ДанилевскийРоссия Европа

Россия и Европа

Зоркий глаз Наполеона III заметил существенно национальный характер всех стремлений XIX века, и искусная рука его воспользовалась им для своих целей, то есть для отвлечения умов от вопроса социального. Цель эта была достигнута, опасность отклонена на время, пока ряд движений в духе народности не довершит своего круга, пока возбужденные ими столкновения, которые надолго привлекут к себе внимание народов, не выкажут всех своих последствий, конечно, и не подозреваемых Наполеоном III в то время, когда он провозглашал новый политический принцип. В мыслях Наполеона этот новый принцип был, конечно, только предлогом для достижения личных целей. Он надеялся им управлять по своей воле и, кроме отвлечения народного внимания от вопросов, казавшихся ему более опасными, думал извлечь из него и другие побочные выгоды. Как бы ни были эгоистичны, неискренни, недальновидны и, пожалуй, мелочны расчеты, которыми руководствовался повелитель Франции, провозглашая национальность высшим политическим принципом*, он заслуживает полной благодарности уже за одно это провозглашение, выведшее это начало из-под спуда (где его смешивали с разными подпольными революционными махинациями) на свет Божий.

Обоим Наполеонам суждено было, сознательно или бессознательно, выдвинуть на первый план вопрос о политическом значении народности, – хотя Франции и при втором Наполеоне, вероятно, принесет он столь же мало пользы, как и при первом. С точки зрения французских интересов, нельзя не отдать справедливости критике Тьера28. Франция пользуется той выгодой, что, будучи государством вполне национальным, онавтожевремяпризнаетсявсеобщимсознаниемевропейских государств, во всем объеме своем, необходимым членом системы, основанной на начале политического равновесия. Очевидно, что для французского политика необходимо опереться на то из этих начал, которое обещает ему больше выгод. Опираясь на политическое равновесие, Франция, конечно, могла бы препятствовать как объединению Италии, так и объединению

*  В конце концов погубившим его. – Посмертн. примеч.

301

Н. Я. Данилевский

Германии; сама же если ничего не приобретала, то ничего и не теряла. Опираясь на принцип национальности, она, правда, приобрела Савойю и может иметь притязание на французскую часть Бельгии и, пожалуй, Швейцарии, но зато должна внутренне сознаться, что приобрела вопреки этому праву Ниццу

итак же точно, вопреки ему, владеет Корсикой. Но, если даже оставить это последнее обстоятельство без внимания, не очевидно ли, что небольшие округления французской территории не могут идти в сравнение с теми невыгодами, которые представляет для нее объединение Германии, угрожающее сосредоточением 45 миллионов в одно государственное целое, – на совершенно точном основании принципа национальности. Мало того, так как ведь с европейской точки зрения за славянами не признается никакой правоспособности, то немецкое государство может возрасти до 55 миллионов – присоединением всей невенгерской Австрии, на что некоторые ораторы Северогерманского сейма и изъявляли уже надежды. Наконец, в Восточном вопросе принцип национальности ставит Францию в самое возмутительное противоречие с самой собой.

Чтобы отчасти нейтрализовать те невыгодные последствия, которые принцип национальности мог бы иметь для Франции,придалиемумелочныйхарактер,придумавстранный

исовершенно нелепый способ его применения – посредством всеобщей подачи голосов. В самом деле, всякая подача голосов предполагает подчинение воли меньшинства – воле большинства. На каком же это основании? Очевидно, на таком, что выше того интереса, в котором выказывается противоположностьбольшинстваименьшинства,существуетдругойинтерес или, по крайней мере, предполагается существование высшего интереса, относительно которого большинство и меньшинство между собой согласны, – и это-то согласие по высшему интересу, имеющему большее значение, чем оказавшееся разногласие, заставляет меньшинство подчиняться большинству, если бы даже последнее не имело принудительной силы на своей стороне. Французский народ избирал президента республики: большинство выбрало Наполеона; довольно значительное

302

Россия и Европа

меньшинство подало голоса в пользу Ламартина, Кавеньяка и Ледрю-Роллена. На каком же основании эти поклонники различныхреспублик(сентиментальной,идеальнойисоциальной) подчинились республике бонапартистской, очевидно маскировавшей собой империю? Они подчинились потому, что приверженцы их считали выше всего – начало единства Франции, и так как, не нарушив его, нельзя было не подчиниться решению большинства, то ему и покорились добровольно. При выборе Линкольна в Соединенных Штатах оказалось противное этому явление. Та система, которую представлял собой Линкольн, была южанам более противна, чем самое распадение Союза, и они восстали. Тут не было высшего принципа, соединявшего меньшинство с большинством, и оно не подчинилось последнему, надеясь на свои силы. Но какое же это высшее начало, которое при подаче голосов о национальной судьбе какой-либо страны должно одинаково признавать и большинство, и меньшинство? Оно заключается не в чем ином, как в совершенно произвольном предрешении вопроса о том, что призванная к подаче голосов страна составляет неразделимое и нераздробимое целое. У Савойи спрашивают, желает ли она принадлежать к Италии или Франции. Но сама Савойя, неизвестно почему, считается каким-то неделимым политическим атомом. Очевидно, что результат дачи голосов будет зависеть главнейше от того, какие границы наперед будут определены для страны, призываемой выразить свою народную волю. Если бы, например, принять за целое Польшу в границах 1772 года, то не может быть ни малейшего сомнения, что вся она была бы включена в состав Российской империи; ибо, – не говоря о том, что большинство народа в Царстве Польском подало бы голоса в этом смысле, – одних западных губерний и Восточной Галиции было бы достаточно, чтобы перетянуть большинство на русскую сторону. Но можно подыскать такое дробление округов, что значительные части западных губерний пришлось бы отделить от России. Если строго держаться принципа выражения народной воли, пришлось бы учредить немыслимую чересполосицу. С другой стороны, что значит комедия подачи голосов,

303

Н. Я. Данилевский

например, в Венеции, в сравнении с пятидесятилетним непрерывным заявлением, что она хочет принадлежать Италии? Народность не есть только право, но и обязанность. Один народ не только может, но должен составлять одно государство. Какая же еще нужна тут подача голосов?

Итак,ходисторическоговоспитанияевропейскихнародов и свойства пройденной ими школы зависимости имели тот результат, что, хотя эти народы и не утратили тех нравственных свойств, которые делают их способными заменить первобытную племенную волю гражданской свободой, но все же имели несчастие, пройдя через феодализм, по большей части утратить необходимую для этой свободы почву – право на землю, на которой живут. Они отвоевали в полном объеме свои личные права от своих завоевателей, но земля осталась во власти этих последних; а это противоречие неизбежно ведет к такому столкновению, которое грозит всеобщей гибелью и разрушением. Лишившись материальной основы гражданской свободы, они с этим вместе лишились и нравственной основы – как этой свободы, так и вообще всей жизни, утвердив свои религиозные верования или на хрупком и гнилом столбе папской непогрешимости, или на личном произволе протестантства. Следствия этой религиозной лжи развиваются непрерывно и неудержимо, но еще не дошли до крайних своих пределов в общем сознании народов; следствия же противоречия в области политической уже выказывались в первом столкновении, но дальнейшее его развитие было предотвращено отклонением умов к вопросам национальным. Эти национальные задачи на западной, европейской почве сами по себе не имеют большого значения и далеко уступают по важности прочим задачам (научной, религиозной, политической, общественно-экономической), вырабатывавшимся историей романо-германских народов; они даже почти развили все свое содержание и скоро должны были бы уступить место другим сторонам проявления общественной жизни; но истинная важность их заключается в том, что в них лежит узел, связывающий мир Европейский с миром Славянским, – узел, чреватый событиями, которым на долгое время

304

Россия и Европа

сужденозапечатлетьиопределитьсобойхарактеристорииобоих сталкивающихся культурно-исторических типов: романогерманского и славянского.

Все политические события, проистекающие из других сторон европейского развития, не имели прямого отношения к славянам. В вопросе научном, в освобождении мысли от угнетавшего ее авторитета славяне не принимали деятельного, активного участия. Результаты этого движения идут и должны идти еще в большей степени в пользу славян (как и всех вообще народов), но не иначе, как и те результаты, которые достались в наследство от греков и римлян. Вопрос религиозный до огромного большинства славян не касался вовсе; те же, которые были

внего по несчастью впутаны, – имели в нем лишь участие пассивное, были угнетаемы, стеснены, насильственно лишаемы истины, им всем вначале преподанной. Единственное активное участие славян в религиозной жизни Европы – Великое Гуситское движение – было направлено к отрешению от европейского понимания веры, было стремлением к возвращению в православие. Вмешательство Славянского мира в политическую борьбу Европы было также или невольное, как для народов Австрии, или хотя и вольное, но основанное на недоразумении, как для России. Буря Французской революции вызвала продолжительное (и имевшее решительное влияние) участие России. Но с чисто русской и славянской точки зрения, можно только пожалеть о громадных усилиях, сделанных Россией для направления в известном смысле этой борьбы, – которая в сущности так же мало касалась России, как и революция тайпингов

вКитае29, и не должна была бы вызывать ни так называемых консервативных, ни так называемых прогрессивных инстинктов и симпатий России как к делу, для нее совершенно безразличному. Остается только жалеть, что эти громадные усилия не были (в столь удобное время) обращены на решение вопросов чисто славянских – как Тильзитский мир предоставлял к тому полную возможность. Конечно, так представляется вопрос с чисто славянской точки зрения. Вмешательство России было, конечно, необходимо с общей исторической точки зрения, ко-

305

Н. Я. Данилевский

торой Россия и подчинилась. Как природа, так и история извлекают всевозможные результаты из каждой созданной ими формы. Европе предстояло еще совершить обширный цикл развития, правильности которого преобладание Франции противопоставляло преграды, и Россия была призвана освободить от него Европу. Роль России была, по-видимому, царственная; но, в сущности, это была лишь роль служебная. Теперь Европа, и именно Франция, провозглашает принцип национальности, который не только не имеет большого значения, но даже вреден для нее, – и тем отплачивает России и Славянству, играя по отношению к ним также служебную роль и воображая, что действует сообразно со своими собственными интересами.

Поэтому вопрос о национальностях (начавший теперь занимать первое место в жизни и деятельности народов и связывающий миры Романо-Германский и Славянский) составит самый естественный переход к тем особенностям исторического воспитания, которое получила Россия во время сложения ее государственного строя, – к особенностям тех форм зависимости, которым подвергался русский народ при переходе от племенной воли к гражданской свободе, в пользование которой и он начинает вступать.

Первый толчок, положивший начало тысячелетнему процессу образования Русского государства, был сообщен славянским племенам, рассеянным по пространству нынешней России, призванием варягов. Самый факт призвания, заменивший для России завоевание, существенно важный для психологической характеристики Славянства, в занимающем нас теперь отношении не имеет большого значения. И англо-саксы были призваны британцами для защиты их от набегов пиктов и скоттов;совсемтем,однакоже,порядоквещей,введенныйпервыми в Англии, ничем существенным не отличается от того, который был введен в других европейских странах, – и призвание в этом случае по своим последствиям было равносильно завоеванию. Это,конечно,моглобыслучитьсяисрусскимиславянами,если бы пришельцы, призванные для избавления от внутренних смут, были многочисленнее. Но, по счастью, призванное пле-

306

Россия и Европа

мя было малочисленно, – как это доказывается уже тем, что до сих пор существует возможность спорить о том, кто такие были варяги. Если бы их численность была значительнее, то они не могли почти бесследно распуститься в массе славянского народонаселения, – так что уже внук Рюрика носит славянское имя, а правнук его, Владимир, сделался в народном понятии типом чисто славянского характера. Если бы и не осталось никаких летописныхизвестийотом,ктобылианглы,саксы,франкиили норманныВильгельмаЗавоевателя,товопросэтотподлежалбы бесспорному решению – на основании одного изучения языка и учреждений, в которых отпечатался характер национальностей названных завоевателей.

Эта-то малочисленность варягов, даже помимо их призвания, не позволила им внести в Россию того порядка вещей, который в других местах был результатом преобладания народности господствующей над народностью подчиненной. Поэтому варяги послужили только закваской, дрожжами, побудившими государственное движение в массе славян, живших еще одной этнографической, племенной жизнью; но не могли положить основания ни феодализму, ни другой какойлибо форме зависимости одного народа от другого. Между первым толчком, сообщившим государственное направление жизни русским славянам, и между германским завоеванием, положившим начало европейской истории, существует (если мне позволено будет сделать это сравнение) то же отношение, как между оспой прививной и оспой натуральной. Последняя, действуя сильно на организм, производит в нем органический переворот и большей частью, даже при счастливом исходе, оставляет за собой на всю жизнь сохраняемые следы. Она проводит глубокие борозды по лицу, искажает его, уродует, и нередко поражает зрение и другие существенно важные органы. Оспа прививная, напротив того, имеет лишь одни благодетельные последствия натуральной, охраняет организм от будущей заразы, но не искажает, не уродует его. С другой стороны, однако же, и охранение, ею доставляемое на будущее время, не столь действительно, как то, которое дает оспа натураль-

307

Н. Я. Данилевский

ная. Действуя слабее, прививная оспа, чтобы сохранить свою действительность, должна время от времени повторяться. Первобытная государственность России, лишенная помощи феодализма, или не могла бы сообщаться из Новгорода и Киева обширным странам, населенным славянскими и финскими народами, племенная воля которых находилась под охраной необозримого пространства лесов, болот и степей; или между обширнымиокраинамиинебольшимядромдолжнобыустановиться отношение метрополии к колониям, род данничества, в котором исчезла бы равноправность всех частей России по отношению к правительственному центру. Этому недостатку пособила удельная система30. Посредством ее, с одной стороны, распространилась государственность, с другой – каждой части сохранена была равноправность как особому самостоятельному княжеству. Этот процесс можно уподобить так называемому физиологическому процессу проборождения, которым сообщается оплодотворяющая сила всему содержанию желтка. Взаимные отношения членов княжеского дома сохранили связь частей государства; но с умножением княжеского рода, с ослаблением связи между его членами в последовательности поколений одного великокняжеского центра становилось недостаточно. Не только увеличивалось число княжений, но по мере этого увеличения образовывались и новые великокняжеские центры. Процесс этот не успел достигнуть своих последних пределов; но, продолжая его умственно, невольно приходишь к тому заключению, что он мог иметь только два исхода. Если бы государственный элемент, выражавшийся князьями и их дружиной, получил полное преобладание, то удельной системе предстояло переродиться в настоящий феодализм, в крайнее разложение, пример которого представляет средневековая Германия, но – без объединяющей власти императора и папы; народная свобода погибла бы под гнетом мелких тиранов. При преобладании же народного племенного начала, как это и было в России, самой государственности предстояла гибель через обращение князей в мелких племенных вождей, без всякой между собой связи; народная воля была бы спасена,

308

Россия и Европа

но племена не слились бы в один народ под охраной одного государства. Во избежание этого был необходим новый прием государственности, и он был дан России нашествием татар.

Сверх призвания варягов, заменившего собой западное завоевание, – призвания, которое оказалось слишком слабым, дабы навсегда сообщить государственный характер русской жизни, – оказалась надобность в другой форме зависимости – в данничестве. Но и данничество это имело тот же слабый прививной характер, как и варяжское призвание. Когда читаем описания татарского нашествия, оно кажется нам ужасным, сокрушительным. Оно, без сомнения, и было таковым для огромного числа отдельных лиц, терявших от него жизнь, честь, имущество; но для целого народа как существа коллективного и татарское данничество должно почитаться очень легкой формой зависимости. Татарские набеги были тяжелы и опустошительны, но татарская власть была легка, сравнительно с примерами данничества, которые представляет нам история (например, сравнительно с данничеством греков и славян в Турции). Степень культуры, образ жизни оседлых русских славян и татарских кочевников были столь различны, что не только смешение между ними, но даже всякая власть последних над первыми не могла глубоко проникать, должна была держаться одной поверхности. Этому способствовал характер местности, который дозволил нашим завоевателям сохранить свой привычный и любезный образ жизни в степях задонских и заволжских. Вся эта буря прошла бы даже, может быть, почти бесследно (как без постоянного вреда, так и без постоянной пользы), если бы гений зарождавшейся Москвы не умел приспособиться к обстоятельствам и извлечь всей выгоды из отношений между покорителями и покоренными. Видя невозможность противиться силе и сознавая необходимость предотвращать опустошительные набеги своевременной уплатой дани, покоренные должны были внести более строгие формы народной зависимости по отношению к государству. Дань, подать, составляет всегда для народа, не постигающего ее необходимости, эмблему наложенной на него зависимости, главную причину вражды его

309

Н.Я. Данилевский

кгосударственной власти. Он противится ей, сколько может; нужна сила, чтобы принудить его к уплате. Чтобы оградить себя от излишних поборов, народ требует представительства в той или другой форме, ожидая, что, разделяя его интересы, оно не разрешит никакого побора, который не оправдывался бы самой существенной необходимостью. Московские князья имели ту выгоду на своей стороне, что вся ненавистная сторона мытарства падала на Орду, – Орда же составляла ту силу, которая одной угрозой заставляла народ платить дань. Москва являлась если не избавительницей, то облегчительницей тягости, которую заставляло нести народ иноплеменное иго. Кроме самогопонятияогосударственнойвласти(коренящегосявдухе славянских народов), в этом посредничестве Московских князей, избавлявших народ от прямого отношения к татарам, кроется, без сомнения, то полное доверенности и любви чувство, которое русский народ сохраняет к своим государям. Таким образом, Московские князья, а потом цари, совместили в себе всю полноту власти, которую завоевание вручило татарам, – оставив на долю этих последних то, что всякая власть заключает в себе тягостного для народа – особенно для народа, не привыкшего еще к гражданскому порядку и сохранявшего все предания племенной воли. Московские государи, так сказать, игралирольматерисемейства,котораяхотяинастаиваетнаисполнении воли строгого отца, но вместе с тем избавляет от его гнева и потому столько же пользуется авторитетом власти над своими детьми, сколько и нежной их любовью.

Но когда иноплеменное иго было свергнуто, – страшилище, заставлявшее безропотно сносить всю тягость государственной власти, исчезло, а с ним исчезла и самая сила, посредством которой Московские государи проводили в русский народ государственное объединение. Ее надо было обрести в собственных средствах. Таких средств было очень мало, а препятствий, которые надлежало преодолеть, очень много. Главное препятствие опять-таки составляли пространство и природа русской области. Какая нужда подчиняться суровым требованиям государственного порядка, личной службы, де-

310