Otkryt_yaschik_Skinnera

зовать красители, чтобы выявить структуру микроскопичес­ ких срезов или органов, функция которых была непонятна. Существовали шафрановые краски, полученные из пестиков крокусов, нитраты серебра, окрашивающие прожилки лис ­ та, но никому еще не удавалось заглянуть внутрь человечес­ кого черепа. Прежде чем Мониш взялся за изменение чело­ веческого мозга, его амбиции ограничивались тем, чтобы просто его увидеть.

И это ему удалось. Он разработал краситель, который мож­ но было впрыснуть в кровеносный сосуд на шее, и это веще­ ство распространялось вверх, позволяя при помощи рентгена увидеть до сих пор скрытые разветвления сосудов мозга и его доли. Благодаря этому изобретению Мониша стало возможным обнаруживать опухоли и поврежденные сосуды; Мониш сумел сделать видимой болезнь живого человеческого мозга.

Однако успех был достигнут дорогой ценой.

Только подумайте, — пишет Эллиот Валенстайн, автор пре­ восходной книги о психохирургии, — кому хватило бы дерзос­ ти ввести бромид в сонную артерию живого человека? Кто посмел бы сделать такое? Я уверен: многие об этом думали, но только Мониш позволил себе подобный шаг, он и стал тем человеком, который совершил неслыханное.

Сначала Мониш вводил краситель трупам, потом — живым пациентам, которых к тому времени у него было много. Он де­ лал уколы в артерию... и один из пациентов, воспаленный мозг которого был расцвечен в синий и серебряный цвета, умер.

Мониш говорил, что для него эта смерть оказалась пыткой. Тем не менее он продолжал свое дело. Разработанную тех­ нику он назвал ангиографией; она получила широкое распро­ странение и используется до сих пор, хотя и была усовершен­ ствована. Ангиография — незаменимый диагностический инструмент. Мониш вторгался в человеческие жизни и брал то, что ему не предназначалось — поэтому его не очень-то лю -

били, — но он добивался, всегда добивался чего-то полезного. Вы можете ненавидеть отца психохирургии, но есть шанс, что он, возможно, оказал помощь вашей голове.

У ребенка сначала развивается зрение, а только потом — способность хватать: мы должны видеть то, что хотим удержать. Так же было и с Моиишем. Сначала он научился видеть мозг и только потом захотел коснуться его своими изуродованными подагрой руками, захотел изменить. Тогда, в 1920—1930-х го­ дах, немногие виды лечения были доступны страдающим пси­ хическими заболеваниями, кроме помещения в сумасшедший дом; некоторые проводили там всю жизнь, впадая в буйство и пуская слюни. Мониш знал об этом, поскольку почти треть пациентов его процветающей неврологической клиники обла­ дали отклонениями психики. Врачи уже пробовали применять гипогликемическую кому, лечение холодом, удаление зубов и заражение малярией. Странно. С одной стороны, существовал Фрейд, становившийся все более знаменитым в Вене; он пола­ гал, что человеческий ум зависит в первую очередь от собствен­ ной истории, и практически в это же самое время Мониш ут­ верждал, что единственным методом лечения психических заболеваний является соматическое лечение. Современные спо­ ры — химия против истории развития, таблетки против слов — не такие уж современные. Мы просто повторяем все те же ста­ рые доводы, не добавляя к ним особых озарений.

В 1935 году, когда ему был шестьдесят один год, Мониш от­ правился в Лондон на конференцию по неврологии. Она про­ ходила в великолепном зале, украшенном статуями, с мрамор­ ным полом, с потолком в позолоте. Присутствовало много важных ученых в черных костюмах с костяными пуговицами, с моноклями на цепочках; все они собрались, чтобы услышать о новейших экспериментальных исследованиях. Один докладчик сообщал о выжигании двигательного центра в мозгу собаки; другой — об удалении части коры, ответственной за слух, у обе-

зьяны. Потом двое исследователей, Карлайл Якобсон и Джои Фултон, доложили о своей работе с самкой шимпанзе по клич­ ке Бекки, которая отличалась очень плохим характером. Ж и ­ вотное постоянно визжало, в ярости переворачивало свои мис­ ки с водой и пищей, мочилось на вещи ученых. Наконец Якобсон и Фултон усыпили обезьяну, спилили ей верхушку мозга и рассекли волокна, соединяющие фронтальные доли с лимбической системой; проснувшись, шимпанзе стала совсем другой. Она была спокойна и послушна; интеллект ее, по-види­ мому, не пострадал, поскольку она с тем же успехом выполняла все тесты, что и раньше. Та система в мозгу, что вызывала хаос, была разрушена. Это было излечение удалением чего-то, а не ис­ правлением. Мониш слушал про Бекки, сделавшуюся покладис­ той, и думал о своих пациентах, тех самых, которые не могли пе­ рестать трястись; наконец он решился. Он встал и в этом огромном зале с золочеными медальонами и люстрами на потолке громко сказал, так что все могли слышать: «Не следует ли лечить тревож­ ность у человека хирургическими средствами?»

Известно, что все были поражены, если не шокированы, пред­ ложением Мониша. Присутствующие, должно быть, перегляды­ вались и поворачивались, чтобы увидеть того, кто произнес эти слова. В зале стояла тишина. Была ли ее причина в том, что в каж­ дой науке существуют свои табу, границы, за которые нельзя переступать? Или дело было в том, что большинство присут­ ствующих уже думали о том же самом и их молчание оказалось свидетельством не возмущения, а согласия? В конце концов, эти ученые знали, как знаем и мы, что вся история науки — это история вторжений на запретную территорию. В наше время мы знаем об исследователях, стремящихся клонировать чело­ века, основываясь на уже достигнутых успехах — зачатии in vitro, искусственном оплодотворении, замене ядра яйцеклет­ ки, — создании жизни, которое было божественной прерога­ тивой, в пробирке. Как и клонирование, лоботомия являлась завершением цепи предыдущих открытий. Вскрытия, когда-то

запрещавшиеся церковью, стали приемлемыми, и внутренние органы человека сделались доступны взгляду; врач смог взять в руки человеческое сердце. Все более смелые опыты проводи­ лись на собаках и свиньях, а затем в головах живых людей по­ явились электроды, заставляя тела дергаться и извиваться. Ле ­ чение было постоянным движением в глубь человеческого тела, и собравшиеся на конференции знали это. Мы знаем это тоже. Возможно, Мониш оказался единственным, кто осмелился громко сказать то, что другие только шептали: «Позвольте мне войти туда. Позвольте моему ножу удалить часть его больного мозга». Интуитивно это все понимали даже еще и до доклада Якобсона и Фултона. Разве страдающие психическими заболе­ ваниями не стискивают руками головы, не трут виски, словно стремясь избавиться от пораженных фронтальных долей?

Мониш поездом вернулся в Португалию. Он медленно про­ шелся по отделениям клиники, где так часто делал обходы. Па­ циенты пускали пузыри и скулили, а когда начинался припа­ док, их сажали в деревянные ванны со льдом. Мониш знал об этих ужасных ваннах, о смирительных рубашках, о ремнях, ко­ торыми привязывали буйных. В 1930-х годах, если вам поме­ щали в психиатрическую клинику, был велик шанс, что вы про­ ведете там в среднем семь лет (по сравнению с сегодняшним днем: если повезет, дело ограничится всего тремя днями). Па­ латы были забиты обитателями всех кругов дантовского ада, людьми, которые молились пришельцам и у которых в животах спали ангелы. Возможно, пациенты поднимали глаза и видели проходящего мимо круглолицего Мониша в синем костюме. Он ведь здесь, чтобы помочь им, не так ли? Больные не знали, что, прежде чем прийти в клинику, сразу же с вокзала Мониш от­ правился в морг и заказал три трупа. С помощью ручки Мониш попрактиковался, погружая ее в мозг мертвеца до тех пор, пока не определил правильный угол и глубину. Вот сюда. Вот так.

Первой пациенткой, вошедшей в историю, была госпожа М. Ей было шестьдесят три года, и она страдала от тяжелой деп-

рессии и тревожности. У нее возникали параноидальные идеи: она считала, что полицейские пытаются ее отравить. До того, как госпожа М. попала в клинику, она тайком занималась в своей квартире проституцией, пока соседи по дому не заставили ее прекратить. Госпожа М. была глубоко несчастна в трясине своей меланхолии. Иногда она не могла перестать дрожать. К момен­ ту операции она провела в клинике уже четыре с половиной года.

Вечером накануне операции ее остригли и протерли кожу спиртом. О чем она тогда думала? Как ей объяснили предстоя­ щую процедуру? Поняла ли она экспериментальный характер операции? Не было ли это ей безразлично после всех перене­ сенных страданий? Той ночью, последней ночью, когда ее мозг был еще не тронут, она спала на узкой больничной койке, а Мониш так и не прилег в своем похожем на дворец доме; во всех окнах был свет, и берег моря казался прочерченной чер­ нилами линией.

«Накануне первой попытки естественное беспокойство и опасения были вытеснены надеждой на благоприятный резуль­ тат, — вспоминал Мониш. — Если бы нам удалось подавить не­ которые психологические отклонения при помощи рассечения определенных групп клеток, это было бы огромным шагом впе­ ред, фундаментальным вкладом в знания об органических ос­ новах психических функций».

Конечно, у Мониша была теория, объясняющая, почему лоботомия должна сработать. Он слышал об успехе, который при­ несла операция на Бекки, самке шимпанзе, но этим дело не ог­ раничивалось. Мониш полагал, что безумие представляет собой серию мыслей, в буквальном смысле физиологически закреп­ ленных в нервных клетках. Навязчивые идеи гнездились в во­ локнах, соединяющих передний мозг с таламусом, и если их рас­ сечь, можно было бы избавить пациента от мучительных мыслей и чувств. Как выяснилось, теоретическая схема Мониша было чересчур упрощенной, однако она послужила предшественни-

288 Л о р ин С л е й т е р

цсй открытий Каидела, который доказал, что память и связан­ ный с ней аффект обитают в нервных сетях.

— Мониш внес значительный вклад, — говорит Кандел. Это же можно сказать, конечно, и о госпоже М. — ее вкладом

оказался ее неправильно функционирующий мозг. 11 ноября 1935 года госпожу М. перевели из психиатрической больницы Маником Бомбарда в неврологическое отделение госпиталя Святой Ма­ рии, где ее уже ждал Мониш.

Первая лоботомия была произведена не с помощью скаль­ пеля; госпожу М. уложили на стол, обезболили кожу новокаи­ ном и просверлили с двух сторон по крошечному отверстию, через которые Мониш и его ассистент Лима при помощи шпри­ ца ввели спирт. Мониш полагал, что инъекция спирта будет бе­ зопасным и эффективным способом разрушить нервную ткань. С этой целью он и нажал на поршень.

Через пять часов после операции Мониш записал следую­ щий разговор с выздоравливающей пациенткой:

—Где вы живете?

—На Калкада Дестерио.

—Сколько на руке пальцев?

—Пять. — На этот вопрос госпожа М. ответила после неко­ торого колебания.

—Сколько вам лет? — На этот раз пауза была долгой. Гос­ пожа М. не была уверена в ответе.

—Что это за госпиталь? — Этого госпожа М. не знала.

—Что вы предпочитаете: молоко или бульон?

—Молоко.

Ответы госпожи М., безусловно, не говорили о явном улуч­ шении ее состояния; скорее можно было отметить определен­ ный умственный регресс, но это Мониша не беспокоило. Он знал, что период замешательства после операции на мозге — явление нормальное. Госпожу М. перевели в палату — у нее на­ блюдалась легкая лихорадка, — а потом обратно в психиатри-

2 9 0 Л о р и н С л е й т е р

да все-таки меняется. Возможно, Мониш думал: «Операция мо­ жет действительно помочь этим людям, которым уже не на что надеяться, а даже если и нет, хуже им наверняка не станет — хуже просто некуда».

«Я понял, что мой метод безвреден и может принести пользу психически больным», — пишет Мониш.

Так что он продолжал оперировать, находя пациентов, где только мог, просверливая дырочки в черепе, вводя чистый хо­ лодный спирт, — а потом, когда алкоголь выжигал ткань ин­ теллекта, наблюдая за жизненными показателями. В мозгу ос­ тавались шрамы и пустоши, как при взгляде с самолета на землю, по которой прошел лесной пожар.

Исходный эксперимент Мониша касался двадцати паци­ ентов; сначала использовался спирт, а потом — лейкотом, ин­ струмент с выдвигающимся вбок лезвием, рассекающим не­ рвные волокна. Мониш наблюдал поразительные вещи. Он видел, как люди, всю жизнь страдавшие от тревожности, дела­ ются спокойными; он видел исчезновение навязчивых идей; пациенты, проведшие многие годы в психиатрической больни­ це, возвращались домой, а некоторые из них были даже спо­ собны работать. Мониш сделал лоботомию тридцатишестилет­ ней женщине, которая во время путешествия в Бельгийское Конго в приступе депрессии выбросила за борт всю свою одеж­ ду и выпила серную кислоту. После операции члены семьи оце­ нили ее состояние как превосходное: «Она стала такой же, как до возникновения психоза». Сама пациентка через несколько дней после операции говорила: «Все прошло. Я хочу вернуться и жить со своими дочерьми».

Из первых двадцати пациентов семеро, по сообщению Мо­ ниша, излечились полностью; в семи случаях был достигнут ча­ стичный успех и шести больным помочь не удалось. Получает­ ся, что примерно в семидесяти процентах случаев имела место выраженная ремиссия у давно страдающих неизлечимыми пси­ хическими заболеваниями людей; при этом не было сообще-

ний о нежелательных побочных эффектах. Ученые, занимаю­ щиеся психохирургией, высказывают сомнения в таких ре ­ зультатах, подчеркивая, что отсутствие длительного наблю­ дения обесценивает эти ранние данные. Они также отмечают, что утверждение, будто после операции у больных увеличи­ вался коэффициент интеллекта, значит мало, поскольку те­ сты интеллекта нечувствительны к тем нарушениям мозго­ вой деятельности, которые являются следствием лоботомии. Эта критика, несомненно, обоснована. Тем не менее нельзя считать Мониша и его последователей жестокими чудовища­ ми: ведь среди их пациентов было много таких, чье самочув­ ствие и поведение резко улучшились; эти результаты требуют, чтобы мы отнеслись к психохирургии как к полезному методу в контексте эпохи, когда торазин или прозак еще не появились.

Статью о своем методе Мониш опубликовал в «Америкен джорнал оф Псайкиэтри» в 1937 году, и путь лоботомии в Со ­ единенные Штаты был открыт. Двое хирургов, Уолтер Фримен и Джеймс Уаттс, начали применять ее по эту сторону океана. Они разработали технику, получившую название трансорби­ тальной лоботомии: острый инструмент вводился над глазным яблоком и рассекал тонкую кость глазницы. Основное разли­ чие между этой процедурой и той, которую применял Мониш, заключалось в методе проникновения в мозг. Мониш сверлил отверстия в лобной кости, а Фримен и Уаттс предпочитали бо­ лее легкий доступ, вводя скальпель над или под открытыми гла­ зами пациента.

Как бы ужасно ни звучало описание такой операции, Фри ­ мен и Уаттс получали результаты, сходные с результатами Мо­ ниша, если ограничивались пациентами, страдавшими от тре­ вожности и депрессии. Фримен сообщает о женщине из Топеки, Канзас, пребывавшей в состоянии постоянного возбуждения и сделавшей выбор в пользу операции, чтобы не оказаться в пси­ хиатрической клинике. Как и в случае с госпожой М., ее нака-

нуне остригли, хоть она и оплакивала свои кудри, а утром при­ везли в операционную с головой гладкой и розовой, как попка младенца. Фримен и Уаттс провели лоботомию, зашили кожу, и женщина, еще лежа на столе, с благоговением сообщила, что все мучившие ее страхи исчезли.

Фр и м е н . Вы счастливы? П а ц и е н т к а . Да.

Фр и м е н . Вы помните, какой возбужденной были, ког­ да попали сюда?

П а ц и е н т к а . Да, ужасно возбужденной, не так ли?

Фр и м е н . О чем вы тревожились?

П а ц и е н т к а . Не знаю. Похоже, я забыла. Теперь это не кажется важным.

Фримен писал, что были получены необыкновенные ре­ зультаты: «Здравый смысл и умение оценивать ситуацию явно не уменьшились, а способность получать удовольствие от вне­ шних обстоятельств, несомненно, увеличилась». За последую­ щие шесть недель двое хирургов провели еще пять операций и обнаружили, что все пациенты, страдавшие от беспокойства, плохих предчувствий, бессонницы, нервного напряжения, из­ бавились от тревожности.

Конечно, имелись и отрицательные последствия. Припад­ ки. Смерти. Кровоизлияния. Лезвие, оставшееся в мозгу. Пос ­ леоперационные инфекции. Рецидивы. Неустойчивые резуль­ таты. Мониш описывал женщину, которая через четыре дня после операции начала выкрикивать непристойности и петь. Другие пациенты впадали в детство — прижимали к себе плю­ шевых мишек и послушно выполняли распоряжения. Фримен писал: «Из перенесших лоботомию пациентов получаются хо­ рошие граждане»; от этих слов веет холодом, но по сути они не отличаются от того, что вызывает критику современных пси­ хотропных препаратов. Среди множества важнейших вопросов был и такой: не ведет ли лоботомия к утрате «жизненной ис-