2.2. Личность преступника пожилого и старческого возраста

Личность, - писал В.М. Бехтерев в одной из своих работ, - есть психический индивид со всеми его самобытными особенностями, индивид, представляющийся самодеятельным существом по отноше­нию к окружающим внешним условиям. Личность представляет со­бою как бы две тесно связанные друг с другом совокупности свойств, одна из которых тесно связана с органической, другая - с социальной

сферой. Но это лишь самое общее дифференцирование содержательных характеристик личности»¹⁴.

В науке существует множество определений личности. Для нас самым главным является признание того, что личность есть человек, наделенный сознанием, а стало быть, речью и способностью к дея­тельности, что человек не рождается, а становится личностью. Зна­чит, он не рождается преступником, а приобретает типологические черты личности преступника в результате усвоения негативных соци­альных установок.

Криминальное поведение в решающей мере обусловлено личност­ными решениями, принимаемыми индивидом в результате субъек­тивного преломления определенных объективных воздействий. Вме­сте с тем внутреннее содержание личности и ее субъективный мир не являются результатом упрощенно-механического внедрения в ее сознание многообразных внешних изменений. Особенности личнос­ти являются итогом в первую очередь индивидуальной, самостоя­тельной, внутренней работы над собой, в процессе которой внешнее перерабатывается, осваивается и применяется ею в практической деятельности. Таким образом, любая личность должна сочетать в себе как общесоциальные черты, так и особенные, которые связа­ны с половыми и иными различиями людей, а также индивидуаль­ные признаки.

Личность преступника представляет собой самостоятельный со­циальный и психологический тип, но это не означает, что каждый со­вершивший преступление обязательно является носителем всех тех черт, которые присущи именно этому типу и отличают его от других. Это положение может быть распространено на любые типологичес­кие общности людей. Так, можно говорить о таком социальном и пси­хологическом типе, как, например, учитель общеобразовательной школы. Однако не каждый учитель является носителем типологичес­ких черт, присущих именно этой группе людей: отдельный учитель может быть безграмотным невеждой и развратителем. Тип - это идеальная, абстрактная модель. Применительно к преступникам наи­более характерными ее представителями являются рецидивисты, в том числе старшего и позднего возрастов.

Старость - это та же жизнь, протекающая по тем же закономерно­стям, что и нормальная, но в иных, измененных, условиях. Проводя исследование личности преступника старше 50 лет, мы сталкиваемся

с рядом проблем, касающихся методологии такого познания. Невоз­можно объяснить такое социально и криминологически значимое яв­ление, как преступность стариков, применяя лишь один, хотя бы и все­объемлющий метод, так как сам по себе статус представителя дан­ной группы (как, впрочем, и любой другой) чрезвычайно многогранен в физиологическом, психологическом, социальном и иных планах.

Прежде всего это вопрос о соотношении биологического и социаль­ного в позднем развитии конкретного индивида инволюционного возра­ста и установлении тех или иных приоритетов в механизме формиро­вания его преступного поведения, либо поведения в местах лишения свободы, а также образа жизни после освобождения от наказания. Вопрос об указанном соотношении всегда весьма актуален, примени­тельно же к старикам его важность заключается в том, что некоторые из них утрачивают приобретенные ранее социальные навыки и сдер­живающие, контролирующие механизмы (например, под воздействи­ем старческого слабоумия). Их действия становятся менее опосредо­ванными нравственными нормами, поэтому биологически (физиологи­чески) обусловленные потребности получают возможность резче за­являть о себе. К тому же отдельные в прошлом сформировавшиеся личностные черты негативного характера в пожилом и старческом возрасте способны заостряться, существенным образом влияя на про­цесс мотивации, более того - активно участвуя в нем.

В инволюционном возрасте происходят и определенные изменения в структуре личности, точнее - в наполнении отдельных подструк­тур. Это - общее правило, которое, тем не менее, обладает специфи­кой применительно к преступникам, в том числе к старикам.

О структуре личности высказаны различные соображения (Г. Айзен, К.К. Платонов). Мы полагаем, что ее можно представить себе такой:

- психологические особенности (характер, темперамент, мышле­ние, восприятие и т. д.);

- нравственные особенности (ориентации, позиции, ценности);

-навыки, умения, знания;

- представления о себе, отношение к себе, «Я»-концепция;

- представления об окружающем мире, отношение к нему;

- социальные и психологические аспекты пола, возраста, состоя­ния здоровья;

- социальные и психологические аспекты жизненного опыта.

Разумеется, мы не претендуем на то, чтобы считать предложен­ную структуру единственно возможной. Вместе с тем необходимо отметить, что преступники от непреступников отличаются не наличи­ем или отсутствием какой-либо подструктуры, а только содержанием ее или всех подструктур, вместе взятых. Среди лиц позднего возрас­та наполнение подструктур в значительной мере зависит как раз от возраста. Так, у них может измениться характер, при этом могут за­остриться некоторые черты; несколько иначе станут восприниматься внешние события, например, они без всяких на то оснований станут расцениваться в качестве угрожающих; возможно внесение измене­ний в нравственные позиции, представления о себе и об окружающем мире, причем как положительные, так и негативные; весьма вероятна утрата некоторых навыков, знаний и умений, в том числе под влияни­ем слабоумия, поэтому старый человек уже не сможет совершать те сложные преступления, которые ему вполне удавались в молодые и зрелые годы. Понятно, что вполне могут произойти психические на­рушения, в том числе болезненного характера. Накопленный жизнен­ный опыт способен послужить одной из важных основ для перечис­ленных корректив.

Как показало обследование преступников-стариков в местах ли­шения свободы Вологодской области, большая часть из них, осуж­денных в возрасте старше 40 лет за совершение тяжких и особо тяж­ких преступлений на длительные сроки лишения свободы, имели не­малый трудовой стаж (некоторые даже более сорока лет), добросо­вестно относились к учебе и работе, служили в вооруженных силах. Однако выполняемые ими в прошлом работы в основном были мало­квалифицированными: они трудились разнорабочими, лесорубами, скот­никами, доярами и т. д. Среди преступниц того же возраста положе­ние несколько лучше: проведенное в женской исправительной колонии той же области исследование дало основание для вывода, что около 30 % из них имеют высшее и среднее образование, в прошлом это были учителя, библиотекари, медицинские сестры, бухгалтеры и т. д.

В целом среди осужденных за наиболее тяжкие преступления дос­таточно редко встречаются люди, которые никогда не работали или бродяжничали.

Как показало названное выше обследование в исправительных учреждениях Вологодской области, большинство осужденных пожи­лого и старческого возраста (около 70 %) были сельскими жителями

либо проживали в так называемых коммунальных квартирах в горо­дах, обычно перенаселенных. Эти неблагоприятные жилищные усло­вия давали о себе знать почти в каждом втором случае совершения лицами позднего возраста насильственных преступлений. Подобные условия проявляются в конфликте между матерью и взрослым сы­ном, проживающими вместе, или в неприязненных отношениях меж­ду дедушкой и внуками, которые ждут не дождутся его смерти, что­бы занять его жилплощадь. Представляется, что отсутствие пробле­мы жилья, несомненно, повлекло бы за собой снижение доли насиль­ственных преступлений как в преступности вообще, так среди пре­ступников старшего возраста в частности.

Межпоколенный и межличностный конфликт в семейно-бытовой преступности нашли отражение в высокой доли потерпевших-родствен­ников , пострадавших от рук преступников старше 50 лет. Не менее чем каждый второй из пожилых и стариков совершает посягательство в отношении собственных детей, супруга, иных близких родственников (чаще это бывают теща, зять, сестры и братья, более дальние род­ственники), при этом, конечно, не только из-за оспариваемого жилья или желания завладеть им.

Отличительной особенностью является отсутствие раскаяния по поводу совершенного, но вместе с тем присутствует неопределенное чувство сожаления, а иногда и жалости к потерпевшим. Так, многие осужденные пожилого возраста, убившие своих жен по понятным им мотивам (из ревности, мести), тем не менее свидетельствуют, что «смерть жены - самая большая трагедия». Получается, что они счи­тают смерть супруги совершенно справедливым возмездием за «не­правильное поведение», но при этом и испытывают чувство жалости к ней. Правда, женщины пожилого возраста намного реже раскаива­ются в содеянном и жалеют потерпевшего, чем мужчины. Это об­стоятельство можно объяснить тем, что мужчинам более свойствен­но аморальное, противоправное поведение (по крайней мере, в пожи­лом возрасте), и часто в конце жизни, претерпев за многие годы по­бои, пьянство, издевательства мужа, женщина продуманно «наказы­вает» своего спутника жизни лишением оной.

Интересно, что большинство старых людей относятся к своим про­житым годам с уважением и не хотели бы прожить жизнь сначала. Даже совершившие в прошлом убийства считают, что все события в их жизни свершились не случайно, а имеют свой особый смысл, по­

этому и трагические страницы судьбы представляют для них личную ценность. Интересно, что лишь немногие хотели бы исправить свои ошибки, как, например, Никонов, 74 лет, который был трижды судим за хулиганство. «Вот с нынешним умом я бы ни за что в тюрьму бы не попал, по крайней мере, -за это. Нрав был такой по молодости, хулиганистый. Все нормальные ребята были хулиганами, мода это или что-то в этом роде. Сказалась и война, она, хочешь не хочешь, учит жестокости, а мы на ней выросли. Жил под Калининградом, матросня там после войны была хулиганистая, вот и научился но­жом махаться...»

Не очень свойственна нашим преступникам-старикам и корысть. Ни проживающие в домах-интернатах, ни осужденные лица инволю­ционного возраста, отбывающие лишение свободы в исправительных учреждениях, как правило, почти не упоминали про маленькие пенсии и не требовали их увеличения. Среди мер, которые они считают необ­ходимыми для повышения благополучия стариков в основном назы­вались улучшение медицинской помощи, решение жилищной пробле­мы для освобождающихся от наказания, расширение центров реаби­литации и психологической помощи. Особенно тяжело переносится пожилыми и старыми осужденными вакуум общения, переживается проблема взаимопонимания, которого, как правило, нет в условиях ли­шения свободы: слишком велика разница в возрасте между превали­рующей массой молодых преступников и стариками, слишком низок уровень профессиональной подготовки у сотрудников исправительно­го учреждения, не умеющих работать с пожилым контингентом сре­ди лишенных свободы.

Проблема общения, как ни странно, свойственна и домам-интер­натам, где возрастной градации между проживающими в них факти­чески не существует. Дело в том, во-первых, каждый из стариков пред­ставляет собой довольно самобытную личность, и у каждого присут­ствует достаточно высокая самооценка, гордость, индивидуализм, которые в большой степени препятствуют поиску теплых контактов со сверстниками. Да к тому же все они это и не очень умеют делать. Характерно, что в среде тесного общения еще более контрастно разде­ляются и отдаляются друг от друга личности, чем, например, при про­живании стариков в деревне - каждого в отдельном доме. Причем, как выяснилось в беседах, неприятие и просто неприязнь у индивидуума вызывают именно те черты соседей по комнате (или бараку), которые

наличествуют у него самого. Так, Иванников, 72 лет, говорит: «Мне здесь скучно. Народу много, а друзей не найти. Почему не найти? Так народ-то все ушлый, бандиты в прошлом. Все судимые... (у самого Иванникова - три судимости за грабежи и кражу). А я человек спокой­ный, люблю порядок. Если что - за себя, конечно, постою, в обиду не дам. Но общаться ни с кем не хочу...»

Второе, что разъединяет стариков в социальных учреждениях, -это высокая обидчивость и застреваемость на причиненных незначитель­ных обидах, простить которые большинство не в состоянии. Так, Пет­ров, 73 года, на вопрос о том, почему он не разговаривает с соседом по комнате, пытающимся с ним общаться, отвечает: «Не буду с ним разговаривать. Он все время с моей тумбочки роняет вещи. Вот в последний раз уронил зубную щетку, так мне пришлось покупать но­вую. И воняет от него черт знает чем, говорят, что у него больной мочевой пузырь, ну его...» В целом мелочность, щепетильность, при­дирчивость, мнительность как нельзя более свойственны обитателям тех исправительных учреждений, где существует скученность и где нет возможности уединения, где получение материальных благ для себя связано с ущемлением, иногда значительным, интересов другого.

Для познания личности преступника пожилого и старческого возрас­та необходимо исследовать, во-первых, в каких условиях протекал про­цесс ее индивидуального развития, а во-вторых, каким образом и на каком этапе произошло формирование криминальной направленности личности. Оба процесса тесно взаимосвязаны между собой и наполне­ны социальным, психологическим, физиологическим и индивидуально-личностным содержанием. Мы уже говорили, что все наши респонден­ты старше 60 лет - в основном дети войны, так как их детство проте­кало в условиях военного времени и послевоенной разрухи. Следует сказать, что несмотря на это обстоятельство криминогенная направ­ленность у подавляющего большинства начала формироваться в зре­лом или пожилом возрасте. Поэтому мы можем считать, что вряд ли она всегда напрямую связана только с детскими воспоминаниями.

Однако война унесла почти у каждого (старше 60 лет) или обоих родителей, или отца, погибшего на фронте. Психология ребенка, росше­го в неполноценной семье или в детском доме не может не отличаться от обычной, свойственной счастливым в этом отношении детям.

В пожилом возрасте, и тем более в старости, большинство жиз­ненных планов уже реализовано либо возможность реализации их уже

утрачена, поэтому прожитые годы приобретают для человека наи­большую ценность и окрашиваются в памяти в основном положитель­ными эмоциями. Но и понимание того, что кусочек жизни, неизвест­ной протяженности и оставшийся еще нереализованным, приобретает особую значимость. Наши исследования, проведенные как среди осуж­денных старых людей, так и среди их сверстников - обитателей соци­альных приютов, проиллюстрировали в целом оптимистический на­строй многих стариков (примерно каждого четвертого) по отноше­нию к будущему, веру в перемены к лучшему, присутствие конкрет­ных планов и целей, хотя и не всегда реальных. При этом они с нос­тальгией вспоминают старые времена, понимая, что к прошлому воз­врата уже не будет.

Показательно, что даже инвалидность и объективно плохое состо­яние здоровья не лишают старого человека оптимизма. В связи с этим нельзя согласиться с весьма популярным суждением, что старики жи­вут только прошлым: напротив, не все поставили на себе крест и не желают говорить о будущем. Последнее подтверждает тот факт, что много обследованных нами лиц пожилого и старческого возраста име­ют конкретные и достаточно реалистичные планы на перспективу, с оптимизмом смотрят в будущее, ждут перемен к лучшему. Ни один из них не проявил безразличия к своему будущему и на вопрос «Что вы ждете от будущего?» мы не получили таких ответов, как: «Жду только плохого» либо «Ничего не жду, безразличен к будущему».

Направленность личности - это уже сложившаяся, в немалой час­ти бессознательная система ее важнейших целевых программ, опре­деляющих смысловое единство инициативного поведения, противо­стоящего случайностям бытия. Иначе говоря, это то, что феноме­нально о себе знать в непреходящих жизненных устремлениях субъек­та. То, что направленность личности сохраняется в условиях даже глубокой старости, - факт несомненный. Она существует вопреки и несмотря на физическую немощь и болезни старого человека, служа ему духовной, психологической поддержкой. Порой цель, которая су­ществует у старого человека, явно нереалистична, что вполне ясно и для него самого. Однако само по себе ее присутствие как необходи­мого жизненного ориентира («путеводной звезды») помогает бороть­ся со старостью и присущими ей спутниками.

Жизнь изобилует примерами, когда, например, увольнение с рабо­ты человека уже старого и больного, но еще справлявшегося со сво-

ими рабочими обязанностями, влекло за собой его быструю смерть. Психологический стресс, обусловленный срывом планов на будущее, обнародованными причинами старости и «негодности» человека для общества, который как бы выносится за его рамки, всегда провоциру­ет резкое ухудшение и физического состояния, упадок жизненных сил.

При этом огромное значение имеет и характер - психологическое образование, заключающее в себе закрепившиеся эмоциональные от­ношения человека к типичным жизненным ситуациям и определенным образом связанные с ними стереотипы когнитивных и поведенческих «схем» реагирования на эти ситуации. Между тем «вызванная внешним импульсом реакция характера может послужить началом формирова­ния целевой программы, которая затем войдет в состав направленнос­ти личности»¹⁵.

Характер определяет склад личности человека, обусловливает по­ведение человека и содержание его взаимоотношений с другими людь­ми. Вместе с тем характер часто является фактором, провоцирую­щим возникновение обострении и конфликтов в обществе, отдельной социальной группе, семье. Есть мнение, что уже сами по себе возраст­ные особенности нередко создают почву для возникновения конфлик­тных ситуаций при взаимодействиях как внутри, так и между разны­ми возрастными группами. Показательно, что сами старики, имею­щие взрослых и обеспеченных детей, не хотят с ними жить и даже общаться по причине «своего характера», указывая, что с ними жить очень сложно, угодить им трудно, а ссориться каждый день-тяжело как для них самих, так и для детей. Так что и в этом плане для мно­гих, по их же словам, даже дом-интернат лучшее место, чем совмест­ное проживание с детьми.

Вообще понимание своих недостатков и вместе с тем нежелание их искоренять (своеобразное «лелеяние» их) - одна из распростра­ненных черт старых людей, нам встретившихся. «Курю крепкие па­пиросы, сильно кашляю, врач меня ругает, - с улыбкой рассказыва­ет Осипов, 70 лет. - А я все равно курить буду, хотя мог бы и бро­сить, у меня сила воли - ох какая!» Или: «Я всегда навожу порядки, ворчу, ругаюсь, всем надоел. А если не я - так никто и не будет порядок тут держать. Вот и получается -тишина да покой. Нет уж, буду и дальше ворчать и ругаться, раз уж привык, характер у меня такой, пусть и они привыкают!» - поясняет о своем скандальном поведении Ильин, 68 лет, проживающий в доме-интернате.

Увеличение возраста преступников зачастую подтверждает факт осмысленного, осознанного повторного совершения ими обществен­но опасного деяния либо же систематического занятия преступной деятельностью как промыслом.

Как отмечает В.И. Куфаев, «события, вызывающие потрясения в общественной жизни, могут и не действовать непосредственно на данного члена общества (например, в смысле ухудшения его эконо­мического положения), но для того, чтобы вызвать в дальнейшем со стороны данного субъекта, например, реакцию в виде конфликта, не­обходимо, чтобы явлению-раздражителю сопутствовали такие явле­ния, как неблагополучная семейная обстановка, дурное воспитание, пониженное образование, дурные жилищные условия, товарищи, за­брошенность в детстве и т. д., - короче, та неблагоприятная соци­альная обстановка, в условиях которой вступили на путь преступле­ний так называемые рецидивисты¹⁶.

Повторные преступления не могут не иметь связи с первыми, так как явления, обусловившие совершение преступления, с отбытием наказания не исчезают, а нередко даже приобретают большую остро­ту. «Но, не считая возраст сам по себе фактором преступности, мы все же не отрицаем того, что одни и те же социальные условия не одинаково влияют на лиц различных возрастов. Интенсивность раз­вития преступлений среди той или иной возрастной группы зависит не от возраста как биологической особенности, а прежде всего от тех условий социальной среды, в которой живет человек»¹⁷.

Интенсивность преступного поведения зависит, конечно, и от са­мой личности, которая может быть предуготовлена для совершения все новых уголовно-наказуемых деяний даже независимо от того, каковы внешние условия. Применительно к лицам старшего, а тем более позднего возраста это особенно верно, поскольку это уже дав­но сложившиеся личности с твердо и точно определенными жизнен­ными установками, ценностями и представлениями. Наличие самых неблагоприятных условий жизни отнюдь не освобождает от необхо­димости изучения личности преступника, равно как и учет ее осо­бенностей, и прежде всего степени общественной опасности, при на­значении наказаний конкретным преступникам.

Повторные преступления лиц пожилого и старческого возраста, как правило, корыстные. Среди последних необходимо различать те, ко-

торые детерминированы стяжательством и алчностью, те, которые порождены объективной нуждой обеспечить себя самым необходи­мым, и те, наконец, которые вызваны давно укоренившейся установ­кой решать свои материальные проблемы путем совершения корыст­ных преступлений. Впрочем, две последние группы детерминант мо­гут сливаться, взаимно усиливая друг друга.

Н.Н. Гедеонов так описывал механизм формирования большин­ства повторных корыстных преступлений еще в 1923 г.: «Большин­ство прошедших перед нами грабителей и бандитов совершили свое преступное деяние под непосредственным влиянием тяжелых эконо­мических условий - состояния голода и нужды. Не имея возможнос­ти найти применение своему труду, голодные и холодные, эти люди решаются встать на преступный путь, чаще всего, начиная свою де­ятельность с мелких имущественных правонарушений... Выйдя из тюрьмы, преступник, возможно - случайный, вновь вынужден вер­нуться в круг тех лиц, которые окажут ему радушный прием и кото­рые вновь поведут его на новые, уже более серьезные и рискованные дела. Так, в большинстве случаев, проходят свою профессиональную карьеру все преступники...»¹⁸.

Современные рецидивисты, в том числе многократно судимые, в большинстве своем находятся в возрасте старше 50 лет и представ­ляют собой контингент социально неустроенных личностей. Многие из них были и остаются бродягами. Совершение такими людьми ко­рыстных преступлений, как правило мелких, является для них «есте­ственным» способом обеспечения своего дезадаптивного существо­вания. Многие из них являются привычными пьяницами и алкоголика­ми, причем так было всегда.

Так, в 1923 г. В.И. Куфаев писал: «Непьющих среди неоднократно судимых - около 40 %, а среди первично - около 8 %. Из рецидивис­тов злоупотребляют - 57,1 %, а нерецидивистов - 40 %; пьющих, но не злоупотребляющих среди рецидивистов - 34,9 % и среди нерецидивис­тов - 20 %. Что же касается совершения преступления в состоянии опьянения, то это чаще наблюдается у бандитов. Но такие случаи очень редки. План ограбления возникает задолго до момента ограбления. Алкоголь здесь применяется, как говорится, для храбрости. Вообще интенсивность употребления алкоголя лицами, вступившими на путь преступлений, находится в большой зависимости от характера преступ­лений»¹⁹.

Более 30 % осужденных к лишению свободы обследованных нами пожилых и старых людей являются алкоголиками, при этом часть из них можно охарактеризовать как деградированных личностей, лиц, не имеющих позитивных социально-ценностных установок и ориентации, с явлениями резкого снижения памяти, интеллекта, расстройствами психики и т. п. Употребление алкоголя, как отмечают более 67 % респондентов, первоначально является как бы психологическим «вы­ходом» из конфликтных, стрессовых ситуаций и проблем, позднее пе­рерастая в болезненную зависимость.

Женщины, как известно, намного быстрее привыкают и становят­ся зависимыми от алкоголя, нежели мужчины; при этом динамика течения алкоголизма у них более злокачественна. Почти всегда жен­ский алкоголизм сопровождается резким сужением круга интересов, огрублением и утратой черт женственности, угасанием родственных привязанностей, явным интеллектуальным спадом. Женщины-алко­голички позднего возраста, как правило, являются бродягами.

Некоторые ученые определяют именно алкогольное пристрастие как одну из причин совершения преступлений, в особенности реци­дивных. Характерным для преступников старшего возраста является настолько сильное привыкание к употреблению алкоголя, что пример­но 90 % из них категорически отказываются лечиться от алкогольной зависимости, отмечая, что без спиртного «жить неинтересно», «это лекарство» и т. п. Один из стариков, 75 лет, проживающий в доме-интернате, с сокрушением рассказывал, как воздерживался от алко­голя в течение 11 лет после аварии, в которую попал по причине не­трезвого состояния, и называл эти «трезвые» годы самыми тяжелы­ми и грустными в жизни: «Столько лет потерял, когда не пил водку, вот дурак!» - вздыхал он.

Если попытаться объяснить своеобразные возрастные всплески преступности, имеющие отношение к рецидиву, то, отталкиваясь от возрастных особенностей и связанных с ними иных элементов, мож­но рассмотреть два аспекта проблемы. Первый связан с тем, что мужская преступность все-таки всегда представляет собой некую относительно стабильную совокупность, ибо мужчине (во всех возраст­ных группах) гораздо более свойственна криминальность, нежели жен­щине. При этом нередко, совершив первое преступление в юном возра­сте, представитель мужского пола останавливается, хотя бы на опре­деленное время, предприняв попытку обустройства нормальной в соци-

альном плане личной жизни. Этот период может составлять 10 и даже 20 лет. Затем по причине какого-либо срыва объективного либо субъек­тивно-личностного характера, имея уже опыт первого преступления и первой судимости, приблизительно с возраста 40 лет начинается новый всплеск мужских преступлений.

Что касается женщин, то в данном случае более типичным явля­ется приобретение преступного опыта в более позднем возрасте, ког­да уже свершилась попытка социального и личностного становления:

получения образования, создания семьи и т. п. Но в отличие от мужчин для женщин зрелого возраста менее свойственно возвращение в нор­мальную социальную жизнь, и повторение криминального акта проис­ходит через менее продолжительный период времени, затем - снова и снова, не случайно женский рецидивизм в более старшем возрасте сильнее распространен среди осужденных женщин, нежели мужской соответствующего возраста - в среде осужденных мужчин.

Рецидивную преступность ряд авторов считают наиболее показа­тельным криминальным явлением в смысле преемственности. По­вторяемость - ее главный признак, результат преемственности, зна­чение которой в преступности столь же велико, как и в любом другом явлении общественной жизни. «В рецидивной преступности это зна­чение определяется не просто повторяемостью фактов совершения преступлений, а повторяемостью характера преступной деятельнос­ти,-пишетС.Я. Лебедев,-это одна из закономерностей рецидивной преступности, обеспечиваемая механизмом преемственности, кото­рый формируется в преступных традициях и обычаях»²⁰.

В нашем случае преемственность была исключительно личност­ной и обусловлена только личным криминальным опытом. Влияние окружающих отмечено только в отдельных единичных случаях, в ос­новном ситуационных, а не в виде длительно воздействующего влия­ния, представляющего собой передачу преступных традиций и при­вычек. Хотя следует согласиться, что вероятность повторного совер­шения преступления во многом связана с характером совершенного впервые.

Первое преступление нередко формирует своеобразный «генети­ческий код» преступной «карьеры» рецидивистов. Наибольшую об­щественную опасность может представлять специальный рецидив, свидетельствующий об устойчивости антиобщественной направлен­ности рецидивиста, обеспечивающий относительно большую резуль­

тативность его преступной деятельности благодаря своеобразной спе­циализации, накоплению и использованию опыта противоправного пове­дения. Это суждение прежде всего относится к тем, кто повторно совер­шает преступления средней тяжести, тяжкие и особо тяжкие. Соверше­ние все новых преступлений перерастает в привычку и становится час­тью образа жизни.

Система антиобщественных взглядов и представлений, которая имеется у неоднократно судимых лиц, начинает формироваться у них в молодом, даже несовершеннолетнем возрасте. Первое преступле­ние, совершенное в таком возрасте, становится для человека своеоб­разным рубежом, хотя он это не всегда осознает и оценивает в таком качестве. В то же время первое преступление фактически все пожи­лые и вновь осужденные преступники не воспринимают всерьез, на­зывая его баловством, шалостью, не придают ему никакого значения -ни положительного для дальнейшей своей жизни, ни отрицательного, даже в том числе и тогда, когда за это пришлось отбывать наказание в виде лишения свободы. Вряд ли это свидетельствует о критичес­ком отношении к самому себе.

Однако пребывание в местах лишения свободы налагает опреде­ленный отпечаток на формирование криминогенной личности. Неслу­чайно считается, что исключительно питательной средой для укреп­ления криминальной идеологии, преемственности традиций уголовно­го мира и становления на путь рецидива являются места лишения свободы для несовершеннолетних, совершивших преступление впер­вые. Связь между первыми и повторными преступлениями у многих рецидивистов совершенно очевидна, во многом она обусловливается ранним пребыванием их в тюремных условиях, где им были привиты традиции и обычаи самого отрицательного свойства. В многолетнем общении с себе подобными они убедились, что такой образ жизни их вполне устраивает, что если общество их отвергает, то их вполне при­нимают подобные им. Следовательно, они совсем не такие плохие, какими их могут посчитать так называемые порядочные люди. Дале­ко не каждый человек способен на то, чтобы беспристрастно и по-новому взглянуть на свою жизнь, особенно если это были долгие десятилетия. Кстати, то, что старику-рецидивисту на склоне лет ка­жется шалостью, закон оценивает как серьезное преступление.

Остановимся на таком вопросе: можно ли считать продолжение преступной активности даже и до седых волос проявлением слабос-

ти воли? Это вопрос для науки не праздный, поскольку в литературе были высказаны суждения, что преступники-рецидивисты, в том числе пожилые, отличаются слабоволием. Ответить на этот вопрос однозначно трудно, его решение, как представляется, зависит от того, хотел или нет прекратить совершение преступлений конкретный че­ловек. Если он желал прекратить свою преступную активность, но не сделал этого, то, вероятнее всего, у него слабая воля. Если же подобного желания (и соответствующих планов) у него не было, очень возможно наличие у него сильной воли. Но помимо всего ска­занного необходимо учитывать и некоторые дополнительные обсто­ятельства, например материальное положение конкретного челове­ка и его семьи. Возможности совершения определенных преступле­ний, наличие или отсутствие препятствий для этого и т. д.

Среди наших респондентов около 5 % были лица, имеющие 5-6 судимостей (в основном за преступления корыстной направленнос­ти), которых можно назвать злостными преступниками с устоявшей­ся криминальной направленностью. Вместе с тем среди них можно выделить лишь нескольких человек в качестве профессиональных преступников. Мы имеем в виду их соответствие тем критериям, которые в криминологии используются как признаки преступника про­фессионала: занятие преступностью как бизнесом, систематичес­кая преступная деятельность, проживание за счет преступного до­хода, устоявшаяся криминальная идеология. Однако ни для кого из изученных нами преступления не были бизнесом, хотя другие при­знаки у них и можно было обнаружить. Преступники-бизнесмены среди стариков встречаются довольно редко.

Чаще преступления совершались под влиянием конкретной си­туации, а не планомерно и систематически, и совершающие их за­нимались не только воровством или грабежами, но и работали, хотя и не постоянно. Важно также и то, что около половины рецидивис­тов оценивали свое поведение как социально отрицательное и не­приемлемое - как для общества, так и для себя лично. Никто не признался в том, что совершенные преступления - это его норма поведения, с которой он с нравственных позиций согласен, что это нужный промысел, обеспечивающий существование. Такое отно­шение к преступлению вообще характерно для преступников: они очень часто осуждают преступление как таковое, в принципе, но находят множество оправдывающих обстоятельств для себя лично.

Это мы наблюдали не только среди воров, но и убийц, причем раз­ных возрастов.

Около 85 % всех опрошенных (как осужденных, так и проживающих в домах-интернатах бывших осужденных) отметили, что первую кра­жу совершили в детстве или ранней юности по причине голода или нуж­ды (хлеб из магазина, столовой, пиджак или рубашку с веревки, где вещи сушились, дрова из соседского сарая и т. п.). Как правило, размер похищенного был незначителен.

Таким образом, объективная нужда - едва ли не самый опасный фактор, способствующий прогрессированию рецидивизма, в особен­ности старческого. Роль его остается очень значимой и в настоящий период современного развития России. Одна пожилая женщина, задер­жанная на городском рынке с похищенным только что куском мяса в сумке, призналась позднее в анонимной беседе, что вынуждена посто­янно воровать продукты по причине материальной нужды. «Дочь броси­ла внука и уехала, моя пенсия - 800 рублей, кормлю нас двоих. Плачу за квартиру 400 рублей, за детский садик 200 рублей, что остается? Во­рую с прилавков кусочки сыра, яблоки, лимоны, конфеты... Стыдна. Работала библиотекарем, тридцать пять лет составляет трудовой стаж. А что делать?»