Makarenko_Ped_poema_full_text

Неожиданно для себя колония начала заметно богатеть и при - обретать стиль солидного, упорядоченного и культурного х озяйства. Если так недавно на покупку двух лошадей мы собирали сь с некоторым напряжением, то в середине лета мы уже могли без труда ассигновать довольно большие суммы на хороших коро в, на стадо овец, на новую мебель.

Между делом, почти не затрудняя наших смет, затеял Шере постройку нового коровника, и не успели мы опомниться, как стояло уже на краю двора новое здание, приятное и основате льное, и перед ним расположил Шере цветник, в мелкие кусочки разбивая старорусский предрассудок, по которому коровни к — это место грязи и зловония. В новом коровнике стояло новых пят ь симменталок, а из наших телят вдруг подрос и поразил нас и д аже Шере невиданными статьями бык, называемый Цезарем.

Шере удивленно к нему присматривался и все спрашивал:

—Откуда у нас мог взяться такой прекрасный симментальский бык? Чистый симментал. Откуда вы его взяли?

Калина Иванович вспоминал, вспоминал, так и не мог вспомни ть, только старожил Таранец помог ему в этом деле:

—А помните, Калина Иванович, забрался к нам теленок в огород? Еще в старой колонии… Ой, и капусты ж тогда напортил, помните?

—Тебя помню, када пришел босяк босяком и еще ятеря покров на озере, и Гуда, и Волохова помню, а про теленка от чего не помню,— растерянно напрягал старую память Калина Иванович. — А чей теленок?

—Чей теленок? Чи Мусия, чи Стомухин?

—Ага,— закричал Гуд,— та я ж того теленка захватил и привел, помните? Чей теленок, стой? Да чей же — дида Андрея Греча- ного.

—Деда Гречаного? — обрадовался Калина Иванович,— так он же, паразит, не захотев платить десять рублей за потраву. Ах и адиот же старый. Верно, верно… А паршивый какой был бычок, е ще Антон Семенович хотев его на жаркое зарезать, да я не дав. П о- мнишь, ты говорив: на что нам бычок?

Мы вдруг все вспомнили. Не помнили только одного: как мог де д Андрей пожертвовать чистым симменталом из-за какой-то десятки. Было очевидно, что он и сам не догадывался об аристок ратическом происхождении бычка. Мы мобилизовали разные пружины, докапались, что Андрей Гречаный купил теленка у какого-то проезжего дядька на дороге. Бдагодаря этим сложным и таинствен ным обстоятельствам Шере очень трудно было получить паспорт на Цезаря, но симментальские стати его были настолько разите льны,

311

что паспорт нам все-таки выдали. Имел паспорт и Молодец, с паспортом жил и Василий Иванович, шестнадцатипудовый кнур103 , которого я давно вывез из опытной станции,— чистокровный ан глича- нин, названный Василием Ивановичем в честь старого Трепке .

Вокруг этих знатных иностранцев — немца, бельгийца и англичанина — легче было организовать настоящее племенное х о- зяйство.

Царство десятого отряда Ступицына — свинарня — давно уже обратилось в серьезное учреждение, которое по своей мощно сти и племенной чистоте считалось в нашем округе первым после о пытной станции. У Ступицына было около тридцати маток. Шере вел свинарню по настойчивому и придирчивому плану: ни одна из тридцати маток не была дочерью Василия Ивановича — Шере заранее предупреждал кровосмешение, а были все получены от старой нашей матки Марии Ивановны, которую я в свое время привез вместе с Василием Ивановичем. Мария Ивановна в течение двух лет р егулярно посылалась Ступицыным на свадебный пир на опытную с танцию. Только теперь начал Шере сводить Василия Ивановича и собственных маток. Он с отвратительной педантичной холоднос тью выбраковывал маток за малейший провал в приплоде, за нерв ность, за испорченность характера, за слишком малый или слишком большой опорос, и новых маток выбирал с таким же строгим контро - лем.

Десятый, отряд, четырнадцать колонистов, работал всегда о б- разцово. Свинарня — это было такое место в колонии, о которо м ни у кого ни на одну минуту не возникало сомнений. Свинарня , великолепная трепкинская постройка пустотелого бетона, стояла посреди нашего двора, это был наш геометрический центр, и о на настолько была вылощена и так всем импонировала, что в гол ову никому не приходило поднять вопрос о шокировании колонии имени Горького.

В свинарню допускался редкий колонист. Многие новички бывали в свинарне только в порядке специальной образовател ьной экскурсии; вообще для входа в свинарню требовался пропуск , подписанный мной или Шере. Поэтому в глазах колонистов и селя н работа десятого отряда была окружена многими тайнами, про никнуть в которые считалось особой честью.

Сравнительно легкий доступ — с разрешения командира деся - того отряда Ступицына — был в так называемую приемную. В этом помещении жили поросята, назначенные к продаже, и про - изводилась случка селянских маток. В первое время с селянами происходили частые недоразумения. Приедет хозяин издалека, в ерст за пятьдесят, сваливает у ворот свинарни измученное дорогой жи-

312

вотное и вдруг узнает, что без удостоверения ветеринара н икакие матки в свинарню не допускаются. Обиженный клиент начинае т крыть, и нас и советскую власть, но короткая команда Ступиц ына в одну секунду мобилизует отряд, и один вид веселых, остроу мных ребят приводит человека к порядку. Ступицын после этого кладет руку на плечо протестанта и снисходительно объясняет:

— Дядя, если ты хозяин, так не будь дикарем. Ты привез может больную матку, заразишь кнура, а знаешь, как бывает у свиней ? Завезешь чуму — в два дня завод полетит. Ты сообрази: нам из-за твоей обиды рисковать таким хозяйством. А ты кричишь, как и шак, видишь?

Скоро все кругом знали, что раньше всякого другого действ ия нужно предъявлять ветеринарный документ. Со временем пер ешли на некоторый план, ибо нельзя было нагружать Василия Иван овича выше предельной нормы. Мы стали принимать маток по развер стке сельсоветов.

В приемной клиенты платили деньги, по три рубля за прием; помощник Ступицына и казначей Овчаренко выдавали квитан - ции. В приемной же продавались поросята по твердой цене за килограмм, хотя селяне и доказывали, что смешно продавать по росят на вес, что такое нигде не видано.

Большой наплыв гостей в приемной бывал во время опороса. Шере оставлял от каждого опороса только семь поросят, сам ых крупных — первенцев, всех остальных отдавал охотникам дар ом. Тут же Ступицын инструктировал покупателей, как нужно уха - живать за поросенком, отнимаемым от матки, как нужно кормить его при помощи соски, как составлять молоко, как купат ь, когда переходить на другой корм. Молочные поросята раздав а- лись только по удостоверениям комнезама, а так как у Шере з аранее были известны все дни опороса, то у дверей свинарни все гда висел график, в котором было написано, когда приходить за п оросятами тому или другому гражданину.

Эта раздача поросят прославила нас по всей округе, и у нас завелось много друзей среди селянства. По всем окрестным селам заходили хорошие английские свиньи, которые, может быть, и не годились на племя, но откармливались — лучше не надо.

Следующее отделение свинарни был поросятник. Это настоящая лаборатория, в которой производились пристальные наб людения за каждым индивидуумом, раньше чем определялся его жи з- ненный путь. Поросят у Шере собиралось несколько сот, в осо - бенности весной. Многих талантливых «пацанов» колонисты знали в лицо и внимательно, с большой ревностью следили за их развитием. Самые выдающиеся личности известны были и мне, и

313

Калине Ивановичу, и совету командиров, и многим колониста м. Например, со дня рождения пользовался нашим общим внимани - ем сын Василия Ивановича и Матильды. Он родился богатырем , с самого начала показал все потребные качества и назначалс я в наследники своему отцу. Он не обманул наших ожиданий и скоро был помещен в особняке рядом с папашей под именем Петра Ва - сильевича, названный так в честь молодого Трепке, удравшего с деникинской армией.

Еще дальше помещалась откормочная. Здесь царили рецепты, данные взвешивания, доведенные до совершенства мещанское сч астье и тишина. Если в начале откорма некоторые индивиды еще проя вляли признаки философии и даже довольно громко излагали кое-ка к формулы мировоззрения и мироощущения, то через месяц они мол ча лежали на подстилке и покорно переваривали свои рационы. Биографии их заканчивались принудительным кормлением, и наступал, наконец, момент, когда индивид передавался в ведомство Ка лины Ивановича, и Силантий на песчаном холме у старого парка бе з единой философской судороги превращал индивидуальности в п родукт, а у дверей кладовой Алешка Волков приготовлял бочки для с ала.

Последнее отделение — маточная, но сюда могли входить тол ь- ко первосвященники, и я всех тайн этого святилища не знаю.

Свинарня приносила нам большей доход; мы никогда даже не рассчитывали, что так быстро придем к рентабельному хозяй ству. Упорядоченное до конца полевое хозяйство Шере приносило нам огромные запасы кормов: бурака, тыквы, кукурузы, картофеля. Осенью мы насилу-насилу все это могли спрятать.

Получение мельницы открывало широкие дороги впереди. Мельница давала нам не только плату за помол — четыре фунта с пу да зерна, но давала и отруби — самый драгоценный корм для наши х животных.

Мельница имела значение и в другом разрезе: она ставила на с в новые отношения ко всему окрестному селянству, и эти отно шения давали нам возможность вести ответственную большую поли тику. Мельница — это колонийский наркоминдел. Здесь шагу нельзя было ступить, чтобы не очутиться в сложнейших переплетах тогда шних селянских конъюнктур. В каждом селе были комнезамы, больш ей частью активные и дисциплинированные, были середняки, кру гленькие и твердые, как горох, и, как горох, рассыпанные в отдельн ые, отталкивающиеся друг от друга силы, были и «хозяева», люди большею частью умные и способные и поэтому имеющие заслуженны й авторитет, но охмуревшие в своих хуторских редутах и одичавшие от законсервированной злобы и неприятных воспоминаний.

Получивши мельницу в свое распоряжение, мы сразу объяви-

314

ли, что желаем иметь дело с целыми коллективами и коллекти вам будем предоставлять первую очередь. Просили производить запись коллективов заранее. Незаможники легко сбивались в такие коллективы, приезжали своевременно, строго подчинялись свои м уполномоченным, очень просто и быстро производили расчет, и ра бота на мельнице катилась, как по. рельсам. «Хозяева» составили коллективы небольшие, но крепко сбитые взаимными симпатиями и родственными связями. Они орудовали как-то солидно-молчал и- во, и часто даже трудно было разобрать, кто у них старший.

Зато, когда приезжала на мельницу компания середняков, ра бота колонистов обращалась в каторгу. Они никогда не приезжали вместе, а растягивались на целый день. Бывал у них и уполномочен ный, но он сдавал свое зерно, конечно, первым и немедленно уезжа л домой, оставляя взволнованную разными подозрениями и неспр аведливостями толпу. Позавтракав — по случаю путешествия — с самогоном, наши клиенты приобретали большую наклонность к немедленному решению многих домашних конфликтов, и после сл о- весных прений и хватаний друг друга «за грудки» из клиент ов обращались к обеду в пациентов перевязочного пункта Екат ерины Григорьевны, в бешенство приводя колонистов. Командир девятого отряда, работавший на мельнице, Осадчий, нарочно пр и- ходил в больничку ссориться с Екатериной Григорьевной:

— На что вы его перевязываете? Разве их можно лечить? Это ж граки, вы их не знаете. Начнете лечить, так они все перережу тся. Отдайте их нам, мы сразу вылечим. Лучше посмотрели бы, что н а мельнице делается!

И девятый отряд и заведующий мельницей Денис Кудлатый, правду нужно сказать, умели лечить буянов и приводить их к порядку, с течением времени заслужив в этой области больш ую славу и добившись непогрешимого авторитета.

До обеда хлопцы еще спокойно стоят у станков посреди бушу - ющего моря матерных эпиграмм, эманаций самогона, размахив а- ющих рук, вырываемых друг у друга мешков и бесконечных рас - четов на очередь, перепутанных с какими-то другими расчет ами и воспоминаниями. Наконец хлопцы не выдерживают. Осадчий за - пирает мельницу и приступает к репрессиям. Тройку-четверк у самых пьяных и матерящихся члены девятого отряда, подержав секунду в объятиях, берут под руки и выводят на берег Коломак а. С самым деловым видом, мило разговаривая и уговаривая, их ус а- живают на берегу и с примерной добросовестностью обливаю т десятком ведер воды. Подвергаемый экзекуции сначала не може т войти в суть происходящих событий и упорно возвращается к темам, затронутым на мельнице. Осадчий, расставив черные от з а-

315

гара ноги и заложив руки в карманы трусиков, внимательно п рислушивается к бормотанию пациента и холодными серыми гла зами следит за каждым его движением.

— Этот еще три раза «мать» сказал. Дай ему еще три ведра. Озабоченный Лапоть снизу, с берега, с размаху подает указа н-

ное количество и после этого деланно-серьезно, как доктор , рассматривает физиономию пациента.

Пациент наконец начинает что-то соображать, протирает гла за, трясет головой, даже протестует:

—Есть такие права? Ах вы, мать вашу… Осадчий спокойно приказывает:

—Еще одну порцию.

—Есть одну порцию аш два о,— ладно и ласково говорит Лапоть и, как последнюю драгоценную дозу лекарства, выливае т из ведра на голову бережно и заботливо. Нагнувшись к многост радальной мокрой груди, он так же ласково и настойчиво требу ет:

—Не дышите… Дышите сильней… Еще дышите… Не дышите… К общему восторгу, окончательно замороченный пациент по-

слушно выполняет требование Лаптя: то замирает в полном п о- кое, то начинает раздувать живот и хэкать. Лапоть с просвет ленным лицом выпрямляется.

— Состояние удовлетворительное: пульс 370, температура 15. Лапоть в таких случаях умеет не улыбаться, и вся процедура

выдерживается в тонах высоконаучных. Только ребята с реки хохочут, держа в руках пустые ведра, да толпа селян стоит на г орке и сочувственно улыбается. Лапоть подходит к этой толпе и ве жли- во-серьезно спрашивает:

— Кто следующий? Чья очередь в кабинет водолечения? Селяне с открытым ртом, как нектар, принимают каждое слово

Лаптя и начинают смеяться за полминуты до произнесения эт ого слова.

—Товарищ профессор,— говорит Лапоть Осадчему,— больных больше нет.

—Просушить выздоравливающих,— отдает распоряжение Осад-

÷èé.

Девятый отряд с готовностью начинает укладывать на травк е и переворачивать под солнцем действительно приходящих в с ебя пациентов. Один из них уже трезвым голосом просит, улыбаяс ь:

—Та не треба... я й сам... я вже здоровый.

Вот только теперь и Лапоть добродушно и открыто смеется и докладывает:

— Этот здоров, можно выписать.

Другие еще топорщатся и даже пытаются сохранить в действи и

316

прежние формулы: «Да ну вас к..», но короткое напоминание Ос ад- чего о ведре приводит их к полному состоянию трезвости, он и начинают упрашивать:

—Та не нада, честное слово, якось вырвалось, привычка, знаете...

Лапоть таких исследует очень подробно, как самых тяжелых, и

âэто время хохот колонистов и селян доходит до высших выр ажений, прерываемый только для того, чтобы не пропустить новы х перлов диалога:

—Говорите, привычка? Давно это с вами?

—Та що вы, хай бог милует,— краснеет и смущается пациент, но как-нибудь решительнее протестовать боится, ибо у реки девятый отряд еще не оставил ведер.

—Значит, недавно? А родители ваши матюкались?

—Та само ж собой,— неловко улыбается пациент.

—А дедушка?

—Та й дедушка...

—À äÿäÿ?

—Íó, äà æ...

—А бабушка?

—Та натурально... Э, шо вы, бог с вами! Бабушка, мабуть, нет...

Вместе со всеми и Лапоть радуется тому, что бабушка была

совершенно здорова. Он обнимает мокрого больного:

—Пройдет, я говорю, пройдет. Вы к нам чаще приезжайте, мы за лечение ничего не берем.

И больной, и его приятели, и враги умирают от припадков смеха. Лапоть серьезно продолжает, направляясь уже к мельниц е, где Осадчий отпирает замок:

—А если хотите, мы можем и на дом выезжать. Тоже бесплатно, но вы должны заявить за две недели, прислать за профессо ром лошадей, а кроме того, ведра и вода ваши. Хотите, и папашу ваш е- го полечим. И мамашу можно.

—Та мамаша у него не болеет такой болезнею,— сквозь хохот заявляет êòî-òî.

—Позвольте, я же вас спрашивал о родителях, а вы сказали: та само собой.

—Та ну! — поражается выздоровевший.

Селяне приходят в полное восхищение:

—À га-га-га-га… от смотри ж ты... на ридну маты чого наговорив....

—Õòî?

—Та... Явтух же той… хворый, хворый... Ой, не можу, ой, пропав, слово чести, пропав, от сволочь! Ну й хлопець же, та хочь бы тоби засмиявся... Добрый доктор...

317

Лаптя почти с триумфом вносят в мельницу, и в машинное отделение отдается приказание продолжать. Теперь тон раб оты диаметрально противоположный: клиенты с чрезмерной даже готовностью исполняют все распоряжения Кудлатого, беспрек ословно подчиняются установленной очереди и с жадностью прислуш иваются к каждому слову Лаптя, который действительно неистощ им

èна слово и на мимику. К вечеру помол оканчивается, и селян е нежно пожимают колонистам руки, а усаживаясь на воз, страс тно вспоминают:

—А бабушка, каже... Ну й хлопець! От на село хочь бы по одному такому, так нихто и до церкви не ходыв бы.

—Гей, Карпо, що, просох? Га? А голова як? Все добре? А бабушка? Ãà-ãà-ãà-ãà...

Карпо смущенно улыбается в бороду, поправляя мешки на воз у,

èвертит головой:

—Не думав ничого, а попав в больныцю…

—А ну, матюкнысь, чи не забув?

—Э, ни, тепер разви як Сторожево проидемо, то, може, на коня заматюкается...

—Ãà-ãà-ãà-ãà...

Слава о водолечебнице девятого отряда скоро разнеслась к ругом, и приезжающие к нам помольцы то и дело вспоминали об этом прекрасном учреждении и непременно хотели ближе поз накомиться с Лаптем. Лапоть серьезно и дружелюбно подавал и м руку:

—Я только первый ассистент. А главный профессор вот: товарищ Осадчий.

Осадчий холодно оглядывает селян. Селяне осторожно хлопа ют Лаптя по голым плечам:

—Систент? У нас тепера и на сели, як бува хто загнеть, так кажуть: чи не прывезти до тебе водяного ликаря з колонии. Бо , кажуть, вин можеть и до дому выихаты...

Скоро на мельнице мы добились нашего тона. Было оживленно, весело и бодро, дисциплина ходила на строгих мягких лап ах и осторожно, «за ручку», переставляла случайных нарушителе й на правильные места. А если иногда и проявлялся слабый признак «матери», сами селяне напоминали:

—Мобудь, ты забув, як Карпа Гуртовенка личилы?

—А, Явтух Ярковых, так и дома вже не згадуе…

В июле мы провели перевыборы сельсовета. Без боя Лука Семе - нович и его друзья сдали позиции. Председателем стал Павл о Павлович Николаенко, а из колонистов в сельсовет попал Денис Кудлатый.

318

9. Четвертый сводный

Âконце июля заработал четвертый сводный отряд в составе пятидесяти человек под командой Буруна. Бурун был признанны й командир четвертого сводного, и никто из колонистов не пр етендовал на эту трудную, но почетную роль.

Четвертый сводный отряд работает «от зари до зари». Хлопц ы чаще говорили, что он работает «без сигнала», потому что дл я четвертого сводного ни сигнал на работу, ни сигнал с работы не давался. Четвертый сводный Буруна сейчас работает у молотил ки.

Âчетыре часа утра, после побудки и завтрака, четвертый сво д- ный выстраивается вдоль цветника против главного входа в белый дом. На правом фланге шеренги колонистов выстраиваются вс е воспитатели. Они, собственно говоря, не обязаны участвова ть в работе четвертого сводного, кроме двух, назначенных в пор ядке рабочего дежурства, но давно уже считается хорошим тоном в колонии поработать в четвертом сводном, и поэтому ни один ув ажающий себя человек не прозевает приказа об организации чет вертого сводного. На правом фланге поместились и Шере, и Калин а Иванович, и Силантий Отченаш, и Оксана, и Рахиль, и две прач- ки, и Спиридон секретарь, и находящийся в отпуску старший в альцовщик с мельницы, и колесный инструктор Козырь, и рыжий и угрюмый наш садовник Мизяк, и его жена, красавица Наденька ,

èжена Журбина, и еще какие-то люди,— я даже всех и не знаю. И в шеренге колонистов много добровольцев: свободные члены

десятого и девятого отрядов, второго отряда конюхов, трет ьего отряда коровников — все здесь.

Только Мария Кондратьевна Бокова, хоть и потрудилась вста ть рано и пришла к нам в стареньком ситцевом сарафане, не стан о- вится в строй, а сидит на крылечке и беседует с Буруном. Мар ия Кондратьевна с некоторых пор не приглашает меня ни на чай , ни на мороженое, но относится ко мне не менее ласково, чем к др у- гим, и я на нее ни за что не в обиде. Мне она нравится даже бол ьше прежнего: серьезнее и строже стали у нее глаза и душевнее ш утка. За это время познакомилась Мария Кондратьевна со многими пацанами и девчатами, подружилась с Силантием, попробовала на вес и некоторые наши тяжелые характеры. Милый и прекрасный че ловек Мария Кондратьевна, и все же я ей говорю потихоньку:

— Мария Кондратьевна, станьте в строй. Все будут вам рады в рабочих рядах.

Мария Кондратьевна улыбается на утреннюю зарю, поправляе т розовыми пальчиками капризный и тоже розовый локон и немножко хрипло, из самой глубины груди отвечает:

319

—Спасибо. А что я буду сегодня... молоть, да?

—Не молоть, а молотить,— говорит Бурун. — Вы будете записывать выход зерна.

—А я это смогу хорошо делать?

—Я вам покажу, как.

—А может быть, вы для меня слишком легкую работу дали? Бурун улыбается:

—У нас вся работа одинаковая. Вот вечером, когда будет ужин четвертому сводному, вы расскажете.

—Господи, как хорошо: вечером ужин, после работы...

Я вижу, как волнуется Мария Кондратьевна, и, улыбаясь, отворачиваюсь. Мария Кондратьевна уже на правом фланге звон ко смеется чему-то, а Калина Иванович галантерейно пожимает ей руку и тоже смеется, как квалифицированный фавн.

Выбежали и застрекотали восемь барабанщиков, пристраива ясь справа. Играя мальчишескими пружинными талиями, вышли и п риготовились четыре трубача. Подтянулись, посуровели колон исты.

— Под знамя — смирно!

Подбросили в шеренге легкие голые руки — салют. Дежурная по колонии Настя Ночевная, в лучшем своем платье, с красной повязкой на руке, под барабанный грохот и серебряный прив ет трубачей провела на правый фланг шелковое горьковское зн амя, охраняемое двумя настороженно холодными штыками.

— Справа по четыре, шагом марш!

Что-то запуталось в рядах взрослых, вдруг пискнула и пугли во оглянулась на меня Мария Кондратьевна, но марш барабанщик ов всех приводит к порядку. Четвертый сводный вышел на работ у.

Бурун бегом нагоняет отряд, подскакивает, выравнивая ногу , и ведет отряд туда, где давно красуется высокий стройный ст ог пшеницы, сложенный Силантием, и несколько стогов поменьше и н е таких стройных — ржи, овса, ячменя и еще той замечательной ржи, которую даже граки не могли узнать и смешивали с ячменем; эти стоги сложены Карабановым, Чоботом, Федоренко, и нужно признать — как ни парились хлопцы, как ни задавались , а перещеголять Силантия не смогли, и только в утешение себе Карабанов сказал:

—Ну так что ж? Этот старый черт наверное тысячный стог кладет.

Àна это Силантий ответил:

—Здесь это, как говорится, когда ты будешь старый, все равно хорошего стога не сложишь, потому что у тебя талант не тот, видишь, какая история. Стог надо класть, как говорится, с ра зумом,

èчтобы на душе было, здесь это, хорошо. И больше никаких дан ных.

320