Makarenko_Ped_poema_full_text

—Ну, спрашивай.

—Здесь это, Кузьма такой, видишь, человек, мечтатель, как говорится. А вот пусть Осип Иванович скажет: для какого хре на водолазы, здесь это, понадобились? Ты лучше бы, здесь это, ка бана выкормил.

—Да хай они сказятся! — засмеялся Стомуха. — Я если встречу одного, так и с охоты вертаюсь.

—Значит, здесь это, Кузьме нужны долгогривые, как говорится. Кузьма Петрович заулыбался:

—Õè-õè, не в том дело, что нужны, и никакой же пользы от них, это само собой. Так видишь что: деды наши и прадеды так делали, а тут еще и Павло Иванович говорит: девку берем бедн ую, без этого, сказать бы, приданого, ну, и все такое...

Калина Иванович стукнул кулаком по столу:

—Это что за разговоры? Кто тебе дал право такое мурлякать? Кто это такой богатый прийшов сюды, задаваться тут будеть ? Ты думаешь, как ты с твоим Павлом Ивановичем из земли хату сма - зали, так уже и губы вам надувать? У него, паразита, понимаеш ь, стоить стол та две лавки, та кожух заховав в скрыне, так он у же миллионер какой?

Кузьма Петрович перепугался и запищал:

—Та разве ж кто задавался тут? Мы только так сказали насчет как бы приданого.

—Ты знаешь, куда ты прийшов, чи не знаешь? Тут тебе совецькая власть, чи ты, може, не видав совецькой власти? Сове цькая власть может дать такое приданое, что все твои вонючие деды

âгробах тричи107 перевернуться, паразиты.

—Та мы ж... — слабо возражал Кузьма Петрович.

Хлопцы хохотали и аплодировали Калине Ивановичу. Калина Иванович разошелся не на шутку:

— Это пускай совет командиров обсудить хорошенько. Факт: пришли они свататься к нам, нам же нужно подумать, чи отдава ть нашу дочку Ольгу за такого голодранци, как этот самый Нико лаенко, который только и видит, что картошку с цыбулей лопает да лободу разводить, паразит, заместо хлеба. А мы люди богатые , нам нужно осторожно думать.

Общий восторг совета командиров и всех присутствующих по - казал, что никаких проблем не существует больше. Сваты на в ремя были удалены, и совет командиров приступил к обсуждени ю, что дать Ольге в приданое.

Хлопцы были задеты за живое всеми предыдущими переговора - ми и назначили Ольге приданое, по каким угодно меркам, сове р- шенно выдающееся. Позвали Шере, боялись, что он запротесту ет

331

против больших выдач, но Шере и минутки не подумал и сказал строго:

—Это правильно. Пусть нам будет даже тяжело, но Воронову нужно выдать богато, богаче всех в округе. Куркулям нужно п о- казать место.

Поэтому при обсуждении приданого если и были возражения, то только такого типа:

—И что ты мелешь: лошонка! Не лошонка, а коня нужно дать. Через час отдышавшихся на свежем воздухе сватов вызвали в

совет, и Колька Вершнев поднялся за своим столом и произне с, немного заикаясь, такую внушительную речь:

—Совет командиров постановил: Ольгу выдать за Павла. Павло переходит в отдельную хату, и батько выделяет ему хозяй ство, какое может. Никаких попов, записаться в загсе. Первый день свадьбы у нас празднуем, а вы там, как хотите. Ольге на хозяй - ство даем:

корову с теленком симментальной породы, кобылу с лошонком, пятеро овец,

свинью английской породы...

Колька успел охрипнуть, пока дочитал длиннейший список Ольгиного приданого. Здесь были и инвентарь, и семена, и зап а- сы кормов, одежда, белье, мебель и даже швейная машина. Кон- чил Колька так:

—Мы будем помогать Ольге всегда, если потребуется, и они обязаны, если нужно, помогать колонии без всякого отказа. А Павлу дать звание колониста.

Сваты испуганно хлопали глазами и имели такой вид, будто они причащаются перед смертью. Уже не беспокоясь о том, пра - вильно выходит или неправильно, прибежали смеющиеся девч ата

èперевязали сватов рушниками, а пацаны во главе с Тоськой поднесли им на блюде, покрытом рушником, хлеб и соль. Растерявшиеся, неповоротливые сваты взяли хлеб и не знали, куда его девать. Тоська из-под мышки Кузьмы Петровича вытащил блюд о

èсказал весело:

—Э, это отдайте, а то попадет мне от мельника. Это его... такая тарелка.

На моем столе разостлали девчата скатерть, поставили три бутылки кагора и полтора десятка стаканов. Калина Иванович налил всем и поднял стакан:

—Ну, чтоб росла та слухала.

—Кого ей слухать? — спросил Осип Иванович.

—А известно кого: совет командиров и вообще совецькую

332

власть.

Мы все чокнулись, выпили вино и закусили бутербродами с колбасой.

Кузьма Петрович кланялся:

—Ну, спасибо вам, что так все хорошо, будем, значить, поздравлять Павла Ивановича и Евдокию Степановну.

—Поздравляй, поздравляй,— сказал Калина Иванович.

Осип Иванович пожал нам руки:

—А вы того... молодец народ, куда нам с вами тягаться! Сваты, тихие и скромные, как институтки, вышли из кабинета

èнаправились к деревне. Мы смотрели им вслед. Калина Ивано - вич вдруг прищурился весело и недовольно дернул плечом:

—Нет, это не годится так! Что ж они пошли, как адиоты? Нагони их, Петро, скажи, чтобы ко мне шли на квартиру, а ты, Антон, запряжи через часик да и подъезжай.

Через час хлопцы со смехом погрузили сватов в бричку, еще перевязанных рушниками, но уже потерявших много других от - личий официальных послов, в том числе и членораздельную р ечь. Кузьма Петрович, правда, не забыл хлеб и любовно прижимал е го к груди. Молодец, как перышко, понес тяжелую бричку по песча - ной дороге.

Калина Иванович сплюнул:

—Это он нарочно таких бедных прислал, паразит.

—Êòî?

—Да этот самый Николаенко. Это он, значить, показать хотел: какая невеста, такие и сваты.

—Здесь это, не то,— сказал Силантий. — Тут такая, видишь, история: другой сват не пошел бы, как говорится, без попов, а эти люди, здесь это, на попов плевать, такие люди... уже не такие! А старый хрен, здесь это, им так сказал: требуйте с попами буд то, а в случае, как говорится, не выйдет, так черт с ними, с попами. Ви - дишь, какая история.

В середине августа назначили свадьбу, работали комиссии, готовили спектакль. Забот было много, а еще больше расходов, и Калина Иванович даже грустил:

—Если бы всех наших девчат выдать замуж таким манером, так бери, Антон Семенович, хлопцив и меня, старого дурня, та й веди просить милостыню... А нельзя ж иначе...

В день свадьбы с утра колония окружена часовыми — два отря - да пришлось выделить для охраны. Только семидесяти лицам разослали мы напечатанные в типографии приглашения. На них было написано:

333

«Совет командиров трудовой колонии имени Максима Горького просит Вас пожаловать на обед, а вечером на спектакль по случаю выпуска из колонии колонистки Ольги Вороновой и выхода ее замуж за тов. П. П. Николаенко.

Ñ î â å ò ê î ì à í ä è ð î â».

К двум часам дня в колонии все готово. В саду вокруг фонтана накрыты парадные столы. Украшение этого места — подарок к ружка Зиновия Ивановича: на тонких тростях, установленных на д столовой, везде, куда с трудом проникли руки колонистов и к уда так легко проникает сейчас глаз, повисли тонкие зеленые г ирлянды, сделанные из нежных березовых побегов. На столах в кувш и- нах букеты «снежных королев».

Сегодня можно с уверенной радостью видеть, как выросла и похорошела колония. В парке широкие, посыпанные песком до - рожки подчеркивают зеленое богатство трех террас, на кото рых каждое дерево, каждая группа кустов, каждая линия цветник а проверены в ночных раздумьях, политы трудовым потом сводных отрядов, как драгоценными камнями, украшены заботами и любо - вью коллектива. Высоты и низины речного берега сурово и пр и- вольно-ласково дисциплинированы: то десяток деревянных с тупенек, то березовые перильца, то квадратный коверчик цвет ов, то узенькие витые дорожки, то платформа набережной, усыпанна я песком, еще раз доказывают, насколько умнее и выше природы человек, даже вот такой босоногий. И на просторных дворах э того босоногого хозяина, на месте глубоких ран, оставленных ем у в наследство, он, пасынок старого человечества, тоже коснул ся везде рукой художника. Двести кустов роз высадили здесь коло нисты еще осенью, а сколько здесь астр, гвоздики, левкоев, ярко кр асной герани, синеньких колокольчиков и еще неизвестных и н е названных цветов,— колонисты даже никогда и не считали. Це - лые шоссе протянулись по краям двора, соединяя и отгранич ивая площадки отдельных домов, квадраты и треугольники райгра са108 осмыслили и омолодили свободные пролеты, кое-где твердо с тали зеленые садовые диваны.

Хорошо, уютно, красиво и разумно стало в колонии, и я, видя это, горжусь долей своего участия в украшении земли. Но у ме ня свои эстетические капризы: ни цветы, ни дорожки, ни тенисты е уголки ни на одну минуту не заслоняют от меня вот этих маль чи- ков в синих трусиках и белых рубашках. Вот они бегают, споко й- но прохаживаются между гостями, вот они хлопочут вокруг с толов, стоят на постах, сдерживая сотни ротозеев, пришедших п о- смотреть на невиданную свадьбу,— вот они, горьковцы. Они ст рой-

334

ны и собраны, у них хорошие, подвижные талии, мускулистые и здоровые, не знающие, что такое медицина, тела и свежие крас ногубые лица. Лица эти делаются в колонии,— с улицы приходят в колонию совсем не такие лица.

У каждого из них есть свой путь, и есть путь у колонии имени Горького. Я ощущаю в своих руках многие начала этих путей, н о как трудно рассмотреть в близком тумане будущего их напра вления, продолжения, концы. В тумане ходят и клубятся стихии, е ще не побежденные человеком, еще не крещенные в плане и матем а- тике. И в нашем марше среди этих стихий есть своя эстетика, но эстетика цветов и парков уже не волнует меня.

Не волнует еще и потому, что подходит ко мне Мария Кондратьевна и спрашивает:

—Что это вы, папаша, грустите в одиночестве?

—Как же мне не грустить, когда меня все бросили, даже и вы?

—Я рада вас утешить, я даже нарочно искала вас и выставки приданого не хотела без вас смотреть. Пойдемте.

В двух классах собрано все хозяйство Ольги. На выставке то л- пятся гости, сердитые, завистливые бабы поджимают губы и з лоб- но-внимательно присматриваются ко мне. Они высокомерно об о- шли нашу невесту и женили своих сыновей на хуторских девч а- тах, а теперь оказывается, что самые заможные невесты были у них под боком. Я признаю их право относиться ко мне с негодо - ванием.

Бокова говорит:

—Но что вы будете делать, если к вам сваты станут ходить толпами?

—Я застрахован,— отвечаю я,— наши невесты переборчивы. Прибежал вдруг пацан, перепуганный насмерть.

—Åäóò!

Во дворе уже играют требовательный сигнал общего сбора. У въезда вытянулся строй колонистов со знаменем и взводом б арабанщиков, как полагается. Из-за мельницы показалась наша п ара: лошади убраны красными ленточками, на козлах Братченко, т оже украшенный бантом. Мы отдаем салют молодым. Антон натягивает вожжи, и Оля радостно бросается мне на шею. Она волнует - ся, плачет и смеется и говорит мне:

— Вы же смотрите, не бросайте меня, а то мне уже страшно. Мы начинаем маленький митинг. Мария Кондратьевна неожиданно умиляет меня: от имени наробраза она подносит мол о- дым подарок — сельскохозяйственную библиотеку. Целую куч у книг приносят за ней два колониста на убранных цветами но сил-

êàõ.

335

После митинга мы ставим молодых под знамя и всем строем эскортируем их к столам. Им приготовлено почетное место, и сзади них останавливается знаменная бригада. Дежурный колон ист заботливо меняет караул. Двадцать колонистов в белоснежн ых халатах начинают подавать пищу. Особый сводный отряд Таранц а внимательно проводит глазами по линии карманов гостей и б есшумно спускает в Коломак несколько бутылок самогона, рекв и- зированных с ловкостью фокусников и вежливостью хозяев.

Я сижу рядом с молодыми, по другую сторону от них Павел Иванович и Евдокия Степановна. Павел Иванович, строгий че ловек с бородкой Николая-чудотворца, тяжело вздыхает: то ли е му досадно отделять сына, то ли скучно смотреть на бутылку пи ва, ибо и у него Таранец только что отнял самогон.

Колонисты сегодня чудесны, я любуюсь ими не уставая: оживлены, добродушны, приветливы и как-то по-особенному ироничны. Даже одиннадцатый отряд, заседающий на другом конце стола, завел длинные и задорные разговоры с прикоманди - рованной к ним пятеркой гостей. Я немного беспокоюсь, не очень ли откровенно там высказываются. Подхожу. Шелапутин, до сих пор сохранивший свой дискант, наливает пиво Козырю и говорит:

—А вас попы венчали, так, видите, и плохо.

—А давайте мы вас перевенчаем,— предлагает Тоська. Козырь улыбается:

—Поздно мне, сынки, перевенчиваться.

Козырь крестится и выпивает пиво. Тоська хохочет:

—Теперь у вас живот заболит...

—Спаси господи, отчего?

—А зачем перекрестились?

Рядом сидит селянин с запутанной светло-соломенной бородой — гость по списку Павла Ивановича. Он первый раз в колонии, и его все удивляет:

—Хлопцы, а это правда, что вы тут хозяева?

—Ну, а кто ж? — отвечает Шурка.

—А для чего же вам хозяйство?

Тоська Соловьев поворачивается к нему всем телом:

—А разве вы не знаете, для чего? То мы батраками были бы, а то нет.

—А чем ты теперь будешь, к примеру?

—Ого! — говорит Тоська, подымая пирог высоко за ухом. — Я буду инженером, так и Антон Семенович говорит, а Шелапутин будет летчиком.

Он насмешливо посматривал на своего друга Шелапутина. Это

336

потому, что его линия летчика еще никем не признана в колон ии. Шелапутин энергично жует:

—Угу, буду летчиком.

—А вот, скажем, насчет крестьянства, так у вас нету охочих?

—Как нету? Есть. Только наши будут не такими крестьянами,— Тоська быстро взглядывает на собеседника.

—Вот оно какое дело! Значится, как же это понять: не такими?

—Ну, не такими. Тракторы будут. Вы видели трактор?

—Нет, не довелось.

—А мы видели. Там есть такой совхоз, так мы туда свиней отвозили. Там трактор есть, как жук такой...

Длинная линия гостей основательно связана нашими отряда - ми. Я ясно различаю границы отрядов и вижу их центры, в кото - рых сейчас наиболее шумно. Веселее всего в девятом отряде , потому что там Лапоть, вокруг него хохочут и стонут и колонисты и гости. Сегодня Лапоть, сговорившись со своим другом Таран цом, устроили большую и сложную каверзу с компанией мельнично й верхушки, сидящей за столом девятого отряда и порученной по приказу его вниманию. Это плотный и пушистый мельник, худо й

èострый бухгалтер и вальцовщик — человек скромный. Когда -то Таранец был карманщиком, и для него пустым делом было вынуть из кармана мельника бутылку с самогоном и заменить е е другой, наполненной обыкновенной водой из Коломака.

За столом мельник и бухгалтер долго стеснялись и оглядыва лись на сводный отряд Таранца. Но Лапоть успокоительно моргнул :

—Вы люди свои, я устрою.

Он наклоняет к себе голову проходящего Таранца и что-то ем у шепчет. Таранец кивает головой.

Лапоть конфиденциально советует:

— Вы под столом налейте и пивом закрасьте, и хорошо.

После акробатических упражнений под столом возле жаждущ их стоят стаканы, полные подозрительно бледного пива, и счас тливые обладатели их нервно готовят закуску под внимательны м взглядом притаившегося девятого отряда. Наконец все готово, и мельник хитро моргает Лаптю, поднося стакан к бороде. Бухг алтер и вальцовщик еще осторожно равняются направо и налево , но кругом все спокойно. Таранец скучает у тополя. Глаза Лаптя на- чинают пламенеть, и он прикрывает их веками.

Мельник говорит тихонько:

— Ну, хай буде все добре.

Девятый отряд, наклонив головы, наблюдает, как три гостя ос у- шают стаканы. Уже в последних бульканьях замечается некот орая неуверенность. Мельник ставит пустой стакан на стол и пос мат-

337

ривает осторожным глазом на Лаптя, но Лапоть скучно жует и о чем-то далеком думает. Бухгалтер и вальцовщик изо всех сил стараются показать, что ничего особенного не случилось,— и даже тыкают вилками в закуску.

Бывалый мельник под столом рассматривает бутылку, но его нежно кто-то берет за руку. Он подымает голову: над ним прод увная веснушчатая физиономия Таранца.

—Как же вам не стыдно! — говорит Таранец и даже краснеет от искренности. — Было же сказано, нельзя приносить самогон, а еще свой человек... И смотри ты, уже и выпили. А кто с вами?

—Та черт его знает,— потерялся мельник,— чи выпили, чи нет,

èне разберу.

—Как это не разберете? А ну, дыхните! Ну... смотри ты, не разберет! От вас же несет, как из бочки. И как вам не стыдно: прийти в колонию с такими вещами...

—А что такое? — издали заинтересовывается Калина Ивано-

âè÷.

—Самогон,— говорит Таранец, показывая бутылку.

Калина Иванович грозно смотрит на мельника. Девятый отряд давно уже находится в припадочном состоянии, вероятно пот ому, что Лапоть что-то смешное рассказывает о Галатенко. Ребят а положили головы на столы и больше не могут выносить ничего с мешного.

Здесь веселья хватит до конца обеда, потому что Лапоть вре мя от времени спрашивает мельника:

—А что — мало? А больше нет? Вот горе!.. А хорошая была? Так себе?.. Вот только Федор, жалко, придирается. Ну что ты при - стал, Федька, свои же люди!

—Нельзя,— говорит серьезно Таранец. — Смотри, они насилу сидят.

У Лаптя впереди еще большая программа. Он еще будет бережно поднимать мельника из-за стола и на ухо шептать ему:

—Давайте, мы вас садом проведем, а то заметно очень...

Восьмой отряд Карабанова сегодня на охране, но он сам то и

дело появляется возле столов в том месте, где ярким костро м горит философия, возбужденная необычной свадьбой. Здесь Ков аль, Спиридон, Калина Иванович, Задоров, Вершнев, Волохов и пред - седатель коммуны имени Луначарского, с козлиной рыжей бор одкой, умный Нестеренко.

Коммуна за рекой живет неладно, не управляется с полями, не умеет развесить и разложить нагрузки и права, не осиливае т бабьих вздорных характеров и не в силах организовать терпение в настоящем и веру в завтрашний день. Нестеренко грустно итожит:

338

—Надо бы новых каких-то людей достать... А где их достанешь?

Калина Иванович горячо отвечает:

—Не так говоришь, товарищ Нестеренко, не так... Эти новые, паразиты, ничего не способны сделать как следовает. Надо о братно стариков прибавить...

—У них дисциплины нет, вот и все,— уверенно заявляет Задоров. — Надо крепче держать. Раз постановили, конечно, кто-то должен быть командиром. Вы вот устройтесь по-нашему — командиры должны быть. Вот мне Белухин приятель, а если нужно , так зарычит… «Есть!» — и все. Что ты ему скажешь? А у вас изза пустяка и говорят, и говорят, и говорят…

—Да нет… — говорит Нестеренко.

Волохов улыбается:

—Какой там нет. Вчера прихожу — спор, кто должен в воскресенье ехать за кучера, чуть не за грудки берутся. А потом др угое: бросили сеялку за воротами, так виноватого не найдут.

—А у вас не бывает так, что виноватого нету? И у вас бывает.

—Хлопцы хохочут.

—Как же это так? Нет виноватого, значит командир раззява. Он и виноват.

—У вас, как начнут ссориться, так чего только ни вспомнят? У нас вон пацаны живут и то никогда не ссорятся. А работы у на с куда больше.

—Вы, молодой человек, неправильно говорите,— начинает «париться» председатель. — У вас народ какой? Надел шапку на голову

èвесь тут. Это другое дело, а возьми ты, когда у него и жена, и дети, и черт его там разберет, еще кто. А вы смотрите, какие вы есть: выросла дивчина, так вы ее в отдел, к Николаенку отдал и. Пускай, значит, там живет себе, а нам не мешает…

—Постой,— смеется Коваль,— ты еще Ольги не знаешь…

—Она еще набьет когда-нибудь морду Павлу Павловичу да и вер - нется в колонию,— говорит Карабанов.

—И худобу ему оставит? — спрашивает Нестеренко.

—Ну, Ольга не такая,— отвечает Волохов. — Ольга морды бить не будет, а стреножит Павла и поведет, куда нужно. Вот бы вам такую в коммуну, а?

—Я и от Павла не отказался бы,— шутит Нестеренко,— хоть бы и от стреноженного.

—Не пойдуть они, у вас там в коммуне этой самой егозливо очень,— говорит Калина Иванович,— у вас спокойному если человеку, так нельзя прожить, загрызут ваши народы. И скажи ты мен е, пожалуйста, чего оно такое: по теории все хорошо выходит —

339

коммуна значить, а на практике, хоть попа зови, паразита. По чему это такое. Тихон Нестерович, вы ж там все по политической те о- рии разбираете.

—Да это и вам понятно,— отвечает Коваль,— по теории коммуна, а на практике не коммуна, а базар. Если сказали: коммун а, надо было и делать коммуну, а то собрали народ, а по-настоящ ему взяться никто не хочет, и ты, Мыкола, их слабо держишь.

ÓЗадорова загораются глаза:

—Если бы была компания наших, ну, человек хоть пять, честное слово, пошел бы хлеб делать.

—А я не пойду ни за что,— хмурится Карабанов. — Так… побаловаться можно, а чтобы ото жить? Как всю жизнь, отут в злынях соломенных? Людей не бачить, життя не бачить? Та ну его к четру и с хлебом тем…

—Правильно,— кричит Кузьма Петрович.

Он сегодня единственный человек, не стоящий твердо на ног ах, но ему это прощается, ибо и сегодня он перевязан рушником.

—Правильно. Если так хлеб робыть, что больше смотреть на бога, так ну его к бесу. А как через сто лет хлеб будут делать , как? Повернут тебе ручку — жито, нажмут тебе кнопку — пшеныця, другую кнопку — гречка.

—А с которого ж материалу? — спрашивает Калина Иванович.

—Придумают, придумают материал,— хитро водит рукой у носа Кузьма Петрович. — По химическому придумают, вот так… А такого не будет, чтоб человек землю брал, а потом жди, чи пойдет дож дик, чи не пойдет, а може град пойдет. Такого дурачества не будет .

За столами становится шумнее. Принесли яблоки и груши наших садов, и на горизонте показались бочки с мороженым — го р- дость сегодняшнего дежурства.

За домом захрипела гармошка, и испортило день визгливое б а- бье пение — одна из казней свадебного ритуала. Полдесятка баб кружились и топали перед пьяненьким кислооким гармонист ом, постепенно подвигаясь к нам.

—За приданым приехали,— сказал Таранец.

Румяная костлявая женщина затопала, видимо, специально дл я меня, выставляя вперед локти и шаркая по песку неловкими б ольшими башмаками.

— Папаша ридный, папаша дорогый, пропивай дочку, выряжай дочку...

В руках у нее откуда-то взялась бутылка с самогоном и гране - ная, почему-то коричневого цвета, рюмка. Она с пьяного разма ху налила в рюмку, поливая землю и свое платье. Между мной и ею стал Таранец:

340