Otkryt_yaschik_Skinnera

зи, любовь, привязанность, рождаемый ими ежедневный ритм — дружба, семья, собственный участок работы. Уик-энды Алек­ сандер проводит на ферме на острове, посвящая их работе и простым занятиям. Может быть, тут он и его оппонент Клебер нашли бы общие интересы. Александер полагает, что трудные жизненные обстоятельства ведут к аддикции. Клебер считает, что к ней ведет возможность приобретения препаратов с опре­ деленными фармакологическими свойствами. Однако в конце концов эти такие разные ученые требуют одного и того же: что­ бы социальная структура была красива и осмысленна, чтобы вместо банд возникали семьи, чтобы традиции определяли на­ правление развития культуры.

«Наша политика должна видеть цель в том, чтобы употреб­ ление наркотиков и аддикция стали маргинальным явлением. Америке следует стремиться к тому, чтобы дать каждому граж­ данину шанс развивать свои таланты», — пишет Клебер.

— Когда мы передаем детям достойное наследие и приви­ ваем взгляды, придающие нужную форму культуре, мы тем са­ мым уменьшаем вероятность психопатологии, — говорит Алек­ сандер.

Сутью того, к чему следует стремиться, является достоин­ ство, и в этом согласны оба ученых.

Хотелось бы мне найти слова для однозначного финала этой главы, но там, где дело касается наркотиков, все оказы­ вается зыбким, как дымок от трубки с опием. Согласно од­ ним данным, Эмма Лоури, поскольку она принимала опио - иды как обезболивающее, а не ради удовольствия, не должна была стать наркоманкой — но ведь она ею стала! По мнению других исследователей, мой муж, имеющий постоянный до ­ ступ к наркотикам, должен страдать от аддикции — но этого не происходит. Клебер утверждает, что рост аддикции свя­ зан с увеличением доступности, и может подтвердить это цифрами; Александер возражает: будь это так, цивилизации,

выращивающие мак, были бы цивилизациями наркоманов,

аэто не так. Кто знает, каковы факты на самом деле...

Вконце концов я решаю проверить все на себе. Размер вы­ борки: одна я. Гипотеза исследования: никакой. Я живу то ли в клетке, то ли в загоне — не уверена, где именно. У меня боль­ шой дом, хорошая жизнь, множество близких друзей, но я вы­ росла в рыночном обществе, такая же неприкаянная в этом но­ вом тысячелетии, как и все: у меня нет религии, нет большой семьи. Вот что я решаю сделать: я беру у мужа таблетки гидроморфона. Я буду принимать их пятьдесят семь дней, как крысы Александера, и посмотрю, что получится, когда я попытаюсь от них отказаться.

Япроглатываю две, потом еще три. Ясное дело, начинается кайф. Я чувствую себя счастливой. Воздух мягок как шелк, а чайка над автостоянкой — самая красивая птица на свете: бе­ лая как сахар крылатая мечта.

Проходит три, потом четыре дня. Я себя прекрасно чув­ ствую. Проходят недели регулярного приема опиоидов, когда я по ночам мечтаю дотянуться до луны и думаю о всяких глупых и милых вещах. Я постоянно наблюдаю за собой. Жду ли я с нетерпением очередного приема таблеток? Возникла ли у меня тяга? Я высматриваю ее признаки, как во время беременности пыталась заметить, не начинаются ли у меня судороги, кото­ рые могут привести к выкидышу: что-то такое есть? Боже мой, действительно ли я почувствовала?.. Однако тогда ничего ужас­ ного не случилось, не случается и теперь. Правда, у меня начи­ нает болеть желудок. Морфий для меня — как не слишком ди­ етический десерт, который приятно есть, но после которого остается тяжесть в животе — в целом ничего особенного. Мне было бы приятнее поужинать в дружеской компании, чем сен­ тиментальничать по поводу чайки. После четырнадцати дней, когда я резко прекращаю свою затею, я чувствую себя немного не в себе, и у меня заложен нос — но у моей дочки грипп, и я могла заразиться.

2 2 6 Л о р и н С л е й т е р

лака, а река журчит на перекатах, устремляясь к невидимому морю. Только представьте, что вы живете в подобном месте — или его человеческом эквиваленте: где-то вроде вечной Кали­ форнии, где никогда ничего не выходит из строя, где всегда до­ статочно еды, где нет хищников, а пахнет сладко, как в буфете вашей прабабушки. Александер называет «крысиный парк» нормальной средой обитания.

— Мы думаем, — говорит он, — что нормальная среда оби­ тания, обеспеченная этой колонии крыс, позволила им вести настолько удовлетворяющий все видоспецифические потреб­ ности образ жизни, что морфин оказался не нужен.

Однако когда вы видите сохранившееся оборудование экс­ перимента, расписное дерево, серебристую реку в зеленых бе­ регах, когда думаете об изобилии пищи, о доступном в любой момент игровом материале, на ум приходит вовсе не «нормаль­ ная среда обитания». На ум приходит «совершенная среда оби­ тания», которая, я уверена, не существует в нашем мире за пре­ делами лаборатории. Здесь-то и скрыт один из основных методологических просчетов Александера. Он создал рай и — что неудивительно — обнаружил, что в нем все счастливы. Но где такой рай на земле? Разве «крысиный парк» отражает «ре­ альную жизнь»? Не подтверждает ли эксперимент Александе­ ра, что избегнуть аддикции возможно лишь в мифическом мире, который никогда не существовал, не существует и не будет су­ ществовать для нас с нашими дефектными генами и мегаполи­ сами?

Если хорошо присмотреться, Александер — человек, кото­ рому не везло в любви, который дважды разводился и только теперь, в шестьдесят с л и ш н и м лет, создал семью в третий раз, — романтик. Он верит в то, что «крысиный парк» воз­ можен в нашем мире, что мы способны создать культуру, ос­ нованную на доброжелательном взаимообмене. Кто знает, мо­ жет быть, он и прав. Романтический взгляд на мир, согласно

которому мы способны к самоактуализации*, если только по­ лучим шанс, — не менее влиятельная и привлекательная пози­ ция, чем ее противоположность, классический взгляд (и мой тоже), основывающийся на скептицизме, даже цинизме: жизнь трудна; куда бы вы ни взглянули, вы обнаружите недостатки; каждая колония, к которой вы примкнете, оказывается клет­ кой; и если вы хорошенько прищуритесь, то разглядите окру­ жающую вас решетку. Таково мое мнение, но я не могу, да и не хочу доказать его справедливость.

Вернувшись домой, я говорю по телефону с Эммой Лоури, которая сообщает мне, что наконец-то покончила с «этими про­ клятыми наркотиками». Она говорит, что никогда больше не станет принимать обезболивающие. Я знаю, что если позвоню Александеру и расскажу ему историю Эммы, он начнет возму­ щаться и возражать и найдет множество остроумных доводов, чтобы показать: случай с Эммой не противоречит его взглядам. Может быть, она все еще в клетке, созданной болью, в которой она не признается; может быть, ее счастливая домашняя жизнь омрачена невыявленной депрессией; может быть, ее муж не ока­ зывал ей необходимой поддержки; может быть, Эмма слишком много работает. Он скажет то же, что говорил уже много раз:

— Я еще ни разу не встретил человека, Лорин, ни разу за все тридцать лет своих исследований, который бы обладал дос­ таточными внутренними и внешними ресурсами и тем не ме­ нее стал бы наркоманом. Ни разу. Найдите мне такого, и я тут же откажусь от своих убеждений.

Я не стану звонить Александеру и рассказывать ему про Эмму. Не стану я и звонить Клеберу и рассказывать ему про своего мужа, который сумел, имея возможность принимать нар­ котики и пользуясь ею, каким-то образом не попасться в ло ­ вушку аддикции. Я не хочу выслушивать неизбежные диатри-

* Самоактуализация — стремление человека к возможно более полному выявлению и развитию своих личностных возможностей.

бы в пользу обеих точек зрения. Может быть, на улицах наших городов и не идет настоящая опиумная война, но в наших уни­ верситетах и лабораториях ученые, занимаясь исследования­ ми, шипят друг на друга, непреодолимо привлекаемые теми вопросами, которые изучают. Что же это за вопросы? Ради чего идут яростные дебаты по поводу аддикиии? Они нужны не сами по себе, это ясно. На самом деле проблема аддикции, похоже, касается химии и ее противоборства со свободной волей, от­ ветственности и ее противоборства с непреодолимой тягой, де­ фицитом и его противоборством с нашей способностью его вос­ полнить.

Я поднимаюсь в свой кабинет. Уже стемнело, и на столике горит лампа, бросая вокруг желтые и золотые отсветы. Стены тоже выкрашены в теплый желтоватый цвет и увешаны изоб­ ражениями фруктов — слив и груш. Я люблю свой кабинет. Мне очень нравится кот, толстый и мохнатый, который спит на ку­ шетке и мурлычет так громко, что это похоже на стоны. Кот появился у нас недавно. Мы взяли его потому, что у нас заве­ лись мыши — много, много мышей, скребущихся под полом и запутывающихся в проводах позади холодильника. Даже теперь, когда у нас есть кот, я слышу, как они шуршат в вентиляцион­ ных трубах. Должно быть, появился новый выводок. Я пред­ ставляю себе этих крохотных существ, запах молока. Я слышу во сне этих оккупантов, этих ловкачей. Они играют и размно­ жаются, грызут и карабкаются. Они прогрызают дырочки в ко­ робках с печеньем, так что оттуда высыпается их добыча. Мыши... Надеюсь, они счастливы в нашем доме.

8

Потерявшийся в молле

Эксперимент с ложными воспоминаниями

что создало нас как вид, дало нам чувство длящейся иден­

ления о памяти в основном базируются на идеях этих двух

лученные ею результаты поражают.

начала объектами ее изучения стали дорожные знаки, бороды, амбары и ножи.

«Не горел ли на светофоре желтый сигнал?» — спрашивала она испытуемых — и конечно, как только она предполагала та­ кую возможность, те вспоминали, что свет был именно жел­ тым, хотя в действительности горел красный. Она демонстри­ ровала в своей лаборатории фильм: застреленную жертву, человека в маске на пустынной улице, — и когда задавала воп­ росы типа «Вы помните, что у человека была борода?», то боль­ шинство испытуемых вспоминали бороду, хотя в действитель­ ности маска не позволяла этого увидеть.

— Только тончайшая пелена отделяет реальность от вооб­ ражения, — говорит психолог-экспериментатор, профессор Ва­ шингтонского университета Элизабет Лофтус, убедительно до­ казавшая это своими блестящими исследованиями того, как воспоминания искажаются в результате легчайшего внушения. Скажите человеку, что он видел синий амбар, и для него амбар действительно станет синим; факты вытекают из нашего моз­ га, мир оказывается акварелью вроде той, что рисует моя доч­ ка, — бесформенные расплывчатые фигуры, которые могут ока­ заться чем угодно.

Задолго до того, как она стала знаменитой — или нечести­ вой, это уж как вы решите, — полученные Лофтус данные об искажении воспоминаний сделались явно пользующимся спро­ сом товаром. В 1970—1980-х годах она оказала помощь защите во время суда: адвокаты стремились доказать присяжным, что показания свидетелей — не то же самое, что документальная запись.

—Я помогла очень многим, — говорит Элизабет Лофтус. Вот некоторые из них: Хиллсайдский душитель, братья Менендес, Оливер Норт, Тед Банди*.

—Тед Банди? — переспрашиваю я, когда Лофтус упомина­ ет о нем.

Она смеется.

—Ох, это же было до того, как он стал тем самым Банди.

—Как можете вы быть уверены в том, что люди, интересы которых вы представляете, действительно невиновны? — спра­ шиваю я.

Лофтус не дает прямого ответа.

— В суде я ориентируюсь на доказательства, — говорит она. — Вне суда — я человек и могу испытывать человечес­ кие чувства.

Какими же, гадаю я, могут быть ее человеческие чувства при чтении письма ребенка — жертвы издевательств, который пи ­ шет: «Позвольте рассказать вам, что синдром ложной памяти делает с такими, как я. Может быть, вам небезразлично... Он превращает нас в лжецов. Синдром ложной памяти лучше выг­ лядит на страницах газет, чем описание насилия над детьми. Но ведь есть дети, которых сегодня ночью, пока вы спите, из ­ насилуют или изобьют. Они, возможно, никогда не пожалуют­ ся, потому что никто им не поверит».

— Очень многие поверят! — фыркает Лофтус. Ха! У нее пронзительный смех и въедливый голос. Она странная, думаю я, какая-то неустойчивая. Лофтус с пугающей легкостью пере­ ходит от профессиональных тем к личным. — Результаты экс-

* Хиллсайдкий душитель — под этим прозвищем были известны Кеннет Бьянки и Анджело Буоно, в 1970-х годах терроризировав­ шие Лос-Анджелес. Братья Менендес — подростки, жестоко убив­ шие своих родителей. Оливер Норт — центральная фигура в скан­ дале «Иран — контрас». Тед Банди — маньяк, изнасиловавший и зверски убивший несколько десятков девушек, в том числе десяти­ летнюю девочку.

2 3 2 Л о р ин С л е й т е р

перимента показали, что двадцать пять процентов испытуе­ мых — а это значимое меньшинство — склонны... — и тут же пауза и резкий поворот: — Не рассказывала я вам про свою ва­ лентинку? — Сегодня 14 февраля — День святого Валентина — и Элизабет Лофтус получила открытку от своего экс-супруга, которого она называет «бывшим». Она зачитывает мне текст: «Знаешь, что я в тебе люблю? Все твои фрейдистские оговор­ ки». Лофтус смеется. — Я все еще люблю своего бывшего. Жаль, что он женился на таком ничтожестве.

В 1990 году в жизни Лофтус случилось важное событие. Для большинства жизней невозможно точно указать поворотный момент: они строятся постепенно, состоят из серии событий, только со временем обретающих форму, которую мы можем, да и то не всегда, разглядеть. С Лофтус было не так. В 1990 году Дуг Хорнград, юрист, пригласил ее свидетельствовать в суде по громкому делу. Подзащитным Хорнграда был шестидесяти­ трехлетний человек, Джордж Фрэнклин, чья красивая рыже­ волосая дочь Эйлин заявила по прошествии двадцати лет, что вспомнила, как ее отец изнасиловал и убил ее лучшую подругу. Это была длинная жуткая история про камень и череп — иде­ ально подходящая Лофтус, звезде драмы. Она с радостью ухва­ тилась за нее.

— Полностью забыть, что у тебя на глазах произошло нечто чудовищное, а потом неожиданно вспомнить об этом через де­ сятилетия? — говорит Лофтус. — Глубоко запрятать все под­ робности, а потом как при фотовспышке восстановить их в уме со всей точностью? Сомневаюсь. — Лофтус не оспаривает сам факт травмирующего события («конечно, дети страдают от рук взрослых»); она не верит только в то, что воспоминание могло быть полностью скрыто от сознания, но сохранено во всех де­ талях в какой-то внутренней капсуле, подобно ушедшему на дно сундуку с сокровищами, который в один прекрасный день от­ крывает взгляду сверкающие изумруды и блестящее золото. Когда дело касается памяти, говорит Лофтус, блеск быстро туе-