5.3. Клинические проявления аддиктивного поведения и зависимости от наркотиков.

В первые месяцы по прибытии в район боевых действий начинали употреблять ПАВ не только те, кто имел наркотический опыт до службы в армии, но и военнослужащие, в прошлом не злоупотреблявшие ни алкоголем, ни наркотиками. Это наблюдалось как в Афганистане, так и в Чечне. Из числа военнослужащих ранее не употреблявших ПАВ в Афганистане начали принимать наркотики в первые полгода службы 54,9%; на втором полугодии – 25,7%; на третьем – 15,9%; на четвертом – лишь 3,5% обследованных солдат. Сроки начала формирования аддикции, таким образом, мало отличались от сроков развития реактивных состояний.

Изучение мотивировок употребления наркотиков с использованием анкетного метода показало следующую их структуру:

• стремление снять эмоциональное напряжение и негативные переживания, отключиться от реальности – 51,9%;

• стремление вызвать эйфорию, поиск «кайфа» - 48,7%;

• следование стереотипам поведения сослуживцев – 34,8%;

• любопытство, желание испытать неизведанное – 34,1%;

• стимуляция активности, работоспособности – 17,8%.

Пользуясь классификацией Ц.П. Короленко (1978), В.Ю. Завьялова (1988) и К.В. Москети с соавторами (1990), можно заключить, что у комбатантов, употреблявших в Афганистане ПАВ, преобладали мотивы, отражающие потребность в изменении психического состояния – атарактические и гедонистические.

К последнему обстоятельству необходимо добавить, что временное освобождение от стресса тоже могло восприниматься как «кайф», состояние психического комфорта, определяющее по И.Н. Пятницкой (1994) «не столько переживание удовольствия, сколько уход от неудовольствия». Следует также иметь в виду, что первоначальный, не всегда осознанный мотив защиты от стресса по мере развития аддикции постепенно замещался поиском эйфории. На втором плане находились социально-психологические, субмиссивные мотивы группирования с сослуживцами. Мотивы гиперактивации заняли последнее место. Приведенная структура мотивировок существенно отличалась от таковой среди наркотизирующихся в условиях обычной жизни [Битенский В.С. с соавт., 1989; Личко А.Е., Битенский В.С., 1991].

Развернутая абстинентная симптоматика во время стационарного лечения наблюдалась нами в 12% случаев; у 38% исследуемых имели место абортивные абстинентные проявления, преимущественно в виде неприятных субъективных ощущений и расстройств сна; в половине случаев абстинентных проявлений не наблюдалось вовсе, или они были очень стертыми.

При обследовании с помощью ПДО А.Е. Личко признаки риска социальной дизадаптации выявлялись у 42% исследуемых; вероятность формирования психопатии отмечена у 32%; скрытая депрессия – у 19%.

При анализе пиктограмм обращало внимание часто отражение ностальгических переживаний (дом, самолет) – в 78% случаев. В 47% случаев в них символизировалась смерть и ее атрибуты (гробы, могилы, виселицы, изображение акта самоубийства, подрыва на мине и т.п.), чем наглядно подтверждались саморазрушающие тенденции, участвовавшие в психогенезе аддиктивных расстройств [Любан-Плоцца А.Г. с соавт., 1996; Попов Ю.В., 1994]. Реже в пиктограммах проективно отображались влечение к наркотикам и алкоголю: шприцы, «косяки» с чарсом – в 33% наблюдений, бутылки, застолья – в 17% случаев.

По тесту Кеттелла определялась экстравертированность (среджний балл по фактору А – 6,8), тревожность (фактор O – 6,7), высокий самоконтроль (фактор Q – 7,5), что, по мнению Т.В. Ивановой (1991), свидетельствует о наличии у наркотизирующихся неадекватной «Я-концепции». По опроснику для оценки невротических состояний определялись депрессивные тенденции (средний балл 1,3), а по методике незаконченных предложений – деформация отношений к себе (1,2 балла) и к своему прошлому (1,4 балла), что могло указывать у них на наличие комплекса виновности.

Сравнивая эти результаты с данными исследований аддиктивных расстройств в обычных условиях [Битенский В.С. с соавт., 1989; Иванова Т.В., 1991, 1991а; Личко А.Е. Битенский В.С., 1991; Ялтонский В.М. с соавт., 1992], можно заключить, что исследуемая нами группа лиц имела ряд существенных отличий, прежде всего за счет четко прослеживаемых у них тревожно-депрессивных нарушений.