Урал и просторы Евразии

СЛОВО ЮБИЛЯРУ

А.Н. Султанова

Есть люди, обреченные быть впереди. Это не метафора, как вы сразу могли бы подумать, это тяжкое бремя, потому что первые идут по неизведанному пути, чаще спотыкаются, чаще подвергаются критике, и на них сконцентрировано внимание как соратников, так и недругов. Таким является мой отец.

Его рассказы о детстве – история целого поколения. Многодетная семья в глухой башкирской деревушке испытала на себе все тяготы военных лет. Чтобы голодный мальчишка не воровал еду, его запирали в подпол. Дети собирали ягоды, траву, чтобы хоть как-то обмануть желудок. Им повезло. Отец, израненный, но вернулся с фронта домой.

После войны в Уфе открылась гимназия для детей – сирот и подросток отправляется в город, понимая, что это единственная возможность учиться и вырваться из беспросветной нужды. Три недели он простоял у дверей Министерства просвещения вместе с несколькими подростками, также приехавшими поступать в школу. Их не брали, поскольку оказались некоторые возрастные ограничения. Детям выдавали талоны на обеды, чтобы они не умерли с голоду. Кто мог – уехал домой, кто-то устроился на работу, а Мажитов добился-таки зачисления.

Затем – Пермь, университет. Без копейки в кармане, он идет в профком и получает первое вспомоществование и совет направиться в археологическую лабораторию, где есть работа и хоть какой-то приработок. Это определило всю судьбу. Поволжский немец Отто Николаевич Бадер оказался тогда в ссылке в Перми и возглавил в Пермском госуниверситете археологические работы. Здесь от лаборанта до младшего научного сотрудника прошел первые шаги в науке и Н.А. Мажитов. Сначала обрабатывал керамику (2 копейки за штуку), затем возглавил собственный отряд в рамках экспедиции О.Н. Бадера. Это время было удивительным в уральской археологии. Из пермской школы вышла целая плеяда талантливых исследователей, возглавивших впоследствии археологические работы в крупных центрах. Это – В.А. Могильников, Г.И. Матвеева, Г.Н. Матюшин – это только с одного курса! -и многие другие, создавшие впоследствии археологические центры в Урало-Поволжском регионе.

Отец часто вспоминает студенческие годы. Паренек из башкирской среды, он учился сначала русскому языку, а вскоре стал одним из лидеров студенческой науки. Свидетельством чему – участие во Всесоюзной студенческой археологической конференции. Это также время «ненаучного ниязовского коммунизма», как подписано на одной из фотографий студенческих лет: когда комната в общаге – казарменного типа на двадцать человек и одни штиблеты и на свидание и на учебу; дежурный по коммуне на лекциях, который откликался на перекличках вместо отсутствующих; и обеды у однокурсников – пермяков, подкармливающих вечно голодных сокурсников; бывшие фронтовики-студенты, взявшие шефство над пареньками.

4

Повторяю, это судьба поколения, выросшего в военные и послевоенные годы. Наверное, поэтому их нелегко сломить, поэтому они - невероятные трудоголики. Во всяком случае, в папином окружении их было много.

А потом – возвращение в Уфу. И работа, работа, работа. Десятки экспедиций, по 3-4 месяца в поле. Сотни открытых, десятки исследованных памятников, что позволило показать, насколько богат наш край историей, и показать ее – эту историю. Показать впервые. Показательно, что вслед за первой монографической публикацией «Бахмутинская культура» (М., 1968) вышла научно-популярная книга на башкирском языке «Башкортостан археологияһы» (Уфа, 1968). Она мне кажется недооцененной. Впервые на башкирском языке была изложена древняя история края, и это были не отдельные страницы, а первая попытка дать системное видение древних ее этапов. Одновременно автор заявил свои научные приоритеты – работать для родного народа, популяризировать историю и археологию родной земли.

За 15 с небольшим лет работы молодой археологический коллектив Института истории, языка и литературы сумел сделать «Археологическую карту Башкирии» (М., 1976), руководителем и редактором которой был Н.А. Мажитов. На долгие годы вперед она была настольной книгой всех южноуральских археологов и, как мне кажется, одним из лучших изданий подобного рода. Только в последние 5 лет археологи сумели дать более точные координаты найденных тогда памятников, провести масштабный мониторинг археологических объектов на территории Республики.

Это было время систематизированного накопления археологического материала и его первых интерпретаций. Это было время становления археологической науки в крае. К чему Н.А. Мажитов оказался причастен.

В конце 70-х годов отец перешел на работу в Университет. Как охарактеризовать его как лектора, преподавателя? Как увлеченного, фанатично преданного своему делу, и умеющего увлекать. В последние годы ему не так часто удается «дорваться» до лекций по разным причинам. Но дорогого стоят аплодисменты, которыми его удостаивают студенты.

Организаторские таланты Н.А. Мажитова – отдельная песня. Нужно раскопать уходящий под воду Таналык? Здесь собрались практически все археологические коллективы Республики. Казалось бы, несовместимые в других условиях. И это при жестком технократическом подходе руководства: М.Г. Рахимов сказал тогда в сердцах: «Лучше бы дороги строил в своем районе!». Нужно спасать Уфу-II? Объединились не только археологи – именно тогда было создано Археологическое общество РБ, но была поднята вся общественность. Здесь хотелось бы сказать спасибо и тем людям, кто приносил бесплатные горячие обеды на зимний раскоп первого сезона на памятнике. В результате городище спасли от непосредственного разрушения, это первая большая победа для археологов над неповоротливым бюрократическим механизмом.

Нужно организовать национальное общественное движение? На выход, Нияз Абдулхакович! Эта работа – в Курултае, действительно была для всех, в том числе и для него, полной неожиданностью. Но, оглядываясь назад, могу сказать с полной уверенностью, что никогда больше Курултай не работал так

5

эффективно и плодотворно, как в годы, когда его возглавлял Н.А. Мажитов. И так везде. И так всегда.

В последние годы отец пробует себя в жанре историка. И отдался этой работе, как всегда, с большим энтузиазмом. Возвращаясь к началу, повторюсь, что первыми быть трудно. Они, первые, задают импульс, а результат – истину – наверное, обретут уже другие поколения.

А пока я счастлива, что могу высказать свою благодарность и любовь Отцу сегодня.

Этот небольшой сборник - Вам, юбиляру, и через Вас – всем, идущим впереди. Нашим учителям.

Султанова А.Н., 2013

АРХЕОЛОГИЯ И МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЙ ПОДХОД В ИЗУЧЕНИИ ЭТНОГЕНЕЗА НАРОДОВ ЮЖНОГО УРАЛА

Е.А. Круглов

В конце ХХ века ведущий испанский эко-биолог и археолог Р.Салларес, анализируя концепцию Колина Рэнфрю о вариантах «транзита» индоевропейской прародины, специально остановился на модели британского археолога «господства элиты». Эта модель достаточно успешно объясняет в ряде случаев полиязычие культурно-исторических общностей (или суперэтносов), где субстрат, как правило, сохраняет субэтносы – автохтоны, а адстратом оказывается язык господствующей элиты, пасионарной группы пришлого этноса. В качестве наглядного примера Р. Салларес (Салларес, 1998. С. 128-129) привел данные ранней домашней фауны Балкан, вошедшие в раннегреческий язык, но имеющие очевидное не-индоевропейское происхождение. Вместе с терминами ремесел и производства они составляют до 50 % слов греческого лексикона с догреческими, пеласгическими корнями. Так союз биологии (ботаники) и археологии позволил испанскому ученому найти верное соотношение в конкретном вопросе данных современной науки и античной традиции, мифа.

Что касается мифа, то еще в середине ХХ в. известный российский историк античной философии Ф.Х. Кессиди (Кессиди, 1972) полагал, что едва ли не вся ранняя философия Эллады «выросла» из мифа, из мифографии, которой увлекались в VI-начале V вв. ранние философы и историки – логографы, составлявшие по заказам влиятельных правителей полисов Малой Азии их родословные-генеалогии, начиная с полулегендарных предков – героев, детей богов. Однако с точки зрения исследователей фольклора, в частности, такого специалиста археомифологии, как Мирча Элиаде, любой предмет в плане онтологии только тогда становился реальным, когда он имитирует или повторяет архетип. Реальность, заключает М. Элиаде (Элиаде, 1998. С. 56.), приобретается только путем повторения образа, которому подражают, стараясь как можно точнее воспроизвести модель его (образа – Героя) поведения. «Таким образом миф – это последняя, а отнюдь не изначальная, не первая стадия

6

развитии образа героя. Память об историческом событии хранится в народном сознании 2 – от силы 3 века, т.е. она использует категории вместо событий, архетипы вместо персонажей… Эти воспоминания об исторических событиях… в течении 2-3 веков трансформируются в матрицу архаической ментальности, … сохраняющей образцовое» (Элиаде, 1998. С. 69-71). Это тонкое наблюдение, как представляется, многое объясняет в природе самого феномена памяти этноса, в механизме сохранения его прошлого, искаженного несовершенством индивидуального сознания сказителя-аэда, акына, сэсэна… При этом никто не отрицает, помимо онтологического аспекта мифологии, ее аксиологической составляющей: миф, как справедливо отмечает В.А. Шнирельман (Шнирельман, 2000. С. 16), «призван воспитать в людях самоуважение, сплотить их и наделить творческой энергией преодоления кризиса». Позитивная эта черта (или качество) не возникает «вдруг и ниоткуда», а вырабатывается в коллективном сознании этноса в ходе его длительной, подчас наполненной тяжелыми испытаниями судьбы в конкретно-историческом пространстве на просторах Евразии. Но если на ранних этапах истории шло формирование «первичной» (или архаической) мифологии, эпоха средневековья способствовала появлению рыцарского романа о Прекрасной Даме и «вторичной» мифологии, то новое время, по мнению И.М. Дьяконова (Дьяконов, 1990. С. 62-63), благодаря усилию ряда ученых, привело к появлению кабинетных социальных конструкций со зримыми чертами новой мифологии, «третичной», с явными чертами псевдонаучных теорий (Шнирельман, 1999. С. 118-147; 2000. С. 12-33). Едва ли не каждый второй этнос в этом плане имеет своих сомнительных адептов из сферы науки, но на безбрежных просторах Евразии больше всего в этом плане, видимо, «повезло» скифо-сарматскому миру и его отдаленным потомкам рубежа 20-21 веков. В самом деле, в академической среде утвердилась и стала едва ли не аксиомой концепция В. Миллера и В.И. Абаева об атрибуции скифов и савромато-сарматов к иранскому миру (Баюн, 1988. С. 97 сл.). Однако, как справедливо отмечает В.А. Кореняко (Кореняко, 2000. С. 47 сл.), многие иранские этимологии осетинского языковеда не более убедительны, чем ряд тюркских у М. Закиева и И. Мизиева (Балкария), где тон задал еще в 1975 г. их квази-гуру О. Сулейменов (См., к примеру: Сулейменов, 1975). Действительно, у казанского языковеда немало спорных заключений, приводить которые здесь по поводу шумеров, эламитов и американских индейцев (Закиев, 1995. С. 21, 24-25) не станем, ибо не об этих этносах речь. Но вот «перл» о Геракле обойти стороной невозможно, т.о. цитату М.З. Закиева приводим целиком: «тюркское ж (дж) свободно чередуется с й, которое в греческом передается обычно через Г. Геракл по тюркски будет Жиракл / Йиракл – «земной ум». Умный всех побеждает, следовательно он – богатырь, герой. По гречески Геракл и есть «известный герой, богатырь» (Закиев, 1995. С. 22). Ну что тут можно сказать, если филолог рассуждает об эллинских классических именах, понятия не имея об азах греческой ономастики? Вспоминается сентенция философа из Милета VI в. до н.э. Фалеса: «Невежество – тяжкое бремя»… Более серьезно подобные «казусы» филологов видит В.А. Кореняко, осторожно коррелируя языковые заимствования с несомненными антропогенетическими миксами. В частности,

7

факт наличия монголоидных элементов в краниологических сериях саков восточного Арала VII-VI вв. (Гинзбург, Трофимова, 1972. С. 106, 109 слл., 341) говорит, по справедливому признанию московского этно-археолога, об очевидной «проблеме с ираноязычием саков» (Кореняко, 2000. С. 47). И добавим, не только саков. В наследии близкого сердцу В.А. Абаева осетинского народа тоже немало от тюрков. Еще в начале ХХ в. на страницах «Ирон фандыр» Коста Хетагурова рефреном звучало, что Осетия – Иристон, Ирон, как исконное самоназвание осетинского края. Но в конце ХХ в. «вдруг» появляется на карте Северного Кавказа Алания, страна алан, хотя это название имеет очевидные тюркские корни, т.е. ино-название, но кто же мешал осетинам использовать в государственной символике древний хороним Иристон?... И случайно ли именно в это время появляются работы осетинского этно-историка З.К. Габуева (Габуев, 2002. С. 17 сл., 31 слл.) об истоках алан в глубинах Центральной Азии и сходных этногонических мифологемах ранних иранцевариев и тюрков на просторах Степи? Очевидно, в этом есть своя логика, т.к. не стоит на месте язык, не остается неизменным и генотип этноса. Особенно, когда речь идет о степном коридоре Евразии, в плавильном котле которой формировались и видоизменялись десятки этнических единиц, субэтносов и обширных этно-исторических общностей со сложной этно-политической структурой, дробной культурно-языковой средой, сменой языков «элиты субсоциума» и т.п.

Свое место в этих многовековых исторических процессах взаимодействия культур и языков занимал и известный в науке феномен изменения (или «движения») этнонимов. К примеру, ныне совершенно точно установлено, что с течением времени у ряда народов происходят изменения не только в языке, но и в этнониме – самоназвании народа. Выше уже приводился пример с осетинами (Иристон – Алания). Этот ряд можно значительно увеличить, добавив сюда примеры с китайцами (хуася – хань), с уйгурами (Чвырь, 1994; 2001. С. 311 сл.). Наконец, известны примеры перехода (квази) этнонима одного народа – другому: «татары», название элиты монголов, стали этнонимом бывших поволжских булгар; а поволжские булгары «передали» в ходе переселения на Дунай свой этноним как соседям Кабарды на Северном Кавказе, так и бывшим фракийцам на севере Балкан. Наконец, с падением Римской империи этноним «ромеи» с Апеннин перешел на юг Балкан и в Византию, а также на гетов и даков (румыны), а равно и на цыган («ромм»).

Нет никаких сомнений, что каждый из вышеуказанных этносов перенимал этноним, миксируя в той или иной степени с пасионарным «донором», поэтому едва ли есть хоть какой-то резон у иных адептов современных «третичных» (по Шнирельману) этно-мифологий утверждать чистоту и непрерывность развития своего «богоизбранного» народа. Их давно уже нет (если и были) на карте Евразии, тем более с учетом многочисленных по коридору лесостепи переселений, малых и Великих. А поэтому в начале ХХI в. без серьезного междисциплинарного подхода, с подключением данных целого ряда порой даже не очень смежных наук, в решении сложных вопросов этногенеза на территории Евразии ведущие научные центры уже не обходятся, как это бывало еще во

8

второй половине ХХ в. Пример новаторского для СНГ подхода, в духе достижений европейской науки рубежа ХХ-ХХI вв., демонстрирует последние десятилетия целая серия работ под рубрикой «Интеграционные проекты» Сибирского отделения РАН под руководством В.И. Молодина, посвященная комплексному анализу Горно-алтайского феномена – Пазырыкской культуры на плоскогорье Укок (Воевода и др., 1998. С. 564-566; Молодин и др., 1998. С. 306 сл.; Молодин, 2000. С. 131-142; Молодин, 2001. С. 788 сл.; Население горного Алтая, 2003). Привлечение к анализу материалов Укока генетиков, антропологов, химиков, геологов, биологов, палеонтологов, географов и геофизиков (Население…С. 56) позволило во многом по-новому представить этнические и социо-культурные процессы и тенденции развития пазырыкского общества. Что же касается центра Евразии, Южного Урала, то здесь тоже в плане краевого изучения этнических процессов есть добротные разработки: скажем, в области краниологии ведущие антропологи М.С. Акимова и Р.М.

Юсупов (Акимова, 1974. С. 77 сл.; Юсупов, 1987. С. 77-81; 1996. С. 122; 2002. С. 21 слл.) выявили наличие пяти расовых типов населения края, где мужские черепа Зауралья (самые поздние) несут несомненный монголоидный элемент, тогда как женские, почти повсеместно более древние, относятся к древней автохтонной уральской расе. Ту же картину демонстрируют и генетические исследования сотрудников ИБГ УНЦ РАН, тем более важные в приближении к пониманию глубинных процессов этногенеза народов Южного Урала, поскольку синкретизм этого этнокультурного феномена на археологическом уровне сколько-нибудь удовлетворительного решения не получает: для одних археологов древние башкиры – угры, для других – тюркизированные угры (гунны), для третьих – тюрки, потомки сарматов. Список этот можно продлевать и далее, «подключая» самодийский компонент северо-востока Республики Башкортостан или балто-славянский («романовка») северо-запада и резонно полагая их в качестве составляющих базиса, субстрата. Как составляющие, они имеют пестрый состав.

С базовым субстратом все гораздо сложнее. Новейшие исследования генетиками ИБГ УНЦ РАН полиморфизма ДНК современных башкир трех районов республики (Архангельский, Илишевский и Абзелиловский), выполненные методом геномной дактолоскопии (Хидиятова и др., 1993. С. 329

сл.; Хуснутдинова и др., 1994. С. 1621 сл.; Хуснутдинова, 1999. С. 188, 192, 196

сл.), неопровержимом доказали несомненную генетическую близость (65-89 % совпадений) их жителей удмуртам и коми – северным соседям РБ из исконного финно-пермского мира, что лишний раз свидетельствует о глубокой и, может быть, исконной миксивости предков нынешнего коренного населения края. Особенно принимая во внимание фактор лесо-степного коридора Евразии с его многочисленными миграциями и последствиями переселений. К примеру, исследования генетических аллелей греков-понтийцев (учитывающие, разумеется, современное состояние субэтноса после переселений в юговосточной Европе гуннов и галлов, готов и тюрок-османов) демонстрируют наличие в 16 локусах с тридцатью двумя аллеями близость финно-пермским этносам Евразии по 20 аллелям, а по тридцати – с тюркоязычным миром Волго-

9

Уралья. Причем, в 11 случаях генетические аллели эллинов близки одновременно обеим (Назарова, Алхутов, 1993. С. 19 сл., 23 (греки) – 27) языковым группам населения Южного Урала, что свидетельствует о несомненной миксовости нынешних греков, сохраняющих, однако, в своем генофонде и уникальные элементы генома, не встречаемые не только в степях Евразии, но и ни у кого из соседей по берегам Средиземноморья: речь идет о локусах так называемого «4-го компонента» с молекулярными маркерами талассемии и дефицитом глюкозо-6-фосфатной дегидрогеназы, увеличивающими противостояние организма малярии (Салларес, 1998. С. 129). Связаны ли эти 2 «антималярийных» локуса греков, отсутствующие у соседей, с одаренностью древних эллинов, сказать наверняка невозможно – речь то идет о современном геноме, хотя кому-то было бы и соблазнительно, наверное, найти генетическое подтверждение «самости» своего этноса и воздвигать на этой основе кабинетные конструкции Великой Родины «от моря до моря», от Балкан до Урала… Мы далеки от этих умопомрачающих идей и, анализируя таблицы генно-антропологических исследований Пазырыка под руководством В.И. Молодина, с надеждой глядим в близкое будущее южноуральской науки. Она движется в правильном направлении, но наработки конца ХХ в. в области отдельных дисциплин (антропология, генетика, палеоботаника, археология) пока не стали предметом синтеза в рамках межведомственных коллективных исследований. Между тем, как показывают публикации К. Ренфрю и Р. Саллареса, исследования А. Аммермана и Л. Кавалли-Сфорца, коллектива В.И. Молодина и др., ХХI в. – время кардинального перехода от разобщенных поисков ученых-одиночек к междисциплинарному комплексному подходу, осуществленному и результативному только на путях кооперации интеллектуальных усилий коллективов. Тем более, когда речь идет об изучении проблем этногенеза «коридорных» зон Евразии.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Акимова М.С. Антропологические исследования в Башкирии //

Антропология и геногеография. М., 1974.

Баюн Л.С. Древняя Европа и индоевропейская проблема // История Европы. Т. 1. М., 1988.

Воевода М.И., Ситников В.В., Чикишева Т.А., Ромащенко А.Г., Полосьмак Н.В., Молодин В.И., Деревянко А.П., Шумный В.К. Молекулярно-генетический анализ метохондриальной ДНК представителей пазырыкской культуры (IV-II вв. до н.э.) // Докл. РАН. Т. 358. № 4. 1998.

Габуев З.К. Этногенетические представления древних кочевников Великой Степи: иранцы и тюрки. М., 2002.

Гинзбург В.В., Трофимова Т.А. Палеоантропология Средней Азии. М.,

1972.

Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада. М., 1990. Закиев М.З. Татары. Проблемы истории и языка. Казань, 1995. Кессиди Ф.Х. От мифа к логосу. М., 1972.

10