Hrestomatia_Svodka
.pdfсчитают уместным заимствовать для него из греко-римского искусства. Лучшие памятники, оставленные нам итальянской архитектурой этой блестящей поры – опять-таки дворцы и вообще здания светского характера, большинство которых пленяет нас гармоничностью и величием своих пропорций, изяществом расчленений, благородством деталей, отделкой и орнаментацией карнизов,
окон, дверей и пр., а также дворцами с легкими, по большей части двухъярусными галереями на колоннах и столбах. Церковное зодчество, со своей стороны, стремится к колоссальности и внушительной величественности;
отказавшись от средневекового крестового свода, оно почти постоянно пользуется римским коробовым сводом и любит купола, подпираемые четырьмя массивными столбами. Главным двигателем архитектуры Высокого Ренессанса был Донато Браманте, прославившийся сооружением колоссального
«палаццо делла-Канчеллериа», менее значительного, но превосходного дворца Жиро, двора Сен-Дамазо в Ватиканском дворце и «Темпьетто» при церкви Сан-
Пьетро-ин-Монторио, в Риме, а также составлением плана для нового Петровского собора, который и был начат постройкой под его руководством.
Из последователей этого художника, наиболее выдаются Бальдассаре Перуцци,
лучшие произведения которого – Фарнезинская вилла и палаццо-Массими, в
Риме, великий Рафаэль Санти, построивший дворец Пандольфини, во Флоренции, Антонио да-Сангалло, строитель палаццо-Фарнезе, в Риме и Джулио Романо, выказавший себя талантливым зодчим в вилле-Мадама, в
Риме, и в палаццо дель-Те, в Мантуе. Кроме римской архитектурной школы, в
рассматриваемый период блистательно развилась венецианская, главным представителем которой явился Якопо Татти, прозванный Сансовино,
оставивший нам доказательства своего таланта в сооруженных им библиотеке св. Марка и в роскошном палаццо-Корнер. Выступление на сцену Микеланджело Буонаротти, положившего надолго печать своего гения на все три образные искусства, обозначает в истории зодчества наступление самого
151
полного расцвета стиля Ренессанса Несравненные памятники его творчества в области архитектуры – усыпальница семейства Медичи при церкви Сан-
Лоренцо, во Флоренции, произведенная по его проекту застройка в Риме Капитолийского холма, с его зданиями, верхней площадью и ведущей на нее лестницей, и такое чудо в своем роде, как громадный по размерам и до крайности смелый по конструкции купол Петровского собора.
С 1550 г., в итальянском зодчестве заметна перемена, а именно более холодное, рассудочное отношение художников к их задачам, стремление еще более точно воспроизводить античные формы, систематическому применению которых посвящаются теперь целые трактаты; несмотря на то, возводимые сооружения продолжают отличаться высоким изяществом и ничем не нарушенным благородством. Главные представители этого направления,
характеризующего вторую пору Высокого Ренессанса, суть Дж. Бароцци,
прозванный Виньолой (церковь иезуитов, в Риме, и замок Капрарола, в
Витербо), живописец и биограф художников Дж. Вазари (дворец Уффици, во Флоренции), Ант. Палладио (несколько дворцов, базилик и олимпийский театр в Виченце), генуэзец Галеаццо Алесси (церковь Мадонны да-Кариньяно и дворцы Спинола и Саули, в Генуе) и некоторые др. За пределами Италии,
цветущая пора Ренессанса наступила полувеком позже, чем в этой стране, и
длилась до середины XVII столетия. Стиль, выработанный итальянцами,
проник всюду и пользовался везде почетом, но при этом, приноравливаясь ко вкусам и условиям жизни других национальностей, утратил свою чистоту и до некоторой степени легкость и гармоничность; тем не менее он выразился во многих прекрасных сооружениях, каковы, например, во Франции западный фасад Луврского дворца в Париже (архитектор П. Леско), королевский замок в Фонтенбло, замок Ане и Тюильри (Филибер Делорм), Экуэнский замок, дворец в Блуа; в Испании – Эскорьяльский дворец (X. де-Толедо и X. де-Эррера), в
152
Германии – Отто-Генриховская часть Гейдельбергского замка, Альтенбургская ратуша, сени Кельнской ратуши, Фюрстенгоф в Вильмаре и др.
Третий период искусства Возрождения, так называемый период
«позднего Ренессанса», отличается каким-то страстным, беспокойным стремлением художников совсем произвольно, без разумной последовательности, разрабатывать и комбинировать античные мотивы,
добиваться мнимой живописности утрировкой и вычурностью форм. Признаки этого стремления, породившего стиль барокко, а затем, в XVIII столетии, стиль рококо, выказывались еще в предшествовавшем периоде в значительной степени по невольной вине великого Микеланджело, своим гениальным, но слишком субъективным творчеством давшего опасный пример крайне свободного отношения к принципам и формам античного искусства; но теперь направление это делается всеобщим. Ровные фасады и ритмичная правильность их разделки перестают удовлетворять архитекторов; не ограничиваясь устройством выступов, балконов, порталов, боковых флигелей и других уместных с конструктивной или декоративной точки зрения частностей в зданиях, они капризно усложняют детали, скучивают колонны, полуколонны и пилястры без цели или даже наперекор ей, изгибают, ломают и прерывают архитектурные линии самым причудливым образом, пускаются в затейливую,
преувеличенную орнаментацию. Главным представителем такого искаженного стиля, оставившего, однако, немало весьма любопытных, роскошных памятников по себе во всей Европе, был итальянец Л. Бернини, трудившийся также и по части скульптуры, в которую введены им подобная же утрированность, подобное жеманство (полуциркульные колоннады при Петровском соборе, сень над его главным престолом, дворцы Барберини и Браччьяно, скульптурная группа «Похищение Прозерпины» в вилле Лудовизи,
колоссальная статуя императора Константина верхом на коне, в притворе Петровского собора, надгробные памятники пап Урбана VII и Александра VII,
153
там же, и многие др. работы в Риме). Еще более изысканным является в своих произведениях соперник этого художника, Фр. Борромини (северный фасад церкви Санта-Сапиенца, церкви св. Агнесы на Навонской площади, часть коллегии Пропаганды, отделка возобновленной внутренности Латеранской базилики и др. римские постройки). Стиль барокко господствовал в Италии приблизительно до 1715 г., в прочих странах – до 1720 или 1740 гг.
Источник: Энциклопедия Мультимедиа : в 86 т. с ил.: установка и карты,
тексты / сост. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрона. — М.: Бизнессофт, 2004, ИДДК Групп. – 2 CD-ROM.
Никколо Макиавелли «Государь» (извлечение)
Никколо Макиавелли (1469 – 1527) – итальянский мыслитель, философ,
писатель, политический деятель. Выступал сторонником сильной государственной власти, для укрепления которой допускал применение любых средств, что выразил в прославленном труде «Государь», опубликованном в
1532 году.
Глава XVIII. О том, как государи должны держать слово
Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову,
прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.
Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых,
законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй – зверю;
но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму.
154
Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы,
повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?
Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе,
чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание.
Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и
всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером,
люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.
Из близких по времени примеров не могу умолчать об одном. Александр
VI всю жизнь изощрялся в обманах, но каждый раз находились люди, готовые ему верить. Во всем свете не было человека, который так клятвенно уверял, так убедительно обещал и так мало заботился об исполнении своих обещаний. Тем не менее, обманы всегда удавались ему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле. Отсюда следует, что государю нет необходимости обладать всеми
155
названными добродетелями, но есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими. Дерзну прибавить, что обладать этими добродетелями и неуклонно им следовать вредно, тогда как выглядеть обладающим ими – полезно. Иначе говоря, надо являться в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым – и быть таковым в самом деле,
но внутренне надо сохранить готовность проявить и противоположные качества, если это окажется необходимо. Следует понимать, что государь,
особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими,
так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла.
Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстает как само милосердие, верность, прямодушие,
человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками – немногим.
Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и
эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоит государство. Один из нынешних государей, которого воздержусь назвать, только и делает, что
156
проповедует мир и верность, на деле же тому и другому злейший враг; но если бы он последовал тому, что проповедует, то давно лишился бы, либо могущества, либо государства. <…>
Источник: Макиавелли, Н. Сочинения исторические и политические. М.:
АСТ, 2004. Гл. XVIII. С. 106–109.
Великие географические открытия
Великие географические открытия, условный, принятый в литературе
(главным образом исторической) термин для обозначения крупнейших географических открытий, сделанных европейскими путешественниками в середине XV – середине XVII вв.
Историки тысячекратно исследовали успех Португалии: разве не играло небольшое Лузитанское королевство первые роли в огромном космическом перевороте, который открылся географической экспансией Европы в конце XV
в. и ее выплескиванием на весь мир? Португалия была детонатором взрыва.
Первая роль принадлежала ей.
<…> Традиционное объяснение справлялось с этим очень легко:
Португалия, расположенная на западной оконечности Европы, была в общем готова начать; после 1253 г. она завершила отвоевание своей территории у мусульман; у нее освободились руки для действий вне своих пределов; взятие в
1415 г. Сеуты на южном берегу Гибралтарского пролива приобщило Португалию к тайнам торговли на дальние расстояния и разбудило в ней агрессивный дух крестовых походов; таким образом, открывалась дверь для разведывательных плаваний и амбициозных проектов, относившихся к африканскому побережью. Итак, в предназначенный для этого момент нашелся
157
герой – инфант Генрих Мореплаватель (1394 – 1460), пятый сын короля Жуана
1 и магистр богатейшего Ордена Христа, который с 1413 г. обосновался в Сагрише, возле мыса Сан-Висенти. на южной оконечности Португалии.
Окруженный учеными, картографами, мореходами, он сделается страстным вдохновителем плаваний ради открытий, которые начались в 1416 г., год спустя после взятия Сеуты. Противные ветры, полнейшая неприветливость берегов Сахары, страхи, рождавшиеся сами собой или распространяемые португальцами, чтобы скрыть тайну своих плаваний, трудности финансирования экспедиций, малая их популярность – все задерживало обследование нескончаемого побережья Черного континента, которое проходило в замедленном темпе: мыс Бохадор в 1416 г.. Зеленый мыс – в 1445
г., пересечение Экватора – в 1471 г.. открытие устья Конго – в 1482 г. Но восшествие на престол Жуана II (1481—1495), короля, страстно интересовавшегося морскими экспедициями, нового Мореплавателя, ускорило это движение к концу XV в.: в 1487 г. Бартоломеу Диаш достиг южной оконечности Африки; он ее окрестил мысом Бурь, король же дал ей название мыса Доброй Надежды. С этого момента все было готово для путешествия Васко да Гамы. <…> Отметим, наконец, дабы закончить традиционное объяснение, орудие этих открытий – каравеллу, легкий исследовательский корабль с его двойным парусным вооружением: латинским, позволявшим ставить паруса по ветру, и прямым, позволявшим идти с попутным ветром. В
течение этих долгих лет португальские мореходы накопили колоссальный опыт, относящийся к ветрам и течениям Атлантического океана. «И значит,
почти случайным окажется то, – пишет Ральф Дэвис, – что в пору расцвета португальского опыта самое решающее из открытий было сделано генуэзцем на испанской службе» – разумеется, открытие Америки Христофором Колумбом.
Впрочем, это сенсационное открытие не получило сразу же такого значения,
как осуществленное несколькими годами позже плавание Васко да Гамы.
158
Обогнув мыс Доброй Надежды, португальцы быстро разведали кругообороты Индийского океана, они позволили вести, обучать себя. С самого начала ни один корабль, ни один порт Индийского океана не могли противостоять пушкам их флотов; с самого начала арабское и индийское мореходство было нарушено, прервано. Новоприбывший разговаривал как хозяин, а вскоре – и как хозяин неоспоримый. Так что португальские открытия (если исключить обследование бразильского побережья Алваришем Кабралом в 1501 г.)
достигли к тому времени предела своего героического периода. Они закончились блистательным успехом, каким явилось прибытие в Лиссабон перца и пряностей, что само по себе было революцией.
<…> Вот уже почти два десятка лет, как историки <…> добавили к этим объяснениям новые. Несомненно, обычная схема сохраняется, словно старинная музыка. Но сколько же изменений! Прежде всего Португалию более не рассматривают как величину, не заслуживающую внимания. <…> Не будучи ни слишком маленькой, ни слишком бедной, ни замкнутой в себе, она была в европейском ансамбле самостоятельной державой, способной на инициативу (и
она это докажет) и свободной в своих решениях. И главное, ее экономика не была ни примитивной, ни элементарной: на протяжении столетий Португалия находилась в контакте с мусульманскими государствами, с Гранадой,
остававшейся свободной до 1492 г., а затем с городами и государствами Северной Африки. Ее отношения с продвинувшимися вперед странами развили в Португалии денежную экономику, достаточно оживленную для того, чтобы там в городах и деревнях очень рано появился наемный труд… Португалия к тому же традиционно располагала городами и деревнями, открытыми к морю,
где кипела жизнь народа рыбаков и мореходов. Их barcas, среднего размера суда водоизмещением в 20 – 30 тонн, с прямыми парусами, при излишней численности команд, тем не менее очень рано плавали от африканских берегов и Канарских островов до самой Ирландии и во Фландрию. Так что двигатель,
159
необходимый для морской экспансии, существовал уже заранее. Наконец, в 1385 г., два года спустя после захвата Корфу венецианцами, «буржуазная» революция утвердила в Лисабоне Ависскую династию. Последняя выдвинула на передний план «буржуазию», которая «просуществует несколько поколений», и наполовину разорила землевладельческое дворянство, которое,
однако, не перестанет обременять крестьян, но будет готово предоставить необходимые кадры для командования и удержания фортов или введения в
хозяйственный оборот заморских земельных пожалований. Оно станет дворянством служилым (что, кстати, отличало португальскую экспансию от чисто торговой колонизации Нидерландов). <…>
И все же на протяжении всех своих успехов Португалия будет страдать из-за того, что не находилась в центре мира-экономики, утвердившегося на основе Европы. Португальская экономика, хоть и привилегированная в ряде отношений, принадлежала к периферии. <…> С конца XIII в., с установлением морской связи между Средиземным и Северным морями, она мимоходом затрагивалась и использовалась в долгом морском <…> кругообороте, который соединял итальянские города с Англией, с Брюгге и, опосредованно, с
Балтикой. <…> Иностранцы, само собой разумеется, сыграли свою роль в португальской экспансии. <…> Точно так же, хотя венец португальских открытий – плавание Васко да Гамы – «ничем не был обязан генуэзцам»…
итальянские купцы, купцы южногерманские и нидерландские, уже обосновавшиеся в Лиссабоне или устремившиеся туда, в большей степени были причастны к его торговому успеху. Португальцы и лиссабонский король-купец
– разве могли они в одиночку эксплуатировать нескончаемую и дорогостоящую линию плаваний в Ост-Индию. <…> Усилия португальцев, направленные в сторону Индийского океана, просто-напросто стоили им Америки. <…> Когда они в свою очередь откроют Америку, отправив около 1497 г. своих рыбаков и китобоев до самого Ньюфаундленда, а затем высадившись в 1501 г. в Бразилии,
160