Makarenko_Ped_poema_full_text

сапоги чистить. Я считаю, что это не важно. Надо только инте - ресно жить, чтобы все видеть.

—Это глупости,— сказал я. — Нельзя всего видеть, да и не нужно. Что ты за наблюдатель такой? Надо найти интересную работу и работать, тогда и увидишь больше.

—Так как же такая работа?

—А ты поступи в кондукторы, много будешь видеть. Одних станций сколько,— сказал Кудлатый.

—Ты вот, Денис, смеешься все, а сам, наверное, куда-нибудь собираешься.

—Есть мне когда пустяками заниматься,— собираться я буду.

Óменя мельница на плечах, и вас же обувать нужно сегодня. А из меня что-нибудь выйдет.

Âколонии вечером была утомленная тишина. Только перед са - мым сигналом «спать» пришел дежурный командир Осадчий и п ривел пьяного Гуда. Он был не столько, впрочем, пьян, сколько н ежен и лиричен. Не обращая внимания на общее негодование, Гуд ст оял передо мной и негромко говорил, глядя на мою чернильницу:

—Я выпил, потому что так и нужно. Я сапожник, но душа у меня есть? Есть. Если столько хлопцев поехали куда-то к черт ям и Задоров тоже, могу я это так перенести? Не могу я так перен ести. Я пошел и выпил на заработанные деньги. Подметки мельни - ку прибивал? Прибивал. На заработанные деньги и выпил. Я зар е- зал кого-нибудь? Оскорбил? Может, девочку какую тронул? Не тронул. А он кричит: идем к Антону! Ну и идем. А кто такой Антон... это, значит, вы, Антон Семенович? Кто такой? Зверь? Нет, не зверь. Он человек какой,— может, бузовый? Нет, не бузовый. Ну, так что ж! Я и пришел. Пожалуйста! Вот перед вами — плохой сапожник Гуд.

—Ты можешь выслушать, что я скажу?

—Могу. Я могу слушать, что вы скажете.

—Так вот, слушай. Сапоги шить — дело нужное, хорошее дело. Ты будешь хорошим сапожником и будешь директором обувной фабрики только в том случае, если не будешь пить.

—Ну а если вот уедут столько человек?

—Все равно.

—Значит, я тогда неправильно выпил, по-вашему?

—Неправильно.

—Поправить уже нельзя? — Гуд низко склонил голову. — Накажите, значит.

—Иди спать, наказывать на этот раз не буду.

—Я ж говорил! — сказал Гуд окружающим, презрительно всех оглянул и салютнул по-колонийски:

351

— Есть идти спать.

Лапоть взял его под руку и бережно повел в спальню, как неко - торую концентрированную колонийскую печаль.

Через полчаса в моем кабинете Кудлатый начал раздачу боти - нок на осень. Он любовно вынимал из коробки новые ботинки, пропуская по отрядам колонистов по своему списку. У двере й ча- сто кричали:

—А когда менять будешь? Эти на меня тесные. Кудлатый отвечал, отвечал и рассердился:

—Да говорил же двадцать разов: менять сегодня не буду, завтра менять. Вот остолопы!

За моим столом щурится уставший Лапоть и говорит Кудлатому:

—Товарищи, будьте взаимно вежливы с покупателями.

12. Осень

Снова надвигалась зима. В октябре закрыли бесконечные бур - ты с бураком, и Лапоть в совете командиров предложил:

— Постановили: вздохнуть с облегчением.

Бурты — это длинные глубокие ямы, метров по двадцать кажда я. Таких ям на эту зиму Шере наготовил больше десятка, да еще у тверждал, что этого мало, что бурак нужно расходовать очень ост орожно.

Бурак нужно было складывать в ямах с такой осторожностью, как будто это оптические приборы. Шере умел с утра до вечер а простоять над душой сводного отряда и вякать:

—Пожалуйста, товарищи, не бросайте так, очень прошу. Имейте

âвиду: если вы один бурачок сильно ударите, на этом месте н ач- нется омертвение, а потом он будет гнить, и гниение пойдет п о всему бурту. Пожалуйста, товарищи, осторожнее.

Уставшие от однообразной и вообще «бураковой» работы кол о- нисты не пропускали случая воспользоваться намеченной Ш ере темой, чтобы немного поразвлечься и отдохнуть. Они выбира ют из кучи самый симпатичный, круглый и розовый корень, окруж а- ют его всем сводным отрядом, и командир сводного, человек вроде Митьки или Витьки, подымает руки с растопыренными паль - цами и громко шепчет:

—Отойди дальше, не дыши. У кого руки чистые?

Появляются носилки. Нежные пальцы комсводотряда берут бу - рачок из кучи, но уже раздается тревожный возглас:

— Что ты делаешь? Что ты делаешь?

Все в испуге останавливаются и потом кивают головами, ког да тот же голос говорит:

352

— Надо же осторожно.

Первая попавшаяся под руку спецовка свертывается в уютно - мягкую подушечку, подушечка помещается на носилках, а на н ей покоится и действительно начинает вызывать умиление роз овенький, кругленький, упитанный бурачок. Чтобы не очень заметн о улыбаться, Шере грызет стебелек какой-то травки. Носилки п о- дымают с земли, и Митька шепчет:

—Потихоньку, потихоньку, товарищи! Имейте в виду: начнется омертвение, очень прошу…

Митькин голос обнаруживает отдаленное сходство с голосо м Шере, и поэтому Эдуард Николаевич не бросает стебелька. Выделывая акробатические антраша, ребята с носилками спускаю тся в яму, и в яме начинается спор:

—На этом месте его положить нельзя. Посмотрите, видите, какие два лежат, от них ничего хорошего нельзя ожидать…

—Глупости, самое хорошее место. Эти два ничего. Этот, хоть

èс прыщами, но у него доброе лицо.

Наконец счастливый баловень судьбы — розовый бурачок, уютно укладывается на место; комсводотряда стоит уже наверху, с нова всматривается в кучу и хмурит брови:

— Какой же теперь взять? Мне они все не нравятся.

Ребята смотрят на Шере и ожидают, что он скажет, для этого, собственно говоря, и была затеяна вся церемония. Шере по дымает перчатку:

—Разумеется, предложенный способ самый идеальный, и при из - вестном навыке все это можно проделать довольно быстро. Н о вы слабо подготовлены. В ваших движениях, товарищи, еще очень много деревенского, неповоротливого. Я поэтому предложил бы про извести сначала маленькую тренировку. Например, сегодня вечеро м.

—Ой,— кричит комсводотряда. — Отставить способ, закапывай его как попало,— он снова переходит на голос Шере,— только, пожалуйста, осторожнее.

Закончили вспашку на зябь. О тракторе мы тогда только начи - нали воображать, а плугом на паре лошадей больше полугект ара в день никак поднять не удавалось. Поэтому Шере сильно волн о- вался, наблюдая работу первого и второго сводных. В этих св одных работали люди более древней формации, и командирами и х бывали такие массивные колонисты, как Федоренко, Корыто, Ч о- бот. Обладая силой, мало уступающей силе запряженной пары , и зная до тонкости работу вспашки, эти товарищи, к сожалению , ошибочно переносили методы вспашки и на все другие област и жизни. И в коллективной, и в дружеской, и в личной сфере они любили прямые глубокие борозды и блестящие могучие отвал ы. И

353

работа мысли у них совершалась не в мозговых коробках, а гд е-то в других местах: в мускулах железных рук, в бронированной к о- робке груди, в монументально устойчивых бедрах. В колонии они стойко держались против рабфаковских соблазнов и с молча ливым презрением уклонялись от всяких бесед на ученые темы. В чем-то они были до конца уверены, и ни у кого из колонистов н е было таких добродушно-гордых поворотов головы и уверенно -эко- номного слова.

Как активные деятели первых и вторых сводных, эти колонис - ты пользовались большим уважением всех, но зубоскалы наши не всегда были в силах удержаться от сарказмов по их адресу.

В эту осень запутались первый и второй сводные на почве со - ревнования. В то время соревнование еще не было общим признаком советской работы, и мне пришлось даже подвергнутьс я мучениям в застенках наробраза из-за соревнования. В опра вдание могу только сказать, что соревнование началось у нас н еожиданно и не по моей воле.

Первый сводный работал от шести утра до двенадцати дня, а второй — от двенадцати дня до шести вечера. Сводные отряды составлялись на неделю. На новую неделю комбинация колони й- ских сил по сводным отрядам всегда немного изменялась, хо тя некоторая специализация и имела место.

Ежедневно перед концом работы сводного отряда на поле выходил наш помагронома Алешка Волков с двухметровой раско рякой и вымерял, сколько квадратных метров сделано сводным отрядом.

Сводные отряды на вспашке работали хорошо, но бывали коле - бания, зависящие от почвы, лошадей, склона местности, погод ы и других причин, на самом деле объективных. Алешка Волков на фанерной доске, повешенной для всяких объявлений, писал м е- лом:

19 октября 1-й сводный Корыто ………………..…….. 2 850 кв. метров 19 октября 1-й сводный Ветковского ……………….. 2 300 кв. метров 19 октября 2-й сводный Федоренко …………….…… 2 410 кв. метров 19 октября 2-й сводный Нечитайло ………………..... 2 270 кв. метров

Само собой так случилось, что ребята увлеклись сравнением результатов их работы, и каждый сводный отряд старался пере щеголять своих предшественников. Выяснилось, что наилучшими командирами, имеющими больше шансов остаться победителями , являются Федоренко и Корыто. С давних пор они были большими друзьями, но это не мешало им ревниво следить за успехами д руг друга и находить всякие грехи в дружеской работе. В этой об ласти с

354

Федоренко случилась драма, которая доказала всем, что у него тоже есть нервы. Некоторое время Федоренко оставался впереди д ругих сводных, изо дня в день повторяя цифры на фанерной доске Ал еши Волкова в пределах 2 500 — 2 600. Сводные отряды Корыто гнались за этими пределами, но всегда отставали на сорок—пятьдеся т квадратных метров, и Федоренко шутил над другом:

— Брось, кум, уже ж видно, что ты еще молодой пахарь...

В конце октября заболела Зорька, и Шере пустил в поле одну пару, а для усиления эффекта выпросил у совета командиров назначение Федоренко в сводный отряд Корыто.

Федоренко не заметил сначала всей драматичности положен ия, потому что и болезнь Зорьки, и необходимость спешить с зяб ью, имея только одну запряжку, его сильно удручали. Он взялся г оря- чо за дело и опомнился только тогда, когда Алеша Волков нап исал на своей доске:

24 октября 2-й сводный Корыто ………………….. 2 730 кв. метров

Гордый Корыто торжествовал победу, а Лапоть ходил по колонии и язвил:

—Да куда ж там Федоренко с Корыто справиться! Корыто ж — это прямо агроном, куда там Федоренко!

Хлопцы качали Корыто и кричали «ура», а Федоренко, заложив руки в карманы штанов, бледнел от зависти и рычал:

—Корыто — агроном? Я такого агронома не бачив!

Федоренко не давали покоя невинными вопросами:

— Ты признаешь, что Корыто победил?

Федоренко все же додумался. В совете командиров он сказал :

—Чего Корыто задается? На этой неделе опять будет одна пара. Дайте мне в первый сводный Корыто, я вам покажу три тысячи метров.

Совет командиров пришел в восторг от остроумия Федоренко и исполнил его просьбу. Корыто покрутил головой и сказал:

—Ой, и хитрый же, чертов Федоренко!

—Ты смотри! — сказал ему Федоренко. — Я у тебя работал на совесть; попробуй только симулировать…

Корыто еще до начала работы признал свое тяжелое положени е:

—Ну, шо его робыть? От же Федоренко Федоренком, а тут же тебе поле. А если хлопцы скажут, что я подвел Федоренко, пло хо робыв, чи як, тоже нехорошо будет?

И Федоренко и Корыто смеялись, выезжая утром в поле. Федоренко положил на плуг огромную палку и обратил на нее вним а- ние друга:

355

—Та бачив того дрючка? Я там, в поли, не дуже с тобою нежни- чать буду.

Корыто краснел сначала от серьезности положения, потом от смеха.

Когда Алешка со своей раскорякой возвращался с поля и уже шарил в карманах, доставая кусок мелу, его встречала вся ко лония, и ребята нетерпеливо допрашивали:

—Íó, êàê?

Алешка медленно, молча выписывал на доске:

26 октября 1-й сводный Федоренко ………………….. 3 010 кв. метров

— Ох, ты, смотри ж ты, Федоренко,— три тысячи.

Подошли с поля и Федоренко с Корыто. Хлопцы приветствовали Федоренко как триумфатора, и Лапоть сказал:

—Я ж всегда говорил: куда там Корыто до Федоренко! Федоренко — это тебе настоящий агроном!

Федоренко недоверчиво посматривал на Лаптя, но боялся что - нибудь выразить по поводу его коварной политики, ибо дело происходило не в поле, а во дворе, и в руках у Федоренко не было ручек вздрагивающего, напряженного плуга.

—Как же ты сдал, Корыто? — спросил Лапоть.

—Это потому что не по правилу, товарищи колонисты. Я так скажу: Федоренко с дрючком выехал в поле, вот какое дело.

—С дрючком,— подтвердил Федоренко,— плуг надо ж чистить...

—И говорил: нежничать не буду.

—А зачем мне с тобой нежничать? Я и теперь скажу: на что ты мне сдался с тобой нежничать, ты ж не дивчина.

—А сколько раз он тебя потянул дрючком? — интересуются хлопцы.

—Та я перелякався того дрючка, так робыв добре, ни разу не потянул. От же ты и плуга тем дрючком не чистил, Федоренко.

—А это у меня был запасный дрючок. А там нашлась такая удобная... той... палочка.

—Если ни разу не потянул, ничего не поделаешь,— пояснил Лапоть. — Ты, Корыто, вел неправильную политику. Тебе нужно было так, знаешь, не спешить да еще заедаться с командиром. Он бы и потянул тебя дрючком. Тогда другое дело: совет команди ров, бюро, общее собрание, îé-îé-îé!..

—Не догадался,— скачал Корыто.

Так и осталась победа за Федоренко благодаря его настойчи вости и остроумию.

356

Осень подходила к концу, обильная, хорошо упакованная, надежная. Мы немного скучали по уехавшим в Харьков колонистам, но рабочие дни и живые люди по-прежнему приносили к вечеру хорошие порции смеха и бодрости, и даже Екатерина Г ригорьевна признавалась:

— А вы знаете, наш коллектив молодец: как будто ничего и не случилось.

Я теперь еще лучше понимал, что, собственно говоря, ничего и не должно было случиться. Успех наших рабфаковцев на испы таниях в Харькове и постоянное ощущение того, что они живут в другом городе и учатся, оставаясь колонистами в седьмом с водном отряде, много прибавили в колонии какой-то хорошей надежды. Командир седьмого сводного Задоров регулярно прис ылал еженедельные рапорты, и мы их читали на собраниях под одоб рительный, приятный гул. Задоров рапорты составлял подробны е, с указанием, кто по какому предмету кряхтит, и между делом пр и- бавлял неофициальные замечания:

«Семен собирается влюбиться в одну черниговку. Напишите ему, чтобы не выдумывал. Вершнев только волынит, говорит, чт о никакой медицины на рабфаке не проходят, а грамматика ему надоела. Напишите ему, чтобы не воображал».

В другом письме Задоров писал:

«Часто к нам приходят Оксана и Рахиль. Мы им даем сала, а они нам кое в чем помогают, а то у Кольки грамматика, а у Голоса арифметика не выходят. Так мы просим, чтобы совет командиров зачислил и их в седьмой сводный отряд, дисциплине они подчиняются».

И еще Шурка писал:

«У Оксаны и Рахили нет ботинок, а купить не на что. Мы свои ботинки починили, ходить нужно много и все по камню. Тех денег, которые прислал Антон Семенович, уже нету, потому что купили книжки и для моего черченья готовальню. Оксане и Рахили нужно купить ботинки, стоят по семи рублей на благбазе111 . Кормят нас ничего себе, плохо только то, что один раз в день, а сало уже поели. Семен много ест сала. Напишите ему, чтобы ел сала меньше, если еще пришлете сала».

Ребята с горячей радостью постановляли на общем собрании : послать денег, послать сала побольше, принять Оксану и Рах иль в

357

седьмой сводный отряд, послать им значки колонистов, а Сем ену не нужно писать насчет сала, у них там есть командир, пускай командир сам сало выдает, как полагается командиру. Вершн еву написать, чтобы не психовал, а Семену насчет черниговки, пу сть будет осторожнее и головы себе не забивает разными черниг овками. А если нужно, так пускай черниговка напишет в совет кома н- диров.

Лапоть умел делать общие собрания деловыми, быстрыми и ве - селыми и умел предложить замечательные формулы для переп иски с рабфаковцами. Мысль о том, что черниговка должна обратиться в совет командиров, очень всем понравилась и в даль нейшем получила даже некоторое развитие.

Жизнь седьмого сводного в Харькове в корне изменила тон нашей школы. Теперь все убедились, что рабфак — вещь реальная, что при желании каждый может добиться рабфака. Поэтом у мы наблюдали с этой осени заметное усиление энергии в шко льных занятиях. Открыто пошли к рабфаку Братченко, Георгиев с- кий, Осадчий, Шнайдер, Глейзер, Маруся Левченко.

Маруся окончательно бросила свои истерики и за это время влюбилась в Екатерину Григорьевну, всегда сопутствуя ей и помогая в дежурстве, всегда провожая ее горящим взглядом. Мн е понравилось, что Маруся стала большой аккуратисткой в оде жде и научилась носить строгие высокие воротнички и с большим в кусом перешитые блузки. На наших глазах из Маруси вырастала красавица.

И в младших группах стал распространяться запах далекого еще рабфака, и ретивые пацаны часто стали расспрашивать о том , на какой рабфак лучше всего направить им стопы.

С особенной жадностью набросилась на ученье Наташа Петренко. Ей было около шестнадцати лет, но она была неграмотн ой. С первых же дней занятий обнаружились у нее замечательные способности, и я поставил перед ней задачу пройти за зиму п ервую и вторую группы. Наташа поблагодарила меня одними рес ницами и коротко сказала:

— À ÷îãî æ?

Она уже перестала называть меня «дядечкой» и заметно осво и- лась в коллективе. Ее полюбили все за непередаваемую прел есть натуры, за постоянную доверчиво-светлую улыбку, за косой з у- бик и грациозность мимики. Она по-прежнему дружила с Чоботом, и по-прежнему Чобот молчаливо-угрюмо оберегал это дра гоценное существо от врагов. Но положение Чобота с каждым дн ем становилось затруднительнее, ибо никаких врагов вокруг Н аташи не было, а зато постепенно заводились у нее друзья и среди д ево-

358

чек, и среди хлопцев. Даже Лапоть по отношению к Наташе выступал совсем новым: без зубоскальства и проказ, вниматель ным, ласковым и заботливым. Поэтому Чоботу приходилось долго о жидать, пока Наташа останется одна, чтобы поговорить или, пра - вильнее, помолчать о каких-то строго конспиративных делах .

Я начал различать в поведении Чобота начало тревоги и не б ыл удивлен, когда Чобот пришел вечером ко мне и сказал:

—Отпустите меня, Антон Семенович, к брату съездить.

—А разве у тебя есть брат?

—А как же, есть. Хозяйствует возле Богодухова. Я от него письмо получил.

Чобот протянул мне письмо. Там было написано:

«А что ты пишешь насчет твоего положения, то приезжай, дорогой брат Мыкола Федорович, и прямо оставайся тут, бо

óменя ж и хата большая, и хозяйство не как у другого кого, и моему сердцу будет хорошо, что брат нашелся, а колы полюбил девушку, привози смело».

—Так я хочу поехать посмотреть.

—Ты Наташе говорил?

—Говорил.

—Íó?

—Наташа мало чего понимает. А надо поехать посмотреть, бо я как ушел из дому, так и не видел брата.

—Ну что же, поезжай к брату, посмотри. Кулак, наверное, брат твой?

—Нет, такого нет, чтобы кулак, бо коняка у него была одна, а про то теперь не знаю, как оно будет.

Чобот уехал в начале декабря и долго не возвращался.

Наташа как будто не заметила его отъезда, оставалась тако й же радостно-сдержанной и так же настойчиво продолжала школь ную работу. Я видел, что за зиму эта девочка могла бы пройти и тр и группы.

Новая политика колонистов в школе изменила лицо колонии. Колония стала более культурной и ближе к нормальному школ ь- ному обществу. Уж не могло быть ни у одного колониста сомне - ния в важности и необходимости ученья. А увеличивалось эт о новое настроение нашей общей мыслью о Максиме Горьком. В одном из своих писем колонистам Алексей Максимович писал :

«Мне хотелось бы, чтобы осенним вечером колонисты про- читали мое «Детство». Из него увидят, что я совсем такой же человек, каковы они, только с юности умел быть настойчи- вым в моем желании учиться и не боялся никакого труда. Верил, что действительно ученье и труд все перетрут».

359

Колонисты давно уже переписывались с Горьким. Наше первое письмо, отправленное с коротким адресом — «Сорренто, Макс и- му Горькому», к нашему удивлению, было получено им, и Алексей Максимович немедленно на него ответил приветливым, вн и- мательным письмом, которое мы в течение недели зачитали д о дырок. С той поры переписка между нами происходила регуля рно. Колонисты писали Горькому по отрядам, письма приносили мн е для редакции, но я считал, что никакой редакции не нужно, чт о чем они будут естественнее, тем приятнее Горькому будет и х чи- тать. Поэтому моя редакторская работа ограничивалась так ими замечаниями:

—Бумагу выбрали какую-то неаккуратную.

—А почему без подписей?

Когда приходило письмо из Италии, раньше чем оно попадало в мои руки, его должен был подержать в руках каждый колонис т, удивиться тому, что Горький сам пишет адрес на конверте, и о суждающим взглядом рассмотреть портрет короля на марке:

—Как они могут, эти итальянцы, терпеть так долго? Король...

äëÿ ÷åãî ýòî?

Письмо разрешалось вскрывать только мне, и я читал его всл ух первый и второй раз, а потом оно передавалось секретарю со вета командиров и читалось всласть любителями, от которых Лапо ть требовал соблюдения только одного условия:

—Не водите пальцем по письму. Есть у вас глаза, и водите глазами — для чего тут пальцы?

Ребята умели находить в каждой строчке Горького целую фил о- софию, тем более важную, что это были строчки, в которых сомневаться было нельзя. Другое дело — книга. С книгой можно еще спорить, можно отрицать книгу, если она неправильно го ворит. А это не книга, а живое письмо самого Максима Горького.

Правда, в первое время ребята относились к Горькому с неко торым, почти религиозным благоговением, считали его существ ом выше всех людей, и подражать ему казалось им почти кощунст вом. Они не верили, что в «Детстве» описаны события его жизни:

—Так он какой писатель! Он разве мало всяких жизней видел? Видел и описал, а сам он, наверное, как и пацаном был, так не такой, как все.

Мне стоило большого труда убедить колонистов, что Горький пишет правду в письме, что и талантливому человеку нужно м ного работать и учиться. Живые черты живого человека, вот тог о самого Алеши, жизнь которого так похожа на жизнь многих ко - лонистов, постепенно становились близкими нам и понятными без всяких напряжений. И тогда в особенности захотелось р ебя-

360