1.5. Старый человек в социальном приюте

Достойная старость обычно связывается с благополучным, спокой­ным проживанием старого человека либо в своей семье, либо где-то недалеко от детей и близких, которые оказывают ему материальную и психологическую поддержку, проявляют о нем заботу, участвуют в решении бытовых и личных проблем. Но, к сожалению, далеко не все наши пенсионеры, имеющие по возрасту полное право на отдых, про­живают в таких условиях. В России существует целая система соци­альных учреждений, в которых проживают одинокие старые люди, а также неодинокие в юридическом смысле, но по тем или иным причи­нам не имеющие возможности жить в семейных условиях.

Поскольку предметом нашего исследования является личность и противоправное поведение людей в пожилом и старческом возрасте, то мы изучали тех из них, которые привлекались к уголовной ответ­ственности, и в настоящее время находятся в домах-интернатах спе­циального типа, а также в социальном доме (попросту говоря, ноч­лежке) или в приемнике-распределителе органов внутренних дел.

Можно условно разделить изученных нами лиц на четыре следую­щие группы в зависимости от места их проживания:

а) проживающих в социальных домах (ночлежках);

б) находящихся в приемнике-распределителе управления внутрен­них дел;

в) проживающих в домах-интернатах специального типа;

г) проживающих в домах для ветеранов и инвалидов. В поле нашего исследования попала и всем известная многочис­ленная категория пожилых лиц, которые ведут бездомный образ жиз­ни, занимаются бродяжничеством и живут на вокзалах, в подвалах по­мещений, под землей, где проходит система канализационных соору­жений, в строящихся или заброшенных зданиях, иногда совершают пре­ступления, как правило, мелкие кражи, за которые они редко привлека­ются к уголовной ответственности. Понятно, что похищенные или иным путем полученные материальные блага или деньги (чаще всего нич­тожные) уходят на пропитание и спиртные напитки.

Некоторые истории таких стариков просто трагичны, например, Нины Васильевны М., 73 лет, в прошлом работницы трикотажного предприятия. Ее сын был признан виновным в дорожно-транспортном происшествии, в результате которого наступила смерть двух пешехо­дов, был разбит чужой «Мерседес»... Чтобы рассчитаться с долгами сына, мать решила продать свою однокомнатную квартиру и уехать жить к младшей сестре, проживающей в одиночестве, по договорен­ности с ней. Но после того как квартира была продана и деньги отда­ны сыну, пришла другая беда - сестра скоропостижно скончалась, и Нину Васильевну, естественно, никто не пустил на порог ее квартиры, перешедшей в ведение городского жилищного управления. Сын вско­ре попал в места лишения свободы, совершив новое преступление, и женщина осталась без жилья. Соседи по старой квартире, тоже пен­сионеры, пустили ее временно пожить, до оформления документов в дом ветеранов. Однако супруги злоупотребляли спиртным, и всю пен­сию М. тоже вымогали у нее на покупку алкоголя, к которому вскоре пристрастилась и она... Потом уже М. весьма туманно помнит, как оказалась на улице, среди бомжей местного вокзала. Документы потеряны, фактически целые дни напролет она сидит или лежит на скамьях внутри или около вокзала на улице, тем не менее считает для себя постыдным идти на ночлег в социальный дом.

Со вторым представителем контингента бездомных стариков мы

познакомились на городском рынке. Иван Сергеевич, 71 года, смог рассказать о себе немногое в силу того что страдает потерей памяти и явным психическим расстройством. Он уже много лет проживает в трущобах около продовольственного рынка и внешне давно знаком местным жителям. Ни его биографические данные, ни причины, при­ведшие его сюда, никому не известны. С определенной долей сомне­ний удалось установить, что в прошлом вроде был военным, имеет серьезную контузию, находился где-то в южном городе под наблюде­нием в психиатрической больнице, откуда сбежал. Тихий, доброжела­тельный, услужливый «Сергеич» снискал к себе хорошее отношение со стороны продавцов рынка тем, что всегда готов помочь вынести ящики из павильона на улицу, убрать торговый мусор и т. п. На вопрос:

«Где живете?» он ответил: «Везде, где придется». Между тем при­знался, что считает себя счастливым, потому что всегда сыт благо­даря работе на рынке.

В крупных городах, особенно в мегаполисах, где проживает зна­чительно большее количество лиц без определенного места житель­ства (как старых, так и молодых), существуют и большие возмож­ности для создания и обеспечения учреждений социальной помощи для них. Так, в системе органов социальной защиты населения Моск­вы функционирует 12 учреждений для бездомных граждан на 1600 мест, при этом свободными всегда остаются около 500 мест. Вмес­те с тем в большинстве областных центров (не говоря уж о район­ных) социальных приютов нет. А там, где они все-таки функциони­руют, средства на их содержание изыскиваются с огромным тру­дом и в крайне ограниченном размере. Нет смысла доказывать, что развитие сети данных учреждений необходимо. К сожалению, про­блема бездомности с годами не только не нейтрализуется, но и при­обретает все большую актуальность и остроту. Приведем один только факт: с конца сентября до 21 января 2002 г. в одной только столице от холода умер 341 человек и более 2 630 пострадали от обмороже­ния. При этом 81 % от числа скончавшихся - люди без определен­ного места жительства, 8,3 % - неработающие и иждивенцы, 4,8 % -пенсионеры³⁰.

Те старики, которые находились на момент проведения исследо­ваний в ночлежке (социальном доме), представляли собой малочис­ленную категорию по сравнению с уличными бомжами и пожилыми людьми, проживающими в домах-интернатах. Как нам представля-

ется, это происходит в силу следующих причин. Чтобы устроиться на временное проживание даже в это учреждение, необходимо со­блюсти некоторые условия, в частности, предъявить справку об ос­вобождении из мест лишения свободы или какой-либо документ, удо­стоверяющий личность (паспорт, свидетельство о рождении, воен­ный билет), которого у многих из них нет. Необходимо пройти тща­тельный медицинский осмотр: часто это -главная причина, по кото­рой отказывают в поселении даже на ночь, - наличие заразных бо­лезней, которые обнаруживаются врачом почти у каждого вновь по­ступающего. Туберкулез, сифилис, чесотка, грипп, многие другие традиционные для человека без определенного места жительства заболевания могут стать главным препятствием для его пребыва­ния в социальном приюте.

Разумеется, эти меры предосторожности вполне оправданы, так как распространение инфекции среди обитателей подобных учрежде­ний может поставить под угрозу эпидемиологическую безопасность целого города, поскольку почти все поселенцы ночлежек утром рас­ходятся «на работу» (попрошайничать, подрабатывать на рынках, собирать бутылки и т. п.). Специальное же отделение для больных бездомных людей содержать слишком дорого, поэтому дело закан­чивается тем, что носителя опасной инфекции просто выставляют на улицу, что совершенно недопустимо. Несомненно, что квалифициро­ванная медицинская помощь в таких случаях крайне необходима, но перспективы ее оказания призрачны, по крайней мере в социальных приютах провинции. В настоящее время даже однократное питание обеспечивают в некоторых подобных учреждениях лишь местные спонсоры.

Обитатели ночлежек, несомненно, производят впечатление более счастливых людей, нежели те, кто проживает в специальных домах-интернатах. Они с оптимизмом говорят о будущем, довольно увере­ны в себе, строят маленькие, но реальные планы. Интересна, напри­мер, личность Павлова, 67 лет, у которого ампутированы ноги. Не­смотря на инвалидность (передвигается только на инвалидной коляс­ке), он собирается возобновить старый промысел - вырезать из де­рева сувениры. Уверен, что, как и раньше, продажа будет прибыльной и торговать будет на том же месте, где и раньше, до судимости. Чув­ствует себя хорошо, верит в лучшее и надеется на то, что еще двад­цать-тридцать лет «нормально поживет». Совершив в своей жизни

два убийства (последнее - уже став инвалидом), он нисколько не пе­реживает по этому поводу и не раскаивается в содеянном. Среди бед и жизненных потрясений он назвал главную - измена жены...

Нередко глубокие психологические травмы, пережитые в молодо­сти, люди помнят и в преклонном возрасте, очень высоко оценивая их значение и роль в своей жизни. Так, представитель «обычной» соци­альной группы пенсионеров, мужчина 64 лет, прожив со своей женой более сорока лет, начал постоянно с ней ссориться, напоминая ей о якобы измене, случившейся в возрасте примерно 30 лет. Ни уговоры детей, ни просьбы и требования жены не могли пресечь непрекраща­ющиеся попытки пожилого супруга «найти правду» и отомстить жене сейчас, через тридцать лет, хотя бы ценой унижения ее достоинства.

Упомянутый выше Павлов имеет три судимости, последняя из ко­торых не погашена, два месяца назад он освободился из мест лише­ния свободы. В ночлежку попал потому, что жилье (комнату), в кото­ром проживал до совершения последнего преступления, он потерял. Таких, как Павлов, среди обитателей ночлежки встречается немало. Несмотря на изменения в уголовно-исполнительном праве и призна­ние права осужденного на сохранение за ним жилой площади (непри­ватизированной, разумеется), в реальности положение, например, оди­нокого осужденного фактически остается прежним. Отправленный в места лишения свободы, он почти автоматически «выписывается» по инициативе домоуправления с места своего жительства, обоснова­нием чему обычно служит неуплата коммунальных платежей в тече­ние года и более. Вернулся домой после отбытия наказания, а там жи­вут чужие люди, у которых на руках есть ордер на эту жилплощадь и регистрация в паспорте по данному адресу (в отличие от старого хозяи­на). Данная причина нередко является единственным объяснением на­хождения его в таком месте, как ночлежка.

Характерно, что в домах-интернатах специального типа, напротив, мы встретились с пессимистичным или безразличным настроением проживающих там пожилых людей. Будущее чаще всего представля­ется ими как «смерть» или «могила». Один из них следующим обра­зом объяснил свое мироощущение: «Какие могут быть виды на буду­щее, если каждый день здесь точно такой же, как другой, и все по графику?» Несмотря на то что проживающие в интернате получают трехразовое питание и обеспечены минимальным набором удобств (постель, радио, телевизор, медицинская помощь и некоторые дру-

гие), уровень тревожности и скованности в общении у них явно выше, чем у первых. Чувства обреченности, ненужности, заброшенности от­четливо обнажаются при первых же, беседах со стариками, которые живут по четыре-пять человек в довольно убогих комнатах.

По-видимому, на психологию и настроение старых людей оказыва­ет влияние тот факт, что жители ночлежки с местом своего прожива­ния не связаны никакими особыми обязанностями, над ними осуще­ствляется лишь самый общий контроль. В целом их статуе - это ста­тус свободного человека с предоставлением ему инициативы в соот­ветствии с его возможностями. Основные же вопросы распределе­ния личного времени и регламентации жизни (где и как питаться, ка­ким образом найти спиртное либо средства на него, в каком месте города просить милостыню, приходить ли ночевать) решаются ими самостоятельно.

Другое дело - в доме-интернате, где установлен постоянный конт­роль за порядком и передвижением подопечных со стороны строгого начальства, врачей и даже дежурного милиционера. Здесь действуют специальные нормы и правила поведения, которые необходимо вы­полнять. И если вдруг придет в голову мысль покинуть это уже офи­циальное пристанище, то руководство интерната обязательно объ­явит розыск, одним словом - несвобода. Один из стариков, который поддался на уговоры соседей по коммунальной квартире и сам попро­сился в дом-интернат, заметил, что если бы была такая возможность, то он немедленно вернулся бы домой, в маленькую комнату в дере­вянном доме, которую надо отапливать дровами...

Среди обитателей ночлежек и специнтернатов встречаются насто­ящие дромоманы (дромомания - патологическая непреодолимая страсть к бродяжничеству). Дромоманы - это не всегда бродяги в том смысле, каким мы обычно наделяем данное понятие. Дромомания может не иметь обязательной связи с паразитизмом, когда переезжаю­щий с места на место бомж зарабатывает себе пропитание попрошай­ничеством или поисками объедков в мусорных баках. Страсть к пере­мене места жительства и образа жизни путем бесконечных переездов иногда вполне сочетается с правопослушным поведением.

Ярким примером может служить личность и история жизни Алек­сандрова, 71 года. Он никогда не был женат, хотя некоторое время жил в гражданском браке с односельчанкой, имеет сына, которого фактически не видел. Образование - неполное среднее, окончил кур­

сы механизаторов и свободно управляет любыми транспортными средствами (автомобиль, трактор, автобус и т. п.).

При общем трудовом стаже более 30 лет только часть его до­кументально подтверждена разрозненными записями в нескольких трудовых книжках, поскольку он постоянно менял место житель­ства и работу. Никогда не имел собственного жилья, кроме вре­менной комнаты в общежитии, предоставляемой ему администра­цией предприятий в тех городах, где работал. Географический и трудовой список мест пребывания Владимира Ивановича чрезвы­чайно широк. В Туапсе и Сочи он работал водителем автобуса и объездил все окрестности этих замечательных курортов, в Лаза­ревском - матросом спасательной станции, в Ташкенте - кранов­щиком, Тирасполе и Бендерах -водителем автобуса, в Ленингра­де - строителем, Алма-Ате -водителем... Это лишь малая часть тех мест, где жил наш непоседливый респондент. Характерно, что он считает себя очень счастливым человеком, потому что «жизнь прожил отлично, очень много видел красивого, общался с интерес­ными людьми, всегда был здоров».

Действительно, Александров выглядит очень молодо, у него све­жий цвет лица, ясные умные глаза: «Ни одной сигареты не выкурил, пил умеренно и только красное вино, занимался гимнастикой и никог­да не переедал, ограничивал себя в жирном».

Владимир Иванович, как и очень многие другие его компаньо­ны по интернату, называют себя детьми войны. Его отца в 1938 г. за­брал «черный воронок» за то, что спел под гармошку частушку, кото­рую больше шестидесяти лет спустя помнит его сын:

«Вот бочка стоит,

А под бочкой - мышка.

Скоро белые придут

Коммунистам - крышка!».

Семья в войну осталась без кормильца, голодали и холодали... Влади­мир Иванович не унывает и в доме-интернате - в его комнатке две швей­ные машины, на которых он ремонтирует все: начиная со старой обуви и заканчивая верхней одеждой...

Показательно, что почти каждый второй из опрошенных нами жи­телей дома-интерната имеет в прошлом судимость за хулиганство. На вопрос о причинах совершенного один из «дедушек» ответил: «Мы -дети войны. Отцы были на фронте, матери - на работе. Учить уму-

разуму было некому. Вот и учились где придется и у кого придется -и ножом махаться, и в карты играть, и драться на улице».

Нам встретился Макаров, 72 лет, имеющий 7 судимостей -все за хулиганство. Показательно, что свои преступления он совершал на улице и всегда- в отношении чужих, незнакомых ему людей. Дли­тельное пребывание в местах лишения свободы (более 20 лет) на­ложило глубокий отпечаток на эту личность. Замкнутый, угрюмый, подозрительный, вместе с тем он явно представлял опасность для соседей по комнате в интернате - и небезосновательно. Фактичес­ки дом-интернат стал для него естественным продолжением испра­вительного учреждения - места отбывания лишения свободы, но в значительно лучших условиях.

Не случайно свое проживание здесь он определил как хорошее и отметил, что «есть места гораздо хуже, нужно только радоваться». Заметим, что у нашего собеседника есть взрослая дочь, проживаю­щая в Германии. Ни со стороны отца, ни со стороны дочери никогда не предпринималось попыток восстановить родственные отношения.

Интересен рассказ Борисова, 70 лет, который объясняет причину трех совершенных им хулиганств следующим образом. «Я всегда хо­дил с "лисичкой"- это маленький ножичек. Почему носил? Да пото­му, что идешь вечером по улице - и обязательно кто-то подойдет или остановит. Да не один - меньше пяти человек и не ходят. А я не бо­юсь и всегда по-честному предупреждаю - "лисичку" хочешь? Ну если не понимают, приходится защищаться». Это типичное объясне­ние хулигана, чьи насильственные действия носят характер защиты путем нападения, причем во многих случаях опасность для них - мни­мая. Они, как правило, испытывают паранойальные страхи и поэтому постоянно готовы к нападению.

Социально-демографический статус наших респондентов очень интересен и крайне разномастен. Единственное, что объединяло этих людей в одну группу, -возраст, который составлял 60 лет и старше. Следует подчеркнуть, что нередко 60-летний пожилой человек внеш­не выглядит значительно хуже, чем иные 75-80-летние старцы. Хоро­шее самочувствие и соответствующий внешний вид даже в поздней старости могут быть объяснены наследственной предрасположенно­стью (родители-долгожители), крепким здоровьем, отсутствием дур­ных привычек (пьянство, курение, бродяжничество). Однако безого­ворочно можно утверждать одно: особенно рано и заметно старение

поражает алкоголиков, которые иногда в 56 -58 лет выглядят на 15-20 лет старше.

Семейный статус отражается в следующих характеристиках. Около 57 % обследованных нами лиц составляют вдовцы и вдовы, примерно 33 %-ранее состояли в гражданском браке (сожительские отноше­ния), который, как правило, впоследствии распался; 1 % - не состояли в браке; 9,5 % - разведены и около 5 % - женаты (давно не прожива­ют вместе, но официально не разведены).

Несмотря на наличие у многих большого стажа супружеской жизни в законном браке (например, у вдовцов), нельзя не констатировать яв­ную холодность, безразличие наших респондентов по отношению к умершим супругам. Так, многие мужчины не испытывают абсолютно никаких переживаний по поводу смерти жен, хотя вместе с тем отме­чают, что в браке имели очень хорошие супружеские отношения. Нам представляется, что возможны два варианта объяснений этому.

Прежде всего, в определенных случаях супружество было явно неудачным, а супружеские отношения очень плохими, однако гово­рить об этом посторонним не принято, в какой-то мере стыдно, тем более что супруг уже скончался. Поэтому наши собеседники предпо­читают об этом умолчать либо несколько приукрасить реальное по­ложение дел в прошлом. Заметим, что факт идеализирования семей­ных отношений вообще свойствен представителям многих социальных групп. Так, в более ранних исследованиях, например, мы сталкива­лись с таким же явлением среди осужденных женщин, несовершен­нолетних, отбывающих лишение свободы, которые даже в случаях многолетнего избиения их родными (матерью, отцом, мужем), пьян­ства родителей или супругов и других криминальных проявлений все же утверждали, что семья была благополучной и счастливой.

Среди наших собеседников из дома-интерната только один сказал, что был счастлив, пока не женился. И, по его словам, вновь стал ра­доваться жизни, когда развелся с супругой.

Другое объяснение указанной позиции стариков по отношению к умершему супругу и отсутствия переживаний по этому поводу может быть основано на роли физиологических и психологических особенно­стей преклонного возраста, существенно изменяющих психологию человека. Старение сопровождается естественным процессом сти­рания в памяти болезненных, травмирующих психику более ранних переживаний, к чему присоединяется и повышенный эгоцентризм ста-

риков, сосредоточенность внимания на более актуальных для сегод­няшнего дня, сиюминутных ощущениях. У многих прослеживается атрофия не только организма, но и личности, происходит вытеснение высших эмоциональных чувств более примитивными, приближенны­ми к биологическим. У пожилого и тем более старого человека сил хватает в основном на сегодняшние проблемы, они не в состоянии разбрасываться еще на то, что произошло уже давно.

С прискорбием приходится констатировать, что фактически каж­дый второй (57 %) из проживающих в доме для престарелых имеет детей, хотя оставшиеся (43 %) не были родителями или потеряли детей раньше. Характерно, что в основном взрослые дети наших респондентов вполне самостоятельны и достаточно благополучны в социальном плане, большинство имеют свои семьи, проживают в другом либо даже в том же городе (области), где находится соци­альный приют или дом-интернат. Так, у мужчины 74 лет живы и здоровы семеро взрослых детей (трое родились в первом, четверо -во втором браке), однако никаких отношений между отцом, находя­щимся в социальном учреждении, и его детьми не существует. Не поддерживают родственные отношения с детьми и другие старики. Только в двух случаях старые родители отметили, что дети разыс­кали их по месту настоящего жительства: в первом случае дочери понадобилась справка для оформления визы, чтобы уехать в Гер­манию, а во втором - сын, отбывающий лишение свободы, узнавал, не сможет ли чем-то отец ему помочь, например выслать посылку...

Интересно, что сами родители не желают заниматься поисками своих детей и устанавливать связь с ними, хотя многие знают адреса и детей, и иных родственников. Та же позиция нежелания восстанав­ливать семейные связи наблюдается и в случаях, когда родственный контакт был утрачен сравнительно недавно при объективных обстоя­тельствах. Например, Семенов в возрасте 65 лет был осужден к трем годам лишения свободы за совершение кражи, отбыл наказание, за этот срок семья переехала на другое место жительства. Найти но­вый адрес не составляло труда, но Семенов не стал этого делать. Он объясняет свой отказ найти супругу тем, что, пока он отбывал срок, она ничем не помогала и не писала. После выхода из исправительной колонии Семенов пожил некоторое время у знакомого, потом с ним поссорился и жил около вокзала, в сарае. Попал в ночлежку, потом в специнтернат. Друзья по несчастью постоянно ему предлагают пойти к

жене и отнести ей письмо от него, но Семенов категорически отказы­вается, твердит, что теперь уже это не нужно.

Как нам представляется, одной из причин такого поведения явля­ется глубокая обида на супругу, фактически предавшую своего мужа в сложившейся ситуации (судимость, лишение свободы). Хотя, воз­можно, существуют и иные мотивы, заставляющие Семенова отка­заться от общения с ней, -несложившаяся семейная жизнь, автори­тарность жены, от которой он пусть и не самым удачным образом, но избавился, и т. п.

Многие старые люди, как находящиеся в ночлежках, так и обита­тели домов престарелых, особенно бывшие осужденные, знают адре­са и места жительства своих родных и детей, но не хотят писать и беспокоить их, объясняя, что «если уж были раньше моложе и не были нужны, то теперь тем более...». И все-таки в данном случае не мо­жет не огорчать безразличие взрослых детей к положению своих ста­рых родителей, пусть и судимых, но родных по плоти и крови своей, -ведь послать посылку или поздравить с праздниками, казалось бы, должно быть потребностью преде всего детей.

Можно назвать несколько причин такого поведения:

- отношения с детьми и ранее не отличались теплотой и близос­тью, родители и дети были и остались посторонними друг для друга людьми. Отчуждение между разными поколениями в семье форми­ровалось в результате эмоционального отвергания родителями детей в явной (о чем мы писали выше) или скрытой формах, например гипер-опеки при фактическом равнодушии;

- старики испытывают чувство вины перед детьми и поэтому не обращаются к ним за помощью, причем это чувство необязательно должно сформироваться только вследствие отвергания. Оно могло появиться и по другим причинам, даже тогда, когда дети стали взрос­лыми. Отказ от общения с родителями или возможность такого отка­за сына или дочери могут восприниматься очень болезненно;

- родители и дети вообще не жили в одной семье, никогда или крайне редко общались друг с другом, то есть фактически были по­сторонними.

Приблизительно 30 % опрошенных нами пожилых и старых людей, находящихся в социальных приютах и домах-интернатах, в раннем детском возрасте (до 10 лет) потеряли родителей и воспитывались в детских домах. У 90 % из них отцы прошли Гражданскую, советско-

финскую, Великую Отечественную войны, причем большинство ос­тавшихся в живых были контужены на фронте и недолго прожили по­сле возвращения домой. «В 13 лет я уже учился и работал на тек­стильном комбинате в Иванове. Отец умер через четыре дня после приезда домой с фронта, мама заболела. Двух младших сестер от­правили в детдом», -вот довольно типичный рассказ о детстве одно­го пожилого человека.

Образовательный статус обследованных нами стариков в основ­ном очень низкий, и уровни его распределяются следующим образом:

не имеют начального образования - 4,8 % респондентов; начальное образование- 33; неполное среднее (7 классов)-52; среднее (сред­нее специальное) - 9,5 %. Лица, имеющие высшее или неполное выс­шее образование, среди изученных отсутствовали. Те, чей возраст перешагнул за 70 лет, на вопрос об образовании отвечали приблизи­тельно одинаково: «Война была, не до учебы. Все работали, учение было почти для всех детей недоступной роскошью».

Однако следует заметить, что большинство «дедушек» еще в юно­сти получили различные рабочие профессии, окончив специальные курсы (механизатора, ветеринарного фельдшера, киномеханика и т. д.). Это предопределило у многих выбор профессии, которая была основ­ной на протяжении жизни. Между тем приблизительно каждый тре­тий большую часть своей трудовой деятельности занимался неква­лифицированным трудом: работал слесарем, лесорубом, дежурным по переезду, сторожем, грузчиком и т. п.

Самым болезненным в процессе обсуждения с нашими собеседни­ками оказался вопрос о трудовом стаже. В целом от 1 года до 10 лет имеют стаж 4,8 %, от 11 до 20 лет -19, в пределах от 21 года до 30 лет -38; 40 лет и более трудились около 18 %. Исследование показало, что среди лиц пенсионного возраста, пребывающих в ночлежках и домах-интернатах, большинство либо вообще не имеют документов, подтверж­дающих их трудовую деятельность, либо имеют небольшой стаж ра­боты (9-12 лет), указанный в трудовой книжке. У многих пожилых лю­дей отсутствуют официальные записи об отдельных продолжительных периодах трудовой деятельности (например, временной, сезонной ра­боте), поэтому официально зарегистрированный в трудовых книжках общий стаж работы значительно меньше, чем в реальности. Соответ­ственно у таких лиц меньше размеры пенсий и в целом социальный статус ниже, чем у отработавших положенный для начисления полной

трудовой пенсии стаж. Примерно 28 % проживающих в специальном доме-интернате не имеют права на трудовую пенсию.

Оказалось, что некоторые представители старшего поколения ста­раются скрыть свое тунеядство в молодости и объясняют свой не­большой трудовой стаж якобы отсутствием официальной регистра­ции своей работы, чтобы не было стыдно выделяться на фоне своих товарищей и ровесников, отработавших по 30,40 и более лет. Вместе с тем немало и пострадавших от собственной небрежности, связан­ной с нежеланием надлежащим образом оформить и получить соот­ветствующие документы по приему на работу или увольнению с нее, либо из-за халатности руководителей учреждений и организаций, в свое время не сделавших это.

В послевоенное время были распространены различные сдельные работы: строительные, ремонт квартир, заготовка леса для продажи частным лицам и тому подобные, которые не сопровождались каким-либо юридическим оформлением, так как в советское время выполня­лись в частном порядке. «Шабашки - моя профессия», - констатиро­вал один из стариков, не имеющих официального трудового стажа, но проработавший всю свою сознательную жизнь в строительных бри­гадах каменщиком. С таким же положением, если не с худшим, столк­нутся через много лет ныне еще молодые (или сравнительно моло­дые) люди, которые приезжают на стройки в Россию из-за рубежа или из других районов страны. Они очень часто тоже не оформляют свой трудовой стаж.

У некоторых трудовая книжка где-то затерялась или сгорела при пожаре, хотя у части тех, кто ссылается на такие причины, на самом деле никогда не было документа о трудовом стаже, как и самого ста­жа работы. Руководство социальных учреждений, по возможности, помогает тем старым людям, кто утерял документы, подтверждаю­щие трудовую деятельность, восстановить их. Однако в силу того, что большинство предприятий, учреждений, колхозов, совхозов уже давно перестали существовать или полностью реорганизованы, такие попытки остаются безуспешными, но иногда удается восстановить хотя бы часть трудового стажа.

Следует отдельно сказать о стариках - бывших осужденных, чей общий срок пребывания в местах лишения свободы составляет 15 лет и более. Соответственно и «работа» их протекала под принуж­дением в исправительных учреждениях и также не получала отраже-

ния в документах. Мы уже указывали, что такие лица среди прожива­ющих в исследуемых нами социальных учреждениях составляют около половины их обитателей. Например, Р., 65 лет, имеющий за плечами шесть судимостей общим сроком 18 лет, сказал честно: «Если по всей моей жизни наберется месяцев девять работы, то это хорошо, но не больше...». Между тем не все столь откровенны и чаще отвечают на вопрос о трудовой деятельности иначе: «Работал с геологами, ходил в тайгу без всякого оформления...» или «Трудовую книжку забрал сле­дователь, когда задержали...».

Интересно, что подобных лгунов - бывших тунеядцев - оказалось не так уж сложно вывести на чистую воду, для этого достаточно было лишь предложить им помощь в восстановлении трудовой книжки, и попросить назвать точные координаты места и времени работы. Ре­акция - полное отрицание: «Ничего не хочу, мне ничего уже и не нуж­но. Получаю свои "социальные"- 75 рублей - и хватит, скоро умру, так и этого не нужно будет...». Напротив, те, кто в действительности трудился и утратил трудовую книжку по каким-либо причинам, не­смотря на преклонный возраст, проявляют активный интерес к ее вос­становлению, всячески способствуя в этом администрации социаль­ного учреждения.

Естественно, исходя из размера трудового стажа начисляется и пенсия. Те, кто проживают в доме-интернате, получают на руки 25 % от суммы начисленной им пенсии. Размеры таких выплат очень раз­ные - от 160 руб. (социального минимума) до 600-700 руб. Таким образом, получается, что даже в таком «демократическом» учреж­дении, как дом-интернат для пенсионеров и инвалидов, существует неравенство, хотя и обусловленное вполне объективными и справедли­выми причинами. Не случайно здесь иногда высказываются такие не­годующие суждения: «Я заработал пенсию - тысяча пятьсот рублей, а кормят меня той же манной кашей, что и бывшего рецидивиста Ивано­ва с его «соцминимумом», - где же справедливость?».

Среди проживающих в специнтернате немало бывших осужден­ных и тех, кто имеет судимость и в настоящее время. Одну судимость имели на момент опроса 42,8 % респондентов, две - 5, три - 14,3, четыре- 4,8 и 6-7 раз были судимы 9,5 %. Естественно, что некото­рые представители данного контингента социального учреждения со­храняют и проявляют свою антисоциальность и здесь. В стенах ин­терната нередки межличностные конфликты, сопровождающиеся

нецензурной бранью, оскорблениями друг друга, иногда случаются и более серьезные вещи, в том числе совершение преступлений, когда один из бывших осужденных вспоминает «воровское прошлое» и бе­рется, например, за нож...

Общая криминогенная направленность личности, старческая де­градация, отсутствие психолого-воспитательного воздействия, квали­фицированной медицинской, в том числе психиатрической, помощи и многие другие факторы в общей совокупности служат условиями, спо­собствующими антиобщественному поведению обитателей соци­альных притонов. Несомненно, в целях предупреждения столкнове­ний нам требуется проведение профилактических мероприятий, тща­тельное дифференцирование старых людей, главное - отдельное от остальных проживание тех лиц, которые представляют повышенную общественную опасность.

Психологическая совместимость имеет очень важное значение для нормального функционирования социальных учреждений подобного типа. Те,кто прибыл из мест лишения свободы, считают себя здесь абсо­лютно равноправными среди прочих жителей интерната. Более того, многие стараются перенести в эти стены «законы» тюрьмы, а все ос­тальные так или иначе вынуждены этому подчиняться. Несомненно, нужны специальные изолированные жилые помещения, усиленный над­зор, дополнительное лечение большинству из старых тюремных «си­дельцев». Однако проблема опять же упирается в финансовую необес­печенность проведения такой реорганизации, особенно в провинции.