Otkryt_yaschik_Skinnera

для работы с приматами здание старой фабрики, и студенты рва­ лись в ученики Харлоу. Изучая обезьян, Харлоу изолировал де­ тенышей от их матерей и сверстников, и именно при этом на­ ткнулся на то, что принесло ему славу. Он исследовал головы обезьян, но оказалось, что он наблюдает их сердца, и это выз­ вало большой интерес. Детеныши, когда их отрывали от мате­ рей, делались чрезвычайно привязаны к махровым полотенцам, которые устилали пол клетки. Они ложились на них, стискива­ ли в своих крошечных кулачках, впадали в истерику, если по­ лотенце отнимали, — в точности как человеческие младенцы, привязанные к своим любимым одеяльцам и игрушечным миш­ кам. Маленькие обезьянки любили свои полотенца. Почему? Это огромный вопрос. Привязанность раньше понималась ис­ ключительно в терминах пищевого поощрения. Мы любим сво­ их матерей, потому что любим материнское молоко. Младенец тянется к матери, потому что видит ее набухшие груди и тем­ ный сосок и тут же начинает испытывать голод и жажду. Кларк Халл и Кеннет Спенс утверждали, что вся человеческая привя­ занность зиждется на удовлетворении потребности; голод — ос­ новная потребность, и мы стремимся ее удовлетворить; то же самое касается жажды и секса. В 1930—1950 годах теория удов­ летворения потребностей и его связи с любовью сомнению не подвергалась.

Харлоу, впрочем, начал задаваться вопросами. Он кормил детенышей из рук, из маленьких пластиковых бутылочек, и ког­ да он убирал бутылочку, детеныши просто причмокивали и, мо­ жет быть, вытирали белые капли со своих маленьких подбород­ ков; но вот когда он пытался отобрать махровое полотенце, ну, тут обезьянки начинали кричать, словно их режут, кидались па пол и вцеплялись в полотенца мертвой хваткой. Это зрелище завораживало Харлоу. Обезьянки визжали. (А где-то в другом времени Мейбл стояла у окна, а ее сын — в двух футах от се плюшевого, но холодного бока. Животные летали в своем осо­ бом лесу, рассеченные черными линиями, изливая синюю и

красную кровь.) Харлоу смотрел на вопящих обезьянок и ду­ мал о любви. Что такое любовь? И наконец Харлоу увидел. Как пишет его биограф Блюм, лучший способ понять сердце — раз­ бить его. Так и началась жестокая и прекрасная карьера Харлоу.

Генетическое наследие макак резус примерно на девяносто четыре процента совпадает с человеческим. Другими словами, люди на девяносто четыре процента — макаки резус и только на шесть процентов — люди. Если двинуться вверх по филоге­ нетической шкале, то окажется, что мы примерно на девянос­ то восемь процентов орангутаны или на девяносто девять про­ центов шимпанзе, и только совсем крошечный кусочек плоти принадлежит исключительно человеку. Именно по этой при­ чине исследователи-психологи давно используют приматов в своих экспериментах.

—Обезьяны обладают обширным языковым репертуаром

исложным интеллектом, который мы недооцениваем только вследствие своего картезианского взгляда на мир, — говорит изучавший приматов Роджер Фоутс.

Может быть, Фоутсу это и было очевидно, но Харлоу думал иначе.

— Единственная вещь, которую я ценю в обезьянах, — го­ ворил он, — это получаемые от них данные, которые я могу опубликовать. Я нисколько их не люблю. Я никогда их не лю ­ бил. Животные вообще мне не нравятся. Я испытываю от­ вращение к кошкам. Я ненавижу собак. Как можно любить обезьян?

Для его эксперимента понадобились проволочная сетка, ножницы по металлу, паяльник, картонные конусы, гвозди и мягкая ткань. С помощью ножниц по металлу и паяльника Хар­ лоу соорудил проволочную мать; ее поверхность состояла из ма­ леньких квадратиков, а спереди имелась единственная грудь. К ней крепился стальной сосок с маленькой дырочкой, сквозь которую вытекало обезьянье молоко.

Харлоу сделал и мягкую суррогатную мать, обернув махро­ вой тканью картонный конус.

Мы изготовили суррогатную мать по инженерным прин­ ципам человеческого организма. Мы создали вполне про­ порциональное обтекаемое тело, лишенное ненужных выпук­ лостей и конечностей. Излишеств в телосложении суррогатной матери мы избежали благодаря сокращению числа грудей с двух до одной и помещению этой единствен­ ной груди в верхней части торса, тем самым максимизиро­ вав естественные и изученные перцептивные и моторные возможности детеныша... В результате получилась мать — мягкая, теплая и ласковая, обладающая бесконечным тер­ пением, доступная 24 часа в сутки... Кроме того, мы изгото­ вили мать-машину с максимальным удобством обслужива­ ния, поскольку любая неисправность могла быть устранена простой заменой черных коробочек и составных частей. Мы полагаем, что изготовили очень совершенную мать-обезья­ ну, хотя это мнение не разделяется обезьянами-отцами,

писал Харлоу в статье «Природа любви», опубликованной в журнале «Америкен Сайколоджист» в 1958 году.

Итак, они начали. Они взяли группу новорожденных де ­ тенышей макаки резус и поместили их в клетку с двумя сур­ рогатными матерями: проволочной, полной молока, и мило улыбающейся матерчатой, грудь которой была пуста. Лабо ­ ранты вели записи, в которых отразились все травмирующие особенности эксперимента: обезьянки - матери, поняв, что детенышей у них отняли, визжали и бились головами о стен­ ки клеток; малыши стонали, когда попадали в отдельное по­ мещение. Час за часом длился этот звериный кошмар, и вся лаборатория наполнялась вонью: жидкий стул, как писал Харлоу, указывает на высокую степень эмоционального на­ пряжения. Клетки были перемазаны этим золотистым сви­ детельством горя, а маленькие макаки сворачивались клуб-

176 Л о р ин Слейтер

ком, высоко задрав хвостики и показывая свои крохотные извергающие жидкость задики.

Однако тут, как заметил Харлоу, начинали происходить уди­ вительные вещи. Через несколько дней детеныши переносили свою привязанность с настоящих матерей, которые теперь были недоступны, на матерчатых суррогатных; за них они цеплялись, по ним ползали, их лица ласкали своими маленькими лапка­ ми, их ласково покусывали и проводили многие часы, сидя у них на спинах или животах. Впрочем, матерчатая мать не мог­ ла накормить их молоком, так что когда малыши испытывали голод, они кидались к стальной кормящей машине — прово­ лочной матери, а потом, наполнив животики, бежали обратно в безопасность, которую им давала мягкая ткань. Харлоу отме­ чал количество времени, которое маленькие макаки проводи­ ли, питаясь, и которое уходило у них на общение с мягкой ма­ терью, и сердце у него, должно быть, колотилось быстрее, потому что он был на пороге открытия, а потом и перешагнул этот порог.

— Мы не удивились, когда обнаружили, что комфорт, ко­ торый приносит контакт, является базисом таких переменных, как привязанность и любовь, но мы не ожидали, что он полно­ стью заслонит такой фактор, как питание; действительно, раз­ личие оказалось настолько большим, что заставило предполо­ жить: главная функция кормления — обеспечение частого и тесного телесного контакта детеныша с матерью.

Тем самым Харлоу установил, что любовь произрастает из прикосновения, а не из вкуса; именно поэтому, когда молоко у матери пропадает, как это неизбежно случается, ребенок про­ должает ее любить, распространяя эту любовь, воспоминание о ней вширь, так что любые взаимоотношения в дальнейшем оказываются воспроизведением, вариантом этих ранних так­ тильных впечатлений.

— Безусловно, — пишет Харлоу, — не молоком единым жив человек.

1930—1950-е годы были ледниковым периодом в воспита­ нии. Знаменитый педиатр Бенджамин Спок рекомендовал кор­ мить детей по расписанию; Скиннер рассматривал ребенка в терминах паттернов подкрепления и наказания, так что если вы хотели, чтобы малыш перестал плакать, вам следовало пре­ кратить поощрятьего, беря на руки. В знаменитых книгах Джо­ на Уотсона о воспитании детей было написано: «Не балуйте их. Не целуйте их, укладывая спать. Лучше кивните и пожмите ре­ бенку руку, прежде чем выключить свет».

Что ж, Харлоу собрался отправить всю эту чушь в мусор­ ную корзину и заменить ее истиной, которая состояла в том, что вам никогда не следует пожимать ребенку руку, а вот обни­ мать его нужно почаще. Прикосновение жизненно важно, оно не балует, а спасает, и тут годится любое прикосновение. «Лю­ бовь к настоящей и к суррогатной матери выглядят очень сход­ но, — писал Харлоу. — Как показывают наши наблюдения, при­ вязанность детеныша обезьяны к настоящей матери очень сильна, но ей ничем не уступает любовь, которую в условиях эксперимента детеныш проявляет к суррогатной матери из ткани».

В то время лабораторию Харлоу охватило великое возбуж­ дение. Исследователи обнаружили главную переменную в воз­ никновении любви и отвели второстепенное место другой пе­ ремен ной — кормлению — как имеющей минимальное значение; все это они могли показать наглядно, с помощью графиков. В Мэ­ дисоне стояла зима, очень холодная зима, и деревья, покры ­ тые наледью, напоминали хрустальные люстры. Студенты смотрели, как падает снег, как на подоконниках окон в ла­ боратории образуются сугробы, и чувствовали, что пришло время открытий.

Харлоу и компания усматривали в «комфорте, который даст контакт», главный компонент любви. Несомненно, существо­ вали и другие компоненты, например, движения или черты лица. Когда мы рождаемся, мы видим лицо матери как серию

двигающихся теней, треугольников, накладывающихся друг на друга; мы видим завиток, который, возможно, является во­ лосами, пуговку, которая, возможно, является носом или соском — разобраться трудно. Мы открываем глаза и смот­ рим вверх, и перед нами женское лицо на Луне, улыбающаяся нам планета с прекрасными голубыми пятнами на ней.

Наверняка, предположил Харлоу, лицо — это еще одна пе­ ременная, определяющая любовь. Первые суррогатные матери имели примитивные лица с черными велосипедными отража­ телями в качестве глаз. Теперь Харлоу поручил своему лаборан­ ту, Уильяму Мейсону, сделать действительно хорошую маску обезьяны. Планировалось взять еще одного детеныша макаки, дать ему красивую суррогатную мать и посмотреть, какую при­ вязанность малыш будет к ней испытывать. Однако предназ­ наченный для эксперимента детеныш родился раньше, чем была готова маска, поэтому в спешке обезьяненок был поме­ щен в клетку с мягкой суррогатной мамашей, которая в каче­ стве лица имела просто гладкую поверхность, лишенную какихлибо черг. Ни глаз, ни носа — ничего; только это, похоже, значения не имело. Маленькая обезьянка обожала безликую мать, целовала ее и покусывала. Когда совершенная обезья­ нья маска — такая красивая, такая интересная — была за­ кончена, малышка не пожелала иметь с ней дела. Исследо­ ватели попытались приделать к суррогатной матери голову с маской, но детеныш в ужасе завизжал, забился в угол клетки

истал там раскачиваться, вцепившись в собственные генита­ лии. Исследователи придвигали фигуру матери в маске ближе

иближе, и в конце концов детеныш протянул руку и повернул «голову» к себе той стороной, на которой не было маски. Толь­ ко тогда он осмелел и проявил готовность играть. Сколько бы раз ни поворачивали суррогатную мать «лицом» к детенышу, он всякий раз поворачивал материнскую голову пустой сторо­ ной к себе, предпочитая лицо, лишенное черт, в отношении ко­ торого произошел импринтинг. Многие называли эксперимен-

ты Харлоу жестокими — он отнимал детенышей у матерей, он заменял их проволочными конструкциями с острыми сосками, выслушивал безутешные крики приматов и наблюдал, как де­ теныши льнут к манекенам, потому что это все, что у них есть; да, может быть, это было жестоко. Однако есть нечто мощное и положительное в том, что Харлоу дал нам: точное знание того, что наши потребности сложнее, чем просто голод, что мы лю­ бой ценой добиваемся близости, что мы ни капли не ценим общепризнанную красоту и всегда будем считать первое лицо, которое увидели, самым милым — как бы далеко по ступеням эволюции мы ни спустились.

Все это происходило в конце 1950—1960-х годов. Харлоу изучал любовь, хоть сам и разлюбил. Он вечно был в своей ла­ боратории. Клара с ее высоким IQ сидела дома с двумя малы­ шами, пока ее супруг ночь за ночью проводил на старой фаб­ рике, придумывая тест за тестом для обезьян. В Мэдисоне стояла холодная, холодная зима, а у Харлоу начался роман.

— Поэтому-то мои родители и разошлись, — говорит стар­ ший сын Харлоу, Роберт Израэль. — Все было очень просто: у отца начался роман.

Клара осталась с двумя детьми и впоследствии вышла за­ муж за строителя, с которым и жила в трейлере на юге страны. Харлоу едва ли это заметил. Да, у него была женщина — мы не знаем, кто она такая, возможно, студентка, — но главное, у него была та, кого он называл Железная Дева. Железная Дева пред­ ставляла собой особую суррогатную мать, придуманную Хар­ лоу: она выставляла шипы и обдавала детенышей струями хо­ лодного воздуха, такими сильными, что малыши с визгом отлетали к стенкам клетки. Это, утверждал Харлоу, была злая мать, и ему было интересно узнать, что же теперь произойдет

С этого момента Харлоу начал приобретать зловещую ре­ путацию. Теперь он из ученого сделался сказочным персона­ жем — вроде жестокой мачехи из сказок братьев Гримм или Же-

лезной Девы из волшебного леса, от которой разбегались дере­ вья. Почему Харлоу хотелось увидеть подобные вещи? Защит­ ники животных называют его просто-напросто садистом. Я это­ го не думаю, хотя и не знаю, что двигало Харлоу, какие переменные. Может быть, у Мейбл были острые шипы? Это слишком просто. Была ли природа Харлоу изначально, физио­ логически ориентирована на трудности? Возможно, но тоже, пожалуй, слишком просто. Повлияло ли на него то, что ему пришлось увидеть? Харлоу служил в армии и в Нью-Мексико был свидетелем того, как производились атомные взрывы. Он видел зловещие грибообразные облака, черные осадки, ужаса­ юще яркий свет. Обо всем этом он никогда не писал.

Но вот о Железной Деве Харлоу писал почти со злорадством. Он сделал несколько разновидностей: одни злые матери обру­ шивали на детенышей потоки холодной воды, другие кололи их. Но каковы бы ни были мучения, Харлоу видел, что малыши не утрачивали привязанности к суррогатным матерям; их ни­ чем нельзя было отвратить от них. Боже мой, до чего же сильна любовь! Над вами издеваются, но вы ползете обратно. Вас об­ дают холодом, но вы все ждете тепла от того же негодного ис­ точника. Такое поведение нельзя объяснить частичным под­ креплением; есть только темная сторона прикосновения, реальность отношений между приматами, которая заключает­ ся в том, что объятие может оказаться смертельным, — и это печально. Однако все же я нахожу в этом и красоту: мы — со­ здания, которые не теряют веры. Мы будем строить мосты, про­ тив всякой вероятности успеха мы будем строить мосты: отсю­ да — туда, от меня — к тебе. Подойди поближе!

Как и Милграм, Харлоу имел вкус к драматическим, лири­ чески извращенным поворотам, так что он снимал на пленку обезьянок, обнимающих своих матерей, холодных и злых же­ лезных дев. Эти фильмы — впечатляющие демонстрации отча­ яния, и Харлоу не боялся показывать их. Он знал, что популя-

ризация науки содержит в себе элемент искусства, элемент раз­ влечения.

В 1958 году Гарри Харлоу был избран президентом Амери­ канской психологической ассоциации, удостоен большой чес­ ти. Он отправился в Вашингтон, готовый выйти на трибуну и показать свои фильмы об обезьянах. Харлоу ликовал. К тому времени он женился вторично, на коллеге по имени Маргарет Куэнн, которую он называл Пегги. Он стоял на кафедре в по­ хожем на пещеру конференц-зале, оглядывая толпу серьезных ученых, и говорил:

— Любовь — великолепное чувство, глубокое, нежное, приносящее радость. Из-за его интимной и глубоко личной при­ роды некоторые считают ее неподходящим для эксперименталь­ ного исследования предметом. Однако каковы бы ни были наши чувства, принятая нами как психологами на себя миссия — про­ анализировать все аспекты поведения человека и животных и изу­ чить входящие в них переменные... Психологи, по крайней мере те из них, кто пишет учебники, не только не обнаруживают интереса к возникновению и развитию любви или привязан­ ности, но словно и не знают о ее существовании.

Это было замечательное выступление, приуроченное к зна­ чительному событию: Харлоу знал, как преподнести себя. В свой доклад он вставлял отрывки из черно-белого фильма; на экране появлялись словно рожденные научной фантастикой суррогатные матери и льнущие к ним детеныши-макаки. Свою речь, которую он назвал «Природа любви» и впоследствии опуб­ ликовал в журнале «Америкен Сайколоджист», Харлоу умело завершил крещендо:

Я буду благодарен, если завершенные и планируемые ис­ следования окажутся сочтены вкладом в науку, но я также много думал о возможных их практических приложениях. Социоэкономические потребности настоящего, грозящие усу­

губиться в будущем, привели к тому, что американские жен -

щины все больше заменяют мужчин в науке и производстве. Если эта тенденция сохранится, перед нами со всей серьез­ ностью встанет проблема должного воспитания детей. В предвидении этого следует порадоваться тому, что амери­ канские мужчины обладают всеми поистине важными каче­ ствами, позволяющими им на равных конкурировать с жен­ щинами в этой важнейшей области. Мы теперь знаем, что работающие женщины не нужны у себя дома в качестве кор­ мящих матерей; вполне возможно, что в будущем уход за но­ ворожденным будет рассматриваться не как необходимость, а как роскошь, форма привилегий, доступная, возможно, только представительницам высших классов. Однако какой бы путь ни выбрала история, приятно знать, что мы теперь соприкоснулись с природой любви.

Я представляю себе момент пораженного молчания, сме­ няющегося бурными аплодисментами. Харлоу поднимает руки: достаточно! (Пожалуйста, продолжайте!) Продолжение после­ довало. Харлоу представил данные, которые ясно показывали: матерчатая суррогатная мать важнее для малышей, чем кормя­ щая, и вполне может заменить настоящую; детеныши «люби­ ли» ее, хорошо развивались в ее присутствии, играя и исследуя окружающую среду. Вскоре после того как Харлоу произнес свою речь, Висконсинский университет в Мэдисоне выпустил прессрелиз, озаглавленный «Презираемое материнство». Тему подхва­ тила пресса. А Харлоу? Что ж, его карьера шла в гору, охватывая теперь уже не только чисто профессиональные сферы, но и куль­ туру в целом. Он появился на телевидении в программе «Сказать правду», компания CBS сняла о нем документальный фильм, ком­ ментировавшийся Чарльзом Коллингвудом. Его главное содер­ жание, адресованное женщинам, и огорчало, и радовало: с од­ ной стороны, ваши дети в вас не нуждаются; с другой — выходите из дома и будьте свободны. Это был выстрел, наце­ ленный в феминисток, но выстрел шумный, путаный, много­ слойный, распространявший одновременно любовь и сожале­ ния — мощную комбинацию.