Makarenko_Ped_poema_full_text

Калина Иванович, по гусарской старой памяти, любил копать - ся в лошадином вопросе, и даже Шере доверял его знаниям, изм е- няя в этом деле своей постоянной ревности. А Калина Иванов ич однажды в кругу понимающих людей сказал:

—Говорят эти паразиты, Лука та Мусий этот самый, что будто

óдядьков на хуторах есть хорошие кони, а на ярмарок не хотя т выводить, боятся.

—Неправда,— сказал Шере,— нет у них хороших коней. Есть такие, как мы видели. Хороших коней вот скоро с заводов дост ать можно будет, еще рановато.

—А я вам кажу — есть,— продолжал утверждать Калина Иванович. — Лука знает, этот сукин сын всю округу знает, как и чт о. Та и подумайте, откуда ж может взяться хорошая животная, ес ли не у хозяина! А на хуторах хозяева живуть. Он, паразит, тихон ько соби сыдыть, а жеребчика выгодовал, держит, сволочь, в тайне , значить, боиться — отберуть. А если поехать — купим…

—Не купите, или обманут вас на хуторах. Там люди хуже цы-

ãàí.

—Кого? Меня обмануть? Ха, старого гусара, штоб какой тебе дядько обманул? Никогда такого не было, как и свет стоить.

Карабанов соглашался с Калиной Ивановичем:

—У дядьков есть, это верно. Это знаете, какой народ? Вы думаете, на тех хуторах всех коней выбрали? Там еще и в войну н а- прятали хиба ж таких жеребцов?

Антон, как всегда, держал нейтралитет:

—Та чего вы спорите? Чи вам не все равно, або конь хороший

áûë.

Я тоже решил вопрос без всяких признаков идеологии.

—В ближайшее воскресенье едем, посмотрим. А может быть, и купим что-нибудь.

Шере согласился:

—Отчего не поехать? Коня, конечно, не купим, а проехаться хорошо. Посмотрю, что за хлеба у этих «хозяев».

В воскресенье запрягли фаэтон и закачались на мягких селя нских дорогах. Проехали Гончаровку, пересекли харьковский б ольшак, шагом проползли через засыпанную песком сосновую рощ у и выехали наконец в некоторое царство-государство, где ни когда еще не были.

С высокой пологой возвышенности открылся довольно прият - ный пейзаж. Перед нами без конца, от горизонта до горизонта , ширилась по нивелиру сделанная равнина. Она не поражала р азнообразием; может быть, в этой самой простоте и было что-то красивое. Равнина плотненько была засеяна хлебом; золотые , зо-

301

лотисто-зеленые, золотисто-желтые, ходили кругом широкие волны, изредка подчеркнутые ярко-зелеными пятнами проса или полем рябенькой гречихи. А на этом золотом фоне с непостижим ой правильностью были расставлены группы белоснежных хат, о круженные приземистыми бесформенными садиками. У каждой гру п- пы одно-два дерева: вербы, осины, очень редко тополи и башта н с грязно-коричневым куренем. Все это было выдержано в точно м стиле; самый придирчивый художник не мог бы здесь обнаруж ить ни одного ложного мазка.

Картина понравилась и Калине Ивановичу:

—Вот видите, как хозяева живуть? Тут тебе живуть аккуратные люди.

—Ýòî òåáå íå какие-нибудь незаможники, у которых, понимаешь, главная животная — воша.

—Да,— неохотно согласился Шере.

—Тут враги советской власти живут, бандиты,— сказал Антон, оглядываясь с козел.

—Да на что ему твоя советская власть? — даже рассердился немного Калина Иванович,— что ему может дать советская власть, когда у него все есть: хлеб свой и мясо, и рядно, и овчина, сам огонку тоже сам делает, паразит, веник ему если нужен, так смотри, нехворощи96 сколько растет и какая хорошая нехвороща.

—И лебеда своя,— сказал Шере.

—Лобода97 не мешаеть, што ж с того, што лобода, а этот хозяин все государство держить, а если б еще государство с ним обходилось как следовает… Это тебе хозяин: он не доспить, н е доесть, а все на пользу… Потому, что трудиться. А хто трудиться, тот и богатым будет. Вы ж только поглядить, до чего тут хорошее хозяйство. Душа радуется…

—Хозяйство это никудышнее, нищенское,— задумчиво произнес Шере.

—Как вам не стыдно такое говорить? — возмутился Калина Иванович. — Разве ж не видно? Разве вы не замечаете?

—Вижу,— сказал Шере, презрительно прищуриваясь на хлебные поля,— вижу: пшеница и жито. От самого Рюрика98 все одно и то же: пшеница и жито. Сорт дикий и урожай тоже дикий. Пятьдесят пудов с десятины, а на этой земле можно двести пудов соб и- рать. И лебеда. Больше лебеды, чем хлеба.

—От лобода ему в зубы попала,— недовольно отвернулся Калина Иванович.

Шере откинулся на спинку сиденья, поправил затекшие ноги и сказал, гладя на небо:

—Есть минимум потребностей у всех народов. Самое меньшее,

302

что человеку нужно, это хлеб. А у русских другой минимум — лебеда. Этот минимум определяет все. Если человек, допустим, и в крайнем случае, может ограничиться лебедой, он уже не хозя ин.

—И откуда вы такое почерпнули? — спросил Калина Иванович, хотя и не понял хорошо речи Шере.

—Зачем далеко ходить, на поля посмотрите. Да и поговорка есть такая: не беда, коли во ржи лебеда, то беды, коли ни ржи, н и лебеды.

—Ничего вы не видите, значить.

—Ничего не вижу,— улыбнулся Шере,— ни пропашных, ни травы, ни добрых сортов. А в хатах тоже ничего нет у этих ваших «хо зяев»: деревянный стол, две лавки, кожух в скрыне, пара сапог,— «богатство». И это все благодаря скупости да жадности. Сами ж гово рите: не доспит, не доест. Разве он живет по-человечески, этот дикарь? А хаты? Это же не человеческое жилище. Стены из грязи,

пол из глины, на крыше солома… Вигвам99 …

—Не красна изба углами, а красна пирогами, хэ-хэ-хэ,— хитро подмигнул Калина Иванович.

—Картошка с луком, какие там пироги…

—Давайте завернем к этому,— прекратил спор Калина Иванович. По забитой травкой дорожке повернул Антон к примитивным

воротам, сделанным из трех тонких стволов вербы, связанны х лыком. Серый задрипанный пес, потягиваясь, вылез из-под воз а и хрипло, с трудом пересиливая лень, протявкал. Из хаты вышел хозяин и, стряхивая что-то с нечесаной бороды, с удивлением и некоторым страхом воззрился на мой полувоенный костюм.

—Драстуй, хозяин! — весело сказал Калина Иванович. — От церкви, значиться, вернулись?

—Я до церкви редко бываю,— ответил хозяин таким же ленивым, хриплым голосом, как и охранитель его имущества. — Жинка разве когда… А откедова будете?

—А мы по такому хорошему делу: кажут люди, что у вас коня можно доброго купить, а?

Хозяин перевел глаза на наш выезд. Недостаточно гармониро - вавшая пара Рыжего и вороной Мэри, видимо, его успокоила.

—Как вам это сказать? Чтобы хорошие лошади были, так где ж там! А есть у меня лощинка, третий год, може, вам пригодится?

Он отправился в конюшню и из самого дальнего угла вывел трехлетку кобылку, веселую и упитанную.

—Не запрягал? — спросил Шере.

—Так чтобы запрягать куды для какого дела, так нет, а проезжать — проезжал. Можно проехаться. Добре бежит, не могу ниче - го такого сказать.

303

—Нет,— сказал Шере,— молода для нас. Нам для работы нужно.

—Молода, молода,— согласился хозяин. — Так у хороших людей подрасти может. Это такое дело. Я за ней три года ходил. Д обре ходил, вы же бачите?

Кобылка, действительно, была холеная: блестящая, чистая шерсть, расчесанная грива, во всех отношениях она была чис топлотнее своего воспитателя и хозяина.

—А сколько, к примеру, эта кобылка, а? — спросил Калина Иванович.

—Вижу так, что хозяева покупают, да если магарыч хороший будет, так шестьдесят червяков.

Антон уставился на верхушку вербы и, наконец, сообразив, в чем дело, ахнул:

—Сколько? Шестьсот рублей?

—Шестьсот же,— сказал хозяин скромно.

—Шестьсот рублей вот за это г...? — не сдерживая гнева, закричал Антон.

Хозяин направился с лощинкой к конюшне, но остановился по дороге и сказал Антону строго:

—Сам ты г..., много ты понимаешь! Ты походи за конем, а потом будешь говорить.

Калина Иванович примирительно сказал:

—Нельзя так сказать, что г.., кобылка хорошая, но только нам не подходить.

Шере молча улыбнулся. Мы уселись в фаэтон и поехали дальше. Серый отсалютовал нам прежним тявканьем, а хозяин, закрывая ворота, даже не посмотрел нам вдогонку.

Мы побывали на десятке хуторов. Почти в каждом были лошади, но мы ничего не купили.

Хозяева попадались разные: и ласковые, и угрюмые, подозрит ель- но-сдержанные и откровенно болтливые, хвастливые и скромн ые, как великомученики на иконах, рыжие, черные, серые и казацк ого типа с длинными усами, но все единодушно ломили с нас страш ные цены, от которых вконец испортились нервы не только у Анто на, но даже и у Калины Ивановича. Лошади у них были большие, мол о- дые, только подготовленные к работе, и все такого же типа: добротные лошади, упитанные, чистые, с некоторыми отдаленным и признаками хороших кровей, но это не были те идеально драг оценные звери, о которых мечтал Антон и Карабанов.

Домой возвращались уже под вечер. Шере уже не рассматривал поля, а о чем-то сосредоточенно думал. Антон злился на Рыжег о и то и дело перетягивал его кнутом, приговаривая:

—Одурел, что ли? Бурьяна не бачив, смотри ты...

304

Калина Иванович со злостью посматривал на придорожную не - хворощу и бурчал всю дорогу:

—Какой же, понимаешь ты, скверный народ, паразиты! Приезжают до них люди, ну, там продав чи не продав, так будь же человеком, будь же хозяином, сволочь. Ты ж видишь, паразит, ч то люди с утра в дороге, дай же поисты, есть же у тебя чи там борщ , чи хоть картошка... Мало их, паразитов, советская власть придавила. Этот народ сничтожить нужно. Залезло чертово отродь е, сховались по хуторам, причаилось, и никто ему не нужный. Ах, вы, паразиты, чтоб вам до добра не дожить, мурлики проклятые. Ты ж пойми: бороду расчесать ему николы, ты видив такого? А за па р- шивую лошичку шестьсот рублей! Он, видите, «ходыв за лошич- кою». Тай не он ходыв, а сколько там этих самых батрачков, ты видав?

Я видел этих молчаливых замазур, перепуганно застывших во зле сажей100 и конюшен в напряженном наблюдении неслыханных событий: приезда городских людей. Они ошеломлены чудовищным сочетанием стольких почтенностей на одном дворе. Иног да эти немые деятели выводили из конюшен лошадей и застенчив о подавали хозяину повод, иногда даже они похлопывали коня по крупу, выражая этим, может быть, и ласку к привычному живому существу.

Калина Иванович, наконец, замолчал и раздраженно курил тр убку. Только у самого въезда в колонию он сказал весело:

—От выморили голодом, чертовы паразиты!..

Шере прекратил свои думы и захохотал:

—А пироги ж как, Калина Иванович?

—Какие пироги?

—А те самые, которыми «красна изба»? Антон задрал ноги над козлами и залился:

—Ой, и пироги ж… Я все думал, а какие там пироги будут?

Âколонии мы застали Луку Семеновича и Мусия Карповича. Лука был очень поражен неудачей нашей экспедиции и протес товал:

— Не может такого дела буты! Раз я сказал Антону Семеновичу

èКалине Ивановичу, так отетое самое дело мы сполним. Вы, Ка - лина Иванович, не утруждайте себе, потому нет хуже, када у ч еловека нервы спорчены. А вот на той неделе поедем с вами, толь ко пускай Антон Семенович не едут, у них вид такой, хэ-хэ-хэ, болышевицький, так народ опасается.

Âследующее воскресенье Калина Иванович поехал на хутора вместе с Лукой Семеновичем и на его лошади. Братченко к это му отнесся хладнокровно-безнадежно и зло пошутил, провожая:

305

— Вы хоть хлеба возьмите на дорогу, а то с голоду сдохнете. Лука Семенович погладил рыжую красавицу-бороду над празд -

ничной вышитой рубашкой и аппетитно улыбнулся розовыми у с- тами:

—Как это можно, товарищ Братченко? До людей едем, как это можно такое дело: свой хлеб брать! Поимо сегодня и борщу нас тоящего и баранины, а може, хто й пляшку101 соорудить.

Он подмигнул заинтересованному Калине Ивановичу и взял в руки фасонные темно-красные вожжи. Широкий кормленый жеребец охотно заколыхался под раскоряченной дугой, увлека я за собой добротную, щедро окованную бричку.

Вечером все колонисты, как по пожарному сигналу, сбежалис ь

êнеожиданному явлению: Калина Иванович приехал победите - лем. За бричкой был привязан жеребец Луки Семеновича, в оглоблях пришла красивая, серая в яблоках, большая кобыла. И К а- лина Иванович и Лука Семенович носили на себе доказательс тва хорошего приема, оказанного им лошадиными хозяевами. Кали на Иванович с трудом вылез из брички и старался изо всех сил, ч тобы колонисты не заметили этих самых доказательств. Караба нов помог Калине Ивановичу:

—Магарыч был, значит?

—Ну, а как же! Ты ж видишь, какая животная.

Калина Иванович похлопывал кобылу по неизмеримому крупу . Кобыла была и в самом деле хороша: мохнатые мощные ноги, рост, богатырская грудь, ладная, массивная фигура. Никаких пороков не мог найти в ней и Шере, хотя и долго лазил под ее животом и то и дело весело и нежно просил:

— Ножку, дай ножку...

Хлопцы покупку одобрили. Бурун, серьезно прищурив глаза, обошел кобылу со всех сторон и отозвался:

—Наконец-то в колонии лошадь, как лошадь. И Карабанову кобыла понравилась:

—Да, это хозяйская лошадь. Эта стоит пятьсот рублей. Если таких лошадей десяток, можно пироги исты.

Вечером в совете командиров Антон представил свою просьб у: дать кобыле имя. Задача оказалась страшно трудной. В имени и можно было все обозначить: и качество лошади, и ее историю, и наше к ней отношение. Семен предложил назвать «Куркулькой», но обиделся Калина Иванович.

—Зачем это такие насмешки: када человек выходил лошадь, так ты ему спасибо должен сказать, а ты его оскорбить хо- чешь. Какой непонимающий народ. От я гаварив, что достанем лошадь у хозяина, так мне не верили, все разумные стали, пон и-

306

маешь. А теперь, када у вас такая кобыла, так «Куркулька», смотри ты…

После долгих споров решили назвать кобылу «Зорькой», выра жая в этом имени только одно: полную невозможность выбрать др угое, более выразительное имя.

Братченко кобылу принял с любовным вниманием, ходил вокруг нее и причмокивал от удовольствия, поражался с радост ным оживлением ее громадной и спокойной силе, ее мирному, дове р- чивому характеру. У Антона появились перспективы, он прис тал

êШере с настойчивым требованием:

—Жеребца нужно хорошего. Свой завод будет… Горьковский завод, понимаете?

Шере понимал, серьезно-одобрительно поглядывал на Зорьку и говорил сквозь зубы:

—Буду искать жеребца. У меня наметилось одно место. Только вот пшеницу уберем — поеду.

В колонии в это время с раннего утра до заката проходила ра - бота, ритмически постукивая на проложенных Шере точных и гладких рельсах. Шере терпеть не мог истерики, никакой горячки, он не выносил захлопотанных физиономий, мечущихся в панике р аспорядителей, никаких криков и споров, призывов и укоров. Неде льный план он рассчитывал буквально до секунды и выполнял его, н е прибавляя ни одного слова к воскресному приказу совета коман диров.

Сводные отряды колонистов, то большие, то малые, то состоящ ие из взрослых, то нарочито пацаньи, вооруженные то сапками, т о косами, то граблями, то собственными пятернями, с четкость ю расписания скорого поезда проходили в поле и обратно, бле стя смехом и шутками, бодростью и уверенностью в себе, до конца зная, где, что и как нужно сделать. Иногда Оля Воронова, наш помагронома, приходила с поля и между глотками воды из кру ж- ки в кабинете говорила дежурному командиру:

—Пошли помощь пятому сводному.

—А что такое?

—С вязкой отстают... жарко.

—Сколько?

—Человек пять. Девочки есть?

—Åñòü îäíà.

Оля вытирает губы рукавом и уходит куда-то. Дежурный с блок - нотом в руках направляется под грушу, где с самого утра рас положился штаб резервного сводного отряда. За дежурным команд и- ром бежит смешной мелкой пробежкой дежурный сигналист. Че - рез минуту из-под груши раздается короткое «стаккато» сбо ра резерва. Из-за кустов, из реки, из спален стремглав вылетают п аца-

307

ны, у груши собирается кружок, и еще через минуту пятерка ко - лонистов быстрым шагом направляется к пшеничному полю.

Мы уже приняли сорок пацанов пополнения. Целое воскресенье возились с ними колонисты, банили, одевали, разбивали п о отрядам. Число отрядов мы не увеличили, а перевели наши оди н- надцать в красный дом, оставив в каждом определенное числ о мест. Поэтому новенькие крепко увязаны старыми кадрами и с гордостью чувствуют себя горьковцами, только ходить еще не умеют, «лазят», как говорит Карабанов.

Народ пришел к нам все молодой, тринадцати-четырнадцати лет, и есть замечательно хорошие морды, особенно симпатич ные после того, когда разрумянится пацан в бане, блестят на нем новые сатиновые трусики, а голова если и плохо пострижена, та к Белухин успокаивает:

—Сегодня они сами стриглись, так, понимаете, не очень... Ве- черком придет парикмахер, так мы оформим.

Пополнение дня два ходит по колонии с расширенными зрачка - ми, фиксируя всякие новые впечатления. Заходит в свинарню и удивленно таращится на строгого Ступицына, который спрашивае т:

—Пропуск у тебя есть?

—А зачем пропуск?

—Без пропуска нельзя, заразу занесешь.

—Заразу? А где зараза?

—А где тебя черти носили раньше, там и зараза.

Антон с пополнением принципиально не разговаривает:

—Чего это прилезли? Ваше место пока что в столовой.

—Почему в столовой?

—А что ж ты еще умеешь делать? Ты — хлебный токарь.

—Нет, я буду работать.

—Знаем, как вы работаете: за тобой двух надзирателей ставить нужно. Правда?

—А вот командир говорил: послезавтра на работу, вот посмотришь.

—Подумаешь, посмотрю,— не видел, что ли: ой, жарко, ой, воды хочется, ой, папа, ой, мама…

Пацаны смущенно улыбаются.

—Какая там мама... ничего подобного.

Но уже к вечеру первого дня у Антона появляются симпатии. Какими-то неизвестными способами он отбирает любителей л о- шадей. Смотришь, по дорожке на поле уже катится бочка с водо й, а на бочке сидит новый горьковец Петька Задорожный и прав ит Коршуном, сопровождаемый напутствием из дверей конюшни:

— Не гони коня, не гони, это не пожарная бочка.

308

Через день новенькие участвуют в сводных отрядах, спотыка - ются и кряхтят в непривычных трудовых усилиях, но ряд коло нистов упорно проходит по полю картофеля, почти не ломая рав нения, и новенькому кажется, что и он равняется со всеми. Толь ко через час он замечает, что на двух новеньких дали один рядо к картофеля, а у старых колонистов рядок на каждого. Обливая сь потом, он тихонько спрашивает соседа:

—А скоро кончать?

—А вот, когда кончишь, тогда и кончишь.

—А до каких пор?

—Ты спросил бы лучше: чи хорошая будет картошка? Тебе же лопать придется.

Новичок замолкает, впитывая понемножку новый непривычны й и захватывающий опыт.

Сняли пшеницу и на току завозились с молотилкой. Шере, гряз - ный и потный, как и все, проверяет шестеренки и поглядывает на стог, приготовленный к молотьбе.

—Послезавтра молотить, а завтра за конем поедем.

—Я поеду,— говорит осторожно Семен, поглядывая на Брат- ченко.

—Поезжай, что же,— говорит Антон. — А хороший жеребец?

—Жеребец ничего себе,— отвечает Шере.

—В совхозе купили?

—В совхозе.

—А сколько?

—Триста.

—Дешево.

—Óãó!

—Совецький, значит? — смотрит Калина Иванович на молотилку. — А зачем элеватор так высоко задрали?

—Советский,— отвечает Шере. — Ничего не высоко, солома легкая.

В воскресенье отдыхали, купались, катались на лодках, вози - лись с новичками, а под вечер вся аристократия, как всегда, собралась у крыльца белого дома, дышала запахами «снежных к оролев» и, поражая притаившихся в сторонке новичков, вспомин ала разные истории.

Вдруг из-за угла мельницы, вздымая пыль, крутой дугой пятясь от брошенного старого котла, карьером, вылетел всадн ик. Семен на золотом коне летел прямо к нам, и мы все вдруг смол к- ли и затаили дыхание: такие вещи мы раньше видели только на картинках, в иллюстрациях к сказкам и к «Страшной мести». К онь нес Семена свободным, легким, но в то же время стремительны м

309

аллюром, развевая полный, богатый хвост и комкая на ветру п у- шистую, пронизанную золотым светом гриву. В его движении м ы еле успевали пораженной душой вдыхать новые ошеломляющи е детали: изогнутую в гордом и капризно-игривом повороте мо гу- чую шею и тонкие, просторным шагом идущие ноги.

Семен осадил коня перед нами, притянул к его груди небольшую красивую голову. Черный, по углам налитый кровью, молодой и горячий глаз глянул вдруг в самое сердце потерявшег ося Антона Братченко. Антон взялся руками за уши, ахнул и затрепе тал:

—Цэ наш? Что? Жеребец? Наш?

—Та наш же! — гордо сказал Семен.

—Слазь к чертовой матери с жеребца! — заорал вдруг Антон на Карабанова. — Чего расселся? Мало тебе? От, смотри, запарил. Это вам не куркульская кляча.

Антон ухватился за повод, гневным взглядом повторяя свое приказание.

Семен слез с седла.

—Понимаю, брат, понимаю. Такой конь, может, когда и был, так разве у Наполеона102 .

Антон каким-то взрывом ветра взвился в седло и потрепал ла с- ково коня по шее. Потом неожиданно смущенно отвернулся и рукавом вытер глаза.

Ребята негромко засмеялись. Калина Иванович улыбнулся, кр якнул, еще раз улыбнулся.

—Ничего не скажешь — такой конь, я тебе скажу… Даже так скажу: не к нашему рылу крыльцо. Да... У нас его спортят.

—Кто испортит? — свирепо наклонился к нему Антон. Он зарычал на колонистов:

—Убью! Кто тронет, убью! Палкой! Железной палкой по голове! Он круто повернул коня, и конь послушно понес его к ко-

нюшне кокетливым коротким галопом, как будто обрадовался, что наконец уселся в седле настоящий хозяин.

Назвали жеребца Молодцом.

8. Водолечебница девятого отряда

В начале июля мы получили мельницу в аренду на три года, с платой по три тысячи рублей в год. Получили в полное свое ра споряжение, отказавшись от каких бы то ни было компаний. Диплома ти- ческие сношения с сельсоветом снова были прерваны, да и дн и самого сельсовета были уже сочтены. Завоевание мельницы был о победой нашего комсомола на втором участке боевого фронта.

310