Литература по госам / Бисмарк - Мысли и воспоминания / Том I

двигавшимися волнами парламентского господства. Положение,

надежды удержаться на своем посту и предложил, а через несколько часов и добился моего назначения в Париж.

Назначение состоялось 22 мая, а 1 июня я уже вручил в Тюльерийском дворце25 свои верительные грамоты. На следую­ щий день я писал Роону:

«Я прибыл сюда благополучно, живу здесь, как крыса в пу­ стом амбаре, и вынужден ввиду холодной и дождливой погоды сидеть дома. Вчера я имел торжественную аудиенцию с прибы­ тием в императорской карете, торжественным церемониалом, дефилирующими сановниками. Впрочем — коротко и ясно, без политики, которая отложена на un de ces jours [один из бли­ жайших дней], впредь до частной аудиенции. Императрица очень хороша собою, как всегда. Вчера вечером прибыл фельдъ­ егерь, но не привез мне из Берлина ничего, кроме нескольких кожаных сумок скучных депеш по поводу Дании. Я ожидал письма от вас. Из послания Бернсторфа к Рейсу я вижу, что отправитель твердо рассчитывает на мое продолжительное пребывание в Париже и на свое в Берлине и что король оши­ бается, полагая, будто Бернсторф стремится возвратиться в Лондон, чем скорее, тем лучше26. Я не понимаю его: почему он не скажет откровенно, хочет ли он остаться или хочет уехать; ведь ни в том, ни в другом нет ничего зазорного. Занимать оба поста одновременно — это уже не столь безупречно. Как только у меня будет что-либо сообщить, т. е. как только я увижу импе­ ратора с глазу на глаз, я напишу королю собственноручно. Я все еще льщу себя надеждой, что его величество сочтет меня менее незаменимым, если я некоторое время не буду показывать­ ся ему на глаза, и что найдется какой-нибудь непризнанный до сих пор государственный деятель, который обгонит меня, а я тем временем еще несколько пополню здесь свой опыт. Я спо­ койно ожидаю, будет ли решено и как что-нибудь относительно меня. Если в течение ближайших недель ничего не выяснится, то я буду просить об отпуске, чтобы привезти сюда жену; но в таком случае мне необходимо знать определенно, как долго я тут пробуду. В расчете на предупреждение за неделю я здесь прочно устраиваться не могу.

Надеюсь, в высших сферах не возникнет мысли назначить меня министром без портфеля; на последней аудиенции об этом

не было речи. Это невыгодное положение: ничего не скажи и за все отвечай, всюду будь непрошенным гостем, а когда действи­ тельно захочешь заявить свое мнение, тебя оборвут. Я предпочи­ таю портфель посту министра-президента; ведь последнее в сущ­ ности означает быть в резерве, к тому же мне не особенно хо­ телось бы иметь своим коллегой [человека], который живет наполовину в Лондоне. Если он не желает переселиться туда совсем, то я охотно предоставляю ему оставаться там, где он на­ ходится, и считаю, что не по-дружески было бы понуждать его.

Сердечный поклон вашим. Преданный вам друг и, если на то пошло, бесспорный, хоть и не задорный, соратник, причем зимой охотнее, чем в такую жару!»

4 июня Роон писал мне из Берлина:

«...В воскресенье Шлейниц говорил со мною о преемнике Гогенлоэ и высказал мнение, что ваше время еще не пришло. На мой вопрос, кто же будет стоять во главе министерства, он пожал плечами, а когда я добавил, что ему остается в таком случае только пожалеть себя, он увильнул, не дав ни утвер­ дительного, ни отрицательного ответа. Что это меня беспокоит, не должно вас удивить. Поэтому я воспользовался вчера слу­ чаем возбудить в надлежащих сферах вопрос о министре-пре­ зиденте и встретил прежнюю склонность к вам наряду с преж­ ней нерешительностью. Что прикажете делать? И чем это кон­ чится? У нас нет партии, способной править! О демократах, само собою разумеется, не может быть и речи, но ведь значи­ тельное большинство состоит из демократов и тех, кто хочет стать таковыми, хотя их проект адреса 27 насквозь пропитан уверениями в лойяльности. Наряду с ними — конституциона­ листы; подлинные — кучка в двадцать с лишним человек, с Финке во главе; около пятнадцати консерваторов, тридцать католиков и до двадцати поляков. Где же возможное правитель­ ство найдет необходимую поддержку? Какая партия, кроме демократов, может править при подобной группировке сил, а они не могут и ни в коем случае не должны править. При подобных обстоятельствах, учит [меня] моя логика, тепереш­ нее правительство должно остаться у власти, как бы это ни было трудно. Именно поэтому оно непременно должно усилиться, и притом чем скорее, тем лучше. Интересы Пруссии едва ли, как мне кажется, требуют, чтобы граф Бернсторф занимал попрежнему два столь крупных поста. Поэтому я буду очень до­ волен, если вы в ближайшее время получите пост министрапрезидента, хотя и уверен, что Б[ернсторф] не замедлит выйти тогда из своего двойственного положения и перестанет изобра­ жать колосса, стоящего одной ногой в Берлине, а другой — в Лондоне. Я взываю к вашей совести — не делать встречного

11-го сего месяца истекает отпуск Гогенлоэ. Обратно прибудет не сам он, а его прошение об отставке. И тогда-то, тогда, наде­ юсь, вас вызовут по телеграфу. Все патриоты жаждут этого. Как же вы можете тут колебаться и маневрировать?»

Я отвечал:

«Париж, Троица, 1862 г.

Любезный Роон, Штейн (в то время военный атташе) аккуратно доставил

мне ваше письмо, которое, видимо, не было распечатано, так как мне самому не удалось вскрыть его, не надорвав. Можете быть уверены, что я отнюдь не делаю никаких встречных ходов и маневров; если бы я не видел по всем при­ знакам, что Бернсторф вовсе и не помышляет об уходе, то я со всей определенностью ожидал бы, что мне придется через не­ сколько дней оставить Париж и отправиться через Лондон в Берлин; я и пальцем не пошевелил бы, чтобы противодейство­ вать этому. Я и так ничего не предпринимаю, но не могу же я на самом деле советовать королю дать мне место Бернсторфа; а если бы я был назначен [министром] без портфеля, то, считая Шлейница, у нас оказалось бы три министра иностранных дел, один из которых перед лицом малейшей ответственности всегда готов ретироваться в министерство двора, а другой — в Лондон 2 8 . С вами, я знаю, мы единодушны; с Яговым, надеюсь, могли бы притти к тому же; ведомственные министерства не были бы для меня камнем преткновения, а в вопросах внешней политики я имею довольно определенные взгляды; возможно, они имеются и у Бернсторфа, но я с ними не знаком и не могу освоиться с его методом и приемами; не доверяю я также и его глазомеру в делах политики, как он, должно быть, не доверяет моему. Впрочем, слишком долго неизвестность не может про­ должаться — подожду до 11-го, тогда будет видно, остается ли король при своем мнении от 26-го прошлого месяца29 или же предпримет что-либо иное. Если до тех пор ничего не прои­ зойдет, то я напишу его величеству, что позволяю себе считать свое теперешнее назначение окончательным и устроить свои домашние дела в расчете на пребывание здесь до зимы и долее. Мои вещи и экипажи находятся еще в Петербурге, мне нужно куда-нибудь девать их; кроме того, мне свойственны привычки заботливого отца семейства и, между прочим, потребность иметь определенное место жительства, а я лишен его в сущности с июля прошлого года, когда Шлейниц впервые сказал мне, что я получу другое назначение. Вы несправедливы ко мне, подозревая, что я упираюсь, напротив, я подвержен настрое­ ниям того предприимчивого животного, которое от избытка веселья пускается в пляс по льду.

Я следил в известной мере за прениями в связи с адресом и вынес впечатление, что в комиссии и, пожалуй, даже на пле­ нуме правительство оказалось уступчивее, чем следовало. Какое значение имеет, собственно, плохой адрес? Люди пола­ гают, что, проведя такой адрес, они добились победы. В форме адреса палата инсценирует маневры с условным врагом и хо­ лостыми зарядами. Если же люди примут мнимое сражение за действительную победу и вступят на правовую почву короля (auf koniglichen Rechtsboden), рассеявшись по ней, грабя и маро­ дерствуя, то неизбежно настанет момент, когда условный враг демаскирует свои батареи и начнет стрелять по-настоящему. В нашем восприятии чувствуется недостаток благодушия; ваше письмо дышит благородным гневом воина, пылом и

шел спокойным и довольным, весьма доброжелательным к нам и весьма склонным обсуждать трудности «германского вопроса»; он не может отказать в своих симпатиях ни одной из существу­ ющих династий, надеется, однако, что Пруссия успешно разре­ шит поставленную перед ней великую задачу, а именно — гер­ манскую, после чего правительство приобретет доверие и внут­ ри [страны]. Сплошь красивые слова. На вопрос, почему я не устраиваюсь здесь как следует, оседло, я отвечаю, что в ско­ ром времени попрошусь на несколько месяцев в отпуск, после чего возвращусь вместе с женой.

10 июня. Ответ его величества на адрес производит до­ стойное впечатление своей сдержанностью и умеренностью — холоден, никакого раздражения. Намеки на то, что Шлейниц сменит Гогенлоэ, встречаются во многих газетах. От души рад за него, а министром двора он при этом все же останется.

Посылаю настоящее письмо завтра с фельдъегерем, который пробудет в Аахене до тех пор, пока не получит что-нибудь из Берлина для доставки сюда. Привет вашим дамам; все мои здо­ ровы. Издавна верный вам

ваш ф. Б.»

27 июня император пригласил меня в Фонтенебло и долго гулял со мною. Во время беседы на политические темы дня и по­ следних лет он неожиданно спросил меня, думаю ли я, что ко­ роль склонен будет заключить с ним союз. Я отвечал, что ко­ роль питает к нему самые дружеские чувства и что предрассуд­ ки против Франции, господствовавшие некогда в нашем обще­ ственном мнении, почти исчезли; однако союзы вызываются обстоятельствами, в соответствии с которыми определяется потребность в них и польза от них. Союз предполагает тот или иной мотив, определенную цель. Император оспаривал

необходимость такой предпосылки; одни державы относятся друг к другу дружественно, в отношениях между другими это имеет место в меньшей степени. Перед лицом неопределенного будущего необходимо дать своему доверию то или иное направ­ ление. Говоря о союзе, он отнюдь не имеет в виду какого-либо авантюрного проекта; он видит общность интересов Пруссии и Франции и находит в них элементы d'une entente intime et du­ rable [тесного и прочного согласия]. Было бы большой ошибкой пытаться создавать события; заранее нельзя рассчитать ни их направления, ни их размаха, но в ожидании их можно подго­ товиться, se premunir, en avisant aux moyens pour у faire face et en profiter [предусмотрительно принять необходимые меры, чтобы противостоять им и извлечь из них пользу]. Импера­ тор продолжал развивать идею «дипломатического альянса», при котором входит в обычай взаимное доверие и стороны при­ выкают рассчитывать друг на друга в затруднительных обстоя­ тельствах, а затем, внезапно остановившись, сказал:

«Вы не можете себе представить, quelles singulieres ouvertures m'a fait faire l'Autriche, il у a peu de jours» [«какие странные предложения были сделаны мне Австрией несколько дней назад»]. Повидимому, совпадение вашего назначения с приездом в Париж господина Будберга вызвало в Вене панический страх. Князь Меттерних сказал мне, что им получены столь далеко идущие инструкции, что он сам испугался; ему даны самые неограниченные полномочия, какие когда-либо давал суверен­ ный государь своему представителю, — во что бы то ни стало притти со мною к соглашению по всем вопросам, какие бы я ни затронул. Это заявление привело меня в некоторое заме­ шательство, ибо, не говоря уже о. несовместимости интересов обоих государств, я испытываю почти суеверное предубеж­ дение против того, чтобы сочетать свою судьбу с судьбой Австрии».

Эти откровения императора, конечно, не могли быть вовсе лишены основания, хотя он и мог рассчитывать, что я не исполь­ зую мои установившиеся в обществе отношения с Меттер¬ нихом во зло оказанному мне доверию. Как бы то ни было, по­ добная откровенность с прусским посланником была неосторож­ ностью независимо оттого, соответствовала она истине или была преувеличением. Еще во Франкфурте я пришел к убеждению, что венская политика не останавливается при случае ни перед какими комбинациями; она пожертвовала бы Венецией или левым берегом Рейна31, лишь бы на правом его берегу приобре­ сти такой ценой союзную конституцию, гарантирующую преоб­ ладание Австрии над Пруссией32; германская фраза котирова­ лась в венском императорском дворце лишь до тех пор, пока ею пользовались как вожжами, предназначенными для нас и вюрц¬ буржцев. Если против нас еще не была создана франко-австрий­

ская коалиция, то обязаны мы были этим не Австрии, а Фран­ ции, и не возможным симпатиям к нам Наполеона, а его неуве­ ренности, в состоянии ли была Австрия плыть по течению столь сильных тогда национальных стремлений. Из всего этого я не сделал в своем донесении королю вывода, что нам следует искать союза в той или иной форме с Францией, зато подчерк­ нул, что мы не должны и не можем ни полагаться на Австрию, как на верного союзника против Франции, ни надеяться, что она добровольно изъявит свое согласие не препятствовать укреплению нами нашего положения в Германии.

За отсутствием каких-либо политических поручений и дел, я на короткое время уехал в Англию, а 25 июля предпринял более продолжительную поездку по югу Франции. К этому вре­ мени относится следующая переписка:

месяца). Я не ответил на него потому, что по основному вопросу не мог ничего сообщить, а мог только ждать новостей. С тех пор ко мне прибыл курьер, о котором меня предупредили телеграм­ мой за две недели и в ожидании которого я вернулся из Англии на неделю раньше. Он привез письмо Бернсторфа в ответ на мою просьбу об отпуске. В настоящее время я здесь не ну­ жен, так как здесь нет ни императора, ни министров, ни посланников. Я не совсем здоров; эта неопределенная жизнь — постоянно в неизвестности, без настоящего дела — не спо­ собствует успокоению нервов. Я думал, что еду сюда дней на 10 — недели на две, но вот уже 7 недель, как я тут, и совер­ шенно не знаю, буду ли я здесь через 24 часа. Я не хочу навя­ зываться королю, обосновавшись в Берлине, и не еду домой потому, что боюсь проездом через Берлин застрять в гостинице на неопределенное время. Из письма Бернсторфа я вижу, что королю до поры до времени нежелательно поручать мне ино­ странные дела и что его величество еще не решил — следует ли назначить меня на место Гогенлоэ, но не хочет предрешать этот вопрос и в отрицательном смысле, дозволив мне полутора­ месячный отпуск. Король сомневается, как пишет мне Бернс¬ торф, могу ли я быть полезен во время текущей сессии и не луч­ ше ли отложить мое назначение, — если оно вообще состоится,— на зиму. Ввиду этого я возобновляю сегодня просьбу о полуто­ рамесячном отпуске, мотивируя ее следующим образом. Вопервых, я действительно нуждаюсь в подкреплении сил горным и морским воздухом; если мне суждена каторжная работа, то необходимо запастись здоровьем, а Париж действует на меня пока что плохо, при той собачьей жизни бездомного холостяка, какую мне приходится вести, Во-вторых, королю нужно дать

188 ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

срок спокойно принять решение по собственному побуждению, иначе его величество возложит ответственность за последствия на тех, кто будет понуждать его. В-третьих, Бернсторф не хочет теперь уходить; король неоднократно просил его остаться и заявил, что о министерстве иностранных дел он со мною не го­ ворил вовсе, а положение министра без портфеля для меня неприемлемо. В-четвертых, мое вступление в министерство, которое в настоящее время показалось бы бесцельным и слу­ чайным, может со временем сыграть роль эффектного маневра.

Я мыслю себе все это так: министерство будет твердо и спокойно возражать против каких-либо ограничений военного бюджета, но не доведет дела до кризиса, а предоставит палате возможность всесторонне обсудить бюджет. Это закончится, я думаю, к сентябрю. Затем бюджет, который, как я предпола­ гаю, окажется неприемлемым для правительства, поступит в палату господ, но лишь при наличии уверенности, что изуро­ дованный проект бюджета будет ею отвергнут. Тогда, а в про­ тивном случае — до обсуждения бюджета в палате господ, можно будет возвратить его для вторичного пересмотра в пала­ ту депутатов, сопроводив его королевским посланием, в ко­ тором будет дана деловая мотивировка отказа короля утвер­ дить подобный закон о бюджете и будет предложено подверг­ нуть бюджет новому рассмотрению. Тогда или несколько ранее надо будет, пожалуй, отсрочить на месяц сессию ландтага. Чем больше затянется это дело, тем более потеряет палата в об­ щественном мнении, так как, придираясь к сущим мелочам, она уже допустила ошибку и будет допускать ее и далее, и так как у нее нет ни одного оратора, который не нагонял бы тоски на публику. Если бы удалось добиться, чтобы она стала приди­ раться к таким пустякам, как перманентность палаты господ33, начала бы ради них войну и затянула бы разрешение серьезных вопросов, то это было бы большим счастьем. Палата утомится, будет надеяться на то, что правительство теряет силы, а уезд­ ных судей надо будет припугнуть расходами на их заместите­ лей3 4 . Когда она совсем размякнет, почувствует, что надоела стране, и будет нетерпеливо ждать уступок со стороны прави­ тельства, чтобы выпутаться из двусмысленного положения, тогда, по-моему, наступит момент показать ей моим назначени­ ем, что не может быть и речи об отказе от борьбы, а лишь о про­ должении ее со свежими силами. Появление нового батальона в боевом строю кабинета произведет тогда, быть может, такое впечатление, какого теперь не достичь; если же предваритель­ но еще и пошумят немного на тему об октроировании и госу­ дарственном перевороте, тогда моя старая репутация человека безрассудной жестокости пригодится мне как нельзя более, и люди подумают: «вот оно, начинается», — и тогда все центро­ вики и половинчатые охотно пойдут на переговоры.

Все это основывается скорее на инстинктивном ощущении, и доказать, что это так, я не могу и не захожу так далеко, чтобы из-за этого ответить королю на свой страх и риск отказом, если он мне что-либо прикажет. Но если спросят моего мнения, то я скажу, что меня следует подержать еще несколько месяцев за кулисами.

Быть может, я говорю все это впустую, быть может, его ве­ личество никогда не решится назначить меня, ибо я не знаю, почему бы это произошло теперь, если не произошло шесть не­ дель тому назад. Но глотать раскаленную парижскую пыль, зевать в кафе и театрах или снова располагаться в берлинском Hotel Royal в качестве политического дилетанта — ко всему этому нет никаких оснований, — лучше провести это время на водах.

Удивляюсь я все же политической бездарности наших па­ лат; ведь мы все же очень просвещенная страна, даже чересчур просвещенная,— это не подлежит сомнению. Другие, наверное, тоже не умнее, чем те, которые составляют цвет наших [трех] классных выборов, но у них нет той ребяческой самоуве­ ренности, с какой наши выставляют напоказ, как нечто образ­ цовое, свои импотентные срамные части во всей их наготе. Откуда у нас, немцев, репутация людей застенчивых и скром­ ных? Среди нас нет таких, кто не считал бы, что он во всем — от ведения войны до ловли блох у собак — разбирается лучше, нежели все обученные своему делу специалисты вместе взя­ тые, тогда как в других странах есть все же не мало людей, допускающих, что они понимают в некоторых вещах менее дру­ гих, довольствуются этим и помалкивают.

16-го. Мне надо сегодня спешно кончать, так как я потра­ тил время на другие дела.

Сердечный поклон вашим. Издавна верный вам ваш ф. Б.»

Роон ответил мне 31 августа 1862 г.:

«Любезный Бисмарк, Вы, должно быть, понимаете, почему я до сих пор не от­

вечал вам; я все ждал и ждал решения или хотя бы такой ситуа­ ции, которая привела бы к быстрой развязке. К сожалению, моя, вернее наша, болезнь приняла хронический характер. Теперь присоединился новый момент — оправдательный при­ говор лицам, оклеветавшим фон-дер-Хейдта, но и это затеряет­ ся в песках [бранденбургской] марки. Я отвлекся на несколь­ ко дней от misere generate [общего бедствия], воспользовавшись отъездом короля в Д[оберан]35, и уехал сюда (в Циммергау¬ зен) пострелять дичь. Бернсторф, недели 3—4 тому назад твердо, как я мог заключить, решившийся оставить свой пост,

на котором ему теперь приходится слишком тяжко и невесело, сказал мне неделю назад, что он еще не знает, но возможно будет вынужден, по окончании парламентской сессии, уступить желанию короля (если таковое будет выражено) и остаться, хо­ тя он попрежнему жаждет избавления; другими словами — в пе­ реводе на язык действительности — сессия затянулась так долго, что окончание ее приблизительно совпадет с разрешением графи­ ни от бремени, а тогда переезд зимой к месту нового назначения будет еще менее удобен, нежели теперь. Он говорил мне, соб­ ственно, еще ранее, что перемещение в Лондон приемлемо для него только в том случае, если оно состоится в сентябре. Этот эгоизм, который, пожалуй, еще придется проклинать, с одной стороны, и нерешительность короля — с другой, наряду с точ­ кой зрения фон-дер-Хейдта, который хотя и готов" примириться с президентом, но только не из числа своих более молодых кол­ лег, — все это заставляет меня вернуться к прежней мысли, что вам придется стать министром-президентом, хотя бы и без портфеля; со временем вы его получите — это произойдет само собой. Нам, я считаю, невозможно и бессмысленно встретить зимнюю сессию в прежнем неполном и недостаточном составе,

иэто мое мнение не раз получало высочайшее одобрение. Мы должны и мы будем драться. Об уступках и компромиссах нечего и думать, менее всего склонен к ним король. Поэтому можно с уверенностью предвидеть опасные катастрофы, даже совершенно независимо от осложнений в области нашей внеш­ ней политики, где уже теперь обнаруживаются весьма приме­ чательные хитросплетения. Могу себе представить, мой старый друг, что все это вам до крайности опротивело; по собственному отвращению я могу судить о вашем. Но я все еще надеюсь, что вы из-за этого не фрондируете, но, наоборот, вспомните древний рыцарский долг — с мечом в руках выручать короля, даже если он, как в данном случае, добровольно подверг себя опасности. Но вы человек и, — что еще более того, — вы муж и отец семейства. Вы хотите наряду со всей вашей работой домашнего уюта, семейной жизни. Вы имеете на это право, c'est convenu! [это неоспоримо!]. Поэтому вам необходимо знать,

изнать как можно скорее, где будет поставлена ваша кровать

иваш письменный стол: в Париже или Берлине. А слово коро­ ля, что вам не следует обосновываться в Париже, пока, на­ сколько мне известно, еще не взято назад. Вам необходима опре­ деленность. Я постараюсь, со своей стороны, сделать все возмож­ ное и оказать вам содействие — не только из эгоистических побуждений, но и из патриотической заинтересованности, чтобы создать вам эту определенность. Я буду поэтому действо­ вать так, как будто вы мне privatim [частным образом] поручили добиться для вас этой уверенности, и так будет продолжаться до тех пор, пока вы мне этого не запретите. Вслед за по-

следними разговорами с serenissimo [величеством, точнее, свет­ лейшим] о вас я и без того уже вынужден был пустить в ход мой особый личный интерес к вам. Я могу поэтому говорить и о вашем невыносимом положении, которое вызвано главным об­ разом тем, что вам достаточно недвусмысленно не дают обосно­ ваться в Париже. Подобные мотивы вызывают сочувствие

ивлияют, пожалуй, сильнее, чем политические рассуждения.

Ябуду поэтому действовать как будто с вашего согласия и

посоветую временно назначить вас министром-президентом без портфеля, чего я до сих пор избегал касаться; иначе нельзя! Если вы этого категорически не желаете, то вы дезавуируете меня или прикажете мне молчать. Я буду беседовать с госуда­ рем 7-го в совершенно конфиденциальной аудиенции, которую он назначил мне на этот день проездом в Карлсруэ на кре­ стины (9/IX). У вас, таким образом, есть еще время для протеста.

Об общем положении я не хочу сегодня распространяться. Внутренняя катастрофа произойдет, как мне кажется,не теперь, а лишь весной, и к тому времени вы непременно должны быть на месте. Она окончательно решит наше будущее...

Ваш фон-Роон.»

Я ответил:

«Тулуза, 12 сентября 1862 г.

Мои странствования вдоль и поперек Пиренеев были при­ чиною того, что я только сегодня застал здесь ваше письмо от 31-го [августа]. Я ожидал также письма от Бернсторфа, ко­ торый месяц назад писал мне, что в сентябре вопрос о персо­ нальных переменах будет решен во всяком случае. Ваше письмо заставляет меня, к сожалению, предположить, что неизвестность останется столь же полной и к рождеству. Мои вещи все еще в Петербурге и там замерзнут, мои экипажи — в Штеттине, лошади — в имении близ Берлина, моя семья — в Поме­ рании, я сам — на большой дороге. Сейчас я возвращаюсь в Париж, хотя работы у меня там теперь еще меньше чем когдалибо, но срок моего отпуска истекает. Мой план таков — пред­ ложить Бернсторфу съездить в Берлин, обсудить дальнейшее устно. У меня потребность провести несколько дней в Рейн¬ фельде, так как я не видал своих с 8 мая3 6 . Я должен воспользо­ ваться случаем добиться ясности. Я ничего так не желаю, как остаться в Париже, но я должен знать, что переезжаю и устраи­ ваюсь не на несколько недель или месяцев, — ведь мой дом по­ ставлен на широкую ногу. Я никогда не отказывался от поста министра-президента без портфеля, если так прикажет король; я говорил только, что считаю это мероприятие нецелесообразным. Я и теперь готов вступить в министерство без портфеля, но не вижу никаких серьезных намерений в этом смысле. Если бы