Hrestomatia_Svodka

одна из стран не была феодализирована полностью. Ни в одной из стран сельское население не попало целиком в личную, передаваемую по наследству,

зависимость. <…> Никогда не исчезало понятие государства, и там, где государство сохраняло хоть какую-то власть, люди продолжали называть себя

«свободными» в старом понимании этого слова, потому что они зависели только от главы всего народа и его представителей. Крестьяне-воины сохранились в Нормандии, датской Англии и Испании. Взаимные клятвы – противоположность клятвам подчинения – сохранились в «движениях мира» и

восторжествовали в городских коммунах.

<…> Перечислим же основные черты европейского феодализма:

зависимость крестьян; за неимением возможности оплачивать труд деньгами,

вознаграждение за службу землей, что, по существу, и является феодом;

превосходство сословия воинов-рыцарей; отношения повиновения и покровительства, связывающие человека с человеком в воинском сословии,

являясь вассальными отношениями в наиболее чистом виде; провоцирующее беспорядок распыление власти; сосуществование с этими других социальных структур в ослабленном виде: государства и родственных отношений (во второй период феодализма государство вновь набирает силу) – таковы эти основные черты. Как все феномены, которые описывает наука непрерывных изменений, то есть история, только что охарактеризованная социальная структура носит неизгладимый отпечаток времени и среды. <…>

Вполне возможно, что сходная с феодализмом формация присутствует как некий этап в других, несхожих с нашей, культурах. Если это так, то на протяжении этого периода можно говорить об этих странах как о феодальных.

Но сравнение всех стран явно превышает возможности одного человека. Я

ограничусь одним примером, который даст понять, чему могло бы послужить проведенное более твердой рукой подобное исследование. Мою задачу облегчат уже существующие работы, не чуждые сравнительного метода.

121

В древней Японии мы видим общество, основанное на родовых связях,

состоящее из кланов. К концу VII века н.э. под влиянием китайцев возникает государственный режим, который, подобно режиму наших Каролингов,

стремится взять своих подданных под моральное покровительство. Наконец – начиная с XI века или около того – в Японии начинается период, который принято именовать феодальным. Его наступление совпадает согласно уже известной нам схеме с некоторым замедлением развития экономики. Так же,

как в Европе, в Японии «феодальному» строю предшествовали две совершенно не похожих между собой социальных системы. И так же, как в Европе, новая формация сохранила черты обеих старых. Японский монарх в отличие от европейского находился вне феодальной системы, так как оммажа ему не приносили; он оставался средоточием и источником любой власти, поэтому посягательство на раздел этой власти, опиравшейся на очень древнюю традицию, официально считалось посягательством на государство.

Над сословием крестьян помещалось сословие профессиональных воинов. Именно в этом сословии по образцу отношений господина и его телохранителей развиваются отношения личной зависимости; в отличие от европейских они так и не выходят за рамки сословия, но так же, как в Европе,

иерархизированы, хотя представляют собой не столько свободный договор,

сколько подчинение. Японский вассалитет был более строг, так как не признавал нескольких клятв верности. Для того чтобы воины себя содержали,

им давался в держание надел, что было похоже на наши феоды. Иногда по образцу наших «возвращенных» феодов пожалование было фикцией, так как эти земли изначально были вотчиной пожалованного. Естественно, что воины все менее охотно соглашались обрабатывать землю. Правда, бывали и исключения: в редких случаях подвассалами оказывались крестьяне. Вассалы обычно жили рентой, получаемой со своих собственных арендаторов.

122

Число их было по сравнению с Европой значительно больше, поэтому в Японии не возникло настоящих сеньорий с реальной властью над трудившимися в ней зависимыми крестьянами. Такие сеньории находились в руках бароната и монастырей. Японские вассальные владения, разбросанные и управляемые не впрямую, скорее напоминали зачаточные сеньории англосаксонской Англии, чем развитые сеньории Западной Европы. Понятно,

что сельскохозяйственные работы на орошаемых водой рисовых полях,

отличные от европейских, крестьянские работы, связанные с ирригацией,

повлекли за собой и другие формы крестьянской зависимости.

Набросанная в самом общем виде картина, без нюансированного обозначения отличий между двумя обществами, позволяет между тем, как нам кажется, сделать вполне определенный вывод. Феодализм не был «явлением,

которое возникло единственный раз в мире». Точно также, как Европа, Япония

– со своими глубокими и неизбежными особенностями – прошла стадию феодализма. Прошли ли другие общества эту же стадию? Если да, то какие причины привели к ней? И возможно, причины эти были во всех странах общими?

Источник: Блок, М. Феодальное общество: пер. с фр. М.Ю.

Кожевниковой. М.: Издательство им. Сабашниковых, 2003. С. 430–435.

Фернан Бродель о европейском городе

Фернан Бродель (1902 – 1950) – французский историк, представитель научной школы «Анналов», один из основателей «мир-системного» подхода в современной науке.

123

Запад довольно рано стал своего рода «роскошной» частью мира. Накал городской жизни был там доведен до температур, которые почти не встречаются в других областях. Города принесли небольшому континенту величие; но эта проблема, хоть и хорошо знакомая, отнюдь не проста. Точно выразить превосходство – это значит напомнить либо о более низком уровне,

либо о средней величине, по отношению к которой оно есть превосходство; это значит рано или поздно проделать тягостное и разочаровывающее сравнение с остальным миром. Говорим ли мы о костюме, о деньгах, о городах, о

капитализме, мы, следуя за Максом Вебером, не сможем избежать сравнений,

ибо Европу всегда объясняют «в сопоставлении с прочими континентами».

Каковы же были отличия и своеобразие Европы? Ее города существовали под знаком не знавшей себе равных свободы: они развивались как автономные миры и по-своему. Они перехитрили государство, построенное на территориальном принципе: это государство будет складываться медленно и вырастет лишь при небескорыстной помощи городов и притом будет увеличенной и зачастую бесцветной копией их судеб. Города господствовали над своими деревнями, составлявшими для них подлинные колониальные миры задолго до появления самого термина и подвергавшимися соответствующему обращению (и государства будут впоследствии поступать так же). Города через созвездия городов и нервную сеть городских перевалочных пунктов вели собственную экономическую политику, политику, зачастую способную сломить преграды, и всегда – создать или воссоздать привилегии или убежище.

Если бы мы вообразили, что современные государства упразднены, а торговые палаты крупных городов вольны действовать по своему усмотрению, то нам бы удалось увидеть многое. Эти старинные реальности бросаются в глаза даже и без помощи такого весьма вольного сравнения. А ведь они приводят к ключевому вопросу, который может быть сформулирован двумя-тремя разными способами: почему другие города мира не знали такой относительно

124

свободной судьбы? Кто или что мешало им всем развиваться свободно? Или же еще один аспект той же проблемы: почему судьба западных городов развивалась под знаком изменений (они трансформировали даже свой физический облик), в то время как другие города в сравнении с ними были словно лишены истории, как бы погружены в длительную неподвижность?..

Короче говоря, сравнительная история обязывает нас ответить на все «почему»,

связанные с такими различиями, и попытаться создать некую «модель»

(которая была бы моделью динамической) городского развития, столь бурного на Западе, тогда как история городов остальных частей света протекала во времени вдоль длинной прямой, без особых событий.

СВОБОДНЫЕ МИРЫ. Вольности городов Европы – это сюжет классический и довольно хорошо освещенный. Начнем же с него. Несколько упрощая, мы можем сказать что <…> Запад утратил, именно утратил, свою городскую структуру с концом Римской империи… Возрождение городов начиная с XI в. ускорилось, накладываясь на подъем деревни, на многообразный рост полей, виноградников, садов. Города росли вместе с деревнями, и зачастую городское право с его четко определенными контурами выходило из общинных привилегий групп деревенских жителей. <…> В

топографии Франкфурта, остававшегося «деревенским» до самого XVI в.,

многие улицы сохранили в своих названиях память о лесах, о купах деревьев, о

болотах, посреди которых вырос город. Такая перегруппировка сельского населения логически привела в зарождавшийся город представителей политической и социальной власти в округе – сеньоров, светских и церковных князей… Ничто из всего этого не будет возможным без общего возврата к здоровью, к расширяющейся денежной экономике. Деньги это путник,

который, возможно, и пришел издалека (по мнению М. Ломбара – из мусульманского мира), но оказался деятельным и решающим фактором. <…>

Определенные регионы, урбанизированные «вглубь» и тем самым сразу же

125

выделившиеся среди прочих, играли вполне очевидную роль ускорителей движения: зона между Луарой и Рейном, верхняя и средняя Италия, решающие пункты на средиземноморском побережье. Купцы, ремесленные цехи,

промышленность, торговля на далекие расстояния, банки все это зарождалось там быстро. И зарождалась буржуазия, определенная буржуазия, и даже определенный капитализм. Судьба таких «особых» городов была связана не с одним только подъемом деревни, но с международной торговлей. К тому же они выделятся из деревенских обществ и избавятся от прежних политических уз. Разрыв происходил насильственным путем или по-хорошему, но всегда он бывал признаком силы, обилия денег и [экономического] могущества… Отдельные города совершенно «взрывали» политическое пространство,

конституировались в самостоятельные миры, в города-государства, закованные в латы полученных или вырванных привилегий, которые служили им как бы

«юридическими укреплениями». <…>

История заполнена такими вековыми неторопливыми движениями взад и вперед, такими разрастаниями, рождениями и возрождениями городов: так было в Греции в V-II вв. до н. э. <…> в мире ислама, начиная с IX в., в сунском Китае. Но всякий раз при таких повторных подъемах существовали два

«бегуна»: государство и город. Государство обычно выигрывало, и тогда город оставался подчиненным его тяжелой руке. Чудом было то, что в первые великие века городского развития Европы полнейшую победу одержал именно город, во всяком случае в Италии, Фландрии и Германии. Он приобрел довольно длительный опыт совершенно самостоятельной жизни – это колоссального масштаба событие, генезис которого отнюдь не удается очертить с полной достоверностью. Тем не менее ясно видны огромные его последствия.

НОВИЗНА ГОРОДОВ. Основываясь на этой свободе, крупные городские общины и другие города, с которыми они были связаны, которым служили примером, построили самобытную цивилизацию, распространявшую новую

126

или обновленную технологию (или даже заново открытую через столетия – но это неважно!). Этим городам дано было до конца проделать довольно редкий политический, социальный и экономический эксперимент. В финансовой сфере города организовали налоги, финансы, общественный кредит, таможни. Они изобрели государственные займы. <…> Один за другим города заново изобретали золотую монету вслед за Генуей. <…> Они организовали промышленность, ремесла, изобрели (или открыли заново) торговлю на дальние расстояния, вексель, первичные формы торговых компаний и бухгалтерии. Они также породили и очень быстро освоили формы классовой борьбы. Ибо если города и были, как говорят, «общинами», то были они и

«обществами» в современном смысле слова – со своими напряженностями,

своими братоубийственными войнами: знати против буржуа, бедных против богатых («тощий народ» – popolo magro против «жирного народа» –popolo grasso). <…>

Но это общество, разделенное внутри, выступало единым фронтом против врагов внешних, против мира сеньоров, государей, крестьян – всех, кто не были его гражданами. Такие города были на Западе первыми «отечествами»,

и патриотизм их был наверняка более органичным, намного более осознанным,

чем был и долго еще будет патриотизм территориальный, медленно проявлявшийся в первых государствах. <…> Сложился новый образ мышления,

в общих чертах – образ мышления еще раннего западного капитализма,

совокупность правил, возможностей, расчетов, умения жить и обогащаться одновременно. То была и рискованная игра: ключевые выражения торгового языка «удача», «случай», «благоразумие», «осмотрительность», «обеспечение»

(fortuna, ventura, ragione, prudenza, sicurta) устанавливают пределы риска, от которого надлежит себя обезопасить. Конечно же, не было больше речи о том,

чтобы жить по образу и подобию знати только сегодняшним днем, худо ли,

хорошо ли стараясь поднять свои доходы до уровня расходов; притом все

127

определялось именно расходами. <…> Купец будет экономить и свое время:

уже тогда один купец заявил, что chi tempo ha e tempo aspetta, tempo perde.

Переведем вольно, но логически правильно: «Время деньги». На Западе капитализм и города – это было в основе своей одно и то же. <…>

ПОДДАЮТСЯ ЛИ МОДЕЛИРОВАНИЮ ФОРМЫ ЗАПАДНОГО ГОРОДА? Говоря об этом, представим себе историю городов Европы,

включающую все их формы от греческого города до города XVIII в., т. е. все,

что [Западная] Европа смогла построить у себя и за своими пределами, в

московской Восточной Европе и по другую сторону Атлантики. <…> Тип закрытого города, замкнутой в себе крохотной и самодостаточной единицы – это средневековый город. Пройти за его крепостные стены – это было то же,

что пересечь государственную границу в сегодняшнем мире. По другую сторону преграды вы могли потешаться над соседом: он больше ничего не мог вам сделать. Крестьянин, который отрывался от земли и добирался до города,

сразу же становился там другим человеком: он был свободен, т. е. отбрасывал известные ненавистные ограничения (ради того, чтобы признать другие, смысл которых он далеко не всегда угадывал заранее). Но это было неважно! Пусть его сеньор требует его выдачи: если город принял крестьянина, последний может посмеиваться над этим. В XVIII в. в Силезии, а в России вплоть до XIX

в. еще можно было столкнуться с такого рода претензиями, вышедшими из употребления в иных местах. Правда и то, что если города и легко открывали свои ворота, то еще недостаточно было в них войти, чтобы сразу же стать истинной частицей общины. Полноправные граждане были меньшинством,

ревниво [оберегавшим свои права], маленьким городом в самом городе. <…>

Городские власти не всегда сохраняли контроль над положением. Чуть раньше или чуть позже цехи с помощью денег закрепляли за собой преимущества – явные, общепризнанные, почетные и освященные деньгами и властью. В Париже «Шесть корпораций» (суконщики, бакалейщики,

128

галантерейщики, меховщики, чулочники и золотых дел мастера) с 1625 г. были городской купеческой аристократией. Во Флоренции ее составили цех суконщиков (Ai'fe della Land) и цех красильщиков (Arte di Calimala),

занимавшийся крашением привозимых с Севера суровых сукон. <…>

Последняя категория: города, находящиеся под опекой центральной власти, первые города современного типа. В самом деле, с того момента, как государство прочно укрепилось, оно насильственным или ненасильственным путем заставило города повиноваться, делая это с инстинктивным упорством – и так по всей Европе, куда бы мы ни обратили взор. Таким образом, без лишних слов действовали Габсбурги и Святой престол, немецкие князья и Медичи или французские короли. И за исключением Нидерландов и Англии, города были приведены к покорности.

Источник: Бродель, Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV – XVIII вв. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М.: Прогресс, 1986. Т. 1. С. 541–552.

Статут парижских золотых дел мастеров

СXI-XII вв. европейские ремесленники объединялись в особые организации

–цехи. Последние являлись в XII-XV вв. господствующуй формой организации городского ремесла, и сыграли очень важную роль в развитии производства и в истории города вообще. Цеховые порядки нашли отражение в «статутах»,

зафиксированных в так называемой «Книге ремесел», составленной во второй

половине XIII в., рисующих организацию цехового ремесла в период расцвета

цехового строя.

129

1.Кто хочет и знает ремесло, может быть в Париже золотых дел мастером, с условием, чтобы он работал согласно обычаям и установлениям цеха, которые таковы.

2.Ни один золотых дел мастер не может обрабатывать в Париже золото,

если оно не пломбировано парижской или лучшей пломбой; эта пломба превосходит всякое другое золото, обрабатываемое на земле.

3. Ни один золотых дел маcтер не может обрабатывать в Париже cеребро,

если оно не будет так же хорошо, как cтерлинг, или лучше.

4.Золотых дел мастер может держать только одного постороннего ученика; но из своей родни или родни своей жены, дальний ли родственник или близкий, может иметь их столько, сколько пожелает.

5.Ни один золотых дел мастер не может держать ученика, близкого или постороннего, меньше 10 лет, если только ученик не умеет заработать 100 су в год и издержки на свой стол.

6.Золотых дел мастер не может работать ночью, если это не работа для короля, королевы, их детей, их братьев и для парижского епископа.

7.Ни один золотых дел мастер не обязан платить кутюмов ни за какую вещь, которую покупает или продает, относящуюся к его ремеслу.

8.Ни один золотых дел мастер не может открывать свое горнило в день Апостолов, если он падает не на субботу, кроме одной мастерской, которую каждый, в свою очередь, открывает в этот праздник и в воскресенье. И сколько тот, чья мастерская, заработает, кладет в кассу братства золотых дел мастеров,

куда кладут денье в пользу бедных, накапливаемые золотых дел мастерами при купле и продаже. И из всех денег этой кассы дают на Пасху обед бедным больным парижского госпиталя.

9. Все вышеупомянутые постановления золотых дел мастера поклялись выполнять и охранять хорошо и честно. И если в Париж приезжает

130