок в своей квартире.

Ему скучно и любить Мари: "...она спросила, люблю ли я её. Я ответил, что слова значения не имеют, но, кажется, любви к ней у меня нет". Ему скучно и менять свой образ жизни: "Он (его патрон) намеревается открыть в Париже контору, чтобы там, на месте, вести переговоры и заключать сделки с крупными компаниями. И он хотел узнать, не соглашусь ли я поехать туда. Это позволило бы мне жить в Париже, а часть года разъезжать. - Вы молоды, и, по-моему, такая жизнь должна вам правиться. Я ответил: - Да, но мне, в сущности, все равно. Тогда он спросил, неужели мне не интересно переменить образ жизни. Я ответил, что жизнь всё равно не переменишь".

Скучно!!! За этим "скучно" стоит абсолютная внутренняя пустота главного героя "Постороннего", ощущающего себя совершенно чужим в этом мире. Своё "подлинное существование" он нашёл в чудовищном, всепожирающем нравственном нигилизме, который привёл его к жестокому убийству араба, которое вполне можно было бы избежать: "Я весь напрягся, выхватил револьвер, ощутил выпуклость полированной рукоятки. Гашетка подалась, и вдруг раздался сухой и оглушительный звук выстрела... Тогда я выстрелил еще четыре раза в неподвижное тело, в которое пули вонзались незаметно". Убил он его, кстати, по совершенно ничтожному поводу. Был у гл.героя сосед – сутенер Раймон Синтез. Желая проучить свою любовницу, которая ему изменила, он подговаривает нашего героя написать ей любовное письмо и пригласить на свидание, чтоб потом избить несчастную. Мерсо соглашается. Потом между любовницей и сутенером, который предпочитает зваться кладовщиком, происходит ссора, он ее бьет и кто-то вызывает полицию, услышав крики женщины. Мерсо тоже их слышит, но относится к этому равнодушно. Далее Мерсо собирается провести на берегу моря вместе с Мари и Раймоном в гостях у его приятеля Массона. Подходя к автобусной остановке, Раймон и Мерсо замечают двух арабов, один из которых — брат любовницы Раймона. Эта встреча их настораживает. После купания и обильного завтрака Массон предлагает друзьям прогуляться по берегу моря. В конце пляжа они замечают двух арабов в синих спецовках. Им кажется, что арабы выследили их. Начинается драка, один из арабов ранит Раймона ножом. Вскоре они отступают и спасаются бегством. Через некоторое время Мерсо и его друзья снова приходят на пляж и за высокой скалой видят тех же арабов. Раймон отдает Мерсо револьвер, но видимых причин для ссоры нет. Мир как будто сомкнулся и сковал их. Друзья оставляют Мерсо одного. На него давит палящий зной, его охватывает пьяная одурь. У ручья за скалой он снова замечает араба, ранившего Раймона. Не в силах выносить нестерпимую жару, Мерсо делает шаг вперед, достает револьвер и стреляет в араба.

За это убийство его приговорили к смертной казни, припомнив на суде и отказ смотреть на мертвое тело матери, и равнодушие на ее похоронах, и, простите, любовные утехи с женщиной сразу после похорон. Обвинили в черствости. Сам Мерсо не возражал, собственно. Сначала он хотел как-то избежать смерти, ну хоть что-нибудь придумать, но потом… А вот вам и главный пункт - отношение к смерти у "постороннего": "Я всегда исходил из самого худшего: в помиловании мне отказано... Но ведь всем известно, что жизнь не стоит того, чтобы цепляться за нее. В сущности, не имеет большого значения, умрешь ли ты в тридцать или в семьдесят лет, - в обоих случаях другие-то люди, мужчины и женщины, будут жить, и так идет уже многие тысячелетия. Все, в общем, ясно. Я умру - именно я, теперь пли через двадцать лет. Но всегда, к смущению моему, меня охватывала яростная вспышка радости при мысли о возможности прожить еще двадцать лет. Оставалось только подавить этот порыв, представив себе, что за мысли были бы у меня через двадцать лет, когда мне все-таки пришлось бы умереть. Раз уж приходится умереть, то, очевидно, не имеет большого значения, когда и как ты умрешь".

Подавить "порыв к жизни" и приглушить "волю к жизни" - вот где герой А.Камю сошёлся с А.Шопенгауэром. Правда, первый размышлял об этом в тюремной камере, а второй - в своём углу. Но эта разница надуманная: в представлении А.Шопенгауэра весь мир - тюрьма. Да и в отношении к смерти они сошлись бы. Думаю, немецкому отшельнику очень бы понравился финал "Постороннего", где его герой прямо-таки поэтизирует свою никчемную жизнь и свою никчемную смерть: "Как будто недавнее мое бурное негодование очистило меня от всякой злобы, изгнало надежду и, взирая на это ночное небо, усеянное знаками и звездами, я в первый раз открыл свою душу ласковому равнодушию мира. Я постиг, как он подобен мне, братски подобен, понял, что я был счастлив и все еще могу назвать себя счастливым. Для полного завершения моей судьбы, для того, чтобы я почувствовал себя менее одиноким, мне остается пожелать только одного: пусть в день моей казни соберется много зрителей и пусть они встретят меня криками ненависти".

Там еще один есть персонаж – сосед Мерсо – старик Саламано, который всю первую часть романа носился со своей больной собакой, которую при этом ненавидит. Так внешне кажется, но на самом деле она была ему дорога (она то ли пропала, то ли сбежала).

4/ Роб-Грийе «В лабиринте». Франция. Направление «Новый роман»

Ален Роб-Грийе – известный французский романист, критик, сценарист и режиссер. Создатель «нового романа», он стал главой и наиболее активным теоретиком этого литературного направления.

В романе «В лабиринте» фоном «бытия, небытия» становиться призрачный город. По его заснеженным улицам, среди ничем не отличающихся друг от друга домов, бродит солдат, который должен передать родственникам одного из своих убитых товарищей коробку письмами и не имеющими особой ценности предметами. Фонари, двери подъездов, коридоры, лестницы – все это выступает в роли зловещих зеркал… Стиль Роб-Грийе в его романе «В лабиринте» можно охарактеризовать как шозизм (от фран. вещь)- «вещизм». Повествование нарочито обезличенное и плоскостное. Главным мотивом становится навязчивая и повторяющаяся опись предметов, неживых вещей, каких-то случайных бытовых деталей, казалось бы, совершенно излишних и оттесняющих рассказ о событиях и образы персонажей. Однако, постепенно становится ясно, что никакого события и не происходит, а опись предметов мира заставляет поставить вопрос о том, что такое бытие. Единственное, что можно утверждать о мире романов Роба-Грийе — он существует. Все, что есть в мире — это знаки, но не знаки чего-то иного, не символы, а знаки самого себя. Пустой стул- это всего лишь пустой стул, а не знак отсутствия человека. «Мир… - писал Роб-Грийе, - это мир знаков. Все, что в нем есть, - это знак, но не знак чего-то другого, а знак самого себя, той реальности, которая лишь стремиться проявить себя». Здесь предметный мир освобождается от всего «человеческого, слишком человеческого», представая в своей голой «вещности» не столько враждебной герою, сколько попросту безразличной к нему. Сам же персонаж «Нового романа» становится набором стереотипов поведения и мышления.

Автор делает со своими героями все, что хочет (и всячески это демонстрирует), заставляя порой возвращаться на исходные позиции, повторять один и тот же эпизод, каждый раз слегка изменяя мизансцену, развитие сюжета. В общем, он делает все то, что обычно делает режиссер во время репетиции с актерами. Так что, стоит ли удивляться. Что солдат из «Лабиринта» пять или шесть раз оказывается на одном и том же перекрестке, встречает одного и того же мальчика, приходит в одно и тоже кафе?

Персонажи Роб-Грийе всегда находятся в состоянии крайнего невротического возбуждения, беспрерывно блуждая, испытывая то страх, то отчаяние. Они не могут остановиться, потому что каждый раз ими движет какая-то навязчивая идея – раненый солдат в бреду агонии возвращается на пустынный перекресток и мучительно пытается вспомнить название той улицы, куда он должен был доставить свой пакет.