Kultura_Vizantii_XIII_-_pervaya_polovina_XV_vv

Софии была подана скамеечка, позволившая ей по-мужски сесть на красивого коня, в роскошно украшенное седло 54.

Дочь Феодора Метохита заслужила похвалы своего учителя Никофора Григоры за ее даровитость и любознательность. Супруга деспота Константина Палеолога Евдокия «не была лишена светского образования; при случае она свободно разговаривала обо всем... ученые называли ее пифагореянкой Феано и второй Ипатией» (Ibid. 1. Р. 293—294; 309.15—19).

Однако выше всего византийцы ценили в женщине кротость, грациозность, мягкость характера, т. е. все то, что во все времена именуется женственностью. Та же Евдокия, с очарованием красноречия, мягкой манерой общения, приятным звучанием голоса, обладала необычайной грацией и миловидностью (Ibid. Р. 293.17—19). Физическая красота женщины ценилась не менее духовной. Красивыми считались женщины среднего роста, мягких форм, с тонкой талией, достойной осанкой, {567} нежной кожей лица, легким румянцем, с большими выразительными глазами и жемчужно-белозубой улыбкой. Вторая жена Иоанна VIII Палеолога итальянка София, недурно сложенная, с золотистыми волосами, струящимися по спине, но слишком высокая, с уродливым лицом, напоминала, по мнению Дуки, пословицу: «Сзади пасха, спереди — великий пост» (Ducas. 20. Р. 100.8—17). Не случайно этот брак оказался кратковременным, несмотря на серьезные политические мотивы его заключения.

Византийцы признавали способность женщины к политическим делам как возможное, но редкое качество. Ирина, дочь Феодора I Ласкариса, отличалась умом и оказывала существенную помощь царственному супругу (Greg. I. Р. 44). Феодора Кантакузина, мать Иоанна Кантакузина, характеризуется современниками как женщина острого ума и наблюдательности. Тонко чувствуя изменения политической ситуации, она помогла раскрыть заговор против Андроника III, бывшего в то время верным другом ее сына (Ibid. I. Р. 530.5—17).

Немало написано византийскими писателями и о дурных качествах женщин. Одной из наиболее одиозных фигур в поздневизантийской историографии предстает вторая жена Андроника II Ирина. Она положила немало сил на то, чтобы возвести на престол своих сыновей, рожденных от второго брака и в силу этого не имевших надежд на наследование престола. Стремясь возвысить дочь, Ирина дарила своему зятю, сербскому кралю, царские калиптры, более богатые, чем у самого императора. Поскольку Андроник II не поддерживал усилий Ирины непременно возвеличить своих детей, она пошла на скандальное осложнение отношений с мужем, предавая гласности детали их интимной жизни (Ibid. I. Р. 233— 237).

Многие из Палеологов были женаты на иностранках. Сын Мануила II Иоанн, будущий император Иоанн VIII, был женат первым браком на княжне Анне, дочери Великого князя Московского Василия Димитриевича. Наиболее частыми в силу экономической и политической ситуации являлись браки с итальянками 55. Андроник II был женат на Иоланте (Ирине) Монферратской, Андроник III — на Анне Савойской. Итальянками были жены Иоанна VIII Палеолога, многих деспотов и севастов. Такие браки не могли не способствовать распространению итальянских обычаев при дворе. Молодого Андроника III постоянно окружали итальянцы из Савойи (Cant. I. Р. 205.17—18). После его смерти центр власти переместился в гинекей: Анна Савойская стремилась во всем сохранять традиции итальянского двора.

В целом, однако, одеваясь в итальянские ткани, женясь на итальянках, перенимая некоторые западные обычаи и развлечения, византийцы относились к латинянам с презрением. Они считали их не более как кабатчиками или торговцами (Cydon. Apol. I. Р. 364.39—40). По давней традиции с пренебрежением относились византийцы ко всем соседним народам, считали ненужным изучение каких-либо иностранных языков. Впрочем, прогрессирующее падение престижа вынуждало ромеев к общению с иностранцами. Но умение вести разговор с иностранцами на их языке было доступно лишь единицам. Ватац, полководец Иоанна Кан- {568}такузина, изучал турецкий язык в живом общении с турками (Cant. II. Р. 552). Димитрий Кидонис, первый министр при дворе Кантакузина, начав изучать латинский язык и в связи с этим общаясь с итальянцами Галаты, вызывал недовольство со стороны высоких сановников

54Kyrris С. Р. La rôle de la femrne dans la société byzantine particulièrement pendant les derniers siècles // JÖB. 1982. Bd. 32/2. Р. 463—472; Krause J. H. Op. cit. S. 89—91; Diehl Ch. Figures byzantines. P., 1908. Т. 2. Р. 277.

55Chrysostomides J. Italian Women in Greece in the Fourteenth and early Fifteenth Centuries RSBS. 1982.

Т. 2.

(Cydon. Apol. I. Р. 369.91—97). Мануил II Палеолог сознавал неудобства, создаваемые языковым барьером при налаживании политических контактов 56.

Обрядность, следование ритуалу характерны для поздневизантийской эпохи. Сохраняемые из поколения в поколение обряды коронации императора и возведения в сан патриарха были большими событиями в жизни столицы. Устраиваемые в связи с этим пышные церемонии должны были порождать у византийцев и их соседей уверенность в прежнем могуществе империи.

Коронация императора (Ps.-Kod. VII. Р. 252—273) совершалась в главном храме столицы. К XIV в. она приобрела более религиозный характер, нежели в предшествующие века. Перед коронацией произносился текст символа веры, что сопровождалось торжественными обещаниями императора оставаться верным сыном церкви (Ibid. VIII. Р. 253.4—254. 25). Затем следовала театрализованная пышная церемония поднятия на щите, до Палеологов уже в течение нескольких столетий не проводившаяся (Ibid. VIII. Р. 255.20—256.14). Императора поднимали на щите так, чтобы он был хорошо виден стоящей вокруг толпе (Greg. I. Р. 78. 1—3; Pachym. Hist. 1. 97.2—6; Cant. I. Р. 197.1). Щит с императором поднимали впереди патриарх и первый вельможа государства, а по бокам и сзади — другие высокие сановники. В случае коронации соправителя — сына императора его тоже поднимали на щите, который держали впереди отец-василевс и патриарх, а по бокам и сзади — сановники высокого ранга. В XIV в. ритуал коронации был дополнен актом миропомазания 57. Вслед за выходом из алтаря партриарха в полнейшей тишине по его знаку поднимался на амвон император для совершения миропомазания, после чего звучало «Свят!», провозглашаемое патриархом и трижды повторенное архиереями, а затем народом (Ps.-Kod. VII. Р. 257.26—258. 29). Вынесенная из алтаря стемма возлагалась патриархом на голову императора при возгласах «Достоин», трижды повторенных вслед за патриархом священнослужителями и народом. При коронации сына-соправителя стемму возлагали император и патриарх (Ibid. VII. Р. 259. 9—22). Коронуемый принимал непосредственное участие в совершаемой литургии. В определенный момент он входил в сопровождении дьяконов в алтарь, брал кадило, кадил на престол и на патриарха, который, приняв ка-

дило, кадил на императора (Ibid. Р. 267.20—268.38; Cant. I. Р. 196.8—204.3; II. Р. 564; III. Р. 29).

После коронации следовали пиршества, продолжавшиеся несколько дней. Народу щедро разбрасывались мелкие серебряные монеты, иногда — золотые 58.

Церемония избрания нового патриарха, состоявшая из нескольких этапов, включала этап его интронизации (πρόβλησις — Ps.-Kod. X. 277—{569}281). Церемония совершалась в Большом императорском дворце, где в одном из триклиниев устанавливалось деревянное возвышение, которое покрывалось материей пурпурного цвета. На этом помосте ставился императорский золотой трон, скрытый златоткаными занавесями. Во второй части триклиния, также отделенной занавесями, располагались архонты в парадных одеждах. В пространстве между стеной и царским местом стоял трон голубого цвета, покрытый златотканой материей. Император и кандидат в патриархи, скрытые занавесями, проходили к своим тронам и садились. Затем занавеси, делившие триклиний на три части, поднимались; император и патриарх одновременно вставали. Архонты провозглашали здравицу в их честь. Патриарха вели к возвышению, на котором стоял императорский трон. Патриарх принимал из рук императора золотой патриарший жезл, украшенный драгоценными камнями и жемчугом, благословлял его и направлялся к своему трону (Sphr. III. 11. Р. 305. 4—6). Занавеси опускались. Император удалялся в свои покои. Патриарх верхом на коне, покрытом белоснежной или белой с золотыми украшениями попоной, отправлялся в храм св. Софии (Ps.-Kod. X. Р. 281—284). Торжество за-

канчивалось трапезой, которую новоизбранный патриарх устраивал в своих палатах для архиереев 59.

Одной из сохранившихся в поздней Византии древних публичных церемоний являлся праздник вступления императора-победителя в Константинополь. Путь победителя до церкви,

56Васильев А. А. Указ. соч. С. 32.

57Острогорский Г. А. Эволюция византийского обряда коронования // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа: искусство и культура: Сб. статей в честь В. Н. Лазарева, М., 1973.

С. 33—42.

58Лопарев X. М. К чину царского коронования в Византии // Сб. статей в честь Д. Ф. Кобеко. СПб., 1913. С. 1—11, 122.

59Соколов И. И. Указ. соч. С. 122.

где проходил торжественный молебен, был усыпан миртами и лаврами. Из толпы, наблюдавшей шествие, слышались возгласы никитрии — клича в честь победы 60.

Михаил VIII Палеолог после победы над латинянами был встречен митрополитом у Золотых ворот с иконой Богоматери. Автократор снял калиптру и встал на колени перед изображением покровительницы столицы. После окончания первой молитвы все стократно возгласили «Господи, помилуй!». Затем были совершены еще две молитвы с теми же возглашениями и император вошел в Золотые ворота. Перед ним несли икону Богоматери Одигитрии (Pachym. I. Р. 160; Acrop. 88. Р. 186—187). Благодарение Одигитрии входило в ритуал победителя и при Иоанне Кантакузине (Cant. III. Р. 607).

Вступление в столицу императора-победителя было праздником и для населения. Стены домов украшались ветвями лавра и розмарина, крестами и венками из цветов, вывешивались ковры, роскошные ткани, серебряные светильники 61. Торжества в Константинополе по случаю победы иногда сопровождались демонстрацией народу поверженных и взятых в плен врагов. Так, после победы Михаила Палеолога над латинянами закованных в цепи пленных в изорванной одежде возили по улицам столицы. Ради унижения пленников сажали на лошадей по-женски — боком. В руках у каждого как знак поражения было бумажное копье. Толпа глумилась над поверженными врагами (Pachym. Hist. I. Р. 515—519).

Толпы народа стекались и при посещении императором или его наследником какоголибо города. Феодору Ласкарису была устроена торжественная встреча в Филадельфии, чуть было не испорченная тем, что мул, на {570} котором выехал встречать наследника престола градоправитель, испугавшись шума и ликующих криков народа, вдруг понесся вскачь, заставив седока кричать от страха, что позабавило наследника престола 62.

Один из праздников столицы был связан с приездом императорской невесты, которая была должна прежде всего посетить монастырь Пиги (Ps.-Kod. XII. Р. 286). Вслед за этим следовал прием невесты женихом и его отцом. Предсвадебные торжества особ императорской семьи являли собой пышное зрелище 63. Так, представление дочери Иоанна VI Кантакузина Феодоры народу перед ее браком с турецким султаном было весьма эффектным. На равнине перед Селимврией, где находился жених, был сооружен деревянный помост, закрытый со всех сторон длинными шелковыми, тканными золотом занавесями. Рано утром, до начала торжества, невеста вышла из императорского шатра и поднялась на помост, скрытая от глаз собравшихся людей. Император, восседая на коне, находился рядом с помостом. По условному знаку занавеси раздвинулись, невеста стала видна всем; одновременно вспыхнули факелы в руках коленопреклоненных евнухов, невидимых для толпы. Горение факелов в утреннем свете создавало эффект сияния. Зазвучали флейты и трубы. Хор исполнял песнь в честь невесты. Затем для присутствовавших на празднике византийцев и турок последовало угощение, длившееся несколько дней. Наконец невеста с пышным эскортом направилась в резиденцию жениха, где ей был оказан торжественный прием (Cant. II. Р. 587—588).

Песни для хора, певшего на свадебных торжествах высоких особ, писали обычно известные риторы, бывшие иногда и влиятельными сановниками. Так, хартофилак царского двора Николай Ириник (XIII в.) написал по случаю бракосочетания Иоанна III Дуки Ватаца и дочери Фридриха II Гогенштауфена Анны для первого хора слова песни на тему о зеленом плюще, обвивающемся вокруг пальмы. Хор пел: «Сегодня только начал плющ вкруг пальмы стройной виться, увидит завтра стар и млад, какой любовью любит невесту милую жених, как пылко обнимает, целует локоны ее вкруг шеи лебединой». В основе песни второго хора, стоящего с противоположной стороны, лежал образ железа и магнита: «В бою непобедим — сражен тростинкой тонкой, слабой. Кольчуга, меч, походный плащ отброшены далеко... Железу любится магнит, жених своей невесте — отважный вождь прелестнейшей из девушек прелестных» (Памятники. IX—XIV вв. С. 333—334). Песнопения звучали и в церкви во время венчания, и при выходе свадебной процессии из храма. В стихах Николая Ириника слышны отзвуки народных свадебных песен.

60Андреева М. А. Очерки по культуре византийского двора в XIII в. Прага, 1927. С. 56—57.

61Koukoulès Ph. Op. cit. T. 2, pt. 1. P. 56.

62Андреева М. А. Указ. соч. С. 78—79.

63Koukoulès Ph. Op. cit. Т. 2, pt 1. Р. 54; Krause J. H. Op. cit. S. 179.

Пиры и празднества по случаю заключения брака Михаила, сына болгарского царя Александра, и дочери Андроника III продолжались на лугах вдоль реки Тунджа, в предместье Адрианополя, восемь дней (Cant. I. Р. 508—509). Нередко для царского брачного пира заранее реквизировали у крестьян овец, свиней и быков (Acrop. II. Р. 18.10—15). Венчание Иоанна VIII Палеолога с Софией Монферратской представляло для современников «праздник из праздников и торжество из торжеств» (Sphr. I. 36. Р. 111.1—5).

Траурные события тоже представляли собой торжественное зрелище, {571} особенно похороны императора, членов его семьи или высоких сановников. Иоанн Кантакузин описал церковную, службу по поводу похорон Андроника III. Печальное событие собрало в столицу множество людей. Число иереев было столь велико, что даже св. София не вмещала их всех. Пышность и роскошь обстановки, обилие света, множество собравшегося народа, торжественность скорбных мелодий позволили свидетелю похорон назвать их прекрасным, изумительным зрелищем (Cant. I. Р. 15—16).

Траур по умершему императору также был регламентирован. Для знатных лиц предусматривались специальные парадные одежды. Траурным для императора был белый цвет, для сановников и всего народа — черный. На девятый день после смерти совершалась панихида с исполнением траурных гимнов. Теперь сановники могли сменить черную одежду на зеленую

(Pachym. Hist. I. Р. 55.11—13; Greg. I. Р. 65.9; 463.19—20; Ps.-Kod. XI).

Пышными были похороны и знатных людей или просто богатых горожан. Исполнялись псалмы и иные песнопения, произносились хвалебные речи, горело множество свечей, толпились при выносе тела сановники, раздавались стенания родственников, причитания плакальщиц (Al. Makr. Dial. Р. 214.30—215.1). Бурные и громкие проявления горестных чувств считались естественными в то время. После речи Никифора Григоры у гроба Андроника III «поднялся величайший вопль...». Некая кесарисса, оплакивая умершего мужа, «царапала себе щеки и ногтями извергала из них струи крови» (Greg. I. Р. 381.13—14; 472.6—8). Стефан Сахликис, сравнивая похороны богача и бедняка, отмечал, что, когда хоронят первого, «громко бьют в колокола, собираются священники, возносят к небу псалмы», на похоронах же бедняка «очень тихо поют, в колокола не бьют, хоронят, возвращаются и больше ни слова» 64.

Важнейшим событием в жизни византийцев были религиозные праздники — Рождество Христа и Богородицы, Пасха, Троица, многочисленные памяти святых. Церковная служба по случаю праздника была пышной, она собирала много верующих, особенно если литургию совершал патриарх или митрополит. Праздник начинался со звона колоколов. Славословие, благодарственные гимны, звонкие хоры мальчиков, одежда священников, обилие света в храме создавали атмосферу особой торжественности 65.

Православному богослужению был свойствен драматургический элемент. Наиболее впечатляющим был чин пещного действа. Русский путешественник конца XIV в. Игнатий Смоленский в неделю перед Рождеством видел этот чин в константинопольском храме св. Софии и описал его 66. Пещное действо происходило в неделю святых праотец (если Рождество приходилось на понедельник или вторник) или в неделю святых отец, т. е. примерно за неделю до торжества. Разбиралось большое паникадило, находящееся в центральной части собора над амвоном, который сдвигался за левый клирос и на его месте воздвигалась деревянная решетчатая печь (немного похожая на убранный амвон), а вокруг нее — железные шандалы с витыми свечами. На крюк, где висело ранее паника-{572}дило, вешалось изображение сделанного из пергамена ангела, которого можно было при помощи веревки поднимать и опускать.

Действующие лица чина имели особую одежду: отроки одевались в стихари из тонкого полотна с бархатными оплечьями; их шапки с меховой опушкой и с медным крестом в верхней части были сделаны из кожи, подкрашенной белым с золотом. Халдеи, мучители отроков, были одеты в красные суконные платья. На их головах были шапки, похожие на шапки отроков, но из худшего материала и без креста. Роли отроков исполняли певчие, а халдеев, по всей вероятности, прислуга церкви.

Чин пещного действа входил в состав утренней службы. Он соответствовал седьмой и восьмой песням канона, исполнявшимся антифонно хорами правого и левого клиросов.

64Любарский Я. Н. Критский поэт Стефан Сахликис // ВВ. 1959. Т. 16. С. 75.

65Krause J. Н. Op. cit. S. 316, 319.

66Дмитриевский А. Чин пещного действа: Историко-археологический этюд. ВВ. 1894. Т. 1.

сентября, в монастырь Лива на праздник Рождества Богородицы, в день Иоанна Златоуста — в храм св. Софии, в день Введения Богородицы во храм — в монастырь Богоматери Перивлепты, в дни св. Василия Великого, св. Георгия, св. Апостолов и в Лазарево воскресенье — в монастыри этих святых (Ps.-Kod. V. Р. 242— 247).

Впечатляющими были праздники, организуемые монастырями. Константинопольский монастырь Богородицы Одигитрии, по свидетельству путешественников XIV и XV вв., традиционно устраивал по вторникам церемонии выноса иконы. Вокруг монастыря собирались толпы народа как из столицы, так и из других городов. Мужчины стояли впереди, женщины сзади. Изображение Богоматери, написанное на камне, поднимал один из 20 человек, специально для этой церемонии одетых в длинные одежды из красного льна. Икону выносили на площадь, которую несущий должен был обойти 50 раз. Затем его сменяли другие — и так в течение всего дня под звуки исполняемого певчими «Господи, помилуй!». В этот {574} день был открыт рынок, где продавались самые разнообразные продукты 68.

В константинопольском женском монастыре св. Феодосии праздничными днями были каждая среда и пятница. Здесь хранились мощи святой в серебряной открытой раке. На поклонение мощам, признанным чудотворными, собирались толпы больных людей, жаждущих исцеления. Больные лежали и стояли у входа в монастырь. Собравшиеся ставили свечи, раздавали милостыню. Певчие пели с утра до двух часов дня. Привлекал больных и монастырь Пиги (Источника), в воду которого верили как в целебную 69.

Монастырь τοΰ Λιβός славился своей литургией, совершаемой четыре раза в неделю, помимо праздников и воскресных дней. Торжественным днем монастыря было восьмое сентября, когда сюда являлись члены императорского двора. Служба проходила особенно торжественно, при обилии освещения. Монастырь τη;˜ς Βεβαίας ε;’λπιδος в день праздника Богоматери украшался гирляндами из роз. Зрелище было столь впечатляющим, что турки, взятие которыми Константинополя совпало с праздником монастыря, назвали его мечетью роз. Некоторые монастырские праздники справлялись только в присутствии своей братии. Народу после службы раздавали хлеб и вино 70.

Многие монастыри имели свои реликвии, собиравшие желающих увидеть их. В константинопольском монастыре Косьмы и Дамиана хранилось изображение глав святых в золотой оправе. Монастырь Богоматери τη;˜ς παναχράντου славился двумя реликвиями — отпечатками ног апостола Павла и главой св. Василия 71.

На улицах городов и деревень можно было встретить юродивых и странствующих отшельников. Патриарх Филофей, описывая жизнь св. Саввы, рассказывает, как тот, стараясь лишить свое обнаженное тело всякой привлекательности, влез в небольшой городской водоем (дело происходило на Кипре), полный тины, червей, грязи и зловония (Житие Саввы. С. 45). Собрались зрители, некоторые плакали от умиления и, сострадания. Не всегда, однако, реакция зрителей на поведение странствующего «святого» была благоприятной. На того же Савву както обрушилась уличная толпа, в которой не было «ни мужчины, ни женщины, ни дитяти, ни юноши, кто бы не отнесся к нему с большим или меньшим бесстыдством и бранью, бросая в него камни и пылью и навозом посыпая... а также понося его» дурными словами (Там же.

С. 50).

Живы были в народе и старые языческие обычаи, среди которых прежде всего следует назвать празднества русалий и брумалий. Русалии, проводившиеся в субботу накануне Троицы, сопровождались играми, танцами, выступлениями мимов. Зрители обычно вознаграждали выступающих какими-либо дарами. В ходе праздника в одной из македонских деревень возник конфликт, когда разгулявшаяся молодежь стала требовать сыра у пастуха. Отказавшийся выдать требуемый дар пастух был убит. Разбиравший этот казус архиепископ Димитрий Хоматиан называл {575} народные обряды русалий и брумалий «бесовскими игрищами» 72. Несомненно, имелись черты сходства византийских русалий с «майскими играми» других средне-

68Janin R. La géographie ecclésiastique... P. 212—214.

69Ibid. Р. 150—152, 232.

70Ibid P 319, 150—151, 166—167.

71Ibid. P. 289—299, 223—224.

72Koukoulès Ph. OP. cit. Т. 2, pt 1. Р. 30—31; Литаврин Г. Г. Как жили византийцы. М., 1974. С. 172.

вековых народов Европы 73. Народные гулянья, поздневизантийского времени обычно сопровождались хороводами, песнопениями. В трактирах, на перекрестках дорог, в притонах пели под кифару и плясали, кривляясь, пьяные и шуты (Mazar. Сар. 171). Нередко дома знати посещали бродячие скоморохи. По описанию Феодора Ласкариса, зашедшие однажды в его дом скоморохи изображали сцены из народной жизни, в том числе свалку с тумаками и пощечинами, что особенно нравилось зрителям. Двое из пришедших скоморохов разыгрывали сценки, используя принцип контраста — один был высоким, другой маленьким; первый был крикуном, второй говорил тихо; один был глуп, другой хитер 74.

Жители столицы, как и в прежние времена, любили редкие зрелища. Так, в правление Михаила VIII Палеолога в столицу был привезен из Эфиопии камилопард (жираф) — животное, как описывает современник, с небольшим, как у осла, телом, горбатой спиной, длинной шеей, маленькой головкой, светлой с красно-коричневыми пятнами окраской, тонкими ногами с раздвоенными копытцами. Камилопарда, «будто какое-то чудо... каждый день водили по площадям для удовольствия зрителей» (Pachym. Hist. I. Р. 177—178).

В поздней Византии сохранялся, как и в других странах в средние века, интерес к жестоким публичным зрелищам. Вероятно, Анна Савойская, мать Иоанна V Палеолога, не являла собой исключения, обнаружив склонность бывать на казнях, что доставляло ей необычайную радость и наслаждение 75.

Меры наказания оставались по-прежнему жестокими. Виновных или неугодных ослеп-

ляли (Pachym. Hist. I. Р. 24.6—7; 191.13—14; 493.7—8), им отрезали язык, вырывали ноздри (Ibid. Р. 487.11—14; 489.4—5), секли, подолгу держали на весу (Ibid. Р. 316.5—6). Георгием Пахимером описана следующая экзекуция. Осужденному остригли на голове волосы, но не под корень, а так, «чтобы оставить пищу огню». Потом голову обложили просмоленным материалом и подожгли, чтобы она обгорела. Наконец, ему отрезали нос и полуживого отпустили на свободу (Ibid. Р. 492. 17—493.2). Существовал, видимо, и определенный ритуал при совершении казней. Так, «осужденному на казнь глаза завязывали красным льняным покрывалом»

(Acrop. 50. Р. 95.16—20).

Порой подобного рода зрелища являлись одновременно средством не только устрашения, но и информации населения. Когда при посещении тюрьмы убили Алексея Апокавка, его окровавленный труп был подвешен на зубцах дворцовой стены, чтобы известить жителей столицы о случившемся (Greg. II. Р. 734.4—8). Анна Савойская в отместку за убийство своего сподвижника приказала казнить лиц, причастных к преступлению, {576} и пронести по улицам Константинополя их отрубленные головы и руки (Ibid. Р. 739.7—11).

Велик был интерес византийцев ко всякого рода зрелищам, связанным с риском и опасностью. Большое впечатление производили выступления заезжих актеров. Так, трюки странствующих акробатов из Египта (Ibid. I. Р. 384—351), побывавших до этого в Аравии, Персии, Иверии, Армении и других землях, собрали много зрителей в Константинополе. Современник назвал их представление «необыкновенным и чудесным». Один из трюков заключался в том, что акробат забирался на корабельную мачту, воткнутую в землю и соединенную вверху нетолстым канатом с другой мачтой, и, упершись головой в ее вершину, поднимал обе ноги вверх. Затем он начинал вертеться колесом, цепляясь за протянутый между мачтами канат попеременно то руками, то ногами. Акробат стрелял из лука, стоя на середине натянутого каната; с мальчиком на плечах он проходил по всему канату. Другой из актеров, «вскочив на лошадь на всем скаку и погоняя ее, стоял прямо то на спине, то на гриве, постоянно перебирая ногами и смело принимая вид летящей птицы. Иногда он вдруг соскакивал с бегущей лошади, хватался за ее хвост и неожиданно появлялся опять в седле... опускался с одной стороны седла и, обогнув брюхо лошади, легко поднимался на нее уже с другой стороны и снова скакал. Занимаясь такими фокусами, он не забывал в то же время подгонять коня бичом». Жонглеры носили поставленную на голову торцом палку длиною в локоть с полным сосудом воды на ее верхнем конце или длинное копье, снизу доверху обвитое веревкой, по которой взбирался мальчик. Один из фокусников, бросая вверх стеклянный шар, ловил его то мизинцем, то лок-

73Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Конец XIX — начало XX в. Весенние праздники. М., 1977.

74Андреева М. А. Указ. соч. С. 172.

75Diehl Ch.Figures byzantines. Т 2. P. 249.

тями. Во время представления один из актеров сорвался с мачты и тут же умер. Успех выступления был необычаен, а со зрителей собраны «большие деньги».

Среди излюбленных развлечений знати следует назвать охоту (Acrop. Р. 125.1—11). Она требовала содержания огромных псарен. Собак привозили порой из других стран. В начале XV в. один из представителей знати, близкий к императорскому двору, выписал себе охотничьих собак из Арагона 76.

Участие в императорской охоте обещало не только развлечение, так как позволяло завязывать более короткие отношения с вышестоящими сановниками, а иногда даже с самим василевсом. Главный ловчий в ястребиной или соколиной охоте (протиеракарис) был весьма почитаемой фигурой при дворе из-за своей приближенности к императору. При Феодоре Ласкарисе протиеракарисом был один из братьев Музалонов, не принадлежавший к знатному роду, но связанный с императором дружбой с детства (Pachim. Hist. I. Р. 24.4—5). Охота была дорогим развлечением. Никифор Григора упрекал Андроника III, державшего «великое множество охотничьих собак и птиц», поскольку это наносило урон государственной казне (Greg. I.

Р. 566.3—13).

Охота являлась развлечением и для тех, кто не принимал в ней непосредственного участия: часто члены императорской семьи (женщины и дети) выезжали на природу вместе с двором. Так, Ирина, супруга Иоан-{577}на III Дуки Ватаца, верхом на лошади сопровождала императора, чтобы посмотреть охоту (Ibid. I. Р. 44.9—10).

Знатные мужчины участвовали в спортивных и военных играх. Михаил Палеолог с друзьями любил конные скачки, развлекался «бросанием копья и гоньбою шара» (Pachym. Hist. I. Р. 105.1—2). Игра с маленьким, величиною с яблоко, кожаным мячом (циканием) была одной из излюбленных в среде аристократической молодежи XIII в. 77 Две группы всадников, держа в правой руке палку с затянутой струнами петлей на конце (похожую на ракетку), пытались захватить мяч и гнать его к определенному месту. Игра проводилась в помещении типа манежа (в циканистирии), но иногда молодежь гоняла мяч и прямо на площади перед дворцом.

В правление Андроника III Палеолога, когда влияние латинян стало особенно заметным, распространилась мода на спортивные игры, заимствованные в Италии. Никифор Григора заметил, что одной из таких игр, проводимых в Дидимотике Андроником III после траура по Андронику II, был придан «особый блеск». Игра состояла из двух частей. Первая представляла собой поединок, который у итальянцев назывался джострой 78. Участники игры делились на филы, димы и фратрии. Затем от каждой части состязающихся выходил желающий помериться мастерством и ловкостью. Сражающиеся один на один бойцы были закованы с ног до головы в латы и вооружены копьем с тремя остроконечиями. Тот, кому удавалось сбить своего противника с лошади, провозглашался победителем. Вторая часть игры по итальянскому образцу называлась турниром. Две вооруженные палками стороны выбирали по жребию своих предводителей. Начиналось сражение, в котором по условиям игры могли быть раненые и даже убитые. Когда бой заканчивался, обе стороны во главе со своими предводителями шли попарно в торжественном строе, возвращаясь на прежнее место. Император подносил вино участникам со-

стязания (Greg. I. Р. 482—483).

На константинопольском ипподроме в XIV в. по-прежнему происходили привлекавшие зрителей конные соревнования, однако Ипподром уже не являлся центром общественной жизни столицы, как в прошлые столетия 79.

Одной из любимых детьми игр была ампра. Играющие делились на две группы, каждая из которых имела своего вождя, склад и место, окруженное рвом. В этом складе (ампре) держали пленных. Одна группа играющих детей преследовала другую. Прикосновением руки противник превращался в пленника. Проигрывала та группа, все игроки которой попадали в плен. О том, что игра была известна в XIV в., имеется свидетельство в Морейской хронике —

76Marinesco С. Manuel II Paléologue et les rois ďAragon // Académie Roumaine; Bulletin de la Section Historique. 1924. XI. Р. 197.

77Андреева М. А. Указ. соч. С. 177—178.

78Гуковский М. А. Турниры в Италии на исходе средних веков // Средневековый быт / Под ред. О. А. Добиаш-Рождественской. 40-летию научно-педагогической деятельности И. М. Гревса. Л., 1925.

С. 50—77.

79Koukoulès Ph. Op. cit. T. 3. Р. 14; Janin R. Constantinople byzantine... P. 179.

военачальник Фракии, глядя на мужчин, наступающих и отступающих во время, битвы, вспомнил детскую игру ампру 80. {578}

Другой детской игрой, имитирующей военные столкновения, был петрополемос. Игра проходила обычно за городскими стенами и после окончания сражения победители триумфально вступали в город. Две группы играющих разделялись рвом и метали друг в друга — руками или пращой — камни. Игра была довольно опасной и кончалась нередко травмами или даже смертельным исходом. Дука Крита в 1369 г. запретил эту игру и ввел в случае непослушания следующие кары: мальчиков, достигших 13-летнего возраста, наказывали розгами и штрафом в 5 иперпиров, а детей младшего возраста подвергали порке; штраф для зачинщиков игры возрастал до 10 иперпиров 81.

Наряду с военными играми мальчишки любили и более мирные, но не совсем безобидные развлечения (например, искать птичьи гнезда в углублениях городских стен) (Greg. I. Р. 192.2—3). Мужчины не пренебрегали порой и «детскими» развлечениями: в «бабки» играли как дети, так и взрослые 82.

Однако не только военные и спортивные игры интересовали мужчин. Среди увлечений знати в источниках упоминается садоводство. Патриарх Нифон «умел искусно растить деревья, ухаживать за виноградниками, производить постройки» (Ibid. I. Р. 260.3—5). При императорском дворе поощрялись занятия науками и литературой. В кругах знати считалось признаком хорошего тона иметь свой интеллектуальный кружок, где читались вслух и обсуждались сочинения писателей древности или опусы современников, близких к этому кругу. Многие из образованных людей предоставляли свой дом для подобных сборищ, именуемых современниками «театрами». Чтение риторических сочинений иногда сопровождалось музыкой и пением

(Cydon. Corresp. S. 169.51; 210.8; 400,8; 262.82—83), эмоциональной жестикуляцией 83. «Теат-

ры» часто становились местом, где разгорались бурные дискуссии по философии, риторике, астрономии. Страсти порой накалялись до такой степени, что зрители либо «скакали от удовольствия», либо, наоборот, чуть ли не камни кидали в неугодных ораторов (Mazar. Сар. 18;

Cydon. Corresp. 78.20; 326.17—19; 376.29—32). Напротив, удачные выступления вызывали бурные рукоплескания и прочие проявления шумного восторга. В поздней Византии очень ценилась книга. Многие императоры (Cydon. Apol. I. Р. 364.49—51) и знатные библиофилы скупали ценные манускрипты, собирая большие библиотеки 84.

Однако и склонность к празднествам, связанным с обильным застольем, веселым разгулом, ночными похождениями и азартными играми, была в высшей степени характерна для поздневизантийской знати и зажиточных горожан. Димитрий Кидонис противопоставлял спорящих о Сократе тем, для кого привычным делом были игра в кости и выпивка (Cydon. Corresp. 380.40—42). Поведение пьяницы описано в произведении народной литературы XIV в. «Плодослове». Напившись вина, мужчины «захмелеют и не будут ведать, что они делают; и будут они болтать несвязные {579} слова всяческую несуразицу... и будут они шататься, опираясь о стены, от одного хлева до другого; и валяться будут они, как осел валяется на траве и, падая, заголяет себе зад. На улицах будут они дрыхнуть, в грязи гваздаться, свиньи будут их обнюхивать, и кошки облизывать. И бороды у них вылезут, и куры будут их клевать, они же и не почуют...» (Памятники. IX—XIV вв. С. 410).

Поздневизантийские авторы писали о публичных домах с флейтистками и танцовщицами, о любителях женских спален и мальчиков (Greg. I. Р. 447.8—10; Pachym. Hist. I. Р. 15— 16; 487.13—14). Часто в вечернее время можно было видеть молодых людей, разгоряченных вином, разъезжающих «на горячих конях и наполняющих топотом непристойных скачек улицы, площади, театры» (Greg. I. Р. 183.16—17). Огласить улицы неприличной громкой песней было привычным для константинопольской молодежи, порой и из состоятельных семей. Персонаж поздневизантийской сатиры «Мазарис» — обученный отцом искусству пения сын придворного музыканта, вместо того чтобы исполнить что-нибудь при дворе или в церкви, «гор-

80Koukoulès Ph. Op. cit. T. l, pt 1. Р. 180.

81Ibid.

82Ibid. Р. 169.

83Verpeaux J. Nicéphore Choumnos. Homme ďÉtat et humatuste byzantin (ca. 1250/1255—1327,. Р., 1959. Р. 67.

84Ševčenko I. Society and intellectual life in the XlVth century // XIVe Congrès international des études byzantines. Rapports I. Bucarest, 1971. Р. 28—29.

ланит в обществе развращенных и нечестивых юношей, пляшет и дурачится, беснуясь, как сумасшедший... на углах... и перекрестках, в трактирах и вертепах продажных женщин, бряцает на кифаре, распущенно пляшет и совершает другие непристойности...» (Mazar. Сар. 17).

Внук императора Андроника II, будущий Андроник III, вступив в юношеский возраст, стал искать удовольствий и развлечений, столь обычных для столичной молодежи, но непристойных, с точки зрения Никифора Григоры, для царского отпрыска (Greg. I. Р. 284—286). Сначала это были прогулки, псовая охота, а затем и ночные похождения. Однажды, испытывая пылкие чувства к знатной даме («гетере нравом») и ревнуя ее к любовнику, он расставил вокруг ее дома засаду, что привело к нелепой случайности — убийству проходившего здесь, закутавшись в плащ, брата Андроника деспота Мануила. Дед-император еще до ссоры, вызванной этим убийством, отказался пополнять кошелек Андроника. В таких случаях молодым людям из знатных семей приходилось либо делать долги, либо вступать на путь азартных игр. Алексей Макремволит писал, что из среды знати выходят «азартные игроки и сибариты» (Al. Makr. Dial. Р. 210.11—12). Стефан Сахликис не случайно советовал отказаться от азартных игр, не участвовать в ночных экскурсиях, а также предостерегал от козней гетер. Он говорил, что азартный игрок похож на рыбу, попавшую на крючок. Дух подобных развлечений не был чужд и духовенству. По замечанию Георгия Пахимера, глава адрианопольской церкви больше думал о нарядах и лошадях, чем о делах духовных (Ibid. I. Р. 302.6—9). Игуменьи напоминали Стефану Сахдикису гетер 85.

В поздней Византии была весьма популярна игра в кости. Она имела много вариантов. Никифор Хумн писал, что на масленицу все играют в кости и шашки. Популярна была игра в тавли и затрикий (род шахмат). Играли византийцы и в игру, называвшуюся у венецианцев ока. Она представляла собой род настольной игры 86. Спиралевидный эллипс был {580} разделен на 63 квадрата, отмеченных цифрами или рисунками (гусь, мост, гостиница, источник, лабиринт, тюрьма, смерть). Подбрасывался кубик, и гусь (ока) ставился на соответствующий квадрат. Фигурка могла двигаться вперед и назад соответственно смыслу изображенного на рисунке. Попавший в число 58, обозначавшее смерть, начинал игру сначала. Тот, кто первым достигал числа 63, получал определенную сумму, размер которой оговаривался заранее.

Игра в кости принимала порой столь азартные формы, что дука Кипра в 1350 г. запретил ее. Монах Феодул (XV в.) считал, что игра в кости может развлекать лишь дурных юношей. Такая азартная игра, как карты, появилась в Византии к самому концу ее истории. На картах были изображены герои мифологии и истории — Афина, Гера, Гектор, Александр Македонский, Карл Великий 87.

Характеризуя образ жизни и нравы поздневизантийской знати, писатели этого времени отмечают прежде всего стремление к роскоши и комфорту. Угодничество и лесть нижестоящих по отношению к тем, кто достиг социальных вершин, выделяются как черты, определяющие характер морали придворных кругов. Один из авторов того времени писал, что дома богачей полны слуг, на улице же господа появляются в окружении свиты льстецов. По словам Георгия Пахимера, льстецы «могут слышать гармонию даже в кашле больного царственного дитяти» (Pachym. Hist. I. Р. 91.5—6). Очень выразительно об образе жизни и нравах тех, кто принадлежал к знатным или состоятельным кругам, сказал Алексей Макремволит: «Вы восседаете всегда на конях в окружении прихлебателей и льстецов; что ни день — вы в ослепительных одеждах; вы устраиваете празднества и увеселения; у вас постоянно роскошный стол; вы имеете богатые спальни, привлекающие глаза; в них — заморские ткани, шитые золотом и серебром, иноземные цветные ковры. Вас окружают толпы друзей, восхваляющих вас, и свита слуг. Вы имеете дорогие купальни, о вашей жизни заботятся лучшие врачи, для вас — лучшие лекарства, благовонные мази и душистые коренья из Египта... У вас — первые места в собраниях, изобилие вещей и связанные с ними наслаждения, всеобщее благоговение и почитание, немедленное исполнение ваших желаний и множество всякого добра со всех сторон земли и мо-

ря» (Al. Makr. Dial. 209.10—24).

Характеризуя нравы придворных и деловых кругов, современники выделяли прежде всего мздоимство, клевету, наушничество (Sphr. I. Р. 10, 13—18). Императорский двор пред-

85Любарский Я. Н. Указ. соч. С. 79—80, 73.

86Koukoulès Ph. Ор. cit. Т. 1. pt 1. P 185—201, 191, 222—223. Литаврин Г. Г. Указ. соч. С. 181—182.

87Koukoulès Ph. Op. cit. P. 223.