2. Второй амфиболит означающего: (анти)историзм (понятия) означающего. Ч. 2. Signe Соссюра vs. Signifiant Лакана.

Понятие амфиболита означающего подразумевает метафору: свойства амфиболита как геологической породы, созданной в результате сложных химических, физических процессов переносятся на свойства понятия означающего, то есть понятие означающее понимается не в качестве данности, но в форме некоторого историко-пространственного явления. Исследование лакановского понятия означающего как серии амфиболитов означающего подразумевает не только констатацию их особой структуры и функции – чему будет посвящен данный пункт доклада, но еще и разыскание тех социально-пространственных трансформаций, определивших эти особенности, которое осуществляется, по традиции, в третьем пункте доклада.

На предыдущих докладах были показаны две функции означающего: 1) перформативность (то есть, отчуждение субъекта в означающем и невозможность его определения в нем, а также помещение субъекта за пределы означающего, за пределы общественных отношений вписано в само определение означающего, что любопытным образом похоже на исключительность психоанализа по Лакану, о которой велась речь выше) и 2) производство истории – именно создание отцом означающего (отцовская метафора замещающая означающее желания Матери) переписывает историю субъекта (его потребности становятся требованиями и пр.). В дополнение ко второму пункту вторая часть второго амфиболита будет касаться исторического примата означающего по отношению к предмету.

В докладе «Психологизация и означающее» [*4] я показал, что понятие означающего Лакан буквально находит у Фрейда – конечно, не признавая того теоретического насилия, которое этому предшествовало, что свойственно психологизации – но, кроме этого, Лакан непосредственно заимствует его у лингвистической теории Фердинанда де Соссюра.

Соссюр разработал синхроническую структуру языка, выделив в ней две стороны: означаемое и означающее. Вопреки номенклатурному пониманию языка как совокупности слов, обозначающих вещи, языка как совокупности названий вещей, или как пишет Лакан, «наклеек на вещи» [19, c. 280-281], Соссюр показал, что в языке происходит объединение означаемого, то есть понятия, идеи предмета с его акустическим образом. Такое различение обосновывается тем, что в разных языках существуют разные акустические образы, отсылающие к одному и тому же понятию. Единство означающего и означаемого производит знак, а система знаков и является языком. Важность этого высказывания трудно переоценить, поскольку, например, в той интеллектуальной традиции, к которой принадлежал Соссюр, высказывалась мысль, в том числе его парижским ментором Мишелем Бреалем, о том, что язык не является системой, но совокупностью слов, отсылающих к разным языковым культурам, заимствованиям и пр. [sanders, 35] Соссюр противопоставил господству диахронического, этимологического, сравнительного подходов к языку, синхронический, структурный подход. Означающее относится к означаемому как две стороны бумаги, писал Соссюр. Но при этом означающее произвольно по отношению к означаемому [3, c. 101], поскольку нет необходимой связи акустического образа с понятием, но при этом, когда эта связь устанавливается в социальном коллективе, то индивид уже не имеет свободы выдумывать другой акустический образ [3, c. 104]. В историческом разрезе означающее и означаемое скользят по отношению к друг другу: означающее может измениться, но при этом означаемое останется неизменным, и наоборот, возможно также изменение их обоих. На этом основании Соссюр заключает, что в языке нет ничего, кроме различий [3, c. 152-153].

Лакан переосмысляет означающее в качестве того, что представляет субъекта другому означающему, а не акустический образ понятия предмета, а означаемое является воображаемым эффектом значения означающих. Скольжение между ними задает невозможность стабильного значения, а моменты скрепления, застежки означаемого с означающим является фантазматической деятельностью субъекта. В сновидении, как отмечает Лакан, применяя концепцию соссюровского означающего, происходит перестановка, скольжение означаемого под означающим [12, c. 511]. Здесь можно увидеть тот же жест, который осуществил Лакан по отношению к Фрейду буквально в одном предложении. Лакановское понимание означающего оказывается имплицитно содержится у Фрейда и Соссюра.

По мысли Соссюра без означающего речь становится бессмысленной, а без означаемого беспредметной. Но при этом, связь означаемого и означающего произвольна, но на уровне использования языка в определенном коллективе она необходима. В определенной степени эта концепция похожа на гегелевское понимание идеального, в котором вся действительность является опредмеченным понятием абсолютного духа, а звук является одним из первых свидетелей духовной жизни в грубой материальности природы. Так и у Соссюра, акустический образ является выражением понятия предмета. В его лингвистической теории есть две характеристики: психологическая и социальная. Лакан идет дальше, показывая, что означающее не имеет никакого отношения к понятию, поскольку оно представляет субъекта, а значит, любое понятие предмета уже включено в цепь означающих, в законы метафоры и метонимии.

Это движение от понятия к субъекту в понимании означающего выражает определенное социально-пространственное смещение, к которому можно будет ближе подобраться, если показать, как Лакан понимал отношения знака к означающему. Именно в этом контексте можно будет обнаружить след, ведущий к социально-пространственной генеалогии понятия Лакана.

Лакан понимает под знаком выражение обыденного, причинно-следственного отношения, отношения представления и индекса: «нет дыма без огня» является ярчайшим примером знака, который приводится Лаканом несколько раз. Знак представляет собой отношения объекта к другому объекту, формируя тем самым объективное знание, не опосредованное субъектом. Другим примером знака является след человеческой ступни, который находит Робинзон Крузо на необитаемом острове [15, c. 343]. Этот след отсылает к существованию другого человека (Пятницы). Означающее, по Лакану, возникает тогда, когда субъект стирает след, делает отметку на месте следа, или зарубки на дереве; последние призваны представлять собой дни, прожитые на острове, или количество убитой дичи. Таким образом, субъект это след, маркирующий отсутствие первоначального события присутствием означающего этого события – отметкой, зарубкой, следом следа. Если означающее это смерть вещи и возвращение ее для субъекта в форме представления другим означающим, то знак представляет собой вещь без субъекта. Отсюда, если есть означающее, то нет репрезентируемого им предмета (только след следа Пятница, но след Пятницы стерт), а если до сих пор существует предмет, то нет означающего, есть только знак, который отсылает к предмету (след отсылает к Пятнице). След следа представляет субъекта другим означающим (например, нежелание Крузо видеть других людей, или наоборот, желание запомнить то место – ведь оно может исчезнуть из-за дождя, ветра, собственной неосторожности – в котором он встретил след другого человека или т.п.). Означающее, таким образом, амбивалентно и двусмысленно, вопреки простоте и однозначности знака. Означающее отсылает к представленности субъекта другим означающим, отношению к Другому и пр. Двусмысленность здесь явлена в присутствии адресанта и адресата, в наличии двух говорящих субъектов. Таким образом, уничтожая знак, субъект создает означающее, увековечивая свое существование в этом означающем, подобно тому, как нежелание о чем-то говорить (non-dit) само уже что-то говорит, становится означающим [16, c. 91], отрицание уже всегда является утверждением в измерении символического. То есть Лакан отвергает возможность представления в означающем предмета, поскольку означающее показывает лишь отношение субъекта к другим означающим и Другому, а не является «чистым и простым отражением, чистым и простым продуктом межчеловеческих отношений» (un pur et simple reflet, un pur et simple produit de ce qu'on appelle en l'occasion les relations inter-humaines – [16, c. 317]). Если гегелевский идеализм предполагал наличие идеального в самом предмете, рвущееся наружу для обретения абсолютно духовного существования в понятии, то лакановский идеализм заключается в том, что предмет и идеальная форма всегда находятся по разные стороны баррикад, то есть если есть предмет, то нет идеальной формы (только как язык, а не как деятельность), а если есть идеальная форма, то нет предмета, предмет становится частью идеальной формы (след следа) и в тоже время выходит за пределы ее (следа не существует, первоначальное событие вытеснено (невроз) или исключено (в форклюзии психоза) или отрицаемо (в перверсии)); хотя в тоже время нельзя не отметить тот факт, что по иронии судьбы идеальная форма как раз и заключается в том, что с одной стороны, существует форма деятельности без предмета (потенциально, как план, идея), а с другой стороны, предмет без формы деятельности (как воплощенная совокупность общественных отношений, как пространство, которое нужно распредметить, то есть, представить в форме деятельности); по сути, у Лакана существует все это, но кроме практически-предметного преобразования внешнего мира и социальных отношений; заключив идеальное в форму языка, ничего не остается делать, как постулировать невозможность репрезентации, невозможность субъекта.

Любопытно, что Лакан отождествляет логику означающего с логикой товара в «Капитале» Маркса. Еще задолго до Бодрийяра и Жижека Лакан пытается показать структурную гомологичность эквивалентности потребительных стоимостей товара и означаемых меновой стоимости и означающему, соответственно. Передача, перенос смысла (transfert de sens) не удается при движении от одного означаемого к другому, а значит, требуется означающее, которое будет контролировать циркуляцию означаемых, их «обмениваемость» [17, c. 421]. Лакан замечает, что поскольку метонимия как закон означающего является цепью означающих, в которой смысл редуцируется, в которой не рождаются новые значения («100 парусов» вместо «100 кораблей», часть вместо целого), то именно такая редукция гомологична обмену товаров, в котором один товар должен представлять собой меновую стоимость, «отказавшись от значительной части его смысла» (l'abandon d'une partie très importante de leur sens – [15, c. 81]), отказавшись от потребительной стоимости, «одежда может стать означающим стоимости ткани» (que le vêtement peut devenir le signifiant de la valeur de la toile – [15, c. 81]). И, наконец, в шестом семинаре, отношения означающих, отношения стоимостей вписываются Лаканом в диалектику означающего (les rapports signifiants, les rapports de valeurs <...> vient s'inscrire à l'intérieur de cette dialectique signifiante – [16, c. 324]).

Итак, Лакан подчиняет своим пониманием означающего теории сразу трех мыслителей – Фрейда, Соссюра и Маркса. Эти теории вписываются в прокрустово ложе понятия означающего. Симптоматично, что Жан Бодрийар и Жижек в своем творчестве используют лакановское понятие означающего не только для анализа товара (Бодрийар), но и для концептуализации бренда (Жижек и Бодрийар). Этих замечаний и непосредственных указаний Лакана достаточно для того, чтобы предположить общее место археологических «раскопок» созидательно-исторической, ретроактивной функции означающего в тех трансформациях, которые претерпел товар во второй половине ХІХ в. Именно тогда впервые была обобществлена практика смещения дескриптивного, номенклатурного названия товаров в сторону произвольного, метафорического языка торговых марок. Впоследствии, этот процесс привел к психологизации всего процесса и полному отрыву имени, названия товара от его предметно-понятийной формы, а также к акцентированию того эффекту, который он оказывает на потребителя. То есть, другими словами, нужно будет показать в третьем пункте социально-пространственную основу перехода от соссюровского понимания означающего к лакановскому.